Она прикусила губу.
Стоит. Теребит фартук. И слеза по щеке ползет…
…а ведь молоденькая…
…раньше Райдо плевать было на то, сколько ей лет…
…точно, молоденькая… чуть за двадцать? И уже экономка? Он, конечно, не великий специалист по прислуге, ею матушка занималась, как и прочим домашним хозяйством, но Райдо думал, что экономкой должна быть женщина в возрасте.
…и платье это из темно-красной шерсти, явно перешитое, расширенное. Экономки носят платья скучные, из черной ли саржи, из серого ли сукна, позволяя себе единственным украшением кружевной воротничок.
Воротничок имелся. Кружевной, кокетливый, заколотый на горле круглой брошью-камеей. К нему - широкие манжеты, накрахмаленные до хруста.
И вставки на рукавах.
И кажется, Райдо догадывается, для чего, точнее сказать, для кого было выбрано именно это платье, обнажающее и круглые плечи, и налитую, точно позднее яблоко, грудь…
Он потер переносицу, чувствуя, как наваливается усталость.
- Вы достались мне вместе с домом… и я не стал вникать в детали, - он повернулся к Дайне, разглядывая ее, с удивлением подмечая то, чего не видел раньше. - Я не спрашивал вас ни о том, сколь долго вы занимали сию должность… ни о рекомендациях, которые могли бы подтвердить ваши слова…
…золотистая пудра на плечах, рисованный румянец, помада гладкая, красная…
Взгляд этот с поволокой.
И пальчики с аккуратно подпиленными ноготками.
Сами руки белые, ухоженные…
- Я бы не хотел вас увольнять.
- Увольнять? Вы… вы не можете меня уволить…
- Могу, - ответил Райдо, глядя в синие глаза. - Вот такая я скотина… но мне бы и вправду не хотелось…
Она прижала руки к груди и горестно вздохнула.
Она прижала руки к груди и горестно вздохнула.
- Видите ли… Дайна, - Райдо отвел взгляд от этой груди. - Я надеюсь, что вы все же вспомните о ваших обязанностях… и займетесь домом.
- Да?
Взмах ресниц.
И губы бантиком.
- Да, Дайна, - он отвернулся. - Есть одно обстоятельство… непреодолимой, так сказать, силы… дело в том, что женщины меня не интересуют.
- Да? - удивление в ее голосе было искренним.
- Мужчины, впрочем, тоже, - на всякий случай уточнил Райдо. - Болен я, Дайна, если вы не заметили.
- И… сейчас?
- И сейчас, - Райдо произнес это с чувством огромного удовлетворения, впервые, пожалуй, радуясь своей болезни. - Поэтому, будьте любезны, перенаправьте вашу энергию в более… благодарное русло.
- Вы… на что намекаете?
Оскорбленная невинность.
Впрочем, Райдо был уверен, что невинностью здесь и не пахло, а оскорбление было наигранным.
- Я прямо говорю. Оставьте меня в покое. И займитесь тем, за что я плачу. В противном случае я вас уволю.
И поскольку раздражение, что женщина эта своим упрямством отняла у него четверть часа жизни, чудеснейшей жизни, в которой нет боли, было велико, Райдо добавил:
- Без рекомендаций.
Дайна, против опасений, не стала ни в обморок падать, ни в слезы ударяться. Она присела в реверансе, продемонстрировав обильную грудь, которая с этакой позиции выглядела еще более обильной и пышной, и спросила сухо:
- Могу я идти?
- Конечно. Разве я вас задерживаю?
Дверь она прикрыла аккуратно, но ее злость, даже не злость - но гнев, с трудом сдерживаемый, выдавали каблучки, которые цокали по паркету громко, точно хотя бы этакой мелочью Дайна желала хозяину досадить.
…а девчонку он так и не покормил.
…и имя не выбрал.
Ладно, без имени она как-нибудь да проживет, но молоко… и Райдо, широко зевнув - спать хотелось неимоверно - вытащил из гардеробного шкафа рубашку, мятую, но хотя бы чистую, пусть и пахнущую сыростью.
На кухню за молоком он спустится.
А потом поднимется на чердак, чтобы сказать:
- Слушай, я тут подумал… а давай назовем ее Хильденбранд?
Альва только фыркнет.
…а спустя два дня в доме объявится шериф.
Глава 6
Райдо смутно припоминал этого человека.
От него еще тогда пахло табаком, но не черным, каковой предпочитал доктор, а ядреным местным самосадом, который мололи на ручных мельницах, чтобы набить им узкие папиросы. Табак шериф носил в узорчатом кисете с бахромой. Бахрома была и на рукавах кожаной его куртки, и на голенищах высоких сапог. Вот бахрому Райдо точно помнил, а лицо - нет.
Вытянутое, сухокостное с выдающимся горбатым носом, с усами седыми, которые свисали вялыми виноградными плетями, и куцую угольно-черную бородку, на этом лице глядевшуюся чужеродной.
Бородку шериф пощипывал.
Усы - гладил широкой ладонью.
И на пальце его тускло отливало золотом кольцо.
- Двадцать пять лет вместе, - сказал он, заметив, что взгляд Райдо за это кольцо зацепился. - Самому не верится…
Он приехал отнюдь не затем, чтобы рассказать о кольце, и о супруге своей, в последние годы утратившей стройность фигуры, зато пристрастившейся к табаку, тому самому, местному, который и выращивала на грядках наравне с помидорами да кустами роз.
Но о супруге, табаке и клятых розах говорилось легче.
И Райдо не выдержал.
Он дождался, пока шериф допьет бренди - от чая он отказался - и сам задал вопрос:
- Что вам надо?
- Альва, - Йен Маккастер не стал ни лукавить, ни взгляд отводить.
- Зачем?
- Судить.
- За что?
Он пожал плечами: дескать, эту конкретную альву, может, и не за что, но вот все прочие…
- Нет, - Райдо поднял стакан, широкий и из толстого стекла, которое казалось желтым.
- Почему?
- Это неправильно.
- Неправильно, - охотно согласился Йен Маккастер, вытягивая по-журавлиному длинные тощие ноги. - Но… порой приходится искать компромисс.
Сам по себе он компромиссы ненавидел, втайне презирая себя за нынешний визит, и за разговор этот, избежать которого не выйдет, и за то, что разговор - Йен видел это - лишен смысла.
Надо бы попрощаться и уйти.
Но был собственный дом на краю города, и супруга, которая аккурат взялась молоть табачный лист, что делала всегда самолично, пусть бы к ее рукам надолго привязывался, что табачный запах, что характерная желтизна. И Йен Маккастер любил свой дом, свою жену, свою неторопливую жизнь, которую не изменила даже война.
Война прошла где-то вовне, задев его городок краем, но и этого хватило. И теперь Йен Маккастер желал, чтобы нарушенная войной жизнь вошла-таки в прежнее свое русло.
Но и не в нем одном дело.
Был мэр, который тоже прекрасно понимал ситуацию. Были советники и горожане, не желавшие смуты, и были люди, обыкновенные люди, с обыкновенными их бедами, потерями и ненавистью.
Они почти позабыли.
Смирились.
А тут альва…
Йен Маккастер бренди допил, а чего ж не допить, когда бренди хороший? И поставив пустой стакан, глянул на нового хозяина Яблоневой долины.
- Вы здесь… чужой человек. Новый…
- И не человек вовсе, - широко усмехнулся пес.
А говорили, что при смерти…
…не похоже.
Побитый, конечно, и шрамы эти, о которых супруга Йена отзывалась с притворным ужасом, хотя сама-то не видела, но ей рассказывала супруга доктора, а той в свою очередь…
…бабы…
…держали бы язык за зубами, глядишь, и обошлось бы.
…может, и обойдется?
Пес не похож на тех, кто спокойно отдаст свое. А альву он наверняка полагал своей.
- И не человек, - задумчиво повторил шериф. - Однако… вы должны понять… этот город… довольно-таки своеобразное местечко… нет, не в том плане, что от других городков отличается, но… люди тут живут… давно живут… веками… мой прадед сюда из-за гор переехал, а меня до сих пор считают чужаком. Нет, своим, но все равно чужаком. Так и называют, Йен Чужак… память у них долгая.
- И что?
Он и вправду не понимал, этот пес, а Йен не умел объяснить, у него никогда-то толком не получалось со словами управляться. И вроде бы говорил он, как иные говорят, а все ж криво выходило. И ныне, отставив опустевший стакан - а супруга вновь станет пенять, что выпимши вернулся, не потому, что и вправду злится, нет, Йен всегда меру знает, но положено ей пенять за выпивку - произнес.
- Они ей не простят.
- Чего?
- Войны. Чисток. У старухи Шеннон трое сыновей погибли, а мужа она еще когда схоронила, и осталась теперь одна. Тата Киршем потеряла мужа, а детей у нее пятеро… и муженек ее приходился Вишманам племянником, а Вишманов всем семейством в лагерь отправили… Тайворы невестки лишились, которую тоже… на четверть крови из ваших была… а ведь свадьбу только-только отыграли, хорошо, детишек нажить не успели. У Гирвоф - половина семьи в лагеря ушла, а вторая - на фронт… остались бабы одни…
Йен замолчал, позволяя псу самому додумать, но думать тот не желал. Хмыкнул, щелкнул когтем по стеклу и произнес:
- Ей ведь тоже досталось.
- Знаю. И понимаю. Только и ты пойми, что им… им нужен кто-то, кого можно обвинить, - шериф поднялся. Он был нескладен и когда-то смущался этой нескладности, что худобы, что чрезмерно длинных ног, что столь же длинных рук, которыми он размахивал, то и дело задевая мебель.
Но те времена прошли.
- Ее? - хмуро поинтересовался пес.
- А хоть бы и ее. И да, лично она ни в чем не виновата. Но она альва. А они - люди, которые только-только начали отходить от войны. Они еще ненавидят. И эта ненависть лишит их разума.
- И что вы предлагаете? - пес скрестил руки на груди, наблюдая за гостем.
- Отдайте альву. В мэрии устроят суд и…
- И приговорят к смерти.
- Допустим… - об этой части дела шериф старался не думать.
- Приговорят, - уверенно заключил пес. - И повесят. Думаю, на площади, чтобы все обиженные смогли прийти и поглазеть, как вершится справедливость.
- Пусть так, - Йен задел локтем высокий кувшин, который едва не слетел со столика, но Йен успел его поймать. - Пусть так, - повторил он гораздо тише. - Но это цена спокойствия.
- Вашего?
- И вашего. Их спокойствия. Думаете, мне все равно? Нет. Я знал эту девчонку и ее родителей, как знаю каждого жителя в этом треклятом городке. И знаю, что они так просто не отступят. Я не хочу, чтобы эти жители пришли сюда сами, за собственной справедливостью, поскольку тогда или ваш замечательный дом вспыхнет… или вам придется убивать их.
Йен выдохнул.
- И вы пытаетесь откупиться?
- Я пытаюсь найти хоть какой-то выход. Одна жизнь против многих. Простая арифметика.
- Хреновая у тебя арифметика, шериф, но за предупреждение спасибо.
- Не отдашь?
- Не отдам.
- Мэр…
- Срать на мэра…
- И на людей?
- На них тем более срать. Если им, чтобы почувствовать себя легче, надо кого-то повесить, то… в жопу таких людей. И да, убивать я буду. И уж поверьте, совесть меня не замучает.
- Совесть… - хмыкнул Йен Маккастер. - Порой я думаю, что совесть - это такая фантазия…
От шерифа в кабинете остался пустой стакан и терпкий запах табака на подлокотниках кресла. Райдо присел у этого кресла на корточки и подлокотники обнюхал.
- Еще лизните, - Нат стуком в дверь себя не обременял.
- Понадобится, то и лизну, - вполне миролюбиво отозвался Райдо. - А в тебе, щенок, нет уважения к старшим.
- Есть, - возразил Нат, делая глубокий медленный вдох. - Оно просто спрятано в глубине души…
- Слишком уж в глубине. Слышал?
Нат кивнул.
Подслушивать он умел, хотя и не любил, впрочем, не любил он многое из того, что сам полагал первейшей своей обязанностью. К примеру, чистка сапог.
Ее Нат от души ненавидел.
И Райдо не настаивал, его вполне себе устраивали сапоги нечищенные, а то и вовсе грязные, заросшие пылью или же коростой местной рыжей глины, которая выглядывала после дождей в промоинах земли. Эта глина успела стать личным врагом Ната, впрочем, как пыль в углах комнаты, и гардеробный шкаф, обладавший удивительным свойством превращать свежевыстиранные и выглаженные сорочки в пропахшее сыростью тряпье…
По сравнению со стиркой, глажкой и вечным беспорядком в комнате Райдо, в которую Нат ревниво не допускал экономку, подслушивание было мелким неудобством и неудобством полезным.
- И что думаешь?
- Думаю, он прав.
- То есть, альву надо отдать? - Райдо провел по изгибу ручки ладонью, ковырнул резьбу, которая успела потемнеть и тоже нуждалась в чистке.
Нат говорил об этом Дайне.
А она отмахивалась.
Врала, что некогда ей… как мяснику глазки строить, так есть когда… или вот на свиданки бегать, не стесняясь на конюшне лошадь брать, или просто сидеть на кухне, подпиливая и без того аккуратные ноготки…
…Дайна полагала, что Нат за ней следит.
И была права.
Он следил и за ней, и за кухаркой, и за альвой, но за той было не интересно, альва все время проводила на чердаке, спускаясь лишь дважды в день: в четверть первого и в половине седьмого.
А Райдо поднимался на чердак ровно через полчаса.
И Нат знал, что на чердаке он проведет от часа до полутора, разговаривая с альвой, вернее, сам с собой, потому как она все одно не отвечала.
Нет, за альвой следить было не интересно, за Райдо - небезопасно. А Дайна что-то недоговаривала… вернее, многое недоговаривала. Ната это беспокоило. Правда, о беспокойстве он молчал, зная, что Райдо его не разделит.
Посмеется.
И запретит. А прямые запреты Нат не нарушал.
Что же до вопроса, то еще неделю тому Нат с радостью бы от альвы избавился.
Неделю.
А сейчас…
- Она вам нужна.
- Значит, не отдавать? - Райдо усмехнулся.
- Нет.
- А если придут?
- Сразу не придут, - Нат позволил себе сесть и оглядеться. В этом доме он чувствовал себя неуютно, он вообще во всех домах чувствовал себя неуютно. Давили стены. Крыша над головой казалась ненадежной. Здесь же… здесь пахло альвами.
Травой.
Деревом.
Землей весенней, жадной, которая расползается под лапами, обнажая переплетение корней. И те, белесые, тонкие, не корни - черви - оживают, ползут в поисках добычи. Он помнил, каково это - проваливаться по самое брюхо в черную жижу, которая вскипает, тянет, вздыхает, причавкивая от голода…
…то поле осталось позади.
…десятки полей и многие мили дорог…
…и мир наступил. Всем сказали, что наступил мир, вот только Нат не верил словам. И ступая на потускневший паркет, замирал, прислушивался к каждому шагу - не затрещат ли доски, расползаясь.
- Сразу не придут, твоя правда, - Райдо оказался рядом. - Нат… что ты узнал?
А Нат уже думал, что и не спросит.
С хозяином такое прежде бывало, даст задание, а после забудет… лучше бы и сейчас так. Но врать Нат не привык.
- Вам не понравится, - предупредил он.
- Да уж предполагаю…
Райдо устроился напротив.
Налил виски.
Понюхал и отставил.
- Усадьба принадлежала альвам. Младшая ветвь семейства Эннуин. Хозяйка - Камо Эннуин. Хозяин… он из другой ветви, но откуда - никто толком не знает. Дочь…
- Ийлэ.
- Да.
- Что еще?
- Появились здесь лет двадцать тому. До того в усадьбе жила старуха, но она съехала. А эти поселились и жили. Никуда, дальше городка, не выезжали. Жили тихо очень. Он - ювелир… вроде как ювелир… был, - поправился Нат. - Не воевал. Не… вообще не высовывался. Она цветами занималась… розами… и еще садом. Ну вот жили себе… а потом война… и наши…
- Пришли, - помог Райдо.
- Да. Пришли. Городок сдался без боя. Тут воевать особо некому было… тех, кто мог, давно забрали… ну и тыл… глубокий… короче, мэр сумел договориться… его оставили на месте. И шерифа. И вообще, всех, кто власть… ну тоже не с руки было с людьми воевать.
- Это я уже понял, - Райдо подпер подбородок кулаком. - Но при таком раскладе альвы были лишними?
- Н-наверное… их того… ну… в общем…
- Убили.
- Да.
Нат отвел глаза. Почему-то ему было стыдно.
Нет, альвов он ненавидел, но… стыдно все равно было.
- А Ийлэ?
- Ее не сразу нашли… вроде как родители спрятали… или сама ушла… только недалеко… потом уже взяли… ну и… того…
У Ната вспыхнули уши.
- И того, и этого… долго держали?
К счастью, Райдо не стал в подробности вдаваться.
- Полгода почти…
- Полгода… отпустили?
Нат мотнул головой: вот теперь начиналось непонятное. Зато с фактами было управляться проще, чем с людскими домыслами:
- Стаю держал Бран из Медных. Младшая ветвь. Второй сын…
Райдо кивнул.
С Браном из рода Высокой меди он встречался, и встреча эта оставила не самые приятные воспоминания. Горделивый щенок, у которого только и есть, что кровь Высших, старый род и амбиции. Он полагал, будто все вокруг созданы исключительно для его, Брана, удобства…
…и когда Райдо макнул его породистым носом в грязь бытия и собственного, его, Брана, несовершенства, разозлился.
…вызвал на поединок.
…и после уж хлебанул грязи обыкновенной. Помнится, осень была, дожди, вот и развезло слегка парк. Бран тогда знатно вывалялся.
Местью грозил.
Но интересно иное, если Райдо хоть что-то понимал, то этакую забавную игрушку, как живая альва, Бран добровольно не выпустил бы.
И сбежать бы не дал, разве что для очередной забавы. А до забав всяких, поговаривали, он охочим был…
- В городе его боялись, - счел нужным уточнить Нат. Он сидел в полоборота к окну, и на глянцевую, пусть и несколько запыленную поверхность стола, ложилась Натова тень. У тени этой был жесткий подбородок и высокий лоб, и волосы торчали колючками.
Тень выглядела старше Ната.
- И что с ним произошло?
- Произошло, - ответил Нат. - А никто не знает… дом загорелся… потушили, конечно… горел он, вроде как несерьезно, но дыма было много… когда пожар потушили, то нашли Брана и еще двоих. Мертвыми.
- Нат, ты мне страшную историю рассказать пытаешься?
- А что в ней страшного? - Натово удивление было искренним.
Он ведь и вправду не понимает.
Не вспоминает даже о школе, о темном дортуаре, погасшей свече, запахе дыма, который поселяется надолго. О кроватях, стоящих вплотную, и одноклассниках, что ворочаются на этих узких кроватях.
О шепоте:
- А вот однажды…
…и очередном глупом рассказе про черного учителя, которого убили ученики… или про черного же ученика, запоротого насмерть… о человеческом духе, что выходит из стен, ищет виновных… о призрачной стае… сколько их было, страшных сказок?
Много.
Только для Ната они сказками и остались. Слишком много он видел и вправду страшных вещей.
- Ничего, - Райдо дотянулся и провел ладонью по жестким волосам. - Значит, нашли их мертвыми. В запертой изнутри комнате…
- А… а я про комнату ничего не говорил! Как ты догадался? - Нат прищурился, словно подозревая хозяина в подвохе.
- Никак. Жанр требует, чтобы комната была непременно заперта изнутри.
Про жанр Нат не понял, но уточнять не стал.
- Значит, комната была заперта?
- Да. И на окнах решетки.
- Трое мертвецов в запертой комнате и решетки на окнах… - оценил Райдо. - Что еще?
- Альва ушла.