А птицы-мысли летели дальше - за Дунай, за Карпаты, за Вислу, к Лысой горе - самой высокой среди Святокрестовских гор. На вершине ее - длинная ограда из камня. Люди двух племен - варинов и гариев - собрались в этой ограде. В обоих племенах есть и германские, и венедские роды. Все они пришли почтить святую троицу: Ладу, Водана и Лелю, двух словенских богинь и германского бога. Их идолы стоят на самой вершине, где еще недавно безобразничали в Вальпургиеву ночь ведьмы с ведунами, пока не выгнали их волхвы светлых богов. Поселяне уже оплакали безвестно умерших, возложили на костер чучела Ярилы-Яровита и Лады-Весны, и на горе воцарилось буйное веселье. Неслись вокруг костра, словно летучие духи, русальцы. Грозное коло вели воины-гарии в черных одеждах, с черными щитами и зачерненными сажей лицами. Плясали перед идолами волхвы и волхвини. Но, услышав беззвучные голоса, замерли жрецы и воины богов, готовые чарами и мечом отразить силы Тьмы.
Среди лесистой равнины над рекой Виадуей вздымаются три горы: Коршунова, Соботка и Радунь. Горами владеет племя вандалов-силингов. Но и в этом краю вперемежку живут, не уступая друг другу храбростью, германцы и венеды. Три века назад они вместе изгнали воинственных кельтов из этого края. Кельты ушли, но остались белые друиды. Слишком хорошо они умели говорить с богами на вершинах гор, наблюдать там небесные светила, прорицать, исцелять. И венеды, мягкосердечные и незлопамятные, не стали гнать пришельцев в белых плащах и дубовых венках со своих священных гор, на которых предки венедов возвели каменные ограды для праздничных игрищ. А черные друиды, мастера злых чар и страшных кровавых обрядов, бежали сами, успев перед этим выучить местных ведьм и ведунов многим лиходействам.
В этот вечер на вершине Соботки у алтаря, сложенного из каменных плит, стоял седой, как лунь, старик - верховный друид Думнориг. Его величали "царем друидов", и железная корона сдерживала гриву седых волос. Синие глаза гордо и зорко смотрели из-под густых бровей. Рядом в почтительном молчании стояли два младших жреца и две друидессы. Зрение старого мудреца не ослабло от возраста, и он ясно видел праздничные толпы в священных оградах на двух меньших горах. На Коршуновой горе собрались силинги, на Радуни - асдинги, царское племя. А еще пришли посланцы от дедошан, мазовшан и других племен, живущих между Судетами и Бугом, по Виадуе и Висле. Весь этот могучий союз зовется по-германски вандалами, а по-венедски лугами. Твердой рукой правит им великий конунг Геберих Асдинг.
Для царя друидов все они, германцы и венеды - молодые племена, озорные и неуемные дети. Они помнят разве что своих великих воинов. Жрецы же должны помнить более важное и священное. В этом краю жили некогда два народа: темноволосые венеты, искусные ремесленники и торговцы, и русые словене, простоватые и работящие пахари. От первых нынешние венеды получили имя, от вторых - язык. Но именно венеты, расселившиеся от лазурных вод Адриатики до туманных берегов Венедского моря, проложили Янтарный Путь: для купцов - путь к богатству, для мудрых - священный путь добра и мира, Путь Солнца. Четыре века назад пришли сюда друиды - и стали его частью. Иначе не удержались бы здесь так долго: сам Путь не держит тех, кто ищет зла и раздоров.
Вот на Радуни, в ограде, холм, против него - дубрава. В ней, прямо на стволе тысячелетнего дуба, вырезаны образы богов-близнецов. Германцы зовут их Алками - Охранителями, венеды - Лелем и Полелем. А на холме - идол Лады, их матери. При венетах на горе служили богам только жрицы. И даже сейчас друид, хозяин дубравы, носит женскую одежду. Да вот он ведет, приплясывая, толпу к воротам ограды. Совсем еще молодой. Белериг, а недавно - Белояр, веселый парень, любитель рядиться по-женски на святки. Никто, однако, не скажет, что он не мужчина, девчонки особенно. При этом любознателен и памятлив. Нет, Думнориг не жалеет, что взял его в ученики и принял в жреческое племя. Белериг хорошо знает даже древние венетские заклятия, не только кельтские. Молодые-то теперь между собой по-кельтски почти не говорят, а венетский даже он, Думнориг, плохо знает. Зато Белериг не поленился съездить в Аквилею, поучиться у Флавии Венеты. Жрица осталась довольна...
Темнело, но старому друиду помогало духовное зрение. Вот обе толпы спустились с гор, сошлись у северного подножия Соботки и двинулись вверх по священной дороге, отмеченной косыми солнечными крестами на скалах. Впереди, рядом с веселым друидом, пляшет с боевой секирой грозный Геберих, а его молодой сын Гелимер - с мечом и копьем. Лихой мальчишка, верхом скачет не хуже сармата. Мальчики веселятся... А ведь это он, Думнориг, много лет подсказывает им, где и вместе с кем стоит совершать подвиги.
Толпа уже достигла искусно высеченных кельтами каменных статуй. Две медведицы - это Мать Мира и ее дочь. Богиня с рыбой, меченной косым крестом - та же Мать Богов. В облике золотой рыбы она рожает великих героев и самого Бога Солнца.
Пройдя две трети пути, толпа подошла к каменной ограде, опоясывавшей вершину. Здесь начинались владения иного бога - Громовержца. Кельты его зовут Тараннисом, германцы - Донаром и Тором, а венеды - Перуном и Йешей-Ящером. Когда тучи окутывают гору, они не опускаются ниже ограды. Думноригу не раз приходилось совершать обряды в грозу, среди туманной мглы и бивших в вершину громовых стрел. Несколько его предшественников на этом месте были поражены молниями, и никто не смел оплакивать удостоенных богами такой чести.
В этот миг мысленные голоса с Делоса достигли слуха друидов. И замерла по одному их знаку ликующая, разгулявшаяся толпа.
И еще услышали голоса две жрицы. Одна - в беломраморном храме Юноны у Адриатики, немолодая, но еще привлекательная женщина. Вторая - в срубленном из дубовых бревен святилище на Янтарном берегу, красавица с золотистыми глазами и волосами цвета янтаря. Они никогда не встречались, а беседовали только мысленно. Но духовный взор их охватывал весь Янтарный путь, и знали две давние подруги, Венета и Венея о том, что на нем творилось, решительно все.
Тем временем далеко на юге Аполлоний и Делия произнесли заклятия, и пламя на двух алтарях взметнулось к потемневшему небу. На могиле гипербореек оно сравнялось высотой с громадной маслиной, и тут на верхушке его разлилось серебристое сияние, словно цветок из холодного лунного света вырос на огненном дереве. А на пламени, рванувшемся вверх с Пифагорова алтаря, вырос такой же цветок, только золотой. Два доступных лишь духовному зрению луча слились в один, и он устремился на запад, затем на север, от святилища к святилищу, направляемый волей жрецов. И вырастали огненные деревья в каменных и деревянных храмах, в дубравах и на вершинах гор, и расцветали на них двухцветные, злато-серебряные цветы.
Слышал голоса со священного острова и тот, к кому они, в общем, и не относились: Флавий Никомах, жрец храма Аполлона в Прасиях на восточном берегу Аттики. Храм стоял не на Янтарном пути, но его жрец был воином Солнца. Жители Прасий уважали отставного центуриона Никомаха и десять лет подряд избирали его жрецом. Все знали, что он одним из первых поднял в Риме солдат против Нерона, а ногу чуть не потерял, сражаясь за Веспасиана против тирана Вителлия. Хромой ветеран держал яблоневый сад и пасеку, обходясь без рабов. Еще читал он книги и занимался магией, однако никто не посмел бы обозвать его колдуном - столь охотно помогал он своими чарами соседям в их нехитрых делах. Но лишь члены Братства Солнца знали, сколько рабов бежало с его помощью с расположенных неподалеку страшных Лаврионских рудников.
Как истинный ученый и маг, Флавий никак не мог удержаться от интересного опыта. Его дружественная мысль быстро нашла старого приятеля - боспорянина Стратоника. Тот как раз замещал жреца в храме Аполлона в Синопе и мысленно связался с Авхафарном, верховным жрецом росов, справлявшим праздник Ярилы на берегу Тясмина. Старый жрец сумел, не без помощи Вышаты, достичь мыслью Янтарного Дома. И вот незримый луч по пути с Эвбеи к Фермопилам вдруг дал ответвление - через Прасии, Синопу, Суботов и берег Случи до самого Венедского моря, и на этом пути расцвели еще четыре пламенных цветка. Аполлоний, заметив это, лишь покачал головой. Бывший центурион находил применение своей смелости даже в самых мирных делах.
Заметили волшебный луч и в Экзампее - древнем святилище у перекрестка двух дорог к югу от Суботова. Некогда здесь цари сколотов-пахарей совершали обряд с Колаксаевым небесным золотом. Погибла Скифия, запустело ее главное святилище, но по-прежнему собирались в нем таившиеся от людей жрецы Солнца, потомки сколотского жреческого племени авхатов. Учившегося у них Вышату они считали отступником и бродягой, Ардагаста - сарматом и сарматским прихвостнем. Но гордые жрецы, живя мечтами о возрождении Великой Скифии, тщательно следили за всем, что творилось на ее землях. А порой и вмешивались, как прошлой зимой, когда Фарзой с помощью Валента пытался завладеть Колаксаевыми дарами. Великому царю Аорсии это стоило жизни.
* * *
А виновник всей этой магической тревоги лишь пару дней спустя выехал из Карнунта. Путь Эпифана лежал долиной Моравы на север, к Карпатским воротам. Здешние германцы-квады тридцать лет назад с помощью лугов изгнали своего конунга Ванния, верного раба Рима, и не очень-то жаловали римлян. Но царевич ехал, не скрываясь, в римском гребенчатом шлеме и панцыре с серебряным ликом Горгоны на груди. Всюду он находил себе гостеприимцев, проводников и защитников - друзей старого торгаша Аттилия. Так было не только у квадов, но и за Карпатами, в дремучих лесах, среди воинственных лугов, бургундов, готов.
Коммагенец воспринимал все как должное. Пьянствуя, охотясь вместе с радушными хозяевами и клянясь им в дружбе, в душе он презирал всех этих варваров. Ездят кутить в римские города, а сами не только не строят городов, но даже забросили старые кельтские городки. Эбуродун, Карродун, Калисия, Аскаукалис - просто большие села. Вместо храмов - рощи или бревенчатые сараи. Грязь, вонь, невежество. Хижины без труб, продымленные, закопченные, под одной крышей с хлевом. Никаких книг, рунами пользуются только для колдовства, при этом магическое искусство воины почитают бабьим делом. Нет, для них всех будет благом поменять такую вот "свободу" на римское иго!
И царевич-центурион ехал лесами, высокомерно поглядывая вокруг и прикидывая: здесь хорошо бы поставить каменный мост, здесь - крепость, тут - храм с портиком. Прорубить, вымостить хорошие дороги. Из этих вот тупых незлобивых венедов выйдут отличные рабы. А из тех задиристых германцев - надсмотрщики. Хозяевами же, то есть эллинами, станут только те, кто сумеет жить по-эллински. Как сумели это римляне, а недавно и галльские аристократы, и даже знатные германцы с левого берега Рейна.
Так и ехал царевич без царства по венедским пущам - гордо и уверенно. Будущему хозяину не пристало чего-либо бояться на своей земле. И он в одиночку схватывался с шайками разбойников, лесными и болотными демонами. Разбойники не могли устоять перед его длинным всадническим мечом и опытной рукой, нечисть - перед изощренными заклятиями, почерпнутыми из древних папирусов и глиняных табличек, купленных за немалые деньги. Порой он ощущал на себе действие чар - простых, варварских. Чтобы отразить их, хватало тех же южных заклятий, а еще - серебряной Горгоны с сапфировыми глазами, подаренной Валентом. Ничего, пусть эти лесные колдуны убедятся в бессилии своих корявых рун, черт и рез. Они еще узнают, что такое настоящая магия - в самую короткую ночь года.
И все же он не рвался в прокураторы будущей провинции Венедии. Разве лишь на время - чтобы хорошенько обогатиться и выслужить у Нерона свое маленькое царство на Евфрате. И взойти, наконец, на гору Нимврода в золотой диадеме для торжественного жертвоприношения. Не для глупых и трусливых поселян - для самого себя, потомка персидских и эллинских царей.
Глава 2. К Янтарному берегу
Войско росов шло на север правым берегом Буга. За рекой виднелись все те же мазанки и землянки под соломенными крышами. Порой какие-то молодцы в рогатых шлемах, на низеньких лохматых лошадках принимались гарцевать, размахивая копьями и мечами, но реки не переходили.
-- Плохие у германцев кони. Мелкие, - пренебрежительно заметил, глядя на них, Инисмей.
-- У гуннов тоже кони мелкие, зато выносливые, - возразила Ларишка.
-- А самих германцев даже римляне считают сильными и храбрыми воинами, - добавил Каллиник.
-- Да разве эти, за рекой, германцы? - хмыкнул Собеслав. - Дружинники вандальские из словен. Немцев тут, на востоке мало. Там, за Вислой, у моря больше.
-- Трудно вам, венедам, с такими воинственными соседями? - спросил царевич.
-- Трудно тем, кто в лесу воевать непривычен, - ответил князь словен. - Хоть бы и римлянам. А нам, словенам, лес - дом родной... Нет, с немцами жить можно, хоть и забияки они, и хвастуны. Ну, ходим в набеги: они на нас, мы на них, кому как боги помогут. А то вместе еще на кого-то: Чернобог на врагов не скупится. Да много ли эти воители великие без нас стоят? Среди вандалов, бургундов, ругов добрая половина родов - словенские.
-- А готы? - полюбопытствовал Каллиник.
-- Нечистый их из пекла выпустил, песью кровь! - выругался Собеслав. - Как пришли они из-за моря на своих ладьях змееголовых - все в лесах кверху дном перевернули. Хлебом их не корми, пивом не пои, - дай только кровь лить. Со всеми воюют, всех грабят, в полон уводят, а работу норовят на холопов переложить - тех же словен. У нас, росов, царь за плугом ходит, а этим, видишь ли, зазорно. Лодыри и разбойники, каких свет не видел!
Каллиник бросил взгляд на Сигвульфа. При готе поносили его племя - не схватился бы за оружие. Но тот заговорил тяжело и глухо.
-- Готы конунга Берига - мои кровные враги. Я из племени конунга Катуальды. Мы издавна жили между низовьями Виадуи и Вислы. Но конунг с лучшими воинами ушел на Дунай, и племя ослабло. Мне было пять лет, когда драккары Берига вошли в устье Вислы. Сначала разбили ругов, потом нас. В тот день воины нашего селения пировали после удачного набега на бургундов. И тут на реке показались драконьи головы... Мужчины, и среди них мой отец, прямо из-за столов бросились с оружием к берегу, но первыми напасть на родичей не смели. С драккаров спрыгнули воины в медвежьих шкурах. С громовым ревом они бросились на наших воинов, и те полегли все до одного. А люди-медведи обрушились на селение. Не искали добычи, не насиловали - только убивали. Женщин, детей, скотину - всех подряд, лишь бы убивать. И при этом ревели, как бешеные звери. Двое превратились в медведей и стали рвать тела и расшвыривать кровавые куски... Одному из них попалась моя мать. Я бросился защищать ее, но тетка схватила меня и силой уволокла в лес. Так я впервые увидел берсерков. Вскоре собралось ополчение племени и вышло на бой с Беригом. И тут между двумя войсками встала их пророчица. С виду девчонка, а волосы седые. Кричала, грозила карами Одина за то, что мы не пришли родичам на помощь против ругов. И обещала, обещала: далекие походы, добычу, великую славу - и все под властью Берига, избранника Одина. И воины польстились на все это, забыли даже о мести за нас. - Сигвульф сжал кулаки. - Так не стало нашего племени. Несогласные ушли к нашим родичам на Дунай, в землю квадов. А к Беригу собираются изо всех племен те, кому война и разбой милее всего - рода, племени, чести. Только меня, Сигвульфа, сына Ульфилы, среди них не было и не будет, клянусь светлым Бальдром-Даждьбогом!
- Отомстил ли ты им? - осторожно спросил Каллиник. Гот сверкнул глазами:
- Отомстить им может только очень сильный конунг. Я был солдатом кесаря, теперь я - дружинник конунга росов. У него и без готов хватает врагов и дел. Почему он должен затевать войну из-за моих старых обид? А легионы я в родные места ни за что не приведу.
- Они и нас, волынских словен, обижают. Приходят на ладьях, грабят, людей уводят. Проучили бы вы их, могучие степные цари, - взглянул на Ардагаста и Инисмея Собеслав. - Защитили бы нас, друзей своих.
- Что же ты, друг, только теперь стал нам дань давать? А прежде пировал то с Ардагастом, то с Беригом, - иронически прищурился Инисмей.
-- Нам, словенам, дороже всего воля, - проворчал в пышные вислые усы Собеслав.
-- Разве мое царство похоже на невольничий базар? - в упор взглянул на него Зореславич. - Или тебе по душе такая воля, как у готов?
-- Забери ее Чернобог в пекло! Чтобы мой сын в нелюди-берсерки подался? Хватит с нас своих волколаков!
-- А вдруг не хватит? - хитро осклабился Волх. - Одно дело - злые ведуны-оборотни. Другое - бедолаги, ими обороченные. А третье - мы, серые воины Ярилы. Волков бояться - в лес не ходить! - он захохотал, блеснув крепкими белыми зубами.