Девушка была обнажена. Белый балахон лежал на полу у ее ног там, где она сбросила его. Длинные черные волосы падали на плечи и аккуратно касались сосков маленькой затененной груди. Ей было пятнадцать или шестнадцать лет. Глаза ее были закрыты, словно она старалась хотя бы мысленно ускользнуть из комнаты, но связанный с Карпентером кошмар полностью поглотил ее: приторный, плотный, неотвратимый.
Мужчина вытянул руку и аккуратно дотронулся до нее, коснувшись пальцами ее кожи, проведя по мягкому пушку на руках. Затем он заставил ее повернуться. Снова и снова он заставлял ее поворачиваться, держа за руку, словно танцовщицу, механическую танцовщицу, крутящуюся под старую мелодию на крышке музыкальной шкатулки. Он то заставлял ее поднимать над головой руки, потом снова опускать их, наблюдая, как колышется ее грудь, любовался гладкой линией горла, когда она запрокидывала голову. Все это происходило беззвучно, если не считать скрипа кочерги Карпентера. Наконец и этот звук прекратился и наступила тишина. Обнаженная девушка поворачивалась вокруг себя под музыку, слышную ей одной, потерявшись в изумительно симметричных садах, из которых не было выхода. Она была танцовщицей, находящейся на самом острие танца, одинокая, молчаливо кружащаяся, словно во сне.
Кристофер открыл дверь. Никто не заметил, как он вошел. Карпентер был погружен в созерцание углей в камине, внимание набоба было приковано к девушке, а девушка находилась в состоянии транса. Он долгое время стоял и наблюдал за ними, ожидая, когда завершится этот ритуал. Первым среагировал набоб, заметив его краем глаза. Он повернулся с выражением удивления и ярости на лице.
- Это что такое?! Что вы имели в виду, ворвавшись сюда таким образом? Что вы, черт возьми, себе позволяете? Клянусь Богом, я прикажу выпороть вас, если вы немедленно не уйдете!
Набоб в свое время учился в Итоне и Оксфорде, чтобы стать восточным джентльменом. В Итоне он научился английским манерам, в Оксфорде научился грести. И он научил сам себя, как вести себя со всеми, кто не является набобом или вице-королем.
- Я бы хотел поговорить с преподобным Карпентером, - ответил Кристофер. - Вас это не касается, так что вы просто можете убраться отсюда. Пока я вас не вышвырнул.
- Вы знаете, с кем разговариваете? Я могу приказать выпороть вас кнутом за такое оскорбление!
- В вашем положении лучше не спорить, - отрезал Кристофер. Он навел револьвер на набоба. - К тому же у меня нет времени. Если вы вынудите меня к этому, я вас застрелю. Решение остается за вами.
Набоб зашипел и взмахнул тростью, словно собираясь ударить Кристофера, но он был не настолько глуп, чтобы сделать это. Продолжая протестовать, он направился к двери. И прежде чем выйти, повернулся к Кристоферу.
- Мои парни внизу поставят вас на место. Когда они закончат разбираться с вами, вы будете очень сожалеть о том, что вообще появились на свет. Клянусь Богом, я позабочусь об этом!
Кристофер захлопнул дверь прямо перед его лицом. Он посмотрел на Карпентера, который продолжал сидеть перед огнем, затем подобрал с пола балахон девушки. Она стояла, не шелохнувшись, и смотрела на него, ожидая, что произойдет дальше.
- Оденься, - сказал он, протягивая ей балахон.
Она взяла свою одежду, но продолжала неподвижно стоять, словно не зная, что ей делать.
- Оденься, - повторил Кристофер.
Она оставалась неподвижной, и тогда он надел на нее балахон, помогая ей просунуть руки в рукава.
- Тебе придется уйти отсюда, - сказал он. - Уходи отсюда прочь. Ты не должна здесь оставаться, понимаешь?
Она непонимающе смотрела на него. Он должен был все объяснить ей.
- Здесь тебе будет только хуже, - настаивал он. - Ты должна покинуть это место.
Словно не слыша его слов, она снова начала кружиться, как делала это раньше, поднимая и опуская руки. Кристофер схватил ее за руки и хлестнул ладонью по лицу, пытаясь привести в чувство.
- Ты что, не понимаешь? - крикнул он. - Тебе здесь не место. Ты должна уйти!
- Уйти? - спросила она дрожащим голосом. - Куда я могу уйти? Здесь мой дом. Больше мне идти некуда. Некуда.
- Неважно, куда ты пойдешь, - продолжал он. - Главное, чтобы ты ушла отсюда.
Она посмотрела на него пустыми глазами.
- Важно, - произнесла она почти неслышно.
- Оставьте ее, Уайлэм. Она все понимает лучше, чем вы когда-либо поймете.
Карпентер встал со своего места перед камином. Он подошел к девушке и одной рукой обнял ее за плечи. Они вместе пошли к двери, миссионер и его подопечная, он что-то говорил ей тихим голосом, но Кристофер не услышал.
Карпентер открыл дверь, сказал что-то напоследок и выпустил ее из комнаты. Он посмотрел, как она пошла по узкому коридору, а затем закрыл дверь и повернулся к Кристоферу.
- Скажите мне, мистер Уайлэм, вы верите в Бога? - спросил он.
Вопрос показался Кристоферу странным и неуместным.
- Не понимаю, при чем здесь Бог, - ответил он. - Я уже говорил вам, что пришел сюда не для того, чтобы дискутировать о теологии.
- О, мистер Уайлэм, разве вы не видите? Все в конечном итоге сводится к теологии. Все возвращается к Богу. Разве может быть по-другому? Но если вы сами неверующий, вам сложно это понять.
- Я здесь не для того, чтобы что-то понять. Я здесь для того, чтобы найти своего сына. Он был в этом приюте. И возможно, что он все еще здесь.
Карпентер вернулся к своему месту у камина и снова сел. Он выглядел усталым и несчастным.
- Что заставляет вас думать, что он был здесь? - поинтересовался он.
- Я нашел его инициалы на стене за шкафом в палате для больных. Так что давайте прекратим играть в игры. Этим утром был убит Мартин Кормак, потому что у него была информация о вас и вашей деятельности. Пока у меня не будет доказательств обратного, я буду считать вас виновным в его смерти.
Миссионер был неподдельно шокирован.
- Кормак? Мертв? Что вы имеете в виду? Я ничего не знаю ни о каком убийстве.
Кристофер все объяснил. Кровь постепенно отхлынула от лица миссионера, выражение ужаса становилось все более отчетливым.
- Клянусь, что ничего не знаю об этом, - невнятно пробормотал он. - Клянусь вам. Да, я знаю о вашем сыне. Да, я знаю о монахе Цевонге. Но не об этом. Клянусь, что я здесь ни при чем. Вы должны поверить мне.
- Расскажите о моем сыне. Где он?
Карпентер отвернулся.
- Здесь его нет. Но вы правы: он здесь был. Но вот уже неделю его здесь нет.
- С кем он? Куда они увели его?
- Его забрал Мишиг, монгольский агент. Они ушли в Тибет. Думаю, что он планировал пройти через перевал Себу-Ла.
- Куда они направляются?
Карпентер покачал головой. Он посмотрел прямо в глаза Кристофера.
- Я не знаю, - ответил он. - Все, что я знаю, это то, что они направлялись в Тибет.
- В монастырь Дорже-Ла? Это их место назначения?
Миссионер казался взволнованным. Он яростно затряс головой.
- Я не знаю, о чем вы говорите. Я никогда не слышал о Дорже-Ла.
- Вы отправили туда несколько своих воспитанников. Не девочек, только мальчиков. И монах Цевонг пришел именно оттуда, не так ли? Его прислал сюда Дорже Лама.
Карпентер глубоко вздохнул. Его трясло.
- Вы много знаете, мистер Уайлэм. Кто вы? Что вам нужно? Почему вашему сыну придается такое большое значение?
- Я думал, что вы мне об этом расскажете.
- Я только держал его здесь, пока они не подготовились к путешествию. Мишиг мне ничего не говорил. И Цевонг мне ничего не говорил. Вы должны поверить мне!
- Где находится Дорже-Ла?
- Я не знаю!
- Кто такой Дорже Лама?
- Настоятель Дорже-Ла! Клянусь, это все, что я знаю.
Кристофер задумался. Что же все-таки знал Карпентер? Что он готов был сделать, кого был готов продать за незначительную помощь, незначительное финансирование?
- И вы ничего не знаете о смерти Мартина Кормака?
- Ничего! Клянусь вам.
- Они заплатили вам?
- Заплатили мне?
- За то, чтобы вы держали здесь Уильяма. Чтобы передать его Мишигу.
Миссионер покачал головой.
- Не деньгами. Обещаниями. Обещаниями поддержки. Послушайте, вы должны мыслить более широко. Мне надо выполнить важное дело, богоугодное дело. Есть души, которые надо спасти. Вы понимаете это? Они отправляются в ад, все эти миллионы людей, и у них нет Спасителя, который бы искупил их грехи. Я могу спасти их, я могу дать им рай. Разве вы не видите? Бог использует нас: вас, меня, моих сирот, вашего сына. Все мы лишь инструменты в его руках. Пути его неисповедимы. Если вы не понимаете этого, вы ничего не понимаете. То, что я делаю, я делаю во имя него, во имя его дела.
Кристофер протянул руку и схватил его. Подняв со стула, поставил на ноги.
- Вы продаете маленьких девочек во имя Господа? Вы продаете мальчиков, чтобы обратить язычников?
- Вы не понимаете!..
Кристофер оттолкнул его, и он плюхнулся обратно на стул.
- Они причинили ему вред? Молю Бога, чтобы они не причинили ему вреда. Ради вашего блага.
Шотландец яростно замотал головой в знак протеста.
- Нет! Он в безопасности, с ним все в порядке. Клянусь! Они не причинили ему вреда. Они не причинят ему вреда. Он им для чего-то нужен. Он нужен им живым и здоровым. Он важен для них. Поверьте мне, он в безопасности.
Кристофер не мог заставить себя еще раз дотронуться до этого человека. Он ничего не мог ему сказать, ничего такого, что воскресило бы Мартина Кормака или хоть немного приблизило бы к нему Уильяма.
- Когда у вас будет миссия в Лхасе, - произнес Кристофер, - помните, чего это стоило. Думайте об этом каждый день. Каждый раз, когда вы услышите доносящийся из соборов трубный глас, заглушающий ваши молитвы. И спрашивайте себя, стоило ли оно этого. Спрашивайте себя, стоит ли Бог столь многого.
Он открыл дверь и медленно вышел. Дверь тихо защелкнулась за ним.
Карпентер посмотрел на затухающий огонь: никакого феникса, ярких перьев, хлопанья внезапно появившихся крыльев - просто пепел, превращающийся в пыль. Он посмотрел наверх и увидел вбитый в потолок крюк. На солнце он казался позолоченным. У него все еще была веревка, которую использовал монах: он не отдал ее Кормаку. Она была в ящике в углу комнаты. Если встать на стул, то вполне можно было дотянуться до крюка.
Глава 17
У входа в гостиницу стоял полицейский. Он выглядел так, словно стоял там всегда, - как что-то привычное, что-то стабильное, не поддающееся влиянию уличной суеты. На нем была голубая полицейская униформа с темным пугари со значком подразделения. Огромные усы нависали над неулыбчивым ртом, окружая его. Он стоял по стойке смирно, как оловянный солдатик на игрушечном параде. Кристофер знал, что он ждет его. Ждет и планирует получить повышение за его арест. У него была толстая полицейская дубинка, и, судя по его виду, он умел обращаться с ней.
Кристофер аккуратно шагнул в тень на тротуаре. Запряженная быком тележка заслонила его от глаз полицейского. Он стал невидимкой. Кристофер подумал, что до этого момента был неуклюжим, как новичок. Пришло время вспомнить старые навыки. Глубоко дыша, он быстро оглядел всю улицу. Теперь ему надо было уходить из Калимпонга. Но он оставил свое снаряжение и деньги, которые надежно спрятал под половицей, в гостинице.
У гостиницы был задний вход. Проскользнув по лабиринту зловонных проходов, он незамеченным добрался до крошечного заваленного мусором дворика позади гостиницы. Как он и рассчитывал, полиция забыла выставить здесь пост. Он осторожно толкнул шаткую дверь. Она была незаперта. Он проскользнул внутрь, в темный коридор, в конце которого его манил наполненный пылью столб солнечного света. Он тихо закрыл дверь; спертый воздух гостиницы начал наполнять его легкие. Гостиница пропахла прогорклым маслом.
В гостинице было тихо, и ему удалось незамеченным добраться до своей комнаты. У двери тоже никого не было. Он вошел внутрь, отперев дверь примитивным металлическим ключом.
Человек, сидевший на стуле, не проявил ни удивления, ни радости по поводу появления Кристофера. Кристофер тихо закрыл дверь и положил ключ обратно в карман. Он увидел, что комната снова подверглась тщательному обыску, хотя и не думал, что это сделал его посетитель. На нем было одеяние тибетского монаха, но было очевидно, что это не простой послушник. Его одежда, манеры, глаза, губы свидетельствовали о том, что этот человек занимает немалый пост. Его лицо было сильно изуродовано оспой. Он уставился на Кристофера немигающим взглядом.
- Кто вы? - спросил Кристофер. - Что вам надо?
Монах пристально и изучающе оглядел Кристофера, и это далеко выходило за рамки простого любопытства. Его взгляд легко рассекал кожу и мышцы, исследуя живую плоть.
- Мне ничего не надо, - мягко ответил он на понятном, неестественно правильном английском. - Но вы находитесь в поисках чего-то. Мне интересно, что именно вам нужно.
- Если вам ничего не нужно, то что вы здесь делаете? - поинтересовался Кристофер.
Взгляд монаха нервировал его. Да и сам факт, что они находились в одной комнате, нервировал его.
- Чтобы предупредить вас, - очень спокойно ответил монах.
- Предупредить меня?
Ящерица на стене задвигалась, ища тень, чтобы спрятаться в ней.
- Вы задавали вопросы. Неделикатные вопросы. Неподобающие вопросы. Вопросы, ответы на которые вам непонятны. Вы священны, я не могу дотронуться до вас. Но один человек уже умер. Кровь его навсегда останется на моих руках. Вы понимаете? Она пойдет со мной в другой мир, а потом в еще другой. Вы для меня священны, но другие могут причинить вам вред. Я знаю, что вы меня не понимаете. И так для вас лучше. Но вот вам мой совет: оставьте все мысли о ламе, который умер здесь. Оставьте все мысли о своем сыне. Оставьте все мысли о мести. Уезжайте домой. Все другие пути для вас закрыты. Сейчас боги пока играют. Уезжайте до того, как они устанут от игр.
Что он имел в виду, сказав "вы для меня священны"? Кристофер вспомнил того худого, напавшего на его сына в Хексхэме. "Мне приказали не причинять вам вреда", - сказал он тогда.
- Вы хотите сказать, что убили Мартина Кормака? - Кристофер сделал шаг в сторону монаха. Тот оставался неподвижным.
- Вы не понимаете, - прошептал монах.
Кристофер подумал, что в любую минуту может услышать жужжание мух. Увидеть солнечный свет на белых скомканных простынях. Он почувствовал, что задыхается.
- Я понимаю, - крикнул он, заглушая жужжание.
Монах покачал головой.
- Вы ничего не понимаете, - прошептал он.
Кристофер сделал еще шаг, но что-то удерживало его, не давая наброситься на этого человека.
- Пожалуйста, - попросил монах. - Не пытайтесь причинить мне вред. Если вы попытаетесь, я буду вынужден остановить вас. А я не хочу, чтобы это было на моей совести. Сегодня я запятнал свою карму кровью. Но вы священны: не заставляйте меня дотрагиваться до вас.
В Кристофере нарастала немая ярость, но спокойствие монаха мешало ему наброситься на него. Монах встал.
- Я предупредил вас, - сказал он. - Уезжайте из Калимпонга. Возвращайтесь в Англию. Если вы предпочтете пойти дальше, я не могу отвечать за то, что может произойти с вами.
Он прошел мимо Кристофера к двери, коснувшись его краем своей одежды.
Кристофер так и не понял, что произошло. Он почувствовал, как одеяние монаха коснулось его руки. Он вспомнил прикосновение к противомоскитной сетке, висевшей над кроватью Кормака, и почувствовал прилив ярости. Спокойствие монаха больше не давило на него: он захотел ударить его, повалить и свершить акт возмездия. Он вытянул руку, чтобы схватить его и развернуть к себе, а возможно, сделать нечто более серьезное. Возможно, он хотел ударить его, - он не был уверен в этом.
Он почувствовал лишь прикосновение руки монаха к своей шее, мягкое прикосновение, лишенное эмоций, не причиняющее боли. Затем мир растворился, и он ощутил, что падает, безостановочно падает в темную, бесцветную пропасть, из которой нет возврата.
* * *
Ему казалось, что он окружен тишиной и что тишина мягко облепила его, как воск. Воск растаял, и он шел по пустым коридорам. По обеим сторонам были огромные классные комнаты, пустые и тихие; меловая пыль висела в длинных лучах солнца, как потревоженная цветочная пыльца. Он поднимался по лестницам, устремленным в бесконечность. Затем он оказался на лестничной площадке, перед ним был очередной коридор. Откуда-то доносилось жужжание. Он прошел через первую дверь и оказался в длинной белой спальне, погруженной в тишину. Потолок пересекали два ряда ввинченных в него ржавых крюков.
К каждому крюку была прикреплена веревка, на которой висело тело молодой девушки. Они все были в белых балахонах и висели спиной к нему, их длинные черные волосы казались сделанными из шелка. Он с ужасом наблюдал, как веревки начали вращаться вместе с телами. Комнату наполняло жужжание, но мух не было видно. Внезапно хлопнула входная дверь, и гулкое эхо разнеслось по всему зданию.
- Проснитесь, сахиб! Проснитесь!
Он с трудом пытался открыть слипшиеся глаза.
- Вам нельзя лежать здесь, сахиб! Пожалуйста, вставайте!
Он сделал последнее усилие, и глаза его легко раскрылись.
Монах ушел. Над ним согнулся Лхатен с озабоченным лицом. Сам он лежал на спине на полу своей комнаты.
- Монах сказал мне, что я найду вас здесь, сахиб. Что случилось?
Кристофер потряс головой, чтобы прийти в себя. Казалось, кто-то наполнил его голову хлопковой пряжей. Хлопковой пряжей и железными опилками.
- Я не знаю, - ответил он. - Давно я здесь нахожусь?
- Нет, сахиб. По крайней мере, я так не думаю.
- Лхатен, полиция все еще дежурит здесь?
- Один человек. Он сказал, что они ищут вас. Вы что-то сделали, сахиб?
Он снова покачал головой. Казалось, что наполнявшая его голову хлопковая пряжа превратилась в цемент.
- Нет, Лхатен. Но это нелегко объяснить. Ты можешь помочь мне встать?
Мальчик обхватил Кристофера за шею и помог ему приподняться.
С его помощью Кристофер доплелся до стула. Он задыхался, словно кто-то внезапно выдавил из него весь воздух. Что бы ни сделал с ним монах, он просто на какое-то время лишил его сознания, но не причинил никакого вреда. Он много слышал о таких приемах, но до этого никогда не видел их воочию.
- Полиция знает, что я здесь, Лхатен?
Мальчик покачал головой. На вид ему было лет шестнадцать-семнадцать. По его акценту Кристофер решил, что он непалец.
- Мне надо выйти отсюда незамеченным, - признался Кристофер. - Ты можешь мне помочь?
- Без проблем, сахиб. Никто не следит за задним двором. Но куда вы пойдете? Говорят, что полиция ищет вас повсюду. Наверное, вы сделали что-то очень плохое, - с удовлетворением заметил мальчик.
Кристофер предпринял попытку покачать головой, но шея отказывалась повиноваться.
- Я ничего не сделал, Лхатен, - объяснил он. - Но был убит человек. И я нашел его.
- И полиция решила, что вы убили его? - Лхатен приподнял брови и присвистнул. Кристофер вспомнил, что Уильям точно так же выражал изумление.
- Да. Но я этого не делал. Ты веришь мне?
Лхатен пожал плечами.
- Какая разница? Наверняка он был очень плохой человек.