– У меня шрамы на голове, – возразил Игорь.
– Обожаю! Так сексуально.
Она взяла его под руку, и ему не было неприятно это прикосновение.
– Ты знаешь «Эльфийскую рукопись?». Я буду звать тебя Дезмонд.
– Вообще-то я Игорь.
– Нет, Игорь – это не имя для полуэльфа, – решительно возразила Фиона и, приглашая его, открыла дверь машины.
Человек без свойств
Проснись, любовь! Твое ли острие
Тупей, чем жало голода и жажды?
Уильям ШекспирМарьяна предполагала, что на обед, который устраивали шведские партнеры, будут приглашены только самые приближенные, но уже в ресторане выяснилось, что ожидается больше двадцати человек и подготовлены два стола – первый для руководства и делегации, второй для сотрудников. Рассадкой занималась новая секретарша Салова, которая намеренно отправила Марьяну на самый дальний край, к женщинам из бухгалтерии и планового отдела. Салов и два его заместителя явились с женами, и это давало лишний повод для досады.
Беспрерывно сожалея, что потратила полтора часа на прическу и надела драгоценности, абсолютно неуместные в ее положении рядового экономиста, Марьяна промучилась весь вечер. Кое-как поддерживая разговор с соседками, принужденная вникать в скучнейшие подробности чужой семейной жизни, детских болезней и кулинарных хитростей, она все же заставила себя досидеть до конца ужина. Уже на улице, при разъезде гостей, Салов в очередной раз нарушил обещание, представив ее шведам не как главного куратора проекта, а как рядовую сотрудницу. Завтра он скажет, что просто запутался в служебной субординации, но эта путаница постепенно становилась системой: проекты, которые она разрабатывала с нуля и доводила до подписания, в последний момент переходили под личный контроль самого Евгения Марковича или кого-то из его замов. В искусстве таскать каштаны из огня чужими руками Салов достигал все новых впечатляющих побед.
Проглотив обиду, Марьяна почти грубо отделалась от соседок по застолью, но еще долго не могла избавиться от мыслей об этих женщинах. Полноватые, некрасивые, в дурно сидящих платьях, с плохо прокрашенными волосами и безвкусным макияжем, они уступали ей во всем, но побеждали в главном. Сейчас каждая из них возвращалась туда, где ее ждали любящие близкие – родители, дети, мужья. И только она, Марьяна, должна была провести остаток трудного вечера в пустой квартире, в одиночестве и с невеселыми мыслями. Ее не встречала на пороге даже кошка, потому что с таким рабочим графиком невозможно как следует заботиться о животном и, значит, непорядочно заводить.
Скинув туфли, не зажигая света в комнате, она без сил опустилась в кресло и почувствовала, что больше не может удерживать подступающий к горлу ком рыданий. Ее руки и спина обмякли, как у тряпичной куклы, она уронила лицо на холодный кожаный подлокотник и расплакалась, вздрагивая плечами, словно выталкивая из груди накопившуюся обиду. Рассудком она осознавала, что должна выпить успокоительного и лечь в постель, но плакать вдруг стало мучительно сладко, и во рту почему-то был вкус горького шоколада, и причина для слез вдруг сформировалась со всей очевидностью – она рыдала от нерастраченной любви к тому, кто все еще оставался ее мужем.
Намерение, которое подспудно зрело в ее душе, в эту минуту казалось единственным выходом из жизненного тупика. Ей нужно было примириться с Георгием, вернуться в Петербург и попробовать начать все сначала. Поэтому спустя несколько дней, когда Измайлов приехал в Москву, она уже была готова к встрече с ним и к решительному разговору.
Они договорились поужинать в ресторане на Большой Никитской, неподалеку от ее дома. Марьяна пришла первой, но не стала возвращаться, чтобы ждать в машине за углом, как поступила бы раньше. Ей хотелось быть искренней с собой и с ним, даже в мелочах. Накануне она выслушала воодушевляющий совет астролога: «Если вы хотите получить то, чего не имели раньше, придется заняться тем, чего вы никогда еще не делали». Проходя мимо зеркала, она убедилась, что выглядит достаточно хорошо, чтобы чувствовать себя уверенно. Но когда Георгий вошел в зал, все заготовленные фразы вылетели из головы.
Он казался выше и стройнее, чем она помнила, прямо держал спину и выглядел усталым, но странно помолодевшим. Окинув быстрым взглядом ресторанный зал, он направился к ее столику. Не решаясь на большее, Марьяна подала руку, и он пожал ее своей теплой сухой ладонью, а затем быстрым движением обнял ее за плечи, привлек к себе и поцеловал.
– Ты уже что-то заказала? – спросил, усаживаясь напротив. – Я, честно сказать, голодный. Утром только выпил отвратительного кофе… Что посоветуешь?
– Я здесь тоже в первый раз, но мне рекомендовали это место, – пробормотала она, пытаясь скрыть смущение. – Сказали, неплохая кухня. По крайней мере, рыбные блюда.
– Выпьем вина?
– Я за рулем.
– Тогда и я не буду… Ну, как ты здесь живешь? Рад тебя видеть. Хорошо выглядишь.
Георгий прямо разглядывал ее лицо, грудь, руки, и это снова заставило ее покраснеть.
– Живу по-разному, долго рассказывать…
– Мы разве куда-то спешим?
– Нет, но… Давай посмотрим, что здесь предлагают.
Марьяна торопливо развернула меню и, вглядываясь в мелкие строчки, заметила, как сумеречно стало в зале. Дождь, еще вчера обещанный метеослужбами, вовсю шумел за окнами, успев уже на треть затопить проезжую часть. Машины неслись в потоках воды, как морские кони из сказки.
– Смотри-ка, дождь! – воскликнула она и тут же спохватилась, что Измайлов истолкует ее слова слишком лестным для себя образом. Почему-то больше всего она боялась снова увидеть самоуверенную усмешку на его лице. Но он только мельком взглянул в окно и тоже раскрыл ресторанную карту.
После недолгого обсуждения сделали заказ – суп из морепродуктов, овощной салат, стейк. Георгий все же заказал вина.
Почему-то при его появлении Марьяна уверилась, что он сразу заговорит о Сирожах и управлении оставшейся собственностью, детали которого они обсуждали с Эрнестом Карпцовым. Но вместо этого он спросил:
– Ты уже знаешь, что Максим собрался жениться?
– Знаю и не одобряю его выбор. Понятно, что девушка – избалованная пустышка, но не это самое страшное. Мне рассказывали очень неприглядные истории про эту семью. Через наш отдел проходили отчеты по ревизиям двух бюджетных проектов… Там огромные средства уведены. И ответили за это подставные люди. Кстати, я только недавно узнала, какие впечатляющие доходы у партий с представительством в Госдуме. Норма прибыли выше, чем заниматься торговлей оружием…
Георгий пожал плечами.
– Жизнь – не торт. Ты, кажется, тоже зарабатываешь на управлении госимуществом.
Марьяна смешалась.
– Зарабатываю, да, но не краду в открытую…
– Просто у тебя нет тех возможностей.
Ей хотелось возразить, но затевать необязательные споры значило уходить от главной темы.
– В любом случае, если Максим что-то решил, наше мнение ничего не изменит. Он уже давно не прислушивается к советам.
– Тут ты права.
Все прежние достоинства остались с ним – уверенность, достоинство, обаяние интеллекта. Но линии скул приобрели хищную резкость, а взгляд стал холодным, отстраняющим. Ощущая воздействие этого магнетического холода, Марьяна чувствовала, как сильно взволнована его присутствием и как много могла бы ему сказать, если б решилась на откровенность.
Когда принесли суп, она была почти готова начать разговор о своих новых взглядах на определенные вещи, в том числе на семейные отношения, но вместо этого зачем-то упомянула о встрече с Сергеем Сергеевичем. Судя по всему, дела семейства Сирожей шли неважно. Антон впутался в аферу с банковским кредитом, при обыске у него в квартире нашли кокаин. Имущественный спор по торговому центру и другим объектам так и не был завершен и связывал руки всем участникам. Георгий слушал внимательно, уточнял подробности, но не спешил открывать свой план мести. У нее даже сложилось впечатление, что он не намерен что-либо предпринимать для наказания Сирожей, предоставляя эту миссию судьбе.
Она заранее решила не спрашивать его ни о тюремном заключении, ни о разводе, и он, кажется, был этому рад. В его манере молчать она узнавала прежнего Георгия, доброжелательного и замкнутого, каким тот был в ранней молодости и вплоть до смерти сестры, в то время, когда сближение с ним казалось ей столь же невероятным, как встреча с летающей тарелкой.
Марьяна не заметила, как начала делиться мыслями, которые следовало бы держать при себе. Невеселые наблюдения, которые она сделала на службе у Салова, вблизи наблюдая крысиную грызню за доступ к потокам «обнала и транзита», копились в ее душе слишком долго и теперь сами собой выплескивались наружу. Она уже не могла сдерживать возмущения преступной смычкой высокопоставленных чиновников, откровенно криминальных структур и силовиков, которые тоже получали с дела свой навар. Когда она наконец замолчала, поняв, что заходит в своих откровениях слишком далеко, Георгий сказал только:
Марьяна не заметила, как начала делиться мыслями, которые следовало бы держать при себе. Невеселые наблюдения, которые она сделала на службе у Салова, вблизи наблюдая крысиную грызню за доступ к потокам «обнала и транзита», копились в ее душе слишком долго и теперь сами собой выплескивались наружу. Она уже не могла сдерживать возмущения преступной смычкой высокопоставленных чиновников, откровенно криминальных структур и силовиков, которые тоже получали с дела свой навар. Когда она наконец замолчала, поняв, что заходит в своих откровениях слишком далеко, Георгий сказал только:
– Завтра я лечу в Сочи. По приглашению наших потенциальных будущих родственников.
– Что им нужно от тебя?
Пару секунд он разглядывал стейк на свой тарелке, красиво аранжированный зеленью и овощами, затем взялся за вилку и нож.
– Расскажу анекдот из древнеримской истории. Один персидский царь разбил римлян, взял в плен их полководца и завел привычку садиться на коня с его спины. Использовал его как табурет. А потом содрал с него кожу и велел сделать барабан. Или зурну, уже не помню, что там было в ходу у его придворных музыкантов.
Марьяне не понравилась шутка. Еще меньше – его взгляд.
– Ты знаешь, я не люблю иносказаний… Я понимаю, ты хотел со мной встретиться, чтобы обсудить наше будущее и все, что произошло. Может быть, тебе кажется, что я ухожу от разговора. Но это неправда. За эти два года я достаточно много осознала и поняла, что на мне тоже лежит часть ответственности, что ты оказался под следствием… Поверь, я до сих пор виню себя, что не вмешалась, когда могла что-то изменить, и тем самым косвенно стала причиной… Хотя я не осознавала последствий… Я не думала, что все будет так, поверь. Я никому не хотела зла.
Он прервал ее:
– Оставим прошлое в покое. Я не собираюсь тебя ни в чем винить и не хотел бы к этому возвращаться.
– Тогда давай разберемся, что нам делать сейчас. Я много думала… Особенно один случай. Помнишь, когда ты опоздал на поезд. Ты приехал в Озерное… Мы оба были на грани. И ты хотел, чтобы я постаралась понять… то, что с тобой происходит. – Георгий поморщился, но она жестом показала, что хочет договорить. – Потом, когда уже все покатилось в пропасть, я часто вспоминала тот момент. Это была как поворотная точка. Я думала, что, если бы я тогда постаралась услышать тебя… просто преодолеть свою злость… тогда, может быть, все пошло бы иначе.
«Может быть, вся причина в сексе, – хотела еще добавить она, вспомнив совет одной из женщин с форума. – Если бы ты говорил о своих желаниях, а я бы стала свободнее, ты не искал бы кого-то на стороне…»
– Но все пошло именно так, – сказал он, глядя в окно, по которому струились серые капли. – Впрочем, сейчас это уже не имеет значения.
– Для меня имеет. Я много думала, Георгий, и поняла, в чем моя главная ошибка. Я все примеряю на себя… Но женщины отличаются от мужчин. На нас больше влияет воспитание и социальные роли, а на вас – биологические особенности… Видимо, мужчины просто по-другому воспринимают все, связанное с телом, и это просто научный факт. Вы действуете под влиянием своей физиологии, а мы требуем, чтобы вы контролировали себя, нам кажется, что вы просто не хотите сделать усилие, потому что женщинам гораздо проще регулировать свои физические желания, мы это делаем почти легко… Но если это чисто животное влечение, которому нельзя сопротивляться, как голод или болезнь, я, наверное, смогу понять… Я хочу разобраться, изучить природу этих отношений.
Георгий молчал, и она замолчала. На нее словно надвигалась стена его отстраняющего взгляда; она испугалась, что сейчас он поднимется и уйдет. Но в следующую секунду лицо его смягчилось, сделалось усталым, снисходительным.
– К чему этот разговор?
– Если тебе неприятно, я не буду продолжать, – проговорила она, справляясь с дрожью в голосе.
– Думаю, пробуду в Сочи два-три дня, не больше недели, – сообщил он прежним ровным тоном. – Затем вернусь в Петербург. Ты не планируешь приехать?
– Да, я хочу, – кивнула Марьяна и, помолчав, сказала: – Сирож предложил мне подписать мировое соглашение по тому спору с дополнительной эмиссией… Я отказалась. Считаю, что эти люди поступили непорядочно и беспринципно. Они не просто воспользовались ситуацией, нет, они заранее спланировали тебя утопить с моей помощью. Ты был прав, когда не верил в их честность. Если бы я могла вернуть время назад, я бы действовала против них сообща с тобой.
Он оторвался от разглядывания пустой рюмки, которую двигал по скатерти, и взглянул на нее тем новым взглядом, который одновременно подавлял и обнадеживал.
– А сейчас?
– И сейчас, – решительно ответила она. – Если тебе нужна моя помощь, я готова на все.
Через минуту он подозвал официантку, чтобы попросить счет.
Еще за несколько дней до их встречи Марьяна представляла, как пройдет этот разговор, и даже про себя разыгрывала его в лицах. Но действительность сильно расходилась с ее фантазиями, даже в том, что еще час назад она намеревалась непременно оплатить свою часть счета, а сейчас не решилась даже заикнуться об этом.
– Ты остановился в гостинице? – спросила она и тут же осеклась. – Извини, я не собираюсь вмешиваться в твои личные дела…
– Почему бы тебе и не спросить про мои личные дела? Жена имеет на это право. Мы ведь, кажется, оба не хотим развода.
Марьяна замерла, ощущая напряжение всех мышц спины и шеи, как будто тело готовилось принять непосильный груз. У нее хватило духу только кивнуть:
– Да, конечно.
– Собственно, я даже не буду против, если ты пригласишь меня на чашку кофе, – проговорил он и улыбнулся едва ли не в первый раз за этот вечер.
– С удовольствием, – кивнула Марьяна, холодея от волнения. – Я сама хотела предложить.
Не дав ей опомниться, он поднялся из-за стола.
– Дождь, кажется, кончился. Идем.
Тихие дни в Клиши
– Клянусь, я люблю вас обоих!
– Есть ли у тебя деньги? – спросил один.
Я сказал:
– И щедрая рука.
– Это именно то, что нам нужно!
Абу НувасВ Париже цвели каштаны. Фиона слушала в наушниках африканскую музыку и на ходу пританцовывала под звуки тамтамов, которые то отбивали сердечный ритм, то гулко сыпали песчаные лавины.
В первый же вечер, когда они бросили машину на набережной канала Сен-Мартен и отправились по бульварам в сторону Сены, она успела познакомиться с веселой компанией соотечественников, путешествующих по Европе автостопом, назначить свидание темнокожему официанту и двум бледным ирландским студентам, которых, впрочем, позже забраковала как бесперспективных. Она поспорила с Игорем, что найдет для них бесплатный ночлег, и выиграла спор. Кемаль, довольно симпатичный араб лет тридцати, фотохудожник и дизайнер, угостил их мороженым в открытом кафе, расспросил о России, рассказал о своем одиночестве и пригласил продолжить вечер у него. Так они оказались в квартале Берси, в просторном лофте, обустроенном на пятом этаже здания бывшего канатного завода. Из больших, во всю стену, окон квартиры открывался вид на автостраду, а на балконе, выходящем во двор, можно было курить кальян, развалившись в плетеных креслах, и рассматривать искусственные пальмы и гипсовые статуи перед входом в магазин садового инвентаря.
Они помогли хозяину квартиры приготовить ужин – овощи, сыр, баранина. Выпили вина и выкурили на троих папиросу с анашой. Потом Кемаль фотографировал их, вместе и порознь, на профессиональную камеру, меняя объективы. Фионе нравилось позировать, она танцевала и раздевалась под заунывные арабские напевы. Смотреть на ее худые плечи и обнаженные маленькие груди было немного стыдно, но Игорю хотелось, чтобы она продолжала. Он чувствовал к ней влечение, которое редко испытывал к девушкам. Вероятно, потому что она и в самом деле была безумной феей, залетевшей на эту планету вместе с космической пылью.
Ночь Фиона провела с Кемалем, Игорь спал на диване в гостиной. Она довольно бегло говорила по-французски, Игорь же не понимал ни слова. Только наутро он узнал, что Кемаль считает их братом и сестрой. Фиона утверждала, что теперь они могут жить в лофте сколько захотят, что Кемаль в восторге от их компании, но Игорь видел, что девушка принимает желаемое за действительное. И все же он воспользовался ситуацией, продолжая плыть по течению судьбы.
Днем, пока Кемаль занимался своими делами, они с Фионой гуляли по городу, осматривали музеи, до которых она была большая охотница, хотя и не задерживалась надолго ни в одном зале. Попутно она рассказывала о себе: родилась в Мурманске, переехала с родителями в Москву. Там отец бросил мать и женился на красивой и злой колдунье, которую она называла Фата-Моргана. Еще в перестройку ее дед по матери эмигрировал в Германию, и после школы Фиону отправили к нему. Уже пять лет она числилась студенткой университета в Эссене, но так и застряла на втором курсе из-за частых болезней и академических отпусков. При этом она успела выучить три языка и охотно брала на себя роль толмача. Она читала вывески, помогала Игорю объясняться с официантами и переводила то, что говорил Кемаль. Каждый день она писала длинные, полные нежности электронные письма, которые отправлялись в далекий Эквадор к ее возлюбленному Хорхе, в существование которого Игорь, впрочем, скоро перестал верить. Однако Фиона говорила о нем постоянно, словно пытаясь примирить влечения души и тела.