Я подбросил мяч высоко-высоко, и вдруг прямо вместе с ним на меня с неба упало имя: Милли Адамс! И я сразу вспомнил, где я видел эти бегающие глаза и кто угощал меня зелеными и оранжевыми леденцами. Это он их давал Милли, и в результате этих подарков… она не вернулась больше в школу. Теперь я знал, что должен сказать Дженни: чтобы она не смела приближаться к этому человеку, а если она это сделает, то что-нибудь случится. Не знаю точно что, но что-то плохое.
Я так испугался, что бросил мяч и побежал к школе. Нам запрещали туда входить, когда не было занятий. Встав на цыпочки, я заглянул в окно.
Дженни сидела за партой и делала домашнее задание, а мисс Флэгг что-то там исправляла. Я не знал, что же мне предпринять, и постучал по стеклу, чтобы привлечь внимание Дженни. Она меня заметила, так же как и мисс Флэгг, которая велела мне войти в класс.
— Ну что ж, Томас, — произнесла она ядовито, — поскольку похоже, что вы не в состоянии удалиться за пределы школы, будет лучше, если вы сядете и будете заниматься. Нет, не здесь, на другую парту, не так близко к Дженни.
Прошло несколько минут, и дело обернулось совсем плохо, когда мисс Флэгг произнесла:
— Вы можете идти, Дженни, вы оставались здесь достаточно долго. Постарайтесь завтра быть пунктуальной. — Но увидев, что я тоже собрался уходить, она воскликнула: — А вы, молодой человек, нет! Вы останетесь на своем месте!
Не в силах больше сдерживаться, я закричал:
— Нет, не позволяйте ей уходить, мисс Флэгг! Заставьте ее остаться! Не отпускайте ее! Она пойдет за леденцами и…
Мисс Флэгг рассердилась и, стуча по парте, заставила меня замолчать:
— Хватит! Не желаю больше слышать ни одного слова! Каждый раз как вы откроете рот, получите полчаса штрафного времени!
Дженни собрала уже свои книжки, и я сделал еще одну попытку.
— Дженни! — крикнул я. — Не уходи! Подожди меня во дворе!
Пораженная таким непослушанием, мисс Флэгг поднялась и, подойдя ко мне, спросила с угрозой в голосе:
— Вы хотите, чтобы я позвала директора? Я переведу вас в 6-й «Б», если снова это услышу. Я сделаю так, что вас исключат из колледжа за неповиновение! — Никогда еще я не видел ее такой рассерженной.
Но хуже всего было то, что Дженни тоже рассердилась, причем на меня.
— Предатель! Ябеда! — бросила она мне негромко и вышла, закрыв за собой дверь. Я видел в окно, как она уходит…
Я пытался как-то объяснить все мисс Флэгг, но она не желала меня слушать. Все равно я был так взволнован, что не мог сказать ничего вразумительного.
— Дженни пойдет за леденцами и больше никогда не вернется… и страницы газет, я имею в виду первые страницы, их вырвут…
Я плакал, и понять, что я бормочу, было невозможно. Мисс Флэгг писала записку моему отцу о моем дурном поведении.
— Это все так же, как с Милли Адамс, и вы будете в этом виноваты!..
Мисс, Флэгг не было в школе, когда произошла та история с Милли Адамс, тем более она не могла понять, что же я хочу ей сказать. Итогом всей этой сцены стало то, что мисс Флэгг добавила мне еще полчаса после занятий; всю неделю мне придется сидеть здесь до шести часов. Кроме того, что меня так надолго задерживали в классе, я еще должен был прийти в школу с отцом… и что-то там еще, и еще, и еще. В общем, я проиграл и понимал это; я буду заперт в классе, пока солнце не сядет и во дворе не начнет темнеть. Мисс Флэгг зажгла уже свет, но не отпустила меня ни минутой раньше шести.
Когда я наконец вышел из школы, на улицах было пустынно и темно, только на углу горела неоновая арка. Пока светило солнце, на этом самом углу стоял тент, отбрасывающий голубую тень, но к этому времени его уже убрали, и человека, настороженно озирающегося вокруг, тоже не было. У меня всегда пробегал холодок по спине, когда я проходил мимо этого места.
В тот день, вместо того чтобы идти домой, сперва я побежал к Дженни. Прежде чем войти, я заглянул в окошко — может, увижу ее в комнате. В доме горел свет, и я увидел младшую сестру Дженни и ее мать, которая стояла у окна и поэтому сразу меня заметила.
— Томми, ты Дженни видел? Уже очень поздно, а ее все нет, наверное, она зашла к Эмме. Если увидишь ее, скажи, чтобы немедленно шла домой, хорошо? Уже шесть пробило, мне не нравится, что она так долго задерживается…
Мне стало совсем худо, но я не отважился поделиться с ней своими страхами, а просто ответил:
— Хорошо, скажу. — И помчался оттуда как сумасшедший.
Эмма жила очень далеко, но я непременно должен был туда пойти, пусть даже только убедиться в том, что уже знал. Дженни там не было. Эмма вышла ко мне из дома, жуя кусок хлеба, и сказала, что Дженни вообще никогда к ней не заходит. Будь в доме Эммы телефон, мне не пришлось бы тратить столько времени на дорогу. Ничего другого не оставалось, как возвращаться к себе домой.
Признаться, я боялся туда идти, ведь шесть давно уже пробило. Отец был дома, и ужин стоял на столе. Мне показалось, что родители хоть и встретили меня с недовольными лицами, были чем-то испуганы…
О Дженни мне не удалось сказать ни словечка. Стоило мне раскрыть рот и признаться, что я был сегодня наказан, — а это была только первая часть того, что я собирался рассказать, — отец рассердился и отправил меня в мою комнату. Я попытался еще что-то сказать, но в этот момент он увидел записку мисс Флэгг — и все было кончено. Он страшно расшумелся и запер меня на ключ.
Я был единственным человеком, который хоть что-то знал о случившемся, но никто меня не слушал, никто мне не верил, и никто не хотел мне помочь. Я ничего не сумел рассказать ни мисс Флэгг, ни матери Дженни и, самое обидное, — моему отцу, который бы, я уверен, меня понял. Все, теперь уже поздно; я сел на кровать и сжал голову в руках.
Тут зазвонил телефон, а потом я услышал испуганный мамин голос:
— Нет, нет, Том! Не может быть!
— А что, ты думаешь, иначе могло быть? Шеф говорит, что на переезде нашли ее брошенные учебники. Я тебе говорил, что он примется за старое, если мы его не поймаем… помнишь, в тот, первый раз.
Я знал, что они говорили о Дженни!
Я подбежал к двери и начал стучать и кричать.
— Папа! Выпусти меня на минутку! Я могу описать тебе этого человека! Я его видел собственными глазами!
Но входная дверь захлопнулась, и я так и не успел сказать все, что знал; моя мать, наверное, ушла вслед за отцом — успокаивать миссис Мэйерс. Я продолжал стучать в дверь, хотя понимал, что в доме никого, кроме меня, нет.
В растерянности я снова присел на кровать, сжав голову руками, и задумался: как же они смогут поймать этого человека, если они его никогда в жизни не видели… Я же его хорошо рассмотрел, а они мне не дали ничего сказать! И я должен сидеть тут взаперти, я, единственный, кто знает, как все было на самом деле!
Я подумал о Дженни, и мне стало страшно, хотя я-то сейчас находился в собственном уютном доме. Я попробовал представить, что такой человек, как этот, может сделать с Дженни — наверняка что-нибудь ужасное, иначе отцу не позвонили бы после работы.
Я встал и, засунув руки в карманы, пошел посмотреть в окно. Ну и темнотища там была! Пустынную улицу едва освещал фонарь, стоявший на углу. Я снова подумал о Дженни, рядом с ней не было никого, кто бы ей помог. Машинально я начал все вытаскивать из карманов: шарики, гвоздики, спички… и кусочек мела. Я застыл, глядя на этот мелок, и вдруг меня осенило — Дженни всегда…
Я открыл створку окна и, опираясь на батарею, выбрался на подоконник. Мы жили на третьем этаже муниципального дома. Наверное, взрослому спуститься отсюда было бы куда труднее, чем такому худенькому мальчишке, как я; хватаясь за ветки ползущего по стене кустарника, я быстро соскользнул на землю.
Очутившись на улице, я побежал — ведь мама могла вернуться в любую минуту. Встретиться с отцом я не боялся, потому что, когда его вызывали среди ночи, он обычно пропадал на несколько дней. Как только я удалился от дороги, ведущей к дому Дженни, то перестал волноваться, что встречу кого-нибудь из знакомых.
Я проделал путь, каким каждое утро ходил в школу, хотя, конечно, ночью я здесь ни разу не бывал. До здания школы я не дошел, остановился за два квартала до него, там, где стоял тент. В этот час все выглядело по-другому, дома казались черными, и нигде ни одного мальчишки не было видно… один я.
Я задумался и сказал себе: «Дженни позавчера купила коробочку мелков, это точно — я сам видел у нее целый новый мелок, когда мы выходили из школы». Но это еще ничего не значило, ведь она их очень быстро тратила. И вдруг сегодня у нее ни одного не осталось?
Я завернул за угол, внимательно рассматривая стены, нигде не виднелось никаких следов мелка, здесь вообще в основном были витрины и двери, не слишком подходящее место, чтобы чертить на них мелом. Я прошел по всему кварталу, не найдя ни одной отметины, и в конце концов сказал себе: «Может быть, она шла прямо посередине улицы, на расстоянии от домов, а в воздухе не порисуешь».
Я задумался и сказал себе: «Дженни позавчера купила коробочку мелков, это точно — я сам видел у нее целый новый мелок, когда мы выходили из школы». Но это еще ничего не значило, ведь она их очень быстро тратила. И вдруг сегодня у нее ни одного не осталось?
Я завернул за угол, внимательно рассматривая стены, нигде не виднелось никаких следов мелка, здесь вообще в основном были витрины и двери, не слишком подходящее место, чтобы чертить на них мелом. Я прошел по всему кварталу, не найдя ни одной отметины, и в конце концов сказал себе: «Может быть, она шла прямо посередине улицы, на расстоянии от домов, а в воздухе не порисуешь».
Дойдя до следующего угла, я уже готов был вернуться, как вдруг увидел на канализационном люке след от розового мелка. Это значило, что Дженни проходила здесь сегодня, ведь ее дом оставался в противоположной стороне!
Я обрадовался — я правильно догадался, как ее можно найти! «Я наверняка ее найду!» На минуту я даже перестал бояться. То, что я делал, походило на нашу детскую игру в «полицейских и воров». Я шагал дальше по другому кварталу, и там тоже было много витрин, но я обнаружил мусорный ящик, который забыли убрать, и на нем заметил розовую черточку.
В следующем квартале я ничего не увидел, хотя там было достаточно подходящих мест, чтобы порисовать мелками. Я решил, что Дженни там не проходила, и свернул на другой тротуар. И там, на фонарном освещенном столбе, я различил едва заметный след. Я уже не сомневался, что мне сопутствует удача.
Я миновал еще несколько кварталов и везде находил какие-нибудь отметинки мелком, как вдруг они исчезли. Я искал-искал и ничего не находил. Может, она исписала весь мелок? Или он заметил и забрал у нее мелок? Нет, Дженни ни за что не рассталась бы с таким сокровищем, и к тому же это была большая улица Аллен, всегда очень оживленная днем. Он не рискнул бы быть грубым с Дженни на глазах у прохожих.
Теперь я шел по левой стороне, слева находится сердце — вот почему я выбрал эту сторону. Здесь имелось много всего, что можно было бы разрисовать: старые обветшавшие дома, на которых здорово смотрелись всякие цветные каракули. Здесь следов мела хватало, это-то и было плохо. Все стены были изрисованы, кое где мелькали слова, которые называют «грязными». Но все это было начерчено белым мелом, значит, не рукой Дженни. И вдруг я снова увидел ее след: линию, которая прерывалась на окнах и дверях. Это был желтый мелок. Наверняка розовый у нее кончился, и она начала чертить желтым.
По этому следу идти было так легко, что я побежал по дороге. Лучше бы я этого не делал. Неожиданно я выскочил к небольшому переезду, где стояло несколько мужчин. А на углу я увидел машину с зажжеными фарами. Но что меня больше всего испугало, — это то, что среди этих мужчин был мой отец. Я отскочил назад как сумасшедший! К счастью, отец стоял спиной ко мне и меня не заметил. Я услышат, как он сказал:
— …где-то в этих местах. Чем раньше начнем проверять дома, тем лучше.
У одного из мужчин в руках был учебник, мы по таким занимаемся в колледже, там на внутренней стороне обложки должно быть написано имя. Мне показалось, что это был учебник арифметики.
Я притаился с другой стороны машины, прячась от света. Желтая линия шла не прерываясь.
Я умирал от желания подойти к отцу и сказать:
— Папа, иди вдоль этой линии — и ты найдешь Дженни.
Но это не имело смысла. Если бы он увидел меня на улице в эту пору, особенно после того, как запер на ключ, он вполне мог залепить мне оплеуху перед всеми этими людьми. Поэтому мне ничего не оставалось, как только идти дальше одному, в темноте, следя за желтой линией и моля Бога, чтобы мой отец никогда не узнал о том, что я ходил по этим местам.
Мне было непонятно, почему Дженни бросила свои книжки, она не такая дурочка, чтобы так поступить со школьным имуществом, а то, что с ней ничего не случилось, доказывал непрерывный след мелка. Единственным объяснением этим оставленным книжкам, возможно, могло быть то, что этот человек предложил Дженни, что сам понесет их, и незаметно их выкинул, зная, что они ей больше не понадобятся. Или он ей сказал, что они скоро вернутся и заберут книжки на обратном пути.
Они шли очень долго, и я решил, что Дженни так и не поняла, что он бросил ее книги. Внезапно я заметил, что дома попадаются все реже, а потом вообще начались какие-то пустоши. И здесь совсем не на чем было оставить метку мелком. Я очутился на самой окраине города, здесь уже тротуаров не было, осталась только дорога.
Никогда раньше я не заходил так далеко и испугался. На последнем доме, мимо которого я проходил, виднелась желтая линия, ее продолжение повисло где-то в воздухе, и я пошел вдоль этой воображаемой линии. Перспективы меня вовсе не радовали — дорога была плохая, каменистая, а кроме того, мне приходилось увертываться от тех редких машин, что здесь проезжали.
Где-то вдали (мне показалось, на расстоянии мили) я увидел деревянную изгородь; когда я наконец до нее добрался, то порадовался, что пришел сюда. По деревянным колышкам, высотой примерно с мой рост, тянулись желтые отметины. До этих пор Дженни оставалась верной своей привычке. Вечером это место, наверное, выглядело унылым, сейчас же здесь было просто жутко. Эта пустынная дорога, надвигающаяся с обеих сторон черная тьма полей, а выше — пастбища, шелестящие под порывами ветра. Фонари здесь попадались, но они стояли так далеко друг от друга, что темные промежутки дороги казались мне ужасно длинными. На всех столбах виднелся след желтого мелка, значит, он боялся попросить кого-нибудь их подвезти.
Я оглянулся — огни города сливались в сияние, отражавшееся в небе. Как же мне захотелось вернуться! Но я подумал, что не хотел бы оказаться на месте Дженни. И если я единственный человек, который знает, где искать бедняжку, как же я могу вернуться назад? И я пошел дальше.
Впереди меня ожидало нечто еще похуже, о чем я даже подумать боялся. Лес! Какая-то масса, чернее черного, постепенно надвигалась на меня. Это было похоже на огромную стену, которая все вырастала и вырастала, чем ближе я к ней подходил. Лес!
И вот он окружил меня и как будто сжал плотным кольцом. Я последний раз посмотрел в ту сторону, где должен был сейчас находиться мой отец, и, глубоко вздохнув, нырнул в лес. Меня вела дорога, и при свете фонарей это приключение в конце концов уже не выглядело таким ужасным; правда, я старался смотреть только вперед, не оглядываясь. Может быть, я боялся увидеть что-нибудь такое, чего видеть не хотел. Во всяком случае, мне было так страшно, что единственное, на что я был способен, — это продолжать идти вперед.
На ближайшем фонарном столбе я заметил черточку, сделанную мелом, а на следующем ничего не было… Должно быть, где-то неподалеку отсюда они свернули с дороги. И я подумал: «Неужели мне нужно будет углубиться в чащу деревьев? А вдруг там кто-нибудь прячется и прыгнет на меня сверху?» Меня обуял не просто страх, а настоящий ужас; я был уверен, что там, среди деревьев, меня наверняка поджидает смерть. Если бы хоть Эдди Райли оказался здесь со мной, но я был один-одинешенек…
Возможно, в этих сомнениях я бы так и провел всю ночь, но неожиданно решение пришло само собой. Я услышал глухой шум среди деревьев и увидел фары машины, осветившие дорогу. Не раздумывая, я отскочил в сторону, чтобы меня не сбили; мне показалась, что машина мчалась с фантастической скоростью.
Скрипнули тормоза, значит, машина остановилась где-то на дороге. Спрятавшись за деревом, я услышал женский голос:
— Я тебе говорю, это не зверь! Я точно видела лицо! Что может делать ребенок, один, ночью в таком месте? Давай посмотрим, может, ты найдешь его, Фрэнк.
Дверца машины открылась, и на дорогу вышел мужчина. Он направился прямо в мою сторону и стал звать меня:
— Иди сюда, малыш, мы тебе ничего не сделаем! Иди же!
Больше всего на свете мне хотелось подбежать к нему и умолять:
— Пожалуйста, возьмите меня с собой! — Но я должен был думать только о Дженни и ни о чем другом.
Когда мужчина подошел ко мне еще ближе, я повернулся и побежал, потому что боялся, что он меня поймает и тогда мне помешают найти Дженни. Так, неожиданно для себя, я оказался в самой чаще леса. Когда я отбежал на порядочное расстояние, то остановился, сдерживая дыхание, — услышать меня никто не мог. Машина тронулась с места, и я разглядел сквозь деревья мелькнувший сзади красный огонек.
Когда ты заходишь в лес, то изнутри он уже не кажется таким непроходимым, как снаружи. Конечно, здесь страшновато, но не так ужасно, как, например, в джунглях или еще где-нибудь в таком же роде, о чем я читал в книжках. Спустя несколько минут произошло нечто странное: верхушки деревьев стали красными, как будто загорелись. Постепенно этот алый цвет спускался и спускался вниз, а потом вдруг сменился на белый. Тогда я понял, что это свет полнолуния. С одной стороны, мое положение улучшилось — вокруг все было видно, с другой — ухудшилось, потому что я начал различать массу зловещих теней, которых раньше, в сплошной темноте, не было. Теперь же я видел слишком много…