Взглянув вниз, он понял, что мудро будет отступить. Первая волна туранцев вышла из боя, и выжившие из второй волны не собирались приближаться. Трое из них погибли под ударами валунов, точно так же как лучник, раненный афгулами. Другие воспользовались луками, и ни у кого из них не хватило храбрости, чтобы встретиться с киммерийцем лицом к лицу.
Стрела попала в голень Конана, пока он поднимался назад к расселине. В иных схватках он получал и худшие раны, но они навели Конана на мысль о том, что афгулы наверху могли и не отделаться так легко, как он. То, что они не выпустили ни одной стрелы, пока варвар сражался с туранцами, могло иметь много объяснений, но не предвещало ничего хорошего.
- Хо! - позвал он на том же диалекте, что использовал раньше. - Как у вас дела?
- Ассад убит, Карим ранен. Но мы разделились. Туранские псы забирались на скалы, словно они настоящие мужчины, но мы достойно встретили их.
- Сколько из них получило по заслугам?
- Немного, менее пятидесяти.
- Я не знал, что ты умеешь так хорошо считать, брат верблюда!
Некоторое время царило молчание, потом Фарад добавил:
- Меньше пятидесяти, но больше десяти, потому что мы не считали, скольких скинули вниз.
По расчетам киммерийца туранцы потеряли треть людей. Уехать сейчас, пока туранцы дрожат и ослаблены, или подождать прихода ночи, когда темнота спрячет их следы и холод освежит лошадей?
- Может, нам попытаться прорваться сейчас?
- Лучше подождем темноты. Я потерял только Ассада, но это не все. Растам и Джобир спустились к этим псам, принеся себя в жертву.
Конан знал, что без приказа Фарада афгулы с места не двинутся. По разумению горца, отходить следовало так, чтобы у туранцев не осталось шансов отправиться за ними следом, когда подойдет подкрепление.
Но если же отбросить заботу о своих товарищах, то Фарад думал иначе. А если заставить афгулов сделать то, что им не по нраву, то киммериец ведь мог расстаться со своей верной бандой с ножом Фарада в спине как-нибудь ночью по дороге в Коф… Никто не мог спросить с афгула, если он не из его же племени.
Так что они или поедут все вместе, или останутся здесь среди скал под охраной туранцев до тех пор, пока к тем не подойдет подмога.
Глава 4
Западный горизонт проглотил солнце. В небе погасли последние солнечные лучи. Пики Кезанкийских гор окрасились пурпуром, а потом стали серыми в свете звезд. Обычный туман затянул вход в долину Повелительницы Тумана, когда Махбарас спустился к своей палатке. По крайней мере, он смог убедить себя, что этот туман - порождение ночи, а не колдовских чар.
Он был встревожен и продолжал бороться с запавшими в память старинными историями о могучей магии, скрывающейся в горах, - магии, которой Повелительница, увы, владела не так уж хорошо. Впервые капитан услышал эти истории еще в детстве от своей няни, а позже узнал и другие версии, так, что теперь он сомневался, что эти рассказы были всего лишь фантазиями старой женщины.
К тому же ему ничего не оставалось, как отдавать приказы другим, и люди выполняли их, так как иначе их могли изгнать из долины, а то и заколдовать. Хотя Махбарас сомневался, что сам он снова увидит Кезанкийские горы, он решил не бросать своих людей и не пытаться сбежать. В эту ночь он ляжет спать пораньше, чтобы быть готовым выполнять свои обязанности на следующий день.
* * *
Когда на небе зажглись звезды, скалы стали остывать. В расщелине зашевелились лошади. Сверху упал камешек, потом еще два. Потом один за другим оставшиеся в живых афгулы спустились вниз.
Один из них обмотал раненую руку тюрбаном убитого товарища. Черные бусинки крови застыли на его \ нижней губе, которую он прикусил, чтобы не кричать от боли.
Афгулы собрались вокруг Конана. Глаза их сверкали. Они заплели свои бороды и заткнули их в складки одежды, потом обмотали тканью шею и нижнюю часть лица. Это означало, что они клянутся победить или умереть.
Конан же не давал никаких клятв. Он хотел найти какой-нибудь другой выход, и не в его духе было воевать ночью.
- Тот, у кого осталась вода, пусть отдаст ее лошадям, - приказал Конан. - Из луков не стреляйте, пока не сможете хорошенько разглядеть мишень. В первую очередь убивайте лошадей, а не всадников.
Афгулы закивали. Конан сильно сомневался, что говорит им что-то, о чем они еще не знают. Его спутников не нужно было успокаивать, и киммериец это знал. Но предводитель афгулов всегда говорит речь перед битвой, собрав своих людей, хотя бы для того, чтобы доказать, что страх не сковал его язык.
- Если нам придется разделиться, мы встретимся в Оазисе Девственницы. - Конан сказал, на каком примерно расстоянии находится оазис, и объяснил ориентиры, а потом спросил: - Вопросы?
Заговорил Фарад.
- Да, есть вопросы. Как же случилось так, что боги занесли женщину в пустыню, и при этом она осталась девственницей?
- Один раз давным-давно произошло нечто подобное, или, по крайней мере, я так слышал, - ответил Конан. - Люди тогда были не то, что теперь, в наше время, и, конечно, среди них не было афгулов.
Все рассмеялись непристойной шутке. Смех подхватило эхо. Конан поднес палец к губам, призывая к молчанию.
- Не все туранцы спят, и не все, кто бодрствует, дураки. Скорость и тишина, или мы составим компанию нашим погибшим товарищам.
Афгулы молча кивнули и вернулись к своим лошадям.
* * *
На скалах остались только мертвые. Они сжимали рукояти своих кинжалов, воткнутых им под ребра, по обычаю афгулов. Суровые боги этой суровой земли знали, что сердца их пронзила своя же сталь. Теперь Духи погибших станут друзьями живых и проследят, чтобы их сородичам повезло.
Но, если бы духи мертвых афгулов в эту ночь наблюдали за равниной, они не увидели бы ничего и ни одним словом не предупредили бы своих оставшихся в живых друзей. Ни афгулы, ни киммериец не заметили тени, бесшумно подползающие из отдаления, прячущиеся среди барханов. Они не видели, как посыльный отделился от отряда выжидающих внизу туранцев. Он вполз змеей, пока не добрался до скал, которых от Расселины видно не было.
Только духи могли видеть, как вскочил он на коня, которого держали наготове четыре всадника с пиками и щитами регулярной туранской кавалерии из отряда Зеленых плащей. Только духи могли видеть, как мчался вестник в ночи, пока не встретил стройного, моложавого туранского капитана, который со своим воинством расположился на отдых среди скал.
И только духи могли слышать, что сказал посланник капитану, и видеть, как тонкое лицо туранского офицера расцвело сухой усмешкой.
* * *
Три афгула с луками забрались на самые большие валуны, оставшиеся после битвы у входа в расселину. Афгулов осталось слишком мало, даже меньше, чем бы хотел Конан. И теперь он вел тех, кто остался, в бой, хотя даже они не все могли сражаться. Его люди сделали все, что могли, и если все они скоро погибнут, то лишь потому, что их слишком мало…
Конан попросил нескольких афгулов повторить указания о том, как найти Оазис Девственницы. Они хорошо запомнили дорогу. Потом северянин вместе с Фарадом повел воинов к выходу из расселины.
Ни боя барабанов, ни воя труб, ни наблюдателей, ни окриков часовых, напоминающих вопли мартовских котов. Молчание встретило афгулов. Или им улыбнулась удача, или они направлялись прямо в ловушку.
Конан проглотил боевой крик киммерийцев. Радуясь, что противники не проявили никаких мер осторожности, он решил, что не стоит будить спящих. Вместо этого он шлепнул жеребца Фарада по крупу и вскочил в седло своей лошади. Вот Конан поднял руку, сделав подбадривающий непристойный жест, и подождал, пока оставшиеся афгулы спустятся и сядут на коней, а потом пришпорил свою лошадь.
Всадники заскользили вниз по склону быстрым галопом, подняв облако пыли. В холоде ночи пар от дыхания людей и лошадей прибавился к песчаной пыли, поднимающейся из-под копыт.
Они проехали мимо неподвижных мертвецов и безмолвных обреченных раненых, которые стонали, ожидая прихода смерти; и затаившихся туранцев, которые, как думал Конан, не решились заступить им дорогу, чувствуя себя посрамленными. У беглецов не было времени помочь живым врагам присоединиться к их мертвым товарищам. Афгулам ничего не оставалось, как оставить туранцев у себя в тылу. Ставкой в этой скачке была жизнь. Если случится битва, то беглецам нельзя было потерять ни одного человека, их и так осталось слишком мало.
Афгулы выехали из тени скал. Луна давала достаточно света, позволяя избегать ям и трещин в земле. Беглецы скакали галопом. Измученные лошади не смогли бы долго нестись рысью. А если даже и могли, то было бы лучше поберечь их на тот случай, если туранцы заметят беглецов. Туранцы расположились слишком близко, чтобы беглецы смогли ускользнуть невидимыми.
Или могли? Могли ли туранцы уступить беглецам дорогу, не атакуя и не издавая предупреждающих криков. Конан задумался об этом. Его банда здорово наказала туранцев сегодня днем. Могли ли те отступить, зализывая свои раны и дожидаясь подкрепления?..
Однако больше всего ситуация напоминала ловушку, и афгулов об этом предупреждать нужды не было. Его люди и так держались настороже, ехали, натянув луки и держа талвары наготове. Взгляды их беспрестанно пытались проникнуть сквозь черные покровы ночных теней; они оборачивались на любой самый тихий звук, не заглушённый стуком копыт.
Беглецы уже отъехали достаточно далеко. Конан же чувствовал привычный зуд между лопаток, который означал, что где-то рядом его поджидает ловушка. Он поднял руку, и афгулы натянули поводья и собрались вокруг него.
Всадники стали снова вглядываться в ночь, изучая каждый холмик пустыни в надежде обнаружить затаившуюся опасность. Единственный сухой овраг, который лежал впереди, был слишком глубок, чтобы всадники смогли разглядеть, не прячутся ли там враги.
Конан вглядывался во тьму до тех пор, пока ему, наконец, не показалось, что он заметил какое-то движение среди теней, но он был уверен, что это всего лишь игра его воображения. Слишком часто стоял он на страже ночью и знал: ночь прислушивается к человеческим страхам - если пялиться во тьму слишком долго, увидишь то, чего и вовсе нет.
Наконец Конан махнул рукой, указывая на север, выбрав путь, проходящий как можно дальше от оврага.
- Я хочу отправиться в путь по ровной дороге. Но туранцы на этом фланге (если, конечно, они устроили нам засаду) могут оказаться более внимательными. С другой стороны, вы можете никогда так и не увидеть Оазиса Девственницы, и одинокая дева так и останется посреди пустыни!
Приглушенное хихиканье пронеслось облаком пара, а потом банда поскакала дальше.
* * *
Молодой туранский капитан тихо выругался, когда часовые зашумели, передав ему послание. Их враги не обладали мудростью воинов пустынь, как ветераны Турана, но были закаленными воинами и не глупцами.
Он выругался снова, получив следующее послание. Афгулы и в самом деле оказались не дураками. У них был очень наблюдательный и проницательный предводитель, даже если он не был тем человеком, которого искал капитан. Два из трех отрядов, на которые капитан разделил свое воинство, уже почувствовали на своей шкуре, как трудно тягаться с афгулами.
Капитан туранцев не знал много молитв, так как немногие боги давали обещания (их священники обещали больше, но кто станет верить священникам?) и уж совсем немногие выполняли их. Однако он кратко попросил Митру помочь ему, если этой ночью выяснится, что большая часть его людей погибла, пытаясь схватить не того, кто был ему нужен.
Но предводитель афгулов был похож на того человека, которого искал капитан. Однако ни от кого из своих подчиненных туранский офицер не смог добиться правдивого и полного описания этого воина. Лишь немногие, кто оказался близко к дикарю, остались живы, к тому же капитан не хотел, чтобы кто-нибудь из его людей догадался, кто предводитель афгулов.
Неважно было, по каким причинам офицер, служивший Турану, хотел захватить живьем этого человека. Сейчас в Туране с легкостью обвиняли в измене кого угодно точно так, как с легкостью гниют лилии в пенной стоячей воде. Даже если капитану удастся избежать такого обвинения (хотя такое возможно, потому что измена каралась смертью, а у капитана были враги, которые даже спать не могли, зная, что он жив), то те потери, что понесла его армия в схватке с афгулами, несомненно, повлекут за собой понижение в чине.
Перед ним мог даже встать выбор между возвращением в фамильное поместье, жизнью там, пока его не вызволят из ссылки какие-нибудь придворные интриги или пост хранителя стремян и попон где-нибудь далеко на юге в землях Иранистана. Ныне же пост его был почетным, и самое главное было в том, что он, командуя Зелеными плащами, уже завоевал их уважение. Капитан не хотел расставаться со своими людьми.
Завывания ветра пустыни не давали капитану сосредоточиться. Если человек, ведущий афгулов, был тем, кого искал капитан, то жизнь и смерть не имели для туранского офицера никакого значения. Туранец видел этого человека в сражении лет пять назад и изучил все рапорты, касающиеся его. Мечтая схватить его, туранец за последние годы участвовал во многих битвах и совершил много путешествий.
Наконец капитан отбросил сомнения и поднял пику, рядом с ним поднял пику младший офицер, но на конце его пики словно вымпел был подвешен маленький фонарик, открытый лишь с одной стороны.
В трех холмах от них на фоне звезд блеснул другой Фонарь, но он, как только сигнал был подан, сразу же погас. Капитан подождал, пока к небу вздыбились джунгли копий и сдерживаемое, неглубокое дыхание не подсказало ему, что ветераны готовы выступить.
Тогда капитан дал шпоры, и его конь вылетел из оврага, взметнув к луне облако пыли.
Конан кратко выругался, но, когда туранцы выехали из оврага, у беглецов почти не осталось времени скрыться. Неприятно почувствовать, что ты был прав, когда уже слишком поздно, чтобы поступить так, как нужно.
Северянин выругался снова, но решил поберечь дыхание. С другой стороны, он боялся, что посеет уныние в рядах афгулов. Крепкие воины, они тоже держались на пределе своей выносливости. И без того зыбкая надежда на то, что им удастся бежать, теперь повисла на волоске, но еще не растаяла… Несколько туранцев, оказавшихся на пути афгулов, умерли быстро…
После этого войско туранцев могло приуныть. Афгулы почти вырвались из западни.
Конан потянул узду, направляя лошадь чуть левее. Обычно командир располагался на правом фланге цивилизованного войска, правда, тут сейчас не было ни того ни другого. Если командир туранцев по привычке находился на правом фланге своего отряда, то он подвергался большой опасности, ведь клинок Конана не знал пощады.
- Пришпорьте коней, сабли наголо, пригните головы! - закричал варвар, увлекая афгулов налево.
- Что?.. - начал было спрашивать один из них. Кто-то с яростью фыркнул на глупца, не понимавшего, что время спорить прошло.
Афгул смолк. Никто из отряда Конана больше не произнес ни одного слова, или, по меньшей мере, никто не услышал этого из-за стука копыт, тяжелого дыхания лошадей и топота погони. Словно вихрь пронеслись они мимо отряда туранцев и полетели по пустыне.
Очень быстро расстояние между ними и погоней оказалось слишком большим даже для выстрела хорошего лучника, да и стрелять-то афгулам не стоило - слишком мало осталось у них стрел. Сквозь перистые облака серебристо-сияющим диском проступала луна. Темная тень легла на пустыню. Снова началась скачка, где ставкой была жизнь.
Лошади афгулов не падали, хотя половина из них шатались и шкуры у всех блестели от пены. И вдруг Конан услышал зов военной трубы у себя за спиной. Ночь становилась все холоднее. Стало так холодно, что, казалось, холод пронзает внутренности, словно вражеские копья. Неожиданно Конан услышал, как трубе туранцев ответил боевой рог где-то впереди.
Звук донесся издалека, так что киммерийцу пришлось прислушаться, чтобы окончательно быть уверенным, что слух его не подводит, но впереди на дороге, ведущей в ночную пустыню, без сомнения, затаился еще один отряд. Теперь туранцам не нужно было даже устраивать "волчий мешок" для своих жертв. Они могли окружить афгулов и задавить их числом, если впереди дорога перекрыта.
Взгляд Конана шарил по пустыне. Он заметил несколько осыпавшихся скал, которые могли бы помочь афгулам в последней битве. Впереди больше не было никаких укрытий, и теперь киммериец хотел бы знать, сколько врагов гонятся за ними и были ли афгулы такими же выносливыми, как воины его родного племени.
Впереди лежала пустыня. Барханы, но не слишком высокие, чтобы спрятать всадников. Чуть правее протянулись отроги гор. Облака по-прежнему скрывали луну. Ничего далее расстояния в половину полета стрелы рассмотреть было невозможно, даже имея орлиное зрение Конана.
Снова, протрубили рог и труба, но в этот раз намного ближе. Конан прислушался, пытаясь решить, есть ли впереди туранцы на его пути или беглецам все же удалось обогнуть их фланг. Если же туранцы собрали на этом фланге достаточно сил, имели свежих лошадей…
Конан прислушивался к звукам ночи и неожиданно понял, что стиснул рукоять своего меча так крепко, что ногти впились в шагреневую кожу отделки. И тогда он рассмеялся. Любой нормальный человек, услышав этот смех, почувствовал бы холод сильнее ночного мороза, потому что в этом смехе звучала ярость киммерийца.
Казалось, туранцы впереди были чуть правее отряда Конана. В темноте их преследователи могли не понять этого до тех пор, пока не окажется слишком поздно. Расставленная ловушка сработала, но, быть может, она окажется слишком слабой, чтобы удержать столь грозную жертву?..
Киммериец слишком часто водил отряды и не сомневался, что в определенные, самые напряженные моменты все воины в отряде могут читать мысли своего командира. Так пусть они почувствуют надежду и отвагу в его сердце, иначе битва окажется проигранной до того, как начнется.
Справа горы расступились, и открылась насыпь, круто уходящая вверх, к перевалу между двумя невысокими горами. Взгляд Конана метнулся в ту сторону, но киммериец не заметил там ничего опасного. Тут лошадь одного из афгулов споткнулась. Всадник зашептал ей на ухо что-то подбадривающее, дал шпоры, но лошадь не могла нестись дальше. Она пала, всадник выскочил из седла. Он приземлился на ноги, метнулся к одной из запасных лошадей, схватился за луку седла и запрыгнул в седло так, что лошади даже не пришлось замедлять шаг.
- Йа-хаааа! - закричал Конан.
Туранцы станут с содроганием вспоминать сечу, которую он устроит, прежде чем его закопают в песок или принесут в жертву стервятникам. Афгулы даже могли вырваться из ловушки, если бы им удалось добраться до перевала и там не оказалось бы туранцев.
Воины Конана добрались туда, но дальше пути не было. Подъем оказался слишком крут для измученных лошадей, и одна из них даже сбросила всадника. Конан услышал, как голова афгула ударилась о скалу, и увидел, что упавший воин больше не шевелится. Но киммериец не мог отступать.
- Йа-хаааа! - снова закричал Конан и пришпорил свою лошадь. Возможно, по ту сторону хребтов лежали земли, где могли укрыться пешие воины. Но пустыня - место не для пешего человека, даже если он такой выносливый, как афгул. К тому же преследователи неслись за ними по пятам.