Сердце моё забилось от волнения. Я стоял на пороге разгадки, оставалось только проверить свою мысль и сделать первый шаг.
- Свет! - скомандовал я.
И стал свет.
* * *
…На берег реки мы вышли минут через пятнадцать. Мы бы вышли быстрее, если б в первые пять минут моего субъективного времени я не пытался "объять необъятное". Проще говоря, я проверял свои возможности по изменению себя и окружающего мира. Результаты были… странные. У меня не получилось: рвануть на Луну, превратить лето в зиму, вызвать дождь, организовать киоск с шавермой за следующим деревом, добавить себе роста, немедленно, сейчас же пробудиться у костра в реальном мире и разорвать усилием воли цепочку, которая нас соединяла.
Теперь о том, что у меня получилось. Мне удалось превратить ночь в день, "включить" цвета и звуки и, наконец, сориентироваться на местности и выйти на берег реки. С цветом, правда, вышло не всё гладко - то он вовсе пропадал, то краски делались искусственными, яркими, как на плохом мониторе. Всё восстанавливалось без труда, но приходилось постоянно усилием воли "держать картинку". Вообще, трудно было подвести разумную базу под мои теперешние возможности/способности и понять, почему мне то нельзя, а это можно. Логика во сне не действует. Вероятно, дело касалось каких-то более глубоких "степеней погружения". Возникало впечатление, что я могу увидеть и почувствовать всё, что есть, но не могу коренным образом что-нибудь изменить. Оставалось непонятным, где я и, главное, что я собой представляю: материальное тело, сгусток энергии или вообще - плод собственных галлюцинаций.
Всё это странным образом напомнило мне сон, приснившийся когда-то: будто я гуляю в парке, а около дорожки стоит шарманщик с попугаем и коробкой с "билетиками счастья". До сих пор удивляюсь, откуда в моём сне взялся такой странный образ, - в наших краях не встретишь такую парочку даже на празднике. Единственный шарманщик, о котором я вообще хоть что-то знаю, - папа Карло из сказки Толстого. Ну да ладно. Естественно, я не мог пройти мимо. Я кинул в чашку монету и, под шипящие звуки вальса, доносящиеся из раздолбанного ящика, получил от попугая картонный квадратик, на обороте которого обнаружил следующую надпись:
"ВЫ - ПАРОДИЯ НА САМОГО СЕБЯ".
Помню, я так удивился, что сразу проснулся и всё утро гадал, что бы это значило.
Подобное чувство владело мною и сейчас. Я был "я" и в то же время "не совсем я". Но в чём заключалась разница, я, хоть убей, не смог бы сказать.
Река, протекающая по дну глубокой ложбины, несла свои воды равнодушно и неторопливо: неширокая, мутноватая, с заросшими, нетронутыми берегами. На склонах зеленел тёмный хвойный лес. И только. Никакой зацепки, обычная среднестатистическая полугорная речка Среднего Урала. Тем не менее моя память фотографа настойчиво твердила, что я здесь уже был, а если не был, то когда-то видел. Но когда и как? Я размышлял над этим около пяти минут, пока не вспомнил, что случилось со мной в кинотеатре (не в туалете, а раньше, в зале).
Я посмотрел направо, налево, увидел поворот и три знакомых камня-останца, и меня обдало холодком.
Река была та самая, которую я видел на экране. Разве что с другого ракурса.
Классическое deja vu.
- Вот оно, значит, как… - пробормотал я, присел, машинально сорвал стебелёк с намерением пожевать, но травинка оказалась без вкуса и запаха и больше походила на соломку для коктейля. Я с отвращением выплюнул её и вытер губы рукавом. Посмотрел на свою провожатую. Собака стояла рядом, с интересом следя за мной и не делая попыток удалиться или помешать.
- Ну что, подруга, - сказал я, чтоб хоть что-то сказать, - хоть бы ты мне помогла, а? Что смотришь? Ты меня понимаешь вообще?
При свете "дня" глаза собаки сияли не так сильно. Я даже задумался, не показалось ли мне, но проверить не решился, да и как? Опять свет выключать? А вот интересно, вдруг подумал я, когда я попросил её остановиться, она отреагировала правильно. Но то могло быть и совпадением. Может быть такое, что Танука - во сне или ещё как-нибудь - обучила её нормальным собачьим командам? Я задумался, вспоминая. "Фас" "Взять?" Не то… Требовалось самое простое, элементарное.
- О! Сидеть! - наконец нашёлся я. Но собака не отреагировала. Я повторил команду - ноль эмоций.
- Лежать! - попробовал я другую.
Снова никакого результата. Так… Попробуем иначе.
- Голос! - скомандовал я.
И вздрогнул, когда откуда-то вдруг раздалось насмешливое: "Чего тебе?"
От неожиданности я чуть с обрыва не сверзился. Комья земли посыпались в воду, я упёрся ладонями в землю и в последний момент затормозил на краю. Честно говоря, в этот момент я совершенно растерялся и не придумал ничего лучше, чем задать самый дурацкий вопрос из возможных.
- Кто здесь? - спросил я, вертя головой.
- Я, - отозвался голос.
Я никак не мог понять, где находится мой собеседник, - голос будто рождался у меня в голове. Я опять внимательнейшим образом огляделся - в пределах видимости ни души, и только боковым зрением удавалось зацепить ускользающий огонёк, то справа, то слева, хотя это мог быть и оптический обман. Я снова посмотрел на собаку.
- Это ты говоришь? - неуверенно спросил я.
- Нет, это не она говорит, - недовольным тоном ответил мне этот "некто".
- А кто говорит?
- Я говорю.
- А кто ты такой?
- Всё тебе скажи, да покажи, да дай попробовать… - ворчливо сказал обладатель голоса. - Так я тебе своё имя и назвал!
- А что, не хочешь?
- Не имею права.
- Ни фига себе… А чего ж тогда говоришь со мной? Или скучно?
- Меня… ну, скажем так, попросили, - уклончиво ответил тот. - Считай, я как бы посредник при переговорах. Тебе же нужно с кем-то говорить?
- Ах, вот даже как… И как мне называть тебя? Комиссаром?
Возникла пауза. "Один-ноль в мою пользу", - с удовлетворением отметил я. Кажется, мне удалось его удивить.
- Почему комиссаром? - настороженно спросил он.
- Ну, по-латыни "комиссар" и есть "посредник", - пояснил я. - Или ты предпочитаешь греческий?
- Греческий… - задумался тот и внезапно повеселел: - А что, это идея! Зови меня "голос". Просто Голос. С большой буквы. Вполне по-гречески.
Я вздохнул.
- Показаться ты тоже не можешь?
- Могу. Но не хочу.
И он хихикнул.
Смешок этот, признаюсь, окончательно меня достал, да и весь диалог начал раздражать. Голос-невидимка, вопросы, ответы… Прямо "Аленький цветочек" какой-то. Всё по Аксакову, только вместо девицы с цветочком - дурак с собакой. Скомандовать, что ли, Тануке "ищи", или сразу "фас", чтоб понтов не кидал? Вдруг получится? Вон она у меня какая - проглотит, не подавится… Однако нахрапом всё-таки, наверное, этого гада не взять. И, раз другого способа узнать что-нибудь у меня нет, придётся играть по чужим правилам.
Знать бы ещё эти правила…
Как всё-таки мерзко разговаривать, не видя собеседника! Ладно, представим, что мы говорим по телефону.
Я отодвинулся от края обрыва, подобрал ноги под себя и уселся поудобнее.
- Так что ж ты раньше-то молчал, а, Голос?
- Присматривался: ты или не ты.
- О… Вот как? Мы знакомы?
- В некотором смысле.
- Ладно, - проговорил я. - Тогда продолжим разговор. Ты кто? Дух?
- Можно сказать и так.
- И для кого ж ты… э-э-э… посредничаешь?
- Слушай, давай не будем, а? - недовольно сказал Голос. - Ты ведь зачем-то пришёл сюда?
- Не "зачем", - поправил я его, - а "за кем". И вообще, хватит болтать. Времени нет.
- Времени нет? - повторил голос. - Времени… нет… Ха! Ха-ха! - вдруг рассмеялся он. - Это ты верно сказал - времени нет!
И он опять захохотал. Я терпеливо ждал, когда приступ веселья кончится, потом спросил:
- Ты поможешь мне найти Сороку?
- Пошли! - азартно позвал меня Голос.
- Э-э, постой! Куда это "пошли"? И потом, я, может, и пойду, а вот она, - я позвенел цепочкой, - она - вряд ли.
- А ты её попроси, - предложил Голос.
- А если всё равно не пойдёт?
- А ты хорошенько попроси.
Я взглянул на свою провожатую.
- Как думаешь, стоит ему доверять? - спросил я. Вместо ответа та развернулась и уверенно потащила меня куда-то обратно в лес. Ладно, подумал я, попробуем поверить. Я задрал голову в небо.
- Эй, ты! - крикнул я. - Где ты там? Мы идём. Показывай дорогу.
- Она и так знает, - сказал Голос. - Но чем топать, можно добраться быстрее. Я могу помочь. Хочешь?
- Это как?
- А вот так!
В следующий миг что-то подхватило нас обоих, земля ушла из-под ног, и мир завертелся у меня перед глазами.
Через секунду лес исчез. Я не успел испугаться, как мы с Танукой уже стояли на Комсомольском проспекте, на бульваре возле ЦУМа.
- Пройдёмся? - предложил Голос. Я с недоумением огляделся.
Город выглядел серым, выцветшим. Бледное небо, пятиэтажные дома в проплешинах осыпавшейся краски… Даже яркие пятна рекламных щитов и растяжек смотрелись блёкло. Вокруг сновали люди, не обращая на нас решительно никакого внимания. С некоторым удивлением я заметил, что тела их словно бы полупрозрачные и с теми самыми блуждающими искорками внутри, о которых я уже упоминал. Воздух душный и затхлый. Страшная жара, обрушившаяся на город, продолжала делать своё чёрное дело. Не ощущалось ни малейшего дуновения, словно мы находились в закрытом помещении, а не на улице. Я чувствовал себя так, будто оказался в голограмме, некоем подобии компьютерной игры. Невольно вспомнился фильм "Матрица" - вот сейчас всё остановится, замрёт, и я останусь в городе, населённом манекенами, пустыми оболочками, скинами на компьютерных каркасах. Или правда, что мир - компьютерная программа?
- Нет, Жан. Мир - не компьютерная программа, - сказал Голос.
Я вздрогнул и огляделся. Обладатель голоса по-прежнему оставался невидимым.
- Ты что, мысли мои читаешь?
- Боже упаси! Конечно, нет. Просто не нужно семи пядей во лбу, чтоб догадаться, о чём ты сейчас думаешь.
- Да, пожалуй… - признал я и снова принялся оглядываться. - Зачем ты нас сюда затащил?
- Надо.
Игнорируя наш разговор (а может быть, наоборот - в знак некоего протеста), чёрная псина нагло фыркнула, уселась на газон и принялась чесаться, скорее по собачьей привычке, чем по причине наличия блох - вряд ли они могли существовать в этом "кармане бытия". Я почувствовал себя так, будто вывел на прогулку свою домашнюю питомицу. Забавно было бы встретить сейчас кого-нибудь знакомого. Впрочем, для прохожих я по-прежнему был невидимкой, не существовал. Несмотря на всё происходящее, я помнил, что сейчас на самом деле ночь. А раз тут день, тогда напрашивался вывод: то ли этот мир не настоящий, иллюзорный, то ли он вовсе моя галлюцинация.
Странно, подумал я. Что, если люди меня не видят и не ощущают потому, что я на другом уровне бытия? Так, может, потому и я не вижу и не ощущаю обладателя Голоса, поскольку он находится на ещё более глубоком уровне?
Пока я размышлял, моя "подруга" встала и двинулась вниз, к картинной галерее, "кафедральному" холму, а в перспективе - к набережной Камы. Чем одёргивать её и останавливать, я предпочёл пойти следом. Пройдусь в самом деле, чего мне терять?
В конце концов, ведь времени нет.
Вот так, вдвоём с собакой, мы неторопливо миновали спуск, пропустили троллейбус, пересекли Коммунистическую и стали подниматься в гору.
- Ничего не хочешь спросить? (Это Голос снова дал знать о себе.)
- Пока нет, - несколько неуверенно ответил я. - Разве что сам что-нибудь скажешь. Я сюда не рвался, это твоя инициатива. Что ты хотел нам сказать?
- Посмотри вокруг. Посмотри на людей.
Люди шли мимо, останавливались, сходились, расходились… Как странно, подумал я, оказывается, я давно не разглядывал людей на улице. Последние пару лет я хожу с опущенной головой, глядя в асфальт, или смотрю на что-нибудь другое - на деревья, на дома, ища, быть может, выгодные ракурсы для съёмки. Но ведь, если честно, меня мало в последнее время интересует фотография. Я ещё раз огляделся. Люди. Обесцвеченные, серые фигуры в сером, потерявшем краски городе. Как будто тот памятный дождь смыл с них краски, растворил, перемешал и унёс в Каму. Странные искорки не спасали дела - стоило вглядеться, задержать взгляд на каком-нибудь отдельном человеке, и фигура начинала изменяться, двигаться, "истаивать", менять размеры, очертания. А секунд через пятнадцать-двадцать такого разглядывания некоторые фигуры и вовсе переставали походить на людей, начиная смахивать на диковинных тварей… А что стала рисовать больная девочка? Танцующих полулюдей-полуживотных, геометрические узоры, незнакомые пейзажи…
- Это их души? - с замирающим сердцем предположил я.
- В некотором роде, - в уже привычной манере подтвердил мою догадку Голос. - Это, если можно так сказать, их "внутренняя сущность". "Ка", если использовать терминологию египетских жрецов.
- Зачем египетских-то?
- Для удобства.
- Манси говорят, что у человека пять душ.
- И что у женщины четыре, - согласился Голос - Фигня. В душе у человека столько сущностей, "слоев" и "оболочек", сколько он заслуживает.
- А кто решает, сколько он заслуживает?
- Кто надо, тот и решает.
Вдруг Танука зарычала. В поле моего зрения попала странная, почти нечеловеческая фигура, тёмная двуногая тварь, белёсо-дымчатая внутри, с вкраплениями искорок каких-то совсем уж угрожающих оттенков - багровых, синих, фиолетовых. От неё за несколько шагов будто веяло мертвечиной, все прохожие невольно уступали ей дорогу. Так же как и прочие, она не обратила на меня внимания, прошествовала мимо и скрылась за углом. Я проводил её взглядом и содрогнулся.
- А это кто? - спросил я. - Преступник? Маньяк?
- Почти, - ответил Голос - Это мент.
- Милиционер? - опешил я. - Да как же… Гм! И они что… все такие?!
- По счастью, не все.
- Почему так?
- Всему своё время, - осадил меня Голос. - Потом сам поймёшь. А пока на город не хочешь взглянуть?
- Да уж лучше не надо, - пробормотал я, привычно опуская глаза.
Я уже знал, что увижу. Этот первый опыт словно стронул некую лавину. Уже сейчас сквозь абрисы домов, кафе, киосков, серую громаду ЦУМа и "великую стену" гостиницы "Урал" с ромбическим Циферблатом часов на фасаде, сквозь высотки новостроек и руины "долгостроя" проступали, словно привидения, "энергетические слепки" старых, уничтоженных домов, нередко деревянных, а если заглянуть "поглубже" - снесённые леса, засыпанные реки, взорванные скалы, стёртые с лица земли деревни, поселения и городища. Оглянувшись мельком на здание фарминститута, я разглядел парящий в небе над нею эфемерный купол церкви Рождества Богородицы. Как странно… Я ведь никогда её не видел, даже на старинных фотографиях. Тридцать пять лет ходил мимо, и мне в голову ни разу не пришло, что вот это здание с полукруглой пристройкой трансепта - бывшая церковь. Говорят, на месте взорванного большевиками храма Христа Спасителя, над зеркалом открытого бассейна "Москва" люди тоже часто видели призрачные очертания стен и барабанов с куполами… Но мы в Перми редко смотрим вверх.
Ничего не исчезает, подумал я, и ничего не возникает ниоткуда. Всё есть - и ничего на самом деле нет. Но прошлое всегда даёт о себе знать, как бы ни развивались события.
Пермь. Странный, призрачный, возникший ниоткуда город. Город, которого, может быть, и вовсе нет. Спроси любого человека в России, где, по его мнению, находится Пермь, и девять из десяти спросят: "А это что?" Немудрено - в советское время город Молотов даже не значился на карте России… Михалыч не зря возмущался. Помню, недавно некое столичное историческое общество прислало факс администрации города, что они просят - я цитирую: "поделиться материалами о Перьми, Березняках, Кизиле и Чердыне". Двадцать первый век на дворе. Дожили, мама… Это ж нарочно не придумать! Наши не знали, что им делать - смеяться, плакать или послать. Хотел бы я посмотреть на рожи этих столичных историков, когда б мы попросили рассказать нам о "Маскве" и "Питсбурге". До сих пор, когда по телевидению передают прогноз погоды, Пермь упоминают через два раза на третий, часто его вообще нет на карте синоптиков. И это - миллионный город, столица области, а с недавних пор - целого края! Даже первые иностранные туристы у нас появились только в восемьдесят седьмом, а до того город был закрытым. И - странное дело - даже когда сам живёшь в нем, возникает впечатление, что весь он, целиком, существует только у тебя в голове, а стоит из него уехать - сразу исчезает, растворяется как дым средь лесов и болот. А уезжают многие и часто навсегда. Уезжают или… погибают. Пермь неблагодарна, у неё короткая память, она мало помнит своих сыновей и дочерей. Да что говорить о людях, если даже время и обстоятельства основания города до сих пор достоверно неизвестны, забыты! Возникший по приказу свыше, посреди глухой тайги, населённый пришлым людом, - что он? кто он? для чего он здесь?
Мне сделалось муторно. Какое-то глухое, давящее облако зависло рядом, где-то в глубине, в провалах и пустотах под ногами, и я это чувствовал, будто эти ложноножки, эти щупальца хватали меня за щиколотки. В этот момент мы проходили мимо собора, и я невольно обратился лицом к нему. Непонятная энергия шла будто бы оттуда, с этой стороны, но я не мог определить, что она собою представляет и где находится её источник. Быть может, это потому, что моё "внутреннее зрение" было ещё нераскрытым, неразвитым. Но что-то я определённо чувствовал. Чувствовал что-то.
А Голос, то ли впереди меня, то ли за моей спиной, продолжал говорить:
- Все почему-то думают, что господин Татищев просто так, от балды, ткнул пальцем в место слияния Егошихи с Камой - и появилась Пермь. Вот захотелось так ему, и всё! Даже скульптор его так и изобразил; ты ж видел памятник этот дебильный, где он в карту пальцем тычет. Будто до Василь Никитича на месте города вообще ничего не было, кроме глухих лесов! А ты задумайся: люди всегда любили селиться на берегах рек. Почему Пермь должна быть исключением? Не-ет, Татищев выбрал это место прежде всего потому, что вокруг было много деревень, а уж потом - месторождений медного песчаника… Люди жили здесь издавна, и новые поселения строили на месте старых.
- Чудь… - немеющими губами пробормотал я. - Здесь было чудское городище… Я правильно догадался?