В целом, однако, промышлявший разбоем город жил дружно, довольствуясь выбитыми в кулацких забавах зубами. Богов в Хольмгарде почитали всяческих, но не боялись никого, разве что Ньерда — бога ледовитых морей, хотя и ему щедрых жертв не несли, полагая, что Ньерд и так своё возьмёт.
И Ньерд брал, черпал жизни щедрой рукой. Во всём городе не было ни одной семьи, где бы не поминали в начале лета родных, нашедших свой конец в студёных волнах. Ньерд — бог суровый, не чета слабосильному Басейну, которого почитают в южных краях.
Чаще всего налётчики тревожили континентальный Монстраль — столицу герцога Лиезского. По обе стороны пролива жили люди, говорившие на одном языке, схожие видом, а вот нравом различные, как только родные братья различаться могут. Хольмгард промышлял рыбой и разбоем, бил китов и снаряжал экспедиции на самый крайний север за драгоценным гагачьим пухом и моржовыми клыками, что дороже слоновой кости. В леса жители буйной республики заглядывали редко и жителей сопредельного Ансира дразнили клюквоедами, почитая дикарями и чернокнижниками.
Монстрельцы, напротив, жили оседло, и, хотя то же море билось о такой же скалистый берег, рыбаков тут было не так много, да и те больше перебивались устрицами и многоногими омарами. На торговых кораблях, которым и в Наман случалось добираться, плавал всякий сброд, а коренные монстрельцы предпочитали крепко держаться за землю, по виду серую и бесплодную, но умеющую дарить земледельца и виноградом, и белой пшеницей, которые не родились по ту сторону пролива. Лесов здесь было немного, и все считались охотничьими угодьями гордого герцога Лиезского. Лишь на самом северо-востоке, где земля вздымалась каменным хребтом, начиналась Вальденбергская пуща. Леса продолжались и по ту сторону гор, в землях Северской марки, которая хотя и считалась продолжением герцогских владений, но на деле не принадлежала никому.
Всех своих северных и восточных соседей просвещённые монстрельцы называли дикарями, дразнили кого рыбоедами, кого лешаками и относились к ним с опаской, считая колдунами. Хотя какие колдуны в Хольмгарде? В Северской марке ещё есть кое-кто, а из Хольмгарда всякий, умеющий хотя бы письяк с глаза свести, давным-давно уплыл кто в Лютецию и Соломоники, а кто и ещё дальше. На юге жизнь сладкая, и чародеев там привечают.
Так и жил один народ, разделённый проливом и судьбой, — один буйно, подвергаясь многим бедам и опасностям, но крепко держась за волю, а вторые куда сытней и безмятежней, но зато в вечной зависимости от защитника-герцога, облагавшего их такими податями, что разбойники, пожалуй, отняли бы меньше. Лишь одно сближало два города между собой, да и со всеми прочими городами, сколько их есть на земном диске. Мастеровой люд, те, что рубили корабли, плели канаты, ковали якоря и железные насошники, мололи зерно, давили масло и красили шерсть, — считались людьми нечистыми. Им не дозволялось без очистительной жертвы приблизиться к требищу или храму, при встрече с мастеровым благополучный купец или добропорядочный крестьянин поспешно плевал через плечо и шептал охранительные заклинания. Мастеровых ненавидели, но уже не умели без них обойтись. Богопротивные слободы всё плотнее обступали всякий город, и всё больше людей, махнув рукой на благосклонность богов, принимались за хитрое механическое ремесло.
К тому же в последние годы объявились по городам проповедники небывалой ереси, говорившие, что людям до богов и вовсе дела нет и если бессмертным худо от кузнечного дыма, то это должно волновать бессмертных, а никак не кузнецов. Говорили и о новом боге по имени Прогресс, который привечает мастеровой люд и берёт его под свою защиту. Кто вооружён копьём, тот приносит жертвы воинственному Гахаму, а кто это копьё выковывает — молится Прогрессу. И какой из богов сильнее — ещё подумать надо. Служитель Гахама — островитяне зовут этого бога Галахан — без копья от мужика ничем не отличается, а кузнец, ежели ему не по нраву копья и шеломы ковать, может приняться за гвозди и убытку от того не потерпит. Вот и гадай: кто из богов главнее? И кто без кого обойтись сможет.
Особым успехом новая вера пользовалась в Хольмгарде. Сильной власти тут вовек не бывало, а корабельщиков, канатчиков, салотопов и углежогов хватало с лихвой. Скот на меловых утесах выгуливался плохо, хлеб на расчищенных делянках родился и того хуже. А ведь из трудового люда лишь пастухи и землепашцы угодны богам. Вот и шатнулся портовый город от старых обычаев к новым, от веры отцов к людским непотребствам.
Началось всё, когда новым посадником стал не купец и не воинский человек, а корабел. Звали посадника Карсом, и корабли, срубленные его людьми, славились по всему северу. Никто и не понял, как случилось, что мастеровой народ, подлые люди, прежде не имевшие права говорить, перекричали на сходе добрых людей и посадили во главе города худого человечишку. Дела нет, что Карс богат, как не всякому купцу разбогатеть, и знаменит, что хоть кёнигу впору. Но раз тесло в руках держал и квачем днища смолил, значит — худой человечишко. А что дерево — материал чистый, ещё ничего не значит — главное, инструмент какой. Топор взять — полгреха, а бурав — полтысячи.
Собой Карс уродился на диво: выше всякого человека на две головы, силищи был несказуемой, медведю впору. А вот голос новый посадник имел тонкий и пронзительный, за что получил прозвище Свисток.
При Карсе отцовская мудрость прахом пошла. Корабли рубились всё более ладные, со всякой хитростью и подковыркой. Плавали они всё дальше, и уже у берегов сказочной Индии видали полосатый хольмгардский парус. А вот воинского дела стало меньше. И без грабежа судёнышки возвращались до самых мачт гружённые дорогим товаром и всякими редкостями. Конечно, мореходы и сейчас не стеснялись утопить встречного купца, однако оказалось, что торговать выгоднее. Как и прежде, торговали пушниной, рыбьей костью, пахучей можжевеловой смолкой, горным льдом, что от страшных морозов обратился в камень-хрусталь. Но всё больше было среди товаров железа — звонкого и такого твёрдого, что только наманские клинки могли с ним поспорить. Такого железа больше нигде не водилось, лишь на острове. И хотя во всех трёх островных государствах железо было одинаковым, но по всему миру его называли хольмгардским. Благородные кёниги, ревнуя за чистоту, держали по паре доменок да по паре кузниц, а безбожные хольмгардцы поставили уже не слободу, а целый городок со своим валом и предмостными укреплениями. Хизнуло благочестие, и проклятые ремесленники до того обнахалились, что даже в городе стали появляться не в покаянной одежде, а просто как добрые люди.
В прежние годы божий гнев не заставил бы себя ждать. Прилипчивая горячка, голод или небывало студёная зима живо проредили бы возомнивших о себе людишек, но теперь год проходил за годом, а Хольмгард процветал и никакая напасть его не трогала.
Один лишь Ист знал, чего стоило благополучие Хольмгарда и Норгая — двух городов, ступивших на путь, по которому прежде даже ползком ползти не дозволялось. Хорошо ещё, что никто из богов не вмешивался в его борьбу с Гунгурдом. Кебер как-то в душевную минуту рассказал, что шестеро бессмертных собирались возле его источника и думали, что делать с неумным мальчишкой. Решили ничего не делать. Скоро сила Иста будет подточена его собственными делами, и тогда его можно будет взять безо всякой борьбы. А покуда пусть щенок потреплет спесивого Галахана, вреда от этого не приключится.
Ист пытался выспросить, кто именно совещался у источника лжи и был ли там Хийси, но на расспросы Кебер отвечал, что он сторож, а не доглядчик. Гунгурда там не было, о прочем — сам думай. А не хочешь — не верь, много ли веры тому, что рассказано у лживого ручейка? Ясно лишь одно: Мокрида у источника была, а то от лихорадок, насылаемых многозаботливой старухой, Ист никого бы не сумел уберечь. К счастью, Гунгурд в таких делах не мастак — он больше действует огнём и сталью.
Набеги со стороны засевшего среди болот Ансира учащались, становились злее, но покуда городская дружина отбивала наскоки бешеного повелителя огня. А тем временем в кузнечной слободе вагранщики отливали из мягкой меди что-то небывалое.
Сам Ист никогда в жизни не додумался бы до такого оружия. Мало ли чего ни напридумывали хитроумные алхимисты Лютеции и Соломоник — в их заумных построениях сам Парплеус не разберётся. А дымными смесями, что они растирали в подвалах, разве что коз на лугу пугать. Однако кислое яблоко, которым когда-то Кебер попотчевал Иста, подсказало и иные способы использования огненного порошка, который щедро жгли во время карнавалов и мистерий. Норгайский кузнец Ынтид, давно уже не кузнец, а городской старшина, собственноручно изготовил первую огненную машинку, и вскоре блюстители порядка уже щеголяли засунутыми за кушак пистолями: длинными и покороче, украшенными перламутром, лазуритом и слоновой костью.
Теперь это же оружие Ист решил испытать в Хольмгарде. Несколько оружейников согласились отправиться в далёкий северный край. Они поплыли с большой охотой оттого, что весь город знал: туманный Хольмгард — не просто город, где власть взяли мастеровые, а давний соперник диких племён, разоривших некогда Норгай. Хотя дарвары и положили конец ненавистному владычеству храма, но город они сожгли, считай, до основания, и норгайцы были рады возможности досадить давним обидчикам.
Хольмгардские литейщики познакомились с действием пороха, но поступили по-своему — принялись мастерить орудия столь большие, что они должны палить не стальной стрелкой, а преогромным каменным шаром. В округе было набрано с полсотни валунов, и каменотёсы уже трудились над ними, обкатывая базальт по размерам чудовищного жерла.
Всего было изготовлено три пушки. Их отполировали, украсили резьбой и чернью, установили на прочных дубовых станках на вершине земляного вала, одетого диким камнем. Пушки должны были прикрывать ворота — самое уязвимое место в городе. Всё справили честь честью, не успели только испытать, как умеют палить медные чудовища. К городу подошёл не просто отряд набежников, а вся дружина кёнига Ансира. Одновременно в морской дали объявились паруса континентального флота: герцог Лиезский, заключивший тайный союз с кёнигом, блокировал город с моря. Монстрельское рыцарство и пехота высадились на берег, город был осаждён со всех сторон.
Ист, примчавшийся в Хольмгард, обошёл стены, постоял на торжище, слушая пересуды горожан. Болтали всякое, и было ясно, что если война окажется неудачной, то новой власти не устоять. В военной беде молва зорко провидела гнев богов. Защитники, впрочем, сдаваться не думали. Тревожились лишь по поводу фуэтов, которых на этот раз латники Ансира привели невиданное множество. По ночам лагерь осаждающих озарялся пламенными всполохами — это выдыхали жгучий огонь неуклюжие ящерицы, которых во всём мире почитали за драконов. Из всех смертных один только повелитель огня знал секрет многолетнего волшебства, позволявшего превратить робкую серую ящерку в неповоротливого огнедышащего гада. При взгляде на медленно шествующих зверей становилось ясно, что городские ворота не простоят и получаса, несмотря на железные бляхи и полосы, скреплявшие дубовые брусья. А потом, если сопротивление не прекратится, запылают дома.
Ист стоял на валу, неподалёку от того места, где работники в замаранных блузах устанавливали третью пушку. Отсюда лагерь Ансира был плохо виден, но подходить ближе было просто опасно. То есть Исту опасность не угрожала, если бы он захотел, то, вероятно, мог бы прогуляться и по лагерю своих врагов, но человеку дальше пути не было, поэтому Ист тоже не собирался подходить ближе к позициям осаждающих.
Сзади послышалось тяжёлое дыхание и хриплый кашель. Ист обернулся. На стену, опираясь на витой посох мага, поднимался Амадей Парплеус. За без малого двадцать лет, что Ист не видел чародея, Парплеус сильно постарел, но былой внушительности не потерял. Побелевшая борода была по-прежнему заплетена в косы, чрево выпирало вперёд, берет малинового бархата надвинут на одно ухо.
— Любуетесь? — отдуваясь, спросил чародей. Иста он, разумеется, не узнал, хотя тот не потрудился изменить облик.
— Воздухом дышу, — честно ответил Ист.
— Эх, молодой человек, — судя по всему, Парплеус был не прочь побеседовать, — на вашем месте я бы не стал шутить. Конечно, город хорошо укреплён, дружина сильна и дух горожан высок. Но подумайте о том, что под стенами стоит не просто враг. Противником командует один из искушённейших чернокнижников мира. Ужаснейшие драконы, что подчиняются ему…
— Какие же это драконы? — перебил Ист. — Это не драконы, а фуэты. А драконов на свете не бывает. Если бы вы внимательно слушали лекции преподобного Лисимаха, которые он читал в университете Соломоников, то знали бы этот очевидный факт.
— Молодой человек! — гневно вскричал оскорблённый маг. — Светоч учёности, преподобный Лисимах был среди моих учителей, и его поучения я слушал внимательнейшим образом! А вот вы не могли вкушать из источника его мудрости, поскольку Лисимах умер четырнадцать лет назад, когда вы ещё разгуливали в одной рубашонке и без штанов!
— Прошу прощения у знаменитого мудреца, — улыбнулся Ист. — Увидев вас, я был столь поражён, что перестал понимать, что делаю и говорю. Честно говоря, я не рассчитывал встретить здесь столь знаменитого учёного.
— В этом нет ничего удивительного, — покивал Парплеус. — Я много десятилетий посвятил изучению северной ворожбы. Здесь, в Норланде, живут самые сильные из природных магов. Случается, что никому не ведомая крестьянка, сама того не зная, умеет повелевать стихиями. Что же говорить о здешних властителях? Много лет я прожил при дворе повелителя мечей Фирна дер Наста и без ложной скромности могу сказать, что постиг все глубины его волшебства. Ваше счастье, что дер Насты традиционно враждуют с Ансирами, будь иначе — Хольмгард не простоял бы и дня. В смертельной рубке нет никого равного Фирну Глубокая Шапка.
— Почему же тогда он носит эту шапку? — не удержался Ист. — Говорят, однажды благородный кёниг лишился ушей и всё великое искусство не помогло ему.
— Юноша! — вскричал убелённый сединами маг. — Заклинаю вас, не произносите подобных слов вслух! Вы касаетесь непростых взаимоотношений природной магии и магии природы, а это просто опасно. Вот проблема, которой не жаль посвятить всю жизнь без остатка!.. Как вы полагаете, почему я здесь, а не в университете Лютеции, где мне предлагали любую кафедру на выбор? Но могу ли я делиться своей мудростью, если знаю, что в мире ещё остались неразгаданные тайны? — Парплеус понизил голос: — Знаете ли вы, что в мире есть человек, сумевший снять железный ошейник дер Наста? Конечно, ошейник не золотой червь, от которого вообще нет спасения, но и это явление достойно самого пристального внимания.
— Спасения нет только от смерти, всё остальное исправимо, — процитировал Ист.
— Я вижу, вы умный, начитанный юноша, — проникновенно произнёс Парплеус, — но вы по-детски несерьёзно относитесь к столь важным вещам. Это может дорого обойтись вам. Пора взрослеть, молодой человек. Аксиомы акмеологии столь же верны, как и любые иные. Если вы пропустите подходящее время, то рискуете никогда не достичь мудрости.
— И всё же, — спросил Ист, — почему вы так уверены, что Ансир сумеет взять город? Фуэт — волшебное существо, но его можно убить, как и всякого зверя. Несколько лет назад под стенами Снегарда Ансир потерял часть своих чудовищ и с тех пор и до сегодняшнего дня сидел смирно.
— Что вы знаете о тех событиях!.. — саркастически воскликнул мудрец. — А я стоял на Снегардской стене, как теперь стою на стене Хольмгарда, и видел тех зверей так же ясно, как вижу этих. Поверьте, эти драконы, или, если угодно, фуэты, гораздо страшнее тех, что были приведены под стены Снегарда. К тому же там был дер Наст, а здесь никто не защитит осаждённых. Неужели вы надеетесь на эти медные болванки? Мастеровой ещё никогда и никого не мог защитить. Завтра я предложу свои услуги городскому собранию для переговоров о сдаче города.
— Не думаю, что Карс согласится на ваше предложение, — заметил Ист. — Впрочем, это моё личное мнение, решать за посадника и лучших людей я не могу. А пока, хоть вы и не верите в силу пушек, я должен заняться ими. Завтра утром мы проверим, смогут ли медные звери защитить город от зверей огненных.
— Так вы один из норгайских мастеров?.. — протянул Парплеус на южном наречии. — Никогда бы не подумал; вы так чисто говорите на здешнем языке, и у вас светлые волосы.
— Я тут родился! — крикнул Ист уходя.
— Я так и думал, что вся эта затея придумана мальчишками, — пробормотал Парплеус себе под нос.
На следующее утро начался штурм. Вернее, не штурм, а медлительное военное действо. Сначала воздух наполнил надсадный гудёж волынок, затем слух был оскорблен ударами колотушек по пустотелым колодам. По этому сигналу к городским воротам двинулись первые фуэты. Они ползли под прикрытием бревенчатых щитов. Так Ансир намеревался уберечь своих питомцев от случайных ран и царапин.
На всякий случай городские ворота были до половины завалены землёй, а люди укрывались уже за этим валом. Стоять прямо позади створок охотников не было, понимали, что смельчак разом будет зажарен, едва первый из фуэтов дыхнёт на ворота негасимым огнём. На городской стене тоже ждали нападения. Чёрным дёгтем курились котлы со смолой, угрюмые слобожане, чьи дома ещё третьего дня попалила война, готовили рогатины — спихивать вниз лестницы и всех, кто по этим лестницам ползти вздумает. Но больше всего народу толклось вокруг пушек. Как-то покажет себя небывалое оружие? Ударит ли каменный шар в хребтину дракону или просвистит мимо? А может, и просто колдовское зелье разорвёт медную трубу, поубивает всех, кто вокруг толчётся, и проку со всей затеи не выйдет и на волос. Последняя мысль казалась всё более верной, и к тому времени, как фуэты со всем своим обозом показались из-за пригорка, возле пушек не было уже никого постороннего, только Ист и его люди.