Александр Тесленко
Каменное яйцо
1
— Генетикам давно известна неопровержимая истина, — внушительно произнес профессор, глубокомысленно наморщив высокий лоб, — что все живые существа, у которых в природе нет смертельно опасных врагов, обречены на вымирание.
Вдруг какой-то худющий лопоухий студент из первого ряда звонко воскликнул:
— А динозавры существовали на Земле сто пятьдесят миллионов лет!
— Да, и динозавры… Они давно вымерли.
— Однако, представьте только, жили сто пятьдесят миллионов лет! — не унимался студент. — Я думаю, профессор, будь у них серьезные враги, динозавры вымерли бы намного скорее.
— Дорогой коллега, это прекрасно, что у вас собственная точка зрения, собственные мысли. Это меня радует, но не мешайте, пожалуйста, читать лекцию.
С работы он возвращался усталый. Вроде бы ничего особенного и не произошло в тот день. Обычная конторская суета, телефонные звонки и бумаги-бумаги, указания шефа и уважительные поклоны подчиненных, но почемуто чувствовал такую усталость, будто отработал неделю без перерыва. Едва плелся от метро, зевал, то и дело останавливался, опираясь на каменный парапет, но превозмогая слабость, продолжал идти, чувствуя, что иначе может уснуть. С неба сеялась противная морось, серая и нудная. На площади Великого Кверкуса виднелась на фоне туч величественная фигура из камня в длинной рясе, в высокой фуражке с длинным козырьком.
Обошел монумент вокруг, недолго посидел на громадной букве «я» выложенного на земле древнего лозунга:
«Остается жить тот, кто умеет приспосабливаться».
Сладко зевнул и снова заставил себя встать. Тяжелый портфель оттягивал руку. В душе — ни единого желания, кроме неодолимого стремления — спать. Тянулись в голове вялые мысли о домашних делах, обязанностях и потребностях. Но хотелось лишь одного — поскорей доплестись до кровати и провалиться в царство блаженного забытья.
Поднялся лифтом на свой этаж, прежде чем позвонить, тронул ручку замка, и дверь открылась.
— Это ты? — донесся из кухни голос Дины.
Он пробурчал что-то невнятное, стараясь, однако, сохранить в голосе доброжелательные нотки, чтобы не рассердить жену. Ей нельзя сейчас волноваться, осталось уже недолго… Едва удержался, чтобы не отругать — опять не заперла двери, совсем не думает о собственной безопасности. В последнее время куцехвостые зашевелились, по квартирам, правда, не слышно, чтоб шастали, но кто знает, чего от них ждать можно, освоятся как следует да и начнут квартиры чистить.
— Закрывай скорее. Сквозняк!
— Да закрываю уже, — промямлил он и хвостом толкнул дверь.
Завр медленно разделся, повесил мокрую шляпу на вешалку, снял плащ. Споткнувшись о свой портфель, поставленный на пол, взял его и направился в кухню.
Дина любила, как ему казалось, чтобы он вечером после работы посидел с нею, рассказывая новости, советуясь.
Жена с серьезным видом выслушивала Завра, задумчиво кивала головой, то и дело перебивая его репликами, вроде: «Так-так, это ты правильно ему ответил, пусть знает, что у тебя свои убеждения, что ты и сам умеешь приспосабливаться не хуже других».
Ему давно надоел этот вечерний ритуал, но в то же время и привык к нему.
— Добрый вечер. Я сегодня так устал.
— Голоден?
— Нет… Но что-нибудь съел бы.
— Тебя ждет твой любимый омлет.
Завр наклонился и достал из портфеля коробочку с лекарством.
— Вот я принес для тебя… Это нужно… Говорят, это лучшее средство, чтобы скорлупа яйца была крепкой, чтобы оно не разбилось во время…
— Ой, Завр, не говори об этом… мне нельзя волноваться. Доктор сказал, что я очень впечатлительная особа. Стоит мне только представить, как повезут мое яйцо, бросят его…
— Не бросят, а положат, моя дорогая, в теплый, стерильный песок.
— Ах, оставь… Как подумаю, мне становится дурно.
— Ну, прости, прости, больше не буду. Но этот препарат ты обязательно должна принимать. Мало ли что может случиться. Никогда не угадаешь, где подстерегает беда. Нужно ко всему получше подготовиться.
— Прошу тебя, замолчи! А лекарство давай, я приму его сейчас же. Спасибо!
— Внимательно прочитай инструкцию, там все написано… Ты такая красивая сегодня…
— Правда?
Завр утомленно смотрел из-под слипающихся век на Дину. Она была раздета. В помещении тепло, а гостей они не ждали. Вообще не любили гостей. Завр смотрел на ее стройное темно-зеленое тело, красивую, но, честно говоря, глупенькую головку на длинной грациозной шее, на короткий, но удивительно сильный, будто вылепленный и ограненный рукою мастера, хвост.
— Конечно, правда, моя дорогая. Разве я тебе когда-нибудь врал?
— За такое вранье я на тебя ни за что не обижусь.
— Вот и хорошо… — Завр сладко зевнул. — Как ты себя чувствуешь?
— Уже, наверно, скоро… Доктор сегодня сказал.
— Гордись, это твое… наше первое. Принимай лекарство, мне оно нелегко досталось.
Дина манерно прищурилась, склонила голову в наигранной задумчивости.
— Ты что-то говорила про омлет.
— Да-да. Прости, — она подошла к электроплите, раздраженно достала из духовки большую сковороду, поставила на стол. — Приятного аппетита.
— Спасибо.
Она медленно вышла из кухни, остановилась перед зеркалом в коридоре, с явным удовольствием осмотрела себя, потом, пройдя в гостиную, села на диван.
«Пускай Завр в одиночестве уплетает свой омлет. Как мне надоел этот омлет. Меня тошнит от одного этого слова. Какая гадость… А мужчинам только и подавай омлет. А он же из яиц… Конечно, нельзя быть такой впечатлительной, но как он может есть такую мерзость? И не вывернет же его наизнанку? Но я тоже должна приспосабливаться и к своему идиотику, и к его блажи…»
Дина раскрыла коробочку, проглотила одну таблетку, потом начала читать инструкцию. Вдруг она заверещала:
— За-авр?! Что ты мне принес? Как это понимать?! — вскочила и неуклюже засеменила на кухню.
— Что ты принес мне? Как это понимать? — Дина швырнула коробочку с лекарствами на стол, а листок инструкции ткнула под нос.
Завр спокойно пробежал глазами строчки плотного текста, затем усмехнулся:
— Ах, прости, моя дорогая, это я перепутал. Так устал сегодня. Это я сам принимаю. Прости.
Он протянул руку к портфелю и достал точно такую же коробочку:
— Вот, держи, это уже твои.
Дина сердито достала сразу две таблетки и кинула в рот, с обиженным видом села к столу и принялась изучать инструкцию. Наконец сказала заученно:
— Спасибо… Что нового на работе? Почему ты не рассказываешь?
— Круговерть обычная… — улыбнулся иронически.
«Моему идиотику нравится сидеть со мной после работы и философствовать. Если не выболтается, то не заснет, пожалуй. Все мужчины — большие дети. Ну, давай, давай, рассказывай, я тебя слушаю».
— Неужели нет новостей?
Выдержав паузу, Завр солидно произнес:
— Сегодня мне опять звонил Кхзеркус.
Дина настороженно замерла, но муж надолго замолчал, словно дремал с открытыми глазами.
— Да разве с твоим характером быть другом святого? — сторожко заметила Дина. — Ты никогда не станешь святым, — заявила со слезами в голосе.
— Напрасно ты так, — обиженно поднялся из-за стола Завр, налил в кружку узвара из большого графина, раздраженно отхлебнул. — Хочешь, откручу тебе сейчас голову, моя дорогая, и глазом не моргну. Ты меня просто не знаешь. И посмотри на мой хвост, его кончик уже совсем коричневый. Не зря я принимаю специальные… Короче, не все тебе нужно знать…
— Можешь открутить мне голову? Ты?! — Дина смотрела на него с чувством превосходства. — А как же тогда наше первое яйцо? Не ты ли хотел маленького? — А без головы ты уже ничего не сможешь? — Ты большой шутник, Заврик. Здоровья тебе полный короб!
— Благодарю, моя дорогая… — Он допил узвар, поставил кружку на стол. — А мне, к слову сказать, очень пошла бы форма святых. Но сейчас я должен немножко отдохнуть. Разбуди меня, пожалуйста, часика через…
— Хорошо, любимый, но прежде ты вытрясешь ковер, потом сходишь в магазин, я скажу, что нужно купить, а потом можешь лечь, и я обещаю разбудить тебя… как только ты заснешь.
По небу с пронзительным воем пронеслись скоростные самолеты.
2
— А она и спрашивает: «Это вы ко мне обращаетесь или сами с собой разговариваете?» А бабуля как закричит: «Сама с собой? Обижаете! С чего бы это я сама с собой говорила?! Я вот с этим прекрасным молоденьким огурчиком беседую». Ох и комедия!
Профессор замолчал, будто окаменел на кафедре:
— Напрасно, уважаемые коллеги, некоторые из вас так привольно чувствуют себя на моих лекциях. Я даю много дополнительной информации, которой нет в ваших учебниках.
— Говорил тебе, тише надо… На экзаменах он нас погоняет. Давай попишем немного… Вон Андрей царапает, и головы не поднимает.
— Думаешь, он конспектирует? Чертиков рисует. У него отец сам профессор… — Вот стерва, лопоухий. И зачем такому умнику учиться? Вот Светка, моя землячка, ты ее видел, ладная деваха во всех отношениях, со мной поступала. На первом же сочинении и срезалась. А этот разумник…
— Не размахивай руками, давай послушаем, что там профессор городит.
Морось прекратилась, но вечерние сумерки все равно были серыми. Тусклые фонари на столбах лишь оттеняли гнетущую тьму вечера. Завр со злостью накинул ковер на заборчик из тонких труб, начал неторопливо колотить по нему выбивалкой.
— Уф-ф… Поспишь тут, если хвост не протянешь… Уф-ф… Аж тошнит, как ее от моего омлета… Уф-ф… Скорее бы уж она свое яйцо… Уф-ф… Ты никогда, говорит, не будешь святым…
Завр оглянулся на кончик своего хвоста, но вокруг все, как и он сам, было серым.
— Уф-ф… А их форма мне к лицу… Уф-ф… Еще отец мне об этом говорил… Уф-ф… И форма головы у меня, как у святых…
— Привет, Завр! Ты это сам с собой разговариваешь?
Обернувшись, Завр увидел Эрга, сослуживца, с которым и жил по соседству.
— Это ты, Эрг? Привет.
— Семейный фронт не забудет своих героев, — язвительно осклабился Эрг. — Пыли не место в наших легких. Кто хочет получше приспособиться в жизни, прежде всего должен приспособиться к своей жене. Правильно поступаешь, Завр, только рановато — если бы среди ночи выбивал, все соседи по достоинству оценили бы твой труд…
— Помолчал бы…
— Молчание — это тишина, а тишина признак отсутствия движения, там же, где нет движения, как говорит наш Великий Кверкус, исчезает желание и необходимость приспосабливаться, а это уже потенциальная смерть. Не так ли, Завр?
Глаза Эрга в лучах фонаря светились розовым цветом.
— Философ… — вяло усмехнулся Завр. — Все равно от смерти никуда не денешься.
— Давай, Завр, я помогу тебе вытрясти этот красивый и дорогой ковер. Разомнусь малость. В толк не возьму — ты его бьешь или он тебя… Дорогая вещь. Давно приобрел?
— Это Дина…
— За твои деньги. Кто твоя Дина?
— Тебе-то что?
— Интересно просто, мы же с тобой работаем вместе, да и живем рядом.
— Сейчас она дома сидит. Мы отважились маленького завести. Вынашивает. А работала дежурной в конторе Пора.
— Не шибко, дружок, а коврики вон какие покупает…
— Это отец ее когда-то… — сердито перебил его Завр.
А Эрг распалился, размахивал руками, а хвостом от волнения выбивал на дороге барабанную дробь.
— Чего ты нервничаешь?
— А ты всегда спокоен? Тебе, вижу, в пору святым быть — образцовое спокойствие и самообладание. У тебя идиллия? Знаю я эти идиллии!
— Оставь меня в покое, Эрг. Мы с тобою не лучше их.
— Что? Дурной ты! Детей просто жаль! У меня их трое!
— Я понимаю тебя… Наши жены малость тщедушны…
— Что? Пошел ты ко всем чертям, если так думаешь! Это слабость хищника, паразита! Это тщедушность гангстера!
— Послушай, Эрг, чего ты так горячишься?.. Захотел помочь мне — спасибо. А я давай помогу тебе отнести домой твою огромную сумку. И… разреши мне немного поспать в твоем кабинете… Ладно? А ты можешь отдохнуть у меня. Я сегодня ужасно устал…
— Устал оттого, что не знаешь, зачем живешь, — уже спокойнее пробурчал Эрг.
— А ты знаешь?
— Знаю… Но, понимаешь ли, всему этому никак не подберу словесного выражения… Знаешь, почему солнце всходит и светит, к чему каждый твой шаг, а потом вдруг вроде бы ничего не знаешь… Понимаешь меня? — Голос Эрга стал удивительно умиленным, даже не верилось, что минуту назад он раздраженно кричал.
— Понимаю… Так можно я отдохну у тебя?
Эрг посмотрел на Завра сосредоточенно и ответил, чеканя каждое слово:
— Не советую. Твоя вынашивает, ей нужен абсолютный покой. Да и меня ждут дома, — и похлопал фамильярно Завра по шее.
Завр смотрел вслед Эргу, растворявшемуся в сумерках, и стало ему очень грустно, и не имела та грусть никакого словесного выражения. И показалось ему вдруг, что он уменьшился, совсем на немножко, но уменьшился, и чувство это обрадовало его, припомнились крылатые слова Кверкуса Девятнадцатого:
«Каждый наш шаг приспособления приводит к совершенству и, следовательно, должен приводить к нашему измельчанию. Это должно нас только радовать. Будущее — перед мелкими видами. Даже если мы станем мыслящими блошками, мы будем жить, а другие исчезнут. Большими в этом мире могут быть только самолеты и танки. Наши самолеты и танки!»
3
— Послушайте, уважаемые коллеги: святой Макарий сказал однажды:
«Дьявол, мне досадно, что не могу одолеть тебя. Я все делаю, что и ты делаешь. Ты постишься, и я не ем. Ты не спишь, и я глаз не смыкаю. В одном лишь я уступаю тебе — в покорности».
— Давай, пиши, а не то на экзаменах он тебе…
— Обойдусь без его святого Макария. Жаль, что Светка не поступила. Сидели бы сейчас рядом…
— Она, видать, глупа как пробка, твоя Светка.
— Сам ты дурной. Такая красивая девка, просто куколка.
Святой Ракамель с детства имел коричневый оттенок тела. Но этим утром он был практически черным. Он с удовольствием укрылся бы еще одной черной рясой, чтобы никто не видел его в тяжелом похмелье, проспался бы и выдохнул святое бесовское зелье, но вынужден бодриться. В этот день он дежурил.
Тревожно зазвенел телефон. Святой Ракамель от неожиданности испуганно вздрогнул, поднял трубку:
— Слушаю вас.
В трубке слышалось лишь взволнованное дыхание.
— Святой Ракамель слушает! — повторил сердито и хотел уже бросить трубку, дрожавшую в руке возле уха, но звонивший отозвался.
— Вас беспокоит Триста седьмой Завр. Мне хотелось бы с вами поговорить.
— Со мной лично? Может, не сегодня?
— Если можно — сегодня. Не по телефону.
— Приезжайте, — вздохнул святой Ракамель. — Вы знаете наш адрес?
— Спасибо, знаю.
Положив трубку, святой Ракамель щелкнул тумблером, включающим связь с охраной ворот, и хрипло выдавил из себя: «Сейчас придет ко мне Триста седьмой Завр. Проверьте личность. Если все в порядке — обыскать и пропустить». Потом он тряхнул головой, стараясь прогнать тяжесть похмелья, но только сморщился болезненно, показалось, что голова сейчас треснет. Машинально поправил под рясой тяжелый «ватер» в кобуре.
Прикосновение к оружию вроде бы помогло, голова стала меньше болеть, а тело взбодрилось — движения стали увереннее.
Когда Завр открыл двери, святой Ракамель сладко зевал.
— Приветствую вас, сын мой. Садитесь. Я сегодня едва держусь на ногах — всю ночь воздавал молитвы, просил Творца нашего не отрекаться от нас… Садитесь. Я слушаю вас.
Завр сел к столу напротив святого Ракамеля, мгновение помолчал, разглядывая золотистую канитель вышивки на рясе: «С нами наш Творец!»
— Я начну сразу о деле… Прежде всего, простите великодушно, святой Ракамель, за бесцеремонное вторжение…
— Проще, сын мой, без лишних церемоний, — проворчал Ракамель и, скрестив руки на животе, вновь почувствовал приятную твердость «ватера».
— Меня приглашали к вам… Мне хотелось бы уточить некоторые подробности… А впрочем, я пришел сказать, что…
— Кто вас приглашал, сын мой? — перебил Ракамель.
— Наш Великий Кверкус!
— Вот как? Этот факт говорит сам за себя. Но, простите мое любопытство, за какие святые дела наш Beликий Кверкус решил обратиться именно к вам?
— Великий Кверкус знает меня очень давно. Они, с моим отцом вместе учились…
— Понимаю… Простите… Так какие подробности вас; интересуют? Впрочем, точнее об этом может ответить только наш Великий Кверкус. Надеюсь, я могу спросить: достаточно ли сильно в вашей душе желание посвятить себя святому делу борьбы с куцехвостыми колдунами?
— Можете во мне не сомневаться. А когда я смогу встретиться с самим святым Кверкусом?
— Через три часа он будет в своей келье-кабинете.
— Благодарствую. Я зайду через три часа.
Святой Ракамель облегченно вздохнул, оставшись один.
4
— Иван Петрович, я где-то читал, что один венский епископ — Гаспар Нейбек, в церкви святой Варвары изгнал из шестнадцатилетней девицы 12 652 черта. Говорят, протокол этого чуда, подписанный самим прелатом, сохранился в венских архивах.
— Да, коллега, если не ошибаюсь, именно этому епископу принадлежат слова: «Величайший грех — это отсутствие грехов». Меня весьма радует, что вы многим интересуетесь, много читаете… В какой группе вы обучаетесь?