Девочка по своему обыкновению, посмотрев прямо в глаза дарителю, ничего не ответила и яблоко не взяла.
Полный седоватый мужчина смутился:
- Ты чего не берешь? Оно вкусное. Из моего сада. Я от чистого сердца… Бери.
Девочка молчала, не отводя взгляда, и яблоко не брала.
Паломник сконфузился, растерянно оглянулся, потом положил яблоко на парапет рядом с девочкой:
- Ну коли сейчас не хочешь, потом съешь, - пробормотал он и поспешно отошел.
Потом, приблизившись к отцу Стефану, тихо спросил:
- Она у вас, что, блаженная?
- Кто ж ее знает, какая она, если молчит она все время? - усмехнулся он.
- Немая что ли?
- Да нет, умеет она говорить, с отцом-настоятелем вон беседует, правда не больше трех слов за раз.
- Тогда и впрямь блаженная… жалко, что яблочко не захотела у меня взять… - расстроено проговорил паломник и поспешно покинул монастырь.
До вечера яблоко пролежало рядом с девочкой, но она даже не коснулась его. Во время вечерней службы, когда все были в храме, отец Стефан подошел к ней.
- Ты что ж это не поблагодарила за подарок? Даже коль не по нраву он тебе, от слова благодарности язык бы не отвалился.
Девочка молча взглянула на него. Ни в глазах ее, ни в лице не проявилось ни одной эмоции.
- Плохо видать воспитывали тебя. Хоть ты и герцогиня будущая, а понимать должна, что грех это на доброту людскую пренебрежением отвечать. К тому же ты сейчас не во владениях своих, а в месте, где Господу служат. А ты ни на службе ни одной не была, ни лба ни разу не перекрестила, даже не здороваешься ни с кем.
Девочка молчала, внимательно, но абсолютно бесстрастно смотря ему прямо в глаза.
- Ну что глазищи свои вытаращила на меня? Уселась рядом с крестом, да еще с ногами. А ну слезь сейчас же!
- Отец-настоятель скажет - слезу, - тихо ответила девочка и отвернулась.
- Нет, девочка, ты сейчас же слезешь! Иначе за косу стащу, - раздраженно проговорил отец Стефан.
Но та даже не шелохнулась.
Тогда отец Стефан схватил ее за косу и стащил вниз.
К его удивлению девочка даже не вскрикнула. Как только он отпустил ее, она встала, посмотрела ему в глаза и тихо, но с большим чувством произнесла:
- Вы не Господу служите, а гордыне Вашей!
- Много ты понимаешь… "гордыне Вашей", - передразнил он ее, - это у тебя ее хоть отбовляй. Сидит, слова никому не скажет. Гордость у тебя только из ушей не капает. Яблоко ей даже ради Христа взять она не позволяет. Хочется ведь съесть, признайся. Просто за подачку это посчитала, поэтому брать и не стала.
- Да не хочу я его. Не хочу, - в тихом голосе девочки послышалось раздражение.
- А что хочешь? - отец Стефан понял, что, наконец, сумел вывести из состояния безразличной апатии.
И тут девочка тихо ответила то, что до глубины души поразило отца Стефана:
- Умереть хочу.
- Что? - ошарашено, спросил он, - Ты, девочка, чего это за чушь несешь? Вот возьму сейчас палку и стукну пару раз, тогда быстро расхочешь.
- Не расхочу, - качнула головой та.
- Значит, буду бить до тех пор пока не расхочешь!
- Правда? - в глазах девочки загорелся неподдельный интерес, - Не остановитесь, пока не скажу, что расхотела? Вы не лжете? Я ведь не скажу… и Вам придется меня убить.
- Во-первых, я никогда не лгу, а во-вторых, ты и двух ударов не выдержишь. Это только рассуждать об этом красиво можно: "Хочу умереть!", а на деле, когда тебе больно и чувствуешь, что смерть стучится, то мысли о смерти исчезают, и что угодно готов сделать, лишь бы избежать ее.
- У меня не исчезнут. Мне действительно незачем жить.
- Посмотрим.
- Посмотрим. Только я хочу быть уверена, что Вы действительно не остановитесь, если я не попрошу.
- Обещаю, я дождусь твоих слов.
- Тогда несите!
- Что?
- Палку.
- Как бы не пожалела ты о словах своих, девочка. Я ведь принесу…
- Несите! - настойчиво повторила она, - Только запомните, Вы пообещали не останавливаться, пока не убьете, если слов моих не дождетесь!
Что было дальше, вспоминать отцу Стефану было трудно. Это походило на кошмарный сон. Он избивал молчащую девочку все явственнее и явственнее понимая, что либо ему придется признаться ей, что он солгал, либо действительно убить ее. Из этого кошмара его вырвал окрик отца-настоятеля, возвращающегося со службы. Отец-настоятель склонился над девочкой, пытаясь привести ее в чувство, и тут она открыла глаза и тихо прошептала: "он все-таки солгал мне… он хотел лишь избить и унизить".
После этих слов отцу Стефану захотелось самому сунуть голову в петлю. Отец-настоятель ничего не сказал ему тогда, лишь молча унес девочку к себе в келью, оставив его наедине с его совестью. Все остальное время сплелось для отца Стефана в непрестанную покаянную молитву и горячие мольбы к Господу помочь девочке.
Больше двух недель девочка не выходила, а когда, наконец, вышла и молча забралась на парапет, отец Стефан на коленях пополз к ней
- Прости… солгал я тебе, девочка… и грешен перед тобой… Христа ради прости, дитятко! - он заплакал, уткнувшись в землю возле нее.
Девочка долго молчала, а потом тихо проговорила, - Простила… только уйдите и не подходите ко мне больше.
- Благодарю тебя, дитятко. Спаси тебя Господь. Не подойду к тебе больше, коли не хочешь, только знай, ежели понадобиться тебе что, только скажи, я все, что в моих силах с радостью для тебя сделаю…
Девочка ничего не ответила, устремив взгляд вдаль.
С тех пор девочка вновь ежедневно, если не было дождя, сидела на привычном месте, по-прежнему не разговаривая ни с кем, кроме отца-настоятеля. Однако теперь ее звать обедать или ужинать приходил не он, а кто-то из монахинь. Не отвечая ничего им на приглашение, она слезала с парапета и шла за ними в трапезную, а потом возвращалась и вновь молча залезала на парапет.
А однажды девочка вернулась с обеда раньше, и когда в следующий раз за ней пришла мать Калерия, позвать на обед, посмотрела на нее и демонстративно отвернулась.
- Вот ведь что за девчонка, - мать Калерия подошла к отцу Стефану и укоризненно покачала головой, - рта ни с кем не раскроет. Вчера говорю ей: еды не получишь, коли благодарственную молитву не прочтешь, так она встала и ушла… и утром не пришла. И сейчас, посмотри на нее, даже не встает… Ну ничего… не хочет, больше и звать не стану… поголодает пару дней, как шелковая будет.
- Ты бы о том, матушка, отцу-настоятелю рассказала… - тихо посоветовал ей отец Стефан.
- Захочет есть, сама ему расскажет. А он, наконец, надеюсь, ей объяснит, что садится за трапезу без молитвы, грех. Ну сколько можно, такое терпеть? Ни в храм девочка не ходит, ни молиться не желает. Глазищами лишь хлопает и молчит. Это она может, в замке своем хозяйкой была, а здесь она в монастыре, и устав хоть в какой-то степени, но соблюдать обязана.
- А если не расскажет и с извинениями не придет? Будешь смотреть, как девчонка с голоду помирает?
- Да не сумасшедшая же она? А коли гордыня у нее такая, что скорее умрет, чем перекрестится, да молитву прочтет, то может и к лучшему то. На все воля Божья, - мать Калерия раздраженно пожала плечами и ушла.
Несколько дней отец Стефан напряженно наблюдал за девочкой. Она похудела, осунулась и днем со своего места никуда не уходила.
На пятый день отец Стефан не выдержал, попросив подежурить у ворот отца Прокофия, он пошел к отцу настоятелю.
- Отче, позволите? - постучался он в его келью.
- Входи отец Стефан. Что пришел?
- Из-за девочки я…
- Простила же она вроде тебя, насколько я знаю…
- Да, простила. Слава Богу. Пожалела меня грешного, простила. Хоть и недостоин я того, но простила.
- Так что?
- Даже как и сказать-то не знаю… Отче, Вы не знаете: где кушает она?
- У сестер-монахинь в трапезной кушает. Я попросил мать Калерию, чтоб девочка с ними ела. А что случилось?
- Не ест она с ними… Мать Калерия ей сказала, что без молитвы за стол не пустит, и девочка больше не ходит к ним.
- Да… - отец-настоятель тяжело вздохнул, - И какой день уж так?
- Пятый, если не больше…
- Хорошо, что сказал… Я думал, что девочке в женском обществе все-таки лучше будет, что пожалеют ее сестры, приголубят и отогреется она у них душой, да видно ошибся. Сурова мать Калерия, сломает девочку, и сама того не заметит… А ведь из девочки очень светлая душой христианка получиться может, если только суметь отогреть душу ее… А она на силу… Ведь разобьет и все… Поговорю я… с обеими поговорю… - он поднялся, - Пойдем.
Отец-настоятель подошел к девочке и ласково обнял за плечи:
- Вот что, радость моя. Нехорошо это как-то, что ты без дела целыми днями сидишь. Мне келейница нужна. Может, согласишься помогать мне?
- У Вас же есть келейница… - тихо проговорила девочка.
- Это ты про сестру Серафиму, что убирается у меня? Так она и дальше убираться будет, мне другая помощь нужна. Ведь ты не откажешь мне помочь иногда светильник, например, зажечь и последить, чтоб он горел в мое отсутствие или почитать мне что-то или еще что-нибудь в этом роде? У меня библиотека большая, там тоже разобраться бы надо… Ты ведь читать и писать умеешь?
- Умею.
- Вот видишь. А сестра Серафима - нет. Какая же из нее помощница мне в этом? Так как? Поможешь?
- Хорошо… Мне сейчас идти? - тихо спросила девочка.
- Нет, сейчас мы пойдем, пообедаем с тобой. Ты ведь не обедала еще?
- Нет, - девочка отрицательно качнула головой.
- Вот и я тоже припозднился что-то с обедом. Поэтому сейчас пойдем, поедим, а потом ты мне поможешь.
- Мне нельзя есть, - девочка отрицательно качнула головой, - Вы поешьте, а я Вам потом помогу.
- Это почему же тебе нельзя есть?
- Тот, кто в монастыре не читает молитв перед едой, не заслуживает еды, - склонив голову набок, девочка видимо повторила сказанную ей фразу матери Калерии.
- Может, и не заслуживает, конечно, спорить не буду… Но так как я - настоятель этого монастыря, то могу сразу за всех чад, вверенных мне, и просить и благодарить Господа, поэтому я и за тебя, и за себя молитву благодарственную прочту, и получится, что мы оба с тобой еду заслужили. Ведь ты не откажешься послушать мою молитву, а потом со мной поесть?
- Так действительно можно?
- А почему нет? Ты же когда со мной раньше ела, мы всегда так поступали. Молитву читал лишь я, сразу за всех.
- Тогда, я пойду поем с Вами.
- Вот и умница, - отец-настоятель ласково взял ее за плечо и увел с собой.
Увидев это, отец Стефан облегченно вздохнул.
С тех пор девочка во двор выходила редко. А когда теперь показывалась, то обязательно с книжкой в руках. Она забиралась на свой любимый парапет и читала. На губах ее все чаще и чаще стала появляться улыбка, и она постепенно сначала кивком головы, а потом и словами начала здороваться с монахами и монахинями монастыря.
- Здравствуй, малышка. Никак опять читаешь? - спрашивал ее кто-нибудь из монахов с улыбкой.
- Здравствуйте, - кивала в ответ девочка, поднимая голову от книги, - Отец-настоятель посоветовал, такая книжка увлекательная. Я все его задания выполнила, и он меня погулять отправил и книжку взять разрешил.
Не разговаривала она теперь лишь с отцом Стефаном, а он, помня ее слова, не смел к ней даже подходить.
Но однажды девочка сама подошла к нему и, напряженно глядя в сторону, тихо проговорила, - Отец-настоятель сказал, что Вы можете открыть проход на стену.
- Могу. Тебе открыть его?
- Да, - еле слышно проговорила она.
Отец Стефан прошел вдоль стены и, нажав на неприметный выступ в стене, открыл небольшую дверку, - Иди.
Девочка, вошла в дверку, быстро взбежала по крутой лесенке на высокую монастырскую стену, постояла там немного, глядя через бойницы на открывающуюся панораму, а потом вдруг ловко вскарабкалась на самый край стены над бойницами, и замерла там.
Отец Стефан, наблюдавший за ней снизу, в ужасе опустился на колени, еле слышно шепча: - Нет, деточка… нет… ты ведь не бросаться вниз собралась… ну не пугай так меня… спускайся, девочка моя хорошая… Хотя если постоять хочешь, постой, постой, милая, только не падай… Господи, сохрани ее! Помоги ей, Господи!
Ветер теребил платье девочки, а она стояла, запрокинув голову и вскинув вверх руки, словно ловя закатные лучи солнца. Постояв так, до тех пор пока солнце совсем не скрылось за ближайшей горой, она легко спустилась с края стены и скрылась в проходе, ведущем вниз.
- Благодарю тебя, Господи, - облегченно прошептал отец Стефан и поднялся с колен.
В это время девочка вышла из дверки и, взглянув на него, тихо проговорила, - Благодарю.
- Спаси тебя Господь. Я рад, что ты довольна. Захочешь еще туда подняться, приходи.
Девочка еле заметно кивнула и ушла.
С этих пор она полюбила приходить на стену. Чаще всего она приходила на рассвете или на закате, однако по-прежнему с отцом Стефаном старалась не говорить. Она подходила к дверке и молча ждала.
- Подняться хочешь? - обычно спрашивал он ее.
Она еле заметно кивала, и он открывал ей дверку.
Пока она любовалась видом со стены, он ждал ее внизу.
- Благодарю, - тихо говорила она, выходя, и сразу уходила.
Отцу Стефану очень хотелось что-то сделать для нее еще, но он не знал что. И тут как-то пришедшая паломница угостила его яблоком. Яблоко было большое, ароматное и румяное. Отец Стефан сразу решил отдать его девочке, только боялся, что она у него его не возьмет. Он подумал немного, потом поднялся сам на стену и оставил яблоко на краю одной из бойниц так, чтобы не увидеть его, девочка не могла.
Вечером девочка по своему обыкновению пришла смотреть на закат. Отец Стефан открыл ей дверку и замер в ожидании внизу, надеясь, что девочка увидит яблоко и, задержавшись чуть дольше обычного, съест его там. Но девочка задерживаться не стала, и как сумел заметить отец Стефан, пока стояла на стене яблоко не ела. Он удрученно вздохнул, поняв, что даже опосредованно девочка принимать его подарок не стала. Однако девочка спустилась с яблоком в руках.
- Я там его нашла, - тихо проговорила она и протянула яблоко отцу Стефану, - Ваше?
- Мое, - кивнул он, - но я его для тебя оставил. Возьми его, пожалуйста.
- Вы думали, я могу украсть?
- Почему украсть? Что ты? Господь с тобой! - отец Стефан испуганно взмахнул руками, - Ты ведь поняла, что для тебя оно лежит… не бывает там никто кроме тебя… Я боялся не возьмешь ты, если я тебе сам предложу, а так: ты нашла.
- Если нашла, значит, кто-то потерял… и находку надо вернуть, - девочка раздраженно хмыкнула и добавила, - Хотели угостить, так и скажите, а подбрасывать мне не надо ничего.
- Извини, если опять тебя обидел… Возьми его, ради Христа, скушай на здоровье. Тебе это необходимо, ты растешь, девочка. А у нас тут изысков нет никаких.
- Меня Алиной зовут, - тихо проговорила она, - не надо меня девочкой называть. Так всегда он обо мне говорил… не надо.
- Хорошо, Алина. Я, как хочешь, так и буду тебя называть, - кивнул отец Стефан и осторожно спросил, - а "он", это кто?
Алина сразу помрачнела и едва слышно произнесла, - Герцог Тодд, - потом немного помолчала и добавила, - И, пожалуйста, не спрашивайте меня больше о нем.
- Конечно, Алина. Ничего я о нем тебя не буду спрашивать… Ты самое главное яблочко только скушай, прошу тебя.
- Хорошо, скушаю, - она кивнула и с хрустом укусила яблоко.
Отец Стефан с удовольствием наблюдал за ней.
Доев яблоко, она улыбнулась ему, - Благодарю. Очень вкусно.
- На здоровье, Алина. Только это я тебя должен благодарить. Ты даже не представляешь, как ты меня порадовала…
- Тем, что съела яблоко? - ее большие синие глаза удивленно распахнулись.
- И тем, что яблоко съела, и тем, что улыбаешься. Это так приятно: видеть твою улыбку.
- Мне отец-настоятель тоже всегда так говорит, - Алина вновь улыбнулась, - Вы, кстати, не сказали, как Вас зовут.
- Отцом Стефаном, монахи величают, но ты можешь звать, как хочешь. Хоть сторожем, хоть ключником, хоть привратником, хоть дедушкой. Я на все откликаюсь. Меня паломники, как только не называют, так что я привык.
- Мне нравится: отец Стефан, - словно пробуя имя на вкус, проговорила Алина и повторила, - отец Стефан. Я так тоже буду Вас звать, у Вас очень красивое имя. Я пойду, ладно?
- Конечно, иди. Храни тебя Господь.
Алина еще раз улыбнулась и убежала.
Как только она ушла к отцу Стефану подошла сестра Серафима:
- Никак совсем простила тебя девочка наша, батюшка? - улыбнулась она.
- Простила… ангельское у нее сердечко видать, - улыбнулся отец Стефан, - только девочкой ее не кличь. Не по душе ей это.
- Неужто? - удивилась сестра Серафима, - а я, грешная, ее часто так называю… Благодарствую, что сказал… Интересно только почему, слово-то неплохое и необидное вроде…
- Герцог ее так какой-то называл… Я, правда, не понял, какой, но посмурнела она, как только его вспомнила, словно туча грозовая… и просила не спрашивать ничего о нем. Бог с ним, с герцогом, видно, не по душе он просто ей.
- Никак об отце, говорила, - сестра Серафима испуганно прижала руки ко рту, - ни за что не буду ее теперь так называть, голубушку мою… Ведь коли так ее этот ирод называл, прости Господи душу мою грешную, но другого слова и подобрать не могу, то ясно, что ей больно это слышать.
- С чего ты так об отце-то ее? - удивленно спросил отец Стефан.
- Да что тебе говорить, - сестра Серафима махнула рукой, - ты ж не видел ее, как только привезли ее сюда.
- Почему не видел? Видел. Ее слуга какой-то на руках в монастырь принес, всю в мехах укутанную. Я так понял, болела она тогда.
- Как же болела… - сестра Серафима сердито поджала губы, - Хоть и не велел мне отец-настоятель языком трепать, а скажу… Места живого на ней не было, все ребра переломаны, ей дышать и то больно было… Как отцу-настоятелю выходить ее удалось до сих пор диву даюсь… ведь она ко всему прочему-то и сама жить не хотела. Я ее даже поесть, и то заставить не могла. Лишь отцу-настоятелю удавалось… И только-только он ее на ноги-то поставил, тут ты ее, батюшка, наказать решил…
- Ой, Серафима и не поминай, - отец Стефан тяжело вздохнул, на глазах его выступили слезы, - в жизни не прощу себе того… хуже ирода любого поступил… право, хуже. Ох, грехи мои тяжкие…
- Ладно, не кори уж себя так… Сделанного все равно не воротишь. Хотя я ведь если честно, грешна перед тобой… Осуждала тебя, ой осуждала… хоть и видела как ты сам каешься, а все равно серчала на тебя. Девочка ведь и букашки не обидит, молчала вот только… но и худого в том не было… Чем прогневать тебя так могла до сих пор ума не приложу… Да даже если и виновата перед тобой была, сказал бы отцу-настоятелю, он бы нашел, как наказать ее, избивать-то так зачем? К тому же палкой… Бес на тебя какой напал что ль? Ведь сколько тебя знаю, батюшка, ты и сам мухи никогда не обидел…