- Тот, кто знаком с прошлым нашего народа, знает, что его выносливости нет предела. Но делать ставку на эту его безграничную выносливость - значит делать ставку на прошлое…
На сей раз это была не просто тень улыбки: на его лице заиграла ирония…
- Эта мысль принадлежит не Мао: это высказывание Чжоу Эньлая. У военных, как тебе известно, очень далеко идущие планы. Но осуществятся они или нет, зависит от эксперимента в Фуцзине. У них там образцово-показательная коммуна, и ее идеологический уровень очень высок. Я хочу, чтобы ты посмотрел, что там происходит, и сообщил мне свое мнение. Я не доверяю донесениям. От них веет фальшью, а я хочу правды.
- Я скажу вам правду.
- И ты повидаешься там с Лянь. Скажи ей, что старик часто о ней думает.
- Она будет очень рада, - ответил Пэй.
X
Матье провел ночь за мольбертом. Ничего путного на холсте никогда не возникало, он уже давно смирился со своей бесталанностью, но после нескольких часов возни с красками чувствовал себя лучше. Уже больше семи лет он каждый день подвергался в лаборатории побочному воздействию, и живопись, музыка и поэзия были для него средствами детоксикации, они помогали бороться с деморализующим эффектом. Как первые рентгенологи, он внимательно наблюдал за собой, мгновенно распознавая признаки отравления, степень которого зависела от полученных доз. Ученые, несшие в последнюю четверть века ответственность за судьбу мира, не могли позволить себе психические отклонения. От их уравновешенности и ясности ума зависело будущее. Так что Матье оборонялся, как мог, а живопись была способом избавиться от опасных "душевных состояний", представлявших собой профессиональный риск для всех, кто работал с передовым топливом. Такие выдающиеся физики, как американец Эдвард Теллер, отец водородной бомбы, сэр Брайан Флауэрс, председатель британского Королевского общества по ядерной энергетике, или Лев Коварски, великий французский физик-атомщик, - разве они не выступили недавно против первого реактора-размножителя "Супер-феникс", который сами же и разработали? Для тех, кто работал над новыми источниками энергии, так называемые "душевные состояния" были, похоже, общим уделом.
Едва Матье отложил кисть, как зазвонил телефон. Он бросился к аппарату, опасаясь, как бы звонок не разбудил Мэй.
- Профессор Матье?
- Да.
- Моя фамилия - Старр, полковник Старр, американские вооруженные силы. Я хотел бы встретиться с вами.
- Сколько? - спросил Матье.
- Простите, не понял?
- Сколько ЦРУ готово заплатить за доступ к нашим последним результатам, полковник? Русские уже сделали нам очень достойное предложение.
Старр рассмеялся:
- Учитывая, что вы бесплатно сообщаете эту информацию всем ядерным державам, не понимаю, зачем мне ее у вас покупать.
- О чем же тогда речь?
- Буду откровенен. Некоторое время тому назад мне было поручено… гм… ну, скажем, обеспечивать вашу безопасность. Не напрямую, разумеется, а…
- Понимаю. И что же?
- А то, что вы, вероятно, не удивитесь, узнав, что, будучи вынужден "думать" днем и ночью о феномене Матье, порой до тошноты…
Матье начинал нравиться этот человек.
- Спасибо.
- … я надумал, что не прочь повстречать это мифическое животное лично.
- Отлично. Тогда приходите в штаб-квартиру съесть со мной по круассану.
- В штаб-квартиру?
- В штаб-квартиру секретных агентов. В "Славный табачок".
- Надо же, как занятно! - сказал Старр. - Именно оттуда я вам и звоню.
XI
"Славный табачок" был излюбленным местом шлюх. С одиннадцати утра девицы уже мерили шагами тротуар на улице Форжо. Матье направился к стойке, и Рене выдал ему его утреннюю пачку сигарет "Капораль".
- Как дела, Рене?
- Порядок… вот только Нанетта снова завалила экзамен в автошколе…
Нанетта, в высоких черных сапогах на шнуровке и в кожаной мини-юбке, выслушивала слова утешения от сгрудившихся вокруг подружек. С ростом уровня жизни проститутки постепенно перебирались с панели за руль.
- Пусть попробует еще разок, - сказал Матье. - Усилие воли, и все получится.
Матье бросил дружелюбный взгляд на своих ангелов-хранителей. Возможно, один из них окажет ему услугу, которую он не в силах оказать самому себе: положит конец его призванию.
За десятилетие, прошедшее после "случайной смерти" профессора Чарека, утонувшего на побережье Массачусетса, Соединенные Штаты потеряли Расмилла, Лучевски, Паака, Спетаи - у всех у них начались проблемы со здоровьем, которых ничто, казалось бы, не предвещало. В бюллетене Уоллоха, опубликованном в Кембридже, значились пятеро советских ученых первой величины, исчезнувших со сцены в 1967 году. Франция лишилась Бернера в 1963-м, Ковала в 1964-м; Англия потеряла Барлмонта, Франка и Густавича. Официально все это были смерти от естественных причин. В январе 1971 года передовица студенческой газеты университета Беркли "Фри спич" порекомендовала великим державам заключить джентльменское соглашение: специально созданная комиссия определяла бы каждый год число и фамилии ученых, подлежащих уничтожению, а страны, поставившие свои подписи под этим документом, брали бы на себя обязательство ликвидировать своих ученых сами: этакое новое Хельсинкское соглашение, позволяющее сохранить "равновесие страха".
Русский из КГБ занимал столик у двери в уборную. За ним обосновался типичный французский рабочий - вот разве что с беретом он перестарался. К тому же, у французских рабочих не было времени в такой ранний час потягивать кофе. Шалле, сотрудник французской контрразведки, болтал с девицами. Франция "опекала" Матье со времени его полинезийской вылазки, заботясь не столько о его безопасности, сколько о том, чтобы он не предложил свои бесценные услуги какой-нибудь другой стране. Матье сразу же узнал агента ЦРУ и подсел к нему за столик.
- Поздравляю! - сказал, смеясь, Старр. - У вас наметанный глаз! Даже немного обидно, что вы меня так легко вычислили.
- Голову чистокровного американца можно узнать из тысячи, - сказал Матье.
- Спасибо. А то мне уже надоело выслушивать, что у меня физиономия пруссака.
- Это примерно одно и то же.
Старр иронически прищурил глаза:
- Профессор, только не говорите, что у вас какие-то фобии в отношении Америки. С тех пор, как вы стали оповещать о своих работах все великие державы, я смотрю на вас как на человека, начисто лишенного предрассудков. Иными словами, я считаю, что вы ненавидите нас всех - причем с величайшей беспристрастностью.
Гастон, хозяйский фокстерьер, подошел, вихляя задом, к их столику, и Матье отдал ему свой круассан.
- Кстати, - продолжил Старр, - ваши специалисты-психологи говорят о вас как об одном из тех пламенных идеалистов, что разрываются между любовью и ненавистью к роду человеческому… Что-то вроде немецкого террориста… но бесконечно более опасного. Этим замечанием я лишь выказываю почтение вашему гению…
- Этим вы его только опошляете, полковник, - сказал Матье. - Как поживает мой друг Каплан? Я слышал, у него были кое-какие проблемы из-за побочных эффектов…
- Небольшой нервный срыв. Галлюцинации. Вам это знакомо?
Матье ничего не ответил. Он гладил собаку.
- Да, нам, по-видимому, еще далеко до того, когда наша психика и нервная система будут на нужной высоте, - заметил Старр. - В общем-то, это понятно, учитывая… природу этого нового источника энергии.
- Это вполне старый источник энергии, - сказал Матье.
- Мне как-то неудобно высказываться по этому вопросу в присутствии ученого, но, хотим мы того или нет, будет очень трудно убедить людей, что… в общем, вы меня понимаете. Даже самый закоренелый атеист не может не испытывать нездоровой неловкости…
- Из-за души, что ли? - спросил Матье.
- Ну да, что-то вроде того.
- Религиозное мракобесие.
- Конечно, конечно. Но людям будет непросто согласиться с этим.
- Вы ошибаетесь, полковник. Они всегда соглашались. И когда они останутся без бензина для своих драндулетов, они согласятся с чем угодно.
Он протянул Гастону второй круассан.
- По сути, речь идет не о чем ином, как о сборе, переработке и утилизации отходов, - сказал он.
- Нацисты смотрели на вещи примерно так же, - пробормотал Старр.
- Вы могли бы еще сослаться на Хиросиму, Вьетнам, ГУЛАГ и на много других "точек зрения", - заметил Матье. - Только зря вы переживаете. Если бы речь и в самом деле шла о нашей душе, - в той мере, в какой мы еще вправе претендовать на нее, - вот тогда бы вопрос о загрязнении стал действительно дьявольской задачкой. Давайте лучше поговорим серьезно. Почему вы захотели со мной встретиться?
- По одной-единственной причине. Я должен был заверить вас, причем самым категоричным образом, что мы не имеем никакого отношения к убийству профессора Голден-Мейера. Вы, разумеется, не обязаны верить мне на слово…
- Но я вам верю…
Фокстерьер положил голову на колени Матье, и тот нежно почесывал ему за ушами.
- Меня мало интересует, какая из великих держав приказала убрать Голден-Мейера. Причина этого "необъяснимого убийства", как его назвала пресса, для вас, разумеется, столь же очевидна, как и для меня. Если бы документы попали в руки Иоанна XXIII, этот старый крестьянин поднял бы страшный шум. Ничто не помешало бы ему прокричать на весь свет правду и развернуть кампанию против того, что он когда-то назвал - я имею в виду его слова по поводу термоядерной бомбы - "крайним падением души человеческой и нашего богоданного духа"… Он как будто что-то предчувствовал, не так ли?
- Замечу, что вы противоречите самому себе. С одной стороны, вы полностью отрицаете… "богоданный" характер новой энергии, а с другой… В общем, весьма двусмысленно.
- Возможно. Документы попали к нему в руки, и он отправился на тот свет.
- Иоанн XXIII был очень болен.
- И теперь, когда его больше нет, я предполагаю, что современная церковь займет в этом деле осторожную, уклончивую - то есть типично современную позицию. Что-то в духе: "Термоядерную бомбу использовать, конечно, можно, но только в мирных целях".
Старр вежливо улыбнулся:
- Забавно.
Матье напоследок еще раз погладил фокстерьера.
- Есть вещи, в которых собаки заведомо не виноваты, - сказал он. - Счастливчики. У Франсиса Жамма есть очень красивое стихотворение "Чтобы отправиться в рай с ослами".
Он встал и взял плащ.
- Тяжба человека… не слыхали?
В своем отчете Старру пришлось написать: "Он выглядел настолько удрученным, мятущимся, почти отчаявшимся, словно его же собственный гений одержал над ним верх; признаюсь, у меня на миг даже возникла симпатия к этому необыкновенному и непредсказуемому человеку, от которого можно ожидать чего угодно, в том числе и самого худшего".
XII
Матье припарковал свой "альбер-ситроен" позади Коллеж де Франс и спустился в лабораторию. Помимо проблемы дезинтеграции и редукции духа, решение которой им по-прежнему не давалось, их главной заботой была недостаточная герметичность контейнеров. Случались утечки, потери мощности и просачивание; прикоснешься к аккумулятору - и чувствуешь, что он будто бы покрыт росой, или слезами, как говорил не чуждый поэзии Валенти. Эти недостатки должны были исчезнуть с появлением нового поколения коллекторов и по мере изобретения новых способов управления энергией - так уже было с плутонием.
А пока что культурные побочные эффекты лишь усиливались. Валенти жаловался, что слышит Баха всякий раз, когда переводит единицу энергии из коллектора в батарейку, а однажды утром Матье оказался лицом к лицу с Мадонной Беллини из Венецианской академии: в течение нескольких секунд она парила в воздухе над одним из уловителей, - хотя в нем содержались поступления от какой-то домработницы. Культурное загрязнение, похоже, было никак не связано с социальным статусом донора.
Но главной проблемой оставалось расщепление. Элемент делению не поддавался. Энергия разбазаривалась. Количества духа, используемого в аккумуляторе стиральной машины, хватило бы на то, чтобы обеспечить работу электростанции до полного износа механизмов. Пока им не удастся добиться управляемой дезинтеграции, манипуляции с духом будут ставить перед наукой те же проблемы, что и перед идеологией.
Еще одна трудность возникала из-за необходимости делать все втайне, чтобы избежать истерической реакции прессы. Бывали и промахи - например, досадный инцидент с "мертвецом, который ожил и запел", как гласил заголовок одной газетной статьи. Речь в статье шла об итальянском дантисте, друге Валенти по имени Боно, у которого случился инфаркт. Валенти и Чавес пришли к нему в больницу с цветами, и Чавес на всякий случай прихватил с собой уловитель. Дантист испустил дух в тот момент, когда Чавес сидел в холле рядом с палатой, а уловитель лежал у него на коленях, спрятанный в букете цветов. Из-за какой-то неисправности в цепи произошел сбой, и запустился обратный процесс: энергия совершила то, что на языке ядерной физики называется "экскурсом". Дух устремился в обратном направлении и вернулся к своему источнику, причем с такой силой, что вызвал не только реанимацию, как всегда бывает в подобных случаях, но еще и сильный культурный побочный эффект. Дантист воспрял, сел на постели, открыл глаза, прижал руку к сердцу, а затем, с выпученными глазами и ощетинившимися от разряда усами и шевелюрой, запел довольно приятным баритоном "О sole mio!", после чего вновь испустил дух, и все вернулось на круги своя.
В лаборатории повеяло пораженческими настроениями. Чавес поговаривал о том, чтобы прекратить исследования: будучи убежденным маоистом, он утверждал, что решение проблемы невозможно без идеологической подготовки, подобной китайской. Что до Валенти, тот поддался лирическому отчаянию и, как и большинство ученых, целыми днями подписывал манифесты с протестами против практических результатов своих же собственных открытий. У Валенти была густая шевелюра, сладострастный рот и красивые карие глаза. Сам о себе позаботиться он был не в состоянии, и внушительное число особ женского пола тщетно пытались ухватиться за эту возможность придать смысл своей жизни. Он больше, чем кто-либо, страдал от побочных эффектов и видел на классной доске, вместо формул, творения Леонардо да Винчи и Микеланджело, причем все это сопровождалось звучанием григорианских хоралов. Матье успокоил Валенти, сказав, что расспросил парижских водопроводчиков, работавших в канализации, и те единодушно подтвердили, что через какое-то время к вони привыкаешь и перестаешь что-либо чувствовать.
Лаборатория была забита техническими новинками. Валенти переделывал под новый аккумулятор water-pick - фонтанчик для чистки десен, только-только появившийся на рынке. Чавес трудился над "электрической наседкой". Как говорилось в рекламном каталоге: "Достаточно включить прибор, положить внутрь свежее яйцо, - и вскоре оттуда вылезет цыпленок".
- Черт, - произнес Матье. - Когда я думаю о том, что миллионы людей подыхают с голоду…
Чавес, конечно же, все понял превратно:
- Это правда. Поступлений духа от одной только детской смертности хватило бы, чтобы сделать из Индии современную страну.
Электрический матрас: новый способ провести приятную ночь. Издает ритмичные звуки, навевающие сон. Вибратор: незаметное включение. Удобная форма придется по душе вашему партнеру.
Матье отшвырнул каталог, тихо выругавшись.
- Да ладно тебе! - отозвался Валенти. - Это лучше, чем эксперименты на собаках и крысах. По крайней мере, это не вивисекция. И всегда можно снять аккумулятор, чтобы позже найти ему лучшее применение.
Из угла лаборатории доносился легкий, ритмичный стук: это методично подскакивал белесый шарик размером с грецкий орех. Уже четвертый год дух без устали - но тщетно - пытался вырваться на свободу. Матье подумал о Мэй. Она снова переживала религиозный кризис.
Господи, подумал он, сколько же тысячелетий понадобится человечеству, чтобы избавиться от предрассудков?
- Должен сказать, как-то не укладывается в голове, что эта штучка так и будет прыгать до конца времен… - не без удовольствия заметил Валенти.
Теперь они уже оба с нежностью смотрели на шарик. Тот стал чем-то вроде амулета лаборатории. Это был их первый успех. Валенти хотел передать его в дар Музею Человека.
- Наступит день, - говорил он, - когда школьники будут приходить специально, чтобы посмотреть на него, на этот новый этап человеческой истории, избавленной от груза прошлого. А! Кстати, взгляни-ка…
Он показал ему газетную вырезку. "Новая электрическая лампочка создана в Соединенных Штатах… Эта лампочка практически не подвержена износу. Своим высоким КПД она обязана нанесенной на стекло пленке, состоящей из двух слоев окиси титана, разделенных слоем серебра…"
- Эти дураки приступили к массовому производству еще до того, как поняли, к чему это приведет, - сказал Матье. - Сто тридцать люменов на ватт, говорят они. Понимаешь, о чем речь? Одно высвобождение дает, по крайней мере, сто мегаватт. Примерно. Не может быть, чтобы они настолько вырвались вперед. Вспомни аварию в Мерчентауне.
- Подано это, во всяком случае, очень неплохо, - сказал Валенти. - Вот, послушай еще: "Пропускающая видимое излучение пленка отражает обратно на нить накала инфракрасные лучи, которые несут в себе основное тепло…"
- В этом нет ничего нового, - сказал Матье. - Усовершенствованный Эдисон, и ничего более. Единственный на сегодняшний день способ дойти до полной деградации…
- Ты хочешь сказать - произвести деградацию, - поправил Валенти.
- Это одно и то же. Единственный способ дойти до полной деградации - это использовать водородную бомбу. Но даже если бы нам удалось получить на это финансирование и избежать международных санкций, нет никакой уверенности в том, что выброс энергии окажется управляемым. Здесь и кроется противоречие: нам нужна замкнутая система.
- Если бы американцам удалось дезинтегрировать дух, об этом все бы узнали. Но им слабо.
Машинально они с Чавесом взглянули на Матье.
- Я не знаю, - произнес Матье глухо. - Не исключено, что мы вообще имеем дело с неделимостью.
Чавес пожал плечами:
- Да брось ты. Нет ничего неделимого.
- А что у нас с побочным эффектом?
Валенти скривился:
- Все так же. Он уменьшается немного по мере привыкания, но, похоже, иммунитет появится еще не скоро. Я вот снова все утро слушал Моцарта.
Чавес рассмеялся: