Кира аккуратно отложила фотографию на столик и взяла следующую. На ней Раиса Сарандо была запечатлена одна. Она стояла в степи, на фоне древнегреческих руин, вытянувшись на носках и закинув руки за голову, и ветер развевал ее платье. Высокая, тонкая, с загадочной полуулыбкой, с полузакрытыми глазами, она сама казалась некой древней богиней, обряженной в современные одежды, которую ветер вот-вот унесет в заоблачную даль…
Так и произошло шестнадцать лет спустя.
- Мама, мама… - прошептала Кира, - что же ты наделала… Что же вы оба наделали…
В глазах у нее защипало, и она поспешно сунула фотографию в стопку уже просмотренных. Еще раз взглянула на отложенный снимок, с которого улыбалась счастливая семья, и принялась рассматривать остальные.
Вера Леонидовна (а Кира не сомневалась, что фотографии сложила в альбом именно она) составляла семейный фотоархив очень тщательно, следя за хронологией. На первой странице были самые поздние снимки, на следующей - чуть более ранние, и с каждой фотографией время словно бы текло вспять. Кира и Стас становились все меньше и меньше, Кира вернулась в коляску, в пеленки, затем пропала, следом, несколько страниц спустя, исчез и Стас. Свадьба родителей, улыбающиеся лица гостей, молоденькая тетя Аня, худенькая и хорошенькая с букетом роз, молодой дядя Ваня с пышными усами, дед, все еще с лысиной, утирающий слезы, бабушка, красивая, надменная и подтянутая, сжимающая тонкие губы. Рая Ларионова и Костя Сарандо, гуляющие по городу, целомудренно держась за руки. Рая-студентка в смешном старомодном плаще. Рая-выпускница в белом фартуке и с белыми бантами, Рая-школьница, Рая, становящаяся все меньше и все беззаботней, дед с бабкой, молодеющие с каждой страницей, и вместо дедовской лысины появляется буйная шевелюра, а бабка становится все стройнее и все привлекательней. Вот и свадебная фотография. Все больше незнакомых лиц, из взрослых становящихся детскими. Военные фото. Разбомбленный город, руины собора, бескрайняя черная гарь степи. Пятеро девушек, серьезно улыбающихся из-под лихо заломленных набок пилоток, и среди них с трудом узнаваемая Вера Леонидовна, совсем молоденькая, темноволосая и пухлогубая. Снова Вера и еще какая-то девушка, выглядывающие из окошка занятного старинного автобуса с надписью "Петрова - Город". И опять они, снятые по пояс, мечтательно улыбающиеся куда-то вдаль, прижавшись щека к щеке. Большие броши, смешные шляпки-мисочки. Кира перевернула фотографию. На обороте почти выцветшим почерком было написано:
На память Веруле от Таси. 19… г.
Последней Кире попалась бледная пожелтевшая фотография, где две малышки в пышных коротких платьицах стояли на фоне фонтана, держась за руки и очень серьезно глядя в объектив. На обороте была сделана надпись размашистым малоразборчивым почерком:
Снимались Верочка Нефедова и Тасенька Ксегорати.
- Так-так, - пробормотала Кира, - наезжала на папу, что он греческих кровей, а сама с гречанкой дружила. Или тебе эта Тасенька чем-то насолила? А, бабуля?
Ответа она, разумеется, не получила.
И это было хорошо.
Еще раз вглядевшись напоследок в серьезное детское личико, казавшееся, несмотря на свою серьезность, необычайно милым и обаятельным и еще ничем не напоминавшим ту язвительную и склочную женщину, которую она помнила, Кира перевернула страницу. Фотографий больше не было, а сама страница, равно как и следующая, были частично ободраны и верхний слой бумаги висел лохмотьями, словно до этого страницы были плотно склеены, и кто-то их грубо разъединил, не заботясь о сохранности альбома.
Вздохнув, она закрыла его, но тут же снова открыла, отыскала нужную страницу и вытащила фотографию деда, на которой он был снят крупным планом, сидя за столом с каким-то приятелем или знакомым, попавшим в объектив лишь кончиком носа и частью подбородка и протянутой над столешницей рукой с сигаретой. Волосы деда уже отступили на виски и затылок, давая простор гладкой, блестящей лысине, повернутое в профиль лицо усмехалось, в уголке глаза собрались лучики морщин. Седоватые усы казались очень жесткими и колючими.
- Жив ли ты, деда Вася, или нет? - вполголоса спросила Кира у навечно застывшей добродушной дедовской усмешки. - Говорят, ты ее любил… Не понимаю, за что ты мог ее любить.
Закрыв альбом, она несколько минут просидела, отрешенно глядя на слегка отклеившийся край обоев под потолком. Ее руки апатично лежали на подлокотниках кресла - непривычное для них состояние. Они привыкли порхать в воздухе, ткать в нем замысловатые фигуры, постоянно быть чем-то занятыми, и полное бездействие раздражало их. Вскоре правая рука чуть шевельнулась, словно сама по себе, взмыла над подлокотником и щелкнула пальцами. Кира вскочила, отчего кулон, висевший на ее шее, мягко и холодно стукнул по груди, и, подойдя к шкафу, вытащила из него один из привезенных из Симферополя пакетов. Действуя быстро и деловито, расстелила на журнальном столике газету, разложила пластилин и старые самодельные резцы, поставила диск Энии и плюхнулась в кресло. Пальцы взяли кусок пластилина и начали разминать его - плавные, привычные движения, и вскоре она погрузилась в них целиком, отключаясь от окружающего мира, как бывало всегда, если в голове появлялась особо удачная задумка. Сейчас это была пещерка, прикрытая легкой занавесью из плюща, - и это пока только начало, потому что постепенно появится еще что-то - всегда появлялось что-то еще… Сначала пластилин, потом глина. Будет очень красиво. Возможно, это будет аромолампа, возможно, что-то другое, но, так или иначе, будет очень красиво. Пещерка, грот, изящные листья… цвета она продумает позже…
Ее пальцы принялись за дело, и теперь их движения были четкими, умными, вдохновенными, и обычная суматошность исчезла бесследно, и пластилин послушно принимал под ними нужную форму - казалось, он сам стремится переродиться в задуманное творение, и пальцы лишь помогают ему, не давая сбиться с пути…
Чья-то тяжелая ладонь легла ей на плечо, и Кира, испуганно вскрикнув, вскинулась в кресле, и человек, стоявший рядом, отшатнулся, похоже, испугавшись не меньше нее, и стукнулся о другое кресло, которое лениво повернулось, словно приглашая сесть.
- Черт!.. что ж ты так орешь?!..
- Елки, Стас! - она расслабленно осела обратно и откинулась на спинку кресла, шумно выдохнув. - Ты меня перепугал! Откуда ты тут взялся?! Ты уже пришел?
- Мне трудно отрицать этот факт, - заметил Стас и тоже выдохнул, прижимая ладонь к груди. - Я и сам испугался… Ты не слышала, как я вошел?
- Нет. А чего так рано? - Кира потерла о ладонь липкие пальцы.
- Почему рано? Уже десять.
- Ты меня разыгрываешь?! Сейчас не больше восьми!
- Вот, - Стас красноречиво сунул ей под нос запястье, и Кира вскинула брови, глядя на циферблат часов так, словно на нем была выведена оскорбительная надпись в ее адрес. - Что, заработалась?
- Да так, - Кира недовольно оттолкнула руку с часами, - решила заняться новой моделью аромалампы, пока есть время и способность к творчеству.
- Странные аромалампы, - сказал брат, глядя мимо нее на журнальный столик. - Честно говоря, не понимаю, как они действуют.
Кира повернулась и удивленно округлила глаза. Где ее чудесный пластилиновый гротик с занавесью из стеблей плюща, где бугристая скала и изящные листья? Собственные пальцы сыграли с ней злую шутку и вместо придуманной лампы на столешнице расположился десяток небольших разноцветных собачьих фигурок в различных позах - стоящих, сидящих, лежащих, умостив морду на передних лапах. Намеченные резцом собачьи глаза внимательно смотрели на нее, и в них чудился немой вопрос.
Кира всплеснула руками, потом посмотрела на них, как смотрят на провинившегося ребенка.
- Это не совсем то, что я задумала, - пробормотала она. - Странно… ведь я делала совсем не это…
- Да у тебя настоящий талант! - Стас взял одну из пластилиновых фигурок и поставил ее на ладонь. - Вот уж не думал!.. Я видел, как ты возишься со своим пластилином и глиной… но мне казалось, что ты делаешь одни лишь цветочные горшки. Это же здорово, Кира! Кажется, что у нее даже нос шевелится! И так похоже сделано… Вот это явно дворняга, - он вернул статуэтку на стол и взял другую, приземистую и кривоногую, с морщинистой мордой и большими чуть округлыми ушами. - А это французская бульдожка. Симпатяга… - он сел на корточки рядом со столом, восторженно разглядывая Кирины творения. - Почему ты не делала такого раньше?
- Я редко занимаюсь статуэтками - только если они входят в композицию к лампам… или прочему… - Кира сердито прищелкнула языком. - Уж не знаю, что на меня нашло, но несколько часов пропали впустую!
Она сделала резкое движение, собираясь сгрести все пластилиновые фигурки со столешницы и смять их в единый бесформенный ком, но ее ладони наткнулись на подставленные руки Стаса.
- Что ты?! Не надо! - воскликнул он почти испуганно. - Пусть останутся! Это ж чудо что такое! Как живые!
- Тебе правда нравится? - недоуменно спросила Кира.
- Ну конечно!
- Ладно… но они долго не простоят. Я сделаю тебе другие, глиняные…
- Вот когда сделаешь… - Стас решительно отстранил ее руки от стола и вернулся к созерцанию фигурок. - Почему ты сделала именно собак? Да еще в таком количестве?
- Говорю же, я делала совсем другое, но… - Кира пожала плечами, потом протянула руку и взяла одну из фигурок черного цвета. Сидящий щенок-подросток, овчаренок с едва начавшими вставать длинными острыми ушами, и тот же укоризненный взгляд, хотя глаза - всего лишь несколько линий, намеченных резцом на дымчато-черной поверхности пластилина. Ей вдруг почудилась, что она снова стоит в ореховой рощице и сквозь сигаретный дым смотрит в эти глаза, живые и блестящие…
Почему ты уходишь без меня?
Удивительная штука память.
Но почему именно сейчас?
Ей захотелось рассказать Стасу про щенка и про то, что рассказывала ей недавно Софья Семеновна о пропадающих собаках - может, из этого рассказа, спрятавшегося в подсознании, неожиданно родились эти фигурки, но вместо этого Кира быстро проговорила: "Не знаю!" - и резко встала. Только сейчас она сообразила, что найденный кулон все еще на ней, и Стас может увидеть его и спросить… Не важно, что он спросит, но ей не хотелось, чтобы он его увидел.
- Пожалуй, этого я возьму себе, - она показала брату пластилинового щенка, осторожно держа фигурку двумя пальцами за бока, - а с остальными делай что хочешь.
Зайдя в свою комнату и включив свет, Кира тщательно закрыла за собой дверь и взглянула на зашторенное окно, потом поставила статуэтку на пустую пачку из-под сигарет, валявшуюся на тумбочке. Подошла к трюмо и, чуть потянув за воротник халата, внимательно посмотрела на отражавшийся в зеркале камень, оплетенный плющом. Затем сняла цепочку и хотела было спрятать кулон обратно в косметичку, но ее рука застыла в нерешительности, после чего Кира подошла к кровати и спрятала кулон под подушку. Взбила ее, накинула сверху покрывало и вышла. Занавеска шелестнула, расступаясь перед ней - и шелестнула еще раз, когда рука Киры протянулась и закрыла за собой дверь.
Она никогда не делала этого раньше.
Но эта недоуменная мысль промелькнула в ее голове так стремительно, что Кира даже не успела ее толком осознать.
Стас успел переодеться, и когда она вошла в комнату, застегивал замок "молнии" на своей теплой рубашке.
- Со следующей зарплаты куплю себе махровый халат и меховые шлепанцы, - хмуро сообщил он. - Все-таки, очень холодно в этой хате… Вот летом тут хорошо будет. Выпьешь со мной чайку?
- А ужин?
- Я поужинал у Вики. Ты сама-то ужинала?
- Конечно, - соврала она неизвестно зачем. - Вика тебя уже и кормит… Вижу, все у вас очень мило. Почему же ты всегда так рано приходишь? И ночевать у нее не остался ни разу.
- Я привык ночевать дома. А мой дом - здесь, - заметил Стас, беря с фортепиано старую газету. - Кроме того, не могу же я оставить тебя здесь одну.
- Я не маленькая, - сказала Кира, в который раз, глядя, как он кладет газету в одну из ниш шкафа и переносит на нее пластилиновых псов. - И уж в выходной ты мог бы позволить себе погулять и подольше.
- Я подумал, что тебе будет скучно сидеть здесь одной.
- Вика скоро начнет на меня обижаться.
- Не начнет. Она ведь тебе подруга - разве нет?
- Ну… это разные вещи.
- Не вижу разницы, - Стас поставил в нишу последнюю фигурку и вопросительно посмотрел на сестру. - Ну, так как - будешь чай?
- Честно говоря, не хочется, - пробормотала Кира зачем-то, хотя чаю ей хотелось - и даже очень.
- Ну-у, старушка! - Стас подмигнул ей, потирая чуть лоснящиеся от пластилина пальцы. - Смилуйся! Мне скучно пить чай одному.
- Ладно, полчашечки. И пару печенюшек. Можешь все подать на подносе.
Стас скорчил ей рожу и вышел из комнаты. Кира посмотрела на фортепиано, где лежал альбом с фотографиями, забралась с ногами в кресло и зябко поежилась. Ее пальцы потянулись к вырезу халата, чтобы потрогать кулон, но его там не оказалось. Кира уже успела забыть, что только что сняла его, и сердито посмотрела на свою пустую ладонь, потом снова поежилась, чувствуя, как начинают чуть побаливать кончики пальцев ног. Все-таки, очень холодно в этой квартире. Холодно и темно. И, порой, очень уныло. Веселому, жизнерадостному человеку трудно жить в таком месте. Внезапно Кира поймала себя на мысли, что сама становится похожей на эту квартиру, и даже пальцы ее теперь реже танцуют в воздухе. Неожиданно ей захотелось собрать свои вещи и уехать отсюда - со Стасом, без Стаса - неважно. Уехать и никогда не возвращаться. Она даже приподнялась в кресле, но тотчас опустилась обратно со смущенной улыбкой на губах. Уехать от родных стен? Зачем? Это все от одиночества. Она не привыкла быть одна. Да еще и постоянные странности кругом. В Симферополе она вела простую и понятную жизнь, в ней хватало и радостей, и огорчений, и очень даже плохих моментов, но в ней всегда было все ясно. Неизвестность - да, этого было в достатке, но странностей не припоминалось. Были широкие проспекты, были перекрестки и резкие повороты, но никогда не было темных закоулков, путанных дворовых лабиринтов. И никто никогда не смотрел на нее так, как до сих пор смотрят некоторые из соседей.
Кира схватила пульт дистанционного управления и включила телевизор так поспешно, словно это было некое чудотворное средство против мнительности, а то и паранойи. Перебрала каналов десять, наткнулась на один из своих любимых фильмов - французскую комедию "Великолепный" и удовлетворенно вздохнула, откинувшись на спинку кресла. Вернулся Стас с чашками, и она встретила его благосклонным взглядом, приняла горячую чашку в ладони и уставилась в экран телевизора. Брат опустился в свое кресло, глядя в том же направлении, пару раз хохотнул, закурил и громко, со вкусом зевнул.
- Вика тебя утомила? - поинтересовалась Кира, не повернув головы.
- Перестань все опошлять! - буркнул Стас, и, слегка удивленная его тоном, она взглянула на него. Только сейчас Кира заметила, что брат заметно осунулся, тонкие черты лица стали еще тоньше, а в подглазьях залегли глубокие тени. Он сидел, сгорбившись и чуть наклонившись вперед, словно его неудержимо клонило к полу, а глаза, казалось, смотрели куда-то внутрь себя.
- Что с тобой, Стас? Ты плохо выглядишь. Ты не заболел?
Он вяло мотнул головой и снова зевнул, прикрыв веки. Его рука с сигаретой дернулась, в воздух взлетела чешуйка пепла и медленно опустилась на вытертый палас.
- Да нет. Просто устал. Уж не знаю, отчего… - Стас резко поднял руку и предупреждающе ткнул в сторону Киры торчащим указательным пальцем. - Только не начинай опять!..
- Это все твои ночные творческие посиделки! - осуждающе сказала она. - Ты совершенно не высыпаешься. Ложись-ка спать, я выключу телевизор…
- Не-не! - запротестовал Стас. - Досмотрю кино, тогда уж…
- Смотри, не кувыркнись на пол. Кстати, я нашла семейный фотоархив. Хочешь посмотреть?
- Ну, давай, - отозвался он без особого интереса. Кира вскочила, подбежала к фортепиано и взяла альбом.
- Вот! - она хлопнула альбом Стасу на колени, отчего тот охнул и чуть не уронил сигарету. - Странно, я нашла его между стеной и трюмо, в своей комнате.
- Наверное, завалился, - Стас зевнул, развязывая пыльный бинт на альбоме. Рука Киры сделала протестующий жест.
- Нет, похоже, его туда спрятали. Это…
- Ты опять за свое?! - глаза Стаса знакомо, сердито блеснули. - Страшная и ужасная бабка?!..
- Ты просто… - Кира осеклась. Стас продолжал пристально смотреть на нее.
- Что?
- Ничего, - сказала она с неожиданной кротостью и вернулась в свое кресло. В несколько глотков допила чай и закурила, глядя в экран телевизора и слыша, как рядом Стас шелестит фотографиями. Через несколько минут он с добродушной усмешкой заметил:
- Пеленки тебе очень идут.
- Тебе тоже!
Он снова усмехнулся и замолчал надолго. Увлеченная фильмом, Кира забыла о его присутствии, и только когда кино прервалось очередной рекламой, спросила, зевая и потягиваясь в кресле:
- Ну, и как тебе фотособрание?
Стас не ответил, и Кира обернулась, решив, что он вышел из комнаты. Но Стас сидел в кресле, выпрямившись и глядя перед собой застывшим, ничего не выражающим взглядом. Его губы были плотно сжаты, лицо казалось побледневшим и очень холодным - чудилось, дотронься она до него, и вместо теплой кожи ощутит под пальцами безжизненный лед. Альбом, закрытый, лежал у него на коленях.
- Стас?!
Он вздрогнул, и его глаза ожили. Теперь в них были смущение и странная злость, словно у человека, с которого, на виду у всех, свалились брюки.
- Не думал, что на меня это так подействует, - Стас похлопал ладонью по желтой замше обложки. Движение получилось удивительно бережным, осторожным, словно он боялся разбудить кого-то внутри альбома. - Мы, мама и… Знаешь, я ведь совсем не помню его лица. Почему-то так странно смотреть на него… теперь…
- Не понимаю, почему он не хочет… - Кира осеклась, и Стас понимающе кивнул.
- Давай не будем об этом, ладно? - он хмыкнул. - Так уж сложилось исторически. Не хочет со мной общаться - ничего, переживу. Мне хватит и тебя.
Кира улыбнулась, потом отчаянно зевнула, и Стас улыбнулся тоже.
- Это кто-то не хотел спать?
- Да, - она встала, зевнув еще раз. - Последствия великой уборки дают о себе знать. Ой, не могу, прямо глаза слипаются! Извините, Станислав Константинович, но я отбываю в постель. И тебе советую сегодня не засиживаться, а то, чего доброго, завтра за рулем заснешь и уедешь со своим боссом неизвестно куда, а то и въедешь.
- Ты удивительно оптимистичное создание! Что у тебя за манера из всех вероятностных вариантов выбирать самый худший?! - Стас с трудом, словно древний старичок, поднялся из глубин кресла и потянулся, хрустнув суставами.
- Я не в состоянии разводить дискуссию, - Кира сделала сонно-величественный жест. - Иди спать - и все тут!
Стас усмехнулся, но его лицо тут же стало очень серьезным.
- Знаешь, я, конечно, уже мозоль себе на языке натер извиняться за свою излишнюю опеку… Я понимаю, как тебя это раздражает, но… мне почему-то все время кажется, что ты куда-то денешься.
- Да пока не собираюсь… - Кира дружелюбно похлопала его по плечу, и Стас поймал ее руку и сжал пальцы.
- Кир, если у тебя вдруг возникнут… какие-то неприятности, если ты… хотя бы почувствуешь, что у тебя что-то не так… Ты ведь скажешь мне, правда?