- Если тебе неудобно, закрепи ремень, как тебя учили… ооо! - Еще до того, как он с гордым видом подвесил на локте подобие беотийского щита, я уже видела, что неделей учебы мы не обойдемся, теперь мне стало совсем грустно. - Слушай, если ты собрался в наемники, то все делаешь верно. Для сомкнутого строя, где человек сорок по фронту и у каждого длинный щит. Тогда ты прав - кулак проводишь через ремни и держишь ниже локтя. Так ты не сдохнешь от веса щита при атаке копейщиков. Но мы с тобой не собираемся пока воевать? Наша задача - пробить оборону из троих верзил, заступивших нам путь. Локоть ближе к себе, кулачный ремень - наоборот, выше, и под углом к вертикали! И доворачивай руку со щитом!
В тот момент, когда я бью, доворачивай руку! Если противник будет колоть, есть шанс, что его оружие застрянет…
- Я так не привык, - пропыхтел Ромашка. - У нас были большие щиты.
- Большие щиты? Ха-ха… Они хороши лишь против копейщика. Ты же не собираешься наняться пелтастом к сатрапу Леониду?
Он остервенело махал бокуто, причем следует признать - некоторые выпады были весьма удачны. Анатолий хорошо управлял своим телом и не строил иллюзий. Наверняка он был на треть легче Рахмани, на полголовы ниже и прекрасно сознавал пределы своей мощи. Однако истинный боец как раз и должен быть таким - поджарым, как гончая, и сухим, как выдержанный ствол для ситара. В долгих поединках важнее всего выносливость, а Толику не приходилось надеяться на быстрые победы…
Как показало время, я сильно ошибалась в лекаре!
- Сегодня мы изучим несколько основных приемов. Они помогут тебе драться в закрытых дворах, среди мебели и посторонних людей. Наверняка твои учителя на Земле предпочитали ровные пустые полянки, да?
Мне удалось как следует разозлить его. Ромашка трижды кидался вперед и трижды промахивался, пока не уловил мою хитрость. Я всякий раз отвлекала его внимание бамбуковой палкой, зажатой в правой руке. Толик признался, что сознание его как бы раздвоилось. Одной, более умной стороной своего естества он знал, что правой я не ударю, но более глупая часть заставляла косить глазами.
- Слушай и танцуй! - приказала я. - Положи щит, возьми второй бокуто. С этой минуты не нападай, а только отбивайся! Слушай меня… Фехтование страны Бамбука в целом разделяется на кодатидзюцу, татидзюцу и ретодзюцу. Последнее - именно то, к чему мы будем стремиться, - это работа двумя мечами сразу. Пока что вместо левой руки у тебя медуза или свиной окорок! Нападай с двух рук! Не так, не открывайся!
- Ну почему обязательно японцы? - взмолился Толик. - Кто сказал, что они лучшие бойцы? Отчего ты им так поклоняешься?
- Нет лучших или худших, - сказала я, ударяя его по лбу. - Есть великие традиции, которые уважают даже рыцари Плаща. А уж они не знают себе равных в любой драке. Но рыцари Плаща никому не открывают секретов обучения, а школы страны Бамбука принимают толковых детей. Монастырь Хрустального ручья, куда отдают маленьких волчиц, относится к пяти старейшим школам кэндзюцу. Ее основал монах Иидзаса, еще при прежней династии. Ты можешь мне назвать подобную школу в твоей стране? Молчишь? Так-то лучше, молчи и не прекословь! И прекрати махать левой рукой, словно сломанным крылом! Судя по всему, ты понятия не имеешь, куда нанесешь удар, лупишь вслепую, да?.. Слушай дальше. В Хрустальном ручье отдают должное искусствам содзюцу, дзюдзюцу, нагинатадзюцу, сюрикэндзюцу и многим другим…
- О, боже! Сюрикэны еще не хватало! Неужели мне придется все это изучать? - ужаснулся Ромашка. - Но… тогда я не поймаю ни одного уршада…
Я вывела его из опасной задумчивости ударом по шее. Лекарь побагровел, спохватился и, к моей радости, больше оплошностей не допускал. Каждый рубящий удар он встречал достойным заслоном. Я рубила с двух рук, нанося три удара за песчинку. Нормальный темп для любой "кедровой головы", но Анатолий еле справлялся.
- Я буду возиться с тобой, пока Рахмани не отвезет тебя к волхвам русов, они умеют… неважно, что они умеют. Я буду учить тебя основам школы кэндзюцу, а основа в том, чтобы обороняться любым оружием против любого оружия. В этом слабое место всех боевых школ Зеленой улыбки. Они уделяют слишком много значения приемам силы, но не учитывают многообразия… Ты не должен бояться врага, если у тебя только нож, а он выйдет против тебя с копьем, махайрой, шестом, булавой да еще и в полном доспехе…
- С ножом одолеть латника? - с натугой расхохотался Ромашка.
Я на мгновение прекратила рубить левой рукой и дважды больно ткнула его в живот.
- Если ты не будешь пререкаться, я научу тебя, как в полной темноте попадать ножом в точку соединения нагрудника и подола… в щели на запястьях и локтевых сгибах… и как втыкать спицу в щиколотку… Хорошо, наконец-то ты начал ровно дышать! Отдохни.
Бедолага повалился, словно ему по затылку врезали дубинкой. Я походила вокруг, разгоняя кровь. Хирург Ромашка мне определенно нравился. Он выдержал на ногах почти два кувшина песка, здоровое сердце и прекрасное дыхание!
- Скажи мне, чем мы сейчас занимались?
- Ммм… Марта, кажется, ты меня дубасила…
- На всех твердях Уршада не называй меня Мартой. Для тебя я - высокая домина, ясно? Это не гордость во мне поет, ты еще тут многого не понимаешь. Нельзя обращаться к женщине запросто, по имени, это означает, что я тебе жена, дочь или сестра. Но имена жен у многих народов запретны…
- Я понял, домина. Больше не повторится. И… кажется, я догадался. В нашем мире это называется ката.
Следует признать, хирург Ромашка меня удивил.
- Да, это была простейшая парная ката на выносливость. С каждым днем мы будем усложнять, но деревянные бокуто сменим на металл лишь тогда, когда ты перестанешь нуждаться в металле.
- Это как? - раскрыл рот Толик.
- Я все сказала, что хотела сказать. У тебя достаточно средств, чтобы победить одиночного соперника и без металла. Мы будем делать каты на маневр стоя, сидя, на коленях и лежа, пока твое дыхание не станет безмятежным, как у спящего младенца. Затем я покажу тебе, как убить врага за три удара, за два и за один.
- Ох… - протянул он, и я уже догадалась, о чем пойдет речь. - Высокая домина, а нельзя как-то сразу перейти ко второй части? Вот, к последнему, о чем ты говорила, про три удара?
Я глядела на него и не знала, то ли засмеяться, то ли сломать о его голову палку и выкинуть дурня обратно на Землю. Почему-то мне вспомнились менты из города Петербурга. Толстые, неповоротливые бобры, мучившие девочку Юлю. По сравнению со стражами порядка, Ромашка был настоящей находкой - жилистый, сухощавый, терпеливо сносил боль.
- Нельзя, - сказала я. - Мой наставник говорил, что ходить по воде очень легко. Для этого всего лишь пришлось двадцать лет учиться.
- Марта… то есть домина, я хотел тебя спросить… Как у вас тут относятся к тому, что девушка занималась проституцией?
- Не понимаю. - Я размяла кисти легким бебутом, затем бросила его и приступила к более сложному упражнению, "разные барабаны". Короткая палка бьет врага по ногам, длинный шест другой рукой приходится вращать над головой, и целишь тоже в голову. - Не понимаю твоих слов, скажи иначе!
Шест гудел, сливаясь в круг. Толик следил за моим танцем, выпучив глаза.
- Юлька… она ведь продавала себя за деньги. Это ничего? Если вдруг об этом узнают, ее не будут обижать?
- Ах, вот ты о чем! - Я расхохоталась так громко, что из ветвей вывалился сонный краснохвост, заверещал и удрал во мрак леса. - Анатолий, раз ты об этом спросил, значит, это волнует тебя, а не других. Мир Уршада велик, я не знакома с обычаями многих народов. Тебе лучше спросить у Рахмани, он прошел в сто раз больше дорог, чем я. Но один совет я тебе могу дать…
- Слушаю тебя, домина.
Я усложнила задачу, перешла к "барабану с бубенцом". Шест продолжал вращаться, но теперь, когда послушный бокуто взлетал в воздух, плоскость его вращения менялась с горизонтальной на вертикальную. И обратно - когда короткая палка возвращалась ко мне в ладонь. Упражнение для пятого месяца занятий в школе Хрустального ручья.
- Повсюду уважают силу, Ана-то-лий. Когда мы собирались нырнуть в Янтарный канал на вашу твердь, я почти поверила, что там уважают закон и справедливость. Я ошибалась. Там тоже уважают силу.
- Марта, я боюсь за Юлю…
- Пока с ней Саади, ты можешь не волноваться. Он будет защищать ее, как родную дочь. И не называй меня Мартой. Для тебя я - домина.
- Куда она пойдет с домом Саади? Скажи мне.
- Она станет Сестрой-волчицей. Или умрет.
- Но если риск так велик… - Он грязной рукой вытер пот со лба. - Я хочу сказать… может, не надо ей становиться волчицей, а? Мы и так поймаем уршадов…
- Поздно ты спохватился, - сказала я. - Сейчас твоя женщина сидит в яме с гусеницами. Пока она их не убьет, Матери ее не выпустят.
5
Страна склавенов
…Пришло время, и караван Аль-Масуди нырнул в Янтарный канал. В стране Арам свободно объяснялись на языке султаната, зато в северном городке Русса, построенном целиком из дерева, Саади почти никто не понимал. Кроме наместника, сборщиков податей и караульных на озере. Днем по сырым лугам, звеня бубенцами, бродили медлительные коровьи стада. Русы тоже бродили, прямо по воде, и сетями вытаскивали речных омаров. По ночам до кремля Руссы доносился хохот леших и вой вовкулаков. В этом краю крестьяне после наступления темноты не покидали своих рубленых изб. Каждую деревню окружал частокол с конскими и коровьими черепами поверху. На окраине деревни, под размеренный речитатив, крестьяне поливали кровью черного петуха своих дубовых идолов. Караульные жгли костры, не только от холода, но и чтобы не подпустить к деревянным башням лихие разбойничьи оравы. Цепи и заговоренные веревочные сети подвешивали поперек улиц. Мрачные еловые леса шумели над озерной страной, жирная рыба плескалась в рыбацких затонах, а вода… вода была повсюду.
Никогда до того Саади не ходил с мокрыми ногами. Он не мог поверить, что всевышний так несправедливо распределил воду на тверди. В Бухруме к колодцам стояли очереди, а тут с бескрайних клюквенных болот поднимались тучи гнуса, на каждом шагу журчали ручьи, и не требовалось носить с собой бурдюк…
Глубокой ночью Аль-Масуди поднял своих людей. Не всех, а только дюжину проверенных товарищей, для броска на твердь Великой степи. Документы для Саади подделывал лучший писарь Исфахана, поэтому зажиревшие ленивые стражники ничего не заподозрили. Но главное - никто во мраке не заподозрил, что толстая, теплая накидка с капюшоном, с которой не расставался кудрявый южанин, - вовсе не накидка…
Перевертыш снова стал человеком уже в Новгороде, едва Саади остался один, в жарко натопленной избе постоялого двора.
- Чтобы легко пройти в Гиперборей, тебе следует неустанно учить язык склавенов, - назидательно заметил перевертыш, подсаживаясь к печи. От долгого пребывания в образе плаща у него никак не могли разгладиться складки на боках. - Их языки похожи на всех твердях. Они непростые, но есть и удобство. Ты волен как угодно переставлять слова, но тебя все равно поймут.
- Я учу их язык неустанно. Старший сын хозяина назвал мне уже три сотни слов, я их записал, - ответил воин. - Скажи… Я могу спросить тебя, отчего ты согласился провести меня в Проклятый город?
- Больше не произноси это слово, - перебил коричневый человек. - У моего несчастного народа и у ваших Слепых старцев одна цель - скинуть власть султанов. Разве этого недостаточно?
- Достаточно, - поразмыслив, согласился Рахмани. - А ты… поможешь мне заговорить на их языке?
- Как только мы останемся вдвоем, я буду говорить с тобой только на языке руссов, - пообещал перевертыш, забрался на полати и моментально уснул, притворившись одеялом.
Спустя трое суток почтенный купец Аль-Масуди закончил торговые операции на тверди Великой степи. Он получил охранную грамоту от местного старосты, навестил полномочного посла Горного Хибра, закупил вдвое больше товаров и не спеша отправился в обратный путь. Пока дожидались благоприятного момента, сверяли часы двух твердей, чтобы случайно не провалиться в пустоту между мирами, обнаружили, что пропал молодой торговец, посланный от семьи Саади. Впрочем, не пропало почти ничего из товаров, только сам юноша, его сбережения и, вроде бы, пара небольших тюков. Срочно оповестили посла, подняли на ноги стражу, прочесали берег озера, где многие тонули по весне… но парня не нашли. Аль-Масуди честно выждал еще сутки на берегу и махнул платком своим рабам.
…В этот самый миг мохнатый единорог уносил двоих невольных приятелей все дальше и дальше на север, по просеке, пробитой поморами. Случайный прохожий бы крайне удивился, послушав, что бормочет закутанный в меха путник. Вроде бы он сидел на спине единорога один, но постоянно с кем-то спорил на чудовищном наречии, отдаленно напоминавшем язык руссов. Позади, между горбов единорога, крепился мешок с поклажей. Оттуда, из мешка, торчали диковинные загнутые палки и круглые предметы, закутанные в ткань, похожие на большие сачки для ловли бабочек.
Восемь раз ночевали в крепких усадьбах, принадлежавших неразговорчивым, хмурым лесничим, и на укрепленных ямских станциях. На станциях на Саади косились удивленно, даже неприязненно, но до прямых столкновений не дошло. Единорогов меняли исправно, давали отдохнувших, сытых, а путника купали в удивительной бане с вениками и прыжками в сугроб. Кой-Кой упорно притворялся плащом, шубой или одеялом. Ни на минуту не оставлял Саади одного, кушал и мылся только при закрытых дверях.
- Почему ты не хочешь притвориться человеком? - удивился воин. - Ведь для тебя это так просто!
- Потому что я заключил договор, что буду защищать твою спину. Если будут два человека, - появятся уже две спины. Доберемся до края земли - там я перевернусь.
Возразить было нечего. За время пути на Рахмани пытались напасть только однажды, когда единорог перебирался по камням через буйную таежную речку. Четверо оборванцев выскочили из-за деревьев, потрясая кольями и вилами. Рахмани, не слезая с седла, поджег им одежду и волосы, перевертышу даже не пришлось вмешиваться.
В другой раз приятели напоролись на лешака. Так его назвал перевертыш. В какой-то момент Кой-Кой остановил единорога и спустился вниз.
- Мы здесь уже были, - твердо заявил он, оглядывая следы.
Быстро наваливалась темнота. Среди деревьев тут и там светились крохотные багровые точки, подозрительно похожие на злобные хищные глаза. Впереди, в трех гязах, находилась развилка, самая обычная и ничем не примечательная. Рахмани вгляделся и вынужден был признать: они ходили по кругу. Причем наматывали уже третий круг.
- В какую нам сторону?
Совершенно одинаковые, наполовину заросшие колеи на жухлой почерневшей траве. Ковер из еловых иголок мешал рассмотреть следы. То есть следов было полно, но это могли быть следы других путников.
- Ни в какую нам сторону, - огорчил "глаз пустоты". - Жаль, что Янтарных каналов здесь нет. Придется ублажать местного лешего, авось выпустит. Развязывай сумку, дом Саади!
У Рахмани имелось иное мнение касательно Янтарных каналов. Устойчивых, стародавних, он действительно не мог нащупать, даже в тысяче гязов отсюда. Зато нащупал два слабеньких, похожих на весенний ручеек. По ним никто никогда не путешествовал, и даже карету, запряженную парой, не стоило бы отпускать в опасное погружение. Но всадник на единороге… вполне можно было попробовать, вот только знать бы, куда выведет Янтарный канал! Кроме того, не стоило раскрывать все способности перед первым встречным!
И потому Рахмани покорно замерзал на мохнатой спине гиганта, пока "глаз пустоты" опустошал сумку с едой. Он расстелил скатерку прямо на иголках и мокрых листьях, между двух дорог. Безжалостной рукой он выгреб на скатерку изрядную долю съестных припасов, а сам сел в сторонке и отвернулся.
- Долго так ждать? - осведомился Саади спустя два кувшина песка.
- Он уже тут, следит за нами.
- Я никого не вижу.
- И не увидишь, пока он сам не захочет. Леший управляет твоим зрением.
- Да кто он такой - нечистый дух? Местный шайтан? - Зубы огнепоклонника отбивали дробь. Мороз забрался под мех и больно пощипывал кожу. - Кой-Кой, я могу поджечь лес…
- Тогда мы не выйдем отсюда. Просто сиди и молчи. Это не шайтан, это один из низших духов склавенов. Они верят, что встреча с хозяином леса - не всегда зло. Сиди тихо, дом Саади. Мы не вольны распоряжаться в чужом доме…
Перевертыш еще не закончил свою размеренную речь, когда Рахмани увидел… Неповоротливый, мохнатый ком возник на самом краешке периферийного зрения и заскользил между сосен. Но стоило обернуться, как мохнатый гость исчез. Парс снова видел только голубые тени, бескрайние брусничные делянки и заросли папоротника. Единорог всхрапнул, задрал голову, попятился.
- Он здесь, замри, - одними губами проговорил Кой-Кой.
Одноглазые старцы учили Рахмани слышать дыхание зверя, но леший не дышал. Любой крупный зверь выдает себя острым запахом и дыханием, как бы тихо он ни ставил лапу. То, что пряталось между сосен, - не пыхтело и не пахло. Гораздо позже, обнюхивая следы, оставленные хозяином леса, Саади убедился, что запах присутствовал. Леший пах сырым мхом, перезрелыми грибами, пчелиными гнездами, кислыми муравьями… чем угодно, только не зверем. Он сам был средоточием северной чащобы.
Мохнатое снова возникло на краю зрения. Леший не шел по земле, он словно перетекал от дерева к дереву, сливаясь с корой, не тревожа траву и кусты.
Все ближе и ближе…
Все ближе темная угрюмая масса…
Единорог дернулся в сторону, заревел коротко и непременно бы сбежал, если бы не путы на передних ногах. Однако леший не покушался на животных.
- Он у нас за спиной, да? - еле слышно спросил Рахмани. - Он тут, совсем близко.
- Тихо, тогда он не тронет.
Больше всего на свете молодому воину хотелось развернуться и выплюнуть навстречу врагу струю огня. Он нисколько не сомневался в своей силе и ловкости, но… но если загорится лес, они оба пропали. Леший не станет убивать, он просто заберет их глаза. Так сказал перевертыш, и Рахмани поверил. Они будут вечно кружить в буреломе, рядом с дорогой, и погибнут от голода и жажды!
Вкусные дары исчезли. Испарились в мгновение ока, точно их слизнули демоны Соленых гор.
- Он нас отпустил. - Перевертыш тонкой струйкой выдохнул воздух. - Он вернул нам дорогу. Слава Оберегающему в ночи, мы свободны!