Юля ушла наверх. Чтобы наложить гипс на предплечье, ее помощь не нужна. Лучше она немного поспит, пока не доставили что-нибудь еще. Она готова была благословлять свою страшную усталость, которая избавляла от бессонницы. Лучше спать, чем мечтать о Сане Дубикайтисе или думать о Филиппе, отношения с которым окончательно расстроились.
Уже месяц с того дня, как Юля стала директором ОАО «Новая кухня», он почти не разговаривал с ней. Юле такие отношения были в новинку: если в ее родительской семье возникали какие-то трения, стороны, буквально говоря, садились за стол переговоров и не успокаивались, пока не находили компромисс. Юля несколько раз пыталась подлизаться к мужу, но он только отмахивался от нее. А в последний раз грубо ответил: «Не мешай, я тренируюсь жить без тебя».
Только она расстелила в ординаторской постель, в дверь постучали.
– Открыто!
На пороге стоял Дубикайтис, не решаясь войти.
– Это я, – сказал он после долгой паузы.
Растерявшись, Юля отступила, зачем-то схватила со стола папку историй… Он шагнул к ней и молча привлек к себе.
Руки осторожно, словно боясь спугнуть, легли на ее талию, губы приникли к ее губам… Она чувствовала каждым нервом его сильное, напряженное тело. Он ждал ее сигнала – как войско, готовое к атаке, ждет команды. Скажет «нет», и вторжения не будет, бойцы разойдутся по местам, и никто не пострадает…
Она положила руки ему на плечи и прижалась щекой к щеке.
– Я закрою дверь? – тихо спросил он.
…Неловко, стесняясь, они начинали познавать друг друга.
– Я не мог ни о чем думать, кроме тебя, – шептал он, проводя по ее груди кончиками пальцев. – Если бы ты только знала, Юля…
– Я знала, – отвечала она, прижимаясь к нему.
Они раздевали друг друга бестолково и жадно, как дети срывают бумагу с новогодних подарков.
«Иначе, иначе, все иначе, – стучало в голове у Юли. – Это сейчас мой первый раз, а не тогда, с Филиппом».
Она радостно откликалась на Санины ласки, целовала его как хотела, зная, что любое ее движение приятно ему, так же как сама она тает от счастья в его руках.
Заглянув ей в глаза и прочтя там согласие, Саня потянул ее трусики. Удивительным образом в нем сочетались напор и деликатность, страсть и нежность.
Она наслаждалась его ласками и щедро дарила ему свои.
Как хорошо чувствовать ладонями ежик коротких густых волос! Как приятно вести ладонью по спине, обводя каждую рельефную мышцу… Она и не думала, что у него такие железные мышцы!
– Ты такая хорошая, Юля, – шептал он, крепко прижимая ее к себе. – Такая хорошая, что мне страшно…
– Не бойся!
А потом они забыли, где находятся. Любовь вырвала их из реальности и перенесла на прекрасный сказочный остров…
Он дремал, уткнувшись носом в ее плечо, а она лежала без сна, слушала шум весеннего дождя, бившегося в стекло, и думала, что только что открыла совершенно новую для себя радость – быть в объятиях мужчины, которого выбрала сама…
За окном уже стало чуть светлее, когда в ординаторской резко зазвонил телефон.
Дубикайтис, не просыпаясь, потянул руку к аппарату, но Юля уже взяла трубку.
– Ранение сердца! – через секунду выкрикивала она, молниеносно впрыгивая в хирургический костюм. – Давление по нулям, «скорая» сразу в операционную повезла.
Они бегом спускались по лестнице, но перед дверью оперблока Саня все-таки успел на секунду прижать ее к себе.
До начала приема в поликлинике оставалось пять минут. Юля зажмурилась, вспоминая прошедшую ночь. Счастье теплыми волнами наполняло душу, сердце трепетало, стоило ей подумать, что еще несколько часов назад она лежала в Саниных объятиях.
Юля замерла, предвкушая новую встречу, хоть расстались они полчаса назад – прямо из операционной побежали сдавать свои смены.
Она спасла больного с ранением сердца – вот еще один повод для счастья! Кто еще из хирургов может похвастаться таким достижением?
Когда он вошел в кабинет, сердце екнуло, словно она прокатилась на скоростном лифте. Саня сел напротив и пристально посмотрел на нее. Юля смущенно отвела глаза, вспомнив его откровенные ласки. Он потянулся и взял ее за руку.
– Ты пахнешь раем, – тихо сказал он.
– Юлия Евгеньевна! – Елизавета заглянула в кабинет, и влюбленные быстро отдернули руки.
– Да! – Юля не смогла скрыть раздражения, хотя в чем же была виновата медсестра? Она же не знала, что доктора полюбили друг друга и больше к ним нельзя входить без стука!
Теперь узнала, поняла Юля, заметив, как дрогнуло лицо девушки.
– Вы заняты? Я хотела вас на кофе позвать, – смущенно пробормотала Елизавета.
Юля поспешила оправдаться. Мол, ничем они не заняты, просто вспоминают, как ночью ушивали рану сердца. Елизавета уважительно присвистнула, сокрушаясь, что все самое интересное происходит не в ее дежурства.
Пока пили кофе, медсестра расспрашивала о подробностях операции. Кажется, подозрения ее развеялись.
После приема Саня снова зашел к ней. Нежно привлек к себе.
– Устала? Бедная моя, я же знаю, ты совсем не спала.
– Все в порядке. – Она прильнула к его плечу.
– Пойдем ко мне?
– Сань, ты что? А если меня увидят?
– И что? Врач пришел помочь своему заведующему с отчетами.
– Да, это будет первое, о чем подумает общественность! – Она лукаво улыбнулась.
Как ни хотелось Юле подольше побыть в его объятиях, она решительно освободилась из его рук.
– Да не бойся ты так, – улыбнулся он. – Народ уже рассосался. Мы, считай, одни, только Елизавета еще возится в перевязочной. А она свой человек, не продаст.
– Саня, я прошу тебя быть очень осторожным! Как раз Елизаветы мне следует опасаться больше всего.
Юля надеялась, сейчас он скажет: «К черту осторожность, пусть весь мир узнает, что мы любим друг друга». Но он только недоуменно поднял бровь:
– Ты подозреваешь, что Лиза донесет на тебя мужу? Это абсурд.
– Нет, не абсурд. У меня есть серьезные основания думать, что у нее с моим мужем роман, – выпалила Юля.
Скорчив неописуемую мину, Дубикайтис сел на кушетку для пациентов.
– Елизавета и твой муж? Прости, но я в это не верю.
– Однако факты – вещь упрямая.
– То есть, – задумчиво произнес он, – ты хочешь сказать, что жар его страсти растопил ледяные сугробы ее добродетели? Чушь, Юля! Выброси из головы! Даже если ты видела их в одной постели, поверь, они занимались там чем-то другим. Чтобы Елизавета!.. Нет!.. Ну нет!..
– А почему бы и нет? – вдруг обиделась Юля за медсестру. – Ты думаешь, она всю жизнь будет сидеть возле тебя и слепо обожать, пока ты крутишь романы с замужними женщинами? Она имеет такое же право на личную жизнь, как мы с тобой, и ничего странного, что ее избранником оказался мой муж. Он мужчина не из последних.
Дубикайтис молча сидел на кушетке, сосредоточенно глядя в пол. Казалось, предполагаемый роман Елизаветы занимает его больше, чем собственные отношения с Юлей.
Глядя на него, она вдруг почувствовала, как радость, переполнявшая ее весь день, куда-то улетучивается.
– Он, конечно, не последний, но женатый, а Лиза никогда бы не пошла на такую связь. Не знаю уж, что тебе там примерещилось, но в отношении ее будь спокойна.
Нужно рассказать ему о подслушанном телефонном разговоре, вдруг он поможет выяснить имя соперницы? Вдруг точно знает, что у Филиппа роман с Катенькой, или, как в настоящем детективе, назовет женщину, которую Юля вовсе не брала в расчет. Коковцеву, например. Откроет страшную тайну, что ее запои – всего лишь маскировка, на самом деле она бегает на свидания к Филиппу.
Но у Юли внезапно пропало всякое желание откровенничать. «Кажется, я переоценила его чувства», – подумала она.
– Саня, я вовсе не стремлюсь опорочить репутацию Елизаветы. Я просто хочу сохранить наш роман в тайне.
«Пусть он скажет: „Не надо в тайне, я хочу на тебе жениться!“»
Но он только кивнул.
Она почувствовала, что к глазам подступают слезы.
– Может быть, мы с тобой зря все это затеяли? – Юля очень старалась, чтобы голос не сорвался.
Он серьезно посмотрел на нее:
– Ты права. Рано или поздно мы себя выдадим, и кто-то обязательно донесет твоему мужу. А я слишком хорошо отношусь к тебе, чтоб сеять в твоей семье раздор.
«Давно все без тебя посеяно», – мысленно огрызнулась Юля и заплакала.
– Что ты, что ты! – Дубикайтис порывисто обнял ее. – Юля, прости, если я тебя обидел… Не плачь…
Но она вдруг заревела в голос, по-детски вцепившись в него и размазывая слезы по его халату.
– Юлечка… ну что мне сделать, чтобы ты успокоилась?
Он гладил ее по голове, она доверчиво прижималась к нему, и все терзания последних дней куда-то уходили. Она вдруг поняла, что совсем не обязательно обладать тем, что любишь. А они с Саней, конечно, любили друг друга. Но это была не та любовь, которая связывает мужчину и женщину воедино.
Она перестала плакать, а он все бормотал что-то ласковое, успокоительное, его рука нежно ласкала ее шею…
Сделав над собой усилие, Юля вскочила с кушетки и улыбнулась сквозь невысохшие слезы:
– Прошу тебя, давай забудем эту ночь. Как будто ее не было.
Он опустил голову в ладони, вздохнул. Потом поднялся, коснулся ее плеча и быстро вышел из кабинета.
Вернувшись домой, Юля открыла холодильник. Обед, как говорится, блистал своим отсутствием. Но раз Филипп тренируется жить без нее, пусть потренируется жить и без обеда!
Она доплелась до спальни и рухнула в кровать.
Проснувшись около девяти вечера, она прислушалась к себе.
Саня… Она приняла за влюбленность уважение и признательность – то, чего не знала раньше. Наверное, если бы он не просто захотел переспать с ней, а предложил ей руку и сердце, она действительно полюбила бы его. Но он ведь не предложил…
Просто они оба пошли на поводу у стереотипа: раз мужчина и женщина нравятся друг другу, у них обязательно должен быть секс.
Вот и неправда.
А все-таки хорошо было в его руках! Будет что вспомнить в старости… Она воровато покосилась на закрытую дверь гостиной. Там сидел голодный и злой Рыбаков, и Юля вдруг поняла, что теперь, изменив мужу, стала лучше относиться к нему. Как говорится, на грех мастеров нет. Она ответила на измену изменой, и пошатнувшееся равновесие их брака восстановилось.
До этого случая Юля ничего не понимала в супружеской измене. Ей казалось, это ответственный акт, на который человек идет, взвесив все «за» и «против», четко понимая: «Я совершаю подлость по отношению к супругу». Однако она, целуясь с Дубикайтисом и позволяя ему себя раздевать, ничего подобного не думала. Просто следовала зову сердца, и все. Наверное, и у Филиппа все так же.
Вдруг почувствовав к нему острую нежность, Юля вбежала в гостиную. Рыбаков корпел над бумагами, она порывисто обняла его:
– Филипп!
Он мягко, но непреклонно отвел ее руки:
– Что тебе нужно?
– Давай мириться!
– Я не ссорился с тобой.
– Я серьезно…
– И я серьезно. Я предупредил тебя, что нам придется разойтись, если ты заберешь мое производство. Иди, Юля, не мешай. Мне нужно подготовить дела завода к сдаче.
– Ты все-таки увольняешься?
– Да, я же говорил.
– Филипп, не сходи с ума. Это же чистая формальность! Тебе же надо было, чтобы поставки древесины возобновились? Они возобновились! По-моему, прекрасный вариант для тебя.
– Юля, порядочный человек не выбирает прекрасный вариант. Он соблюдает кодекс чести, даже если для него это убийственно. Не буду скрывать, я очень люблю тебя, и мысль, что нам придется расстаться, разрывает мне сердце. Но иначе невозможно.
– Да почему «невозможно»?! – закричала Юля, из всей речи услышавшая только «я люблю тебя».
– Потому, что невозможно жить с женщиной, готовой обесчестить человека, фамилию которого она носит, – отрезал Филипп. – Я не виню тебя в происках твоего отца и не смею унижать тебя подозрениями, что вы с ним вместе провернули эту аферу. Я верю, что ты ничего не знала о его планах. Но в твоих силах было встать на мою сторону и потерпеть поражение вместе со мной, а не гнаться за этими деньгами!
– Но я не о деньгах думала, когда принимала решение!
– О чем тогда?
– О том, что нельзя меня запугивать! Нечего было угрожать мне разводом!
Филипп вздохнул:
– Детский сад какой-то! Но что бы тобой ни руководило, дело сделано. Выбора у меня нет.
Он встал и открыл шкаф.
– Что ты делаешь?
– У меня сейчас слишком напряженное время, чтобы я мог тратить силы на выяснение отношений с тобой. Поеду в гостиницу.
– Филипп!
– Буду очень признателен, если ты обойдешься без сцен.
Он быстро собрал сумку и уехал.
Дверь за ним захлопнулась глухо и безнадежно.
«Вот ты и брошенная жена», – сказала себе Юля, бессильно опустившись на кровать.
Прошло несколько дней. От Филиппа не было известий. Юля ходила словно автомат, пытаясь осознать, что Рыбаков навсегда исчез из ее жизни. А он был так нужен ей! Неужели она никогда больше не проснется рядом с ним от звонка будильника, а он не прижмет ее к себе: «Полежим еще минутку, птиченька»? Как она тосковала по его телу, даже по его дурацкой бородке, которая раньше раздражала ее… Любила или нет, не важно, Юля сама теперь не смогла бы ответить на этот вопрос, но одно знала точно – без Филиппа ей плохо.
Словно отрезали часть ее души, и теперь нужно учиться все делать заново: ходить, чувствовать, разговаривать.
Во время приема больных она иногда забывалась, начинала по привычке соображать, что сделать на обед, но тут же вспоминала – не нужно ничего, Филипп не придет.
Она не сердилась на него. Она сама виновата и заслужила мучения, которые переживает сейчас.
Подумаешь, изменил! Она же отплатила ему той же монетой. А если бы и нет, стоило ли карать его так жестоко за мимолетную интрижку? Наверняка Рыбаков уже и думать о ней забыл.
Измена – всего лишь секс, и пусть кто-то из супругов изменил, но все остальное они делают вместе! Они должны быть рядом в болезни и здравии, в бедности и богатстве…
А она отреклась от него.
Мужчина может изменить жене, но невозможно, чтобы он изменил себе, между тем именно этого Юля добивалась от мужа.
Она слишком серьезно относилась к браку, слишком любила себя и не понимала, что измена и предательство все-таки не одно и то же. Пришлось самой изменить и предать, чтобы в этом разобраться.
К сожалению, слишком поздно. Филипп называл ее птиченькой. Вот именно, птиченька-стервятник, готовая с радостным карканьем клевать его растерзанное тело…
Елизавета пришла на работу такая, что Юля с трудом узнала ее. Медсестра ничего не изменила ни в прическе, ни в одежде, но светилась таким счастьем, что у Юли заболели глаза.
Ясно, обреченно подумала она, Филипп переехал к ней. Только ночью страстной любви можно объяснить столь радикальную перемену в женщине.
«Вот и все, можно считать мою семейную жизнь законченной. Нужно освобождать квартиру и возвращаться к родителям. Только как быть с работой? Неужели придется уволиться?»
Поразмыслив, Юля поняла, что другого выхода нет. Пожалуй, она выдержит тяжелое испытание – каждый день смотреть на счастливую соперницу, но терпеть за спиной насмешки коллег? Да что там коллеги, все горожане будут ходить к ней на прием только ради того, чтобы взглянуть на брошенную жену Рыбакова.
Нет уж! Ей надо бежать из этого города!
– Вас вызывают в стационар, – сказала новая Елизавета новым голосом.
– После приема зайду.
– Сказали – срочно. Идите, я попринимаю вместо вас.
Накинув куртку, Юля отправилась в хирургический корпус. Жалоба, что ли, очередная? Ей было все равно. Какой бы разнос ни приготовило ей начальство, он пройдет по касательной, нисколько не задев ее сознания. Она скоро уволится.
«Ах, Елизавета! От кого от кого, а от тебя Филипп ко мне не вернется. И знаешь что? Я желаю тебе счастья, я даже рада, что настал конец твоему одиночеству. Ты это заслужила, а я заслужила то, что имею. Все справедливо, значит, все хорошо».
В ординаторской ее ждал заведующий хирургическим отделением больницы и, вот сюрприз, Петя Горошкин!
– Ах, вы знакомы? Тем лучше. – Заведующий с улыбкой смотрел, как они обнимаются. – Сможете в непринужденной обстановке обсудить детали операции.
– Какой операции? – не поняла Юля.
– Помнишь, несколько дней назад ты оперировала парня с ранением сердца?
Юля смущенно поежилась. Как не помнить?
– Так вот Петра Валерьевича прислали нам на помощь.
– А, это хорошо. Главное, вовремя, – буркнула она.
– Сам понимаю, глупо, но приказ есть приказ, – развел руками Горошкин. – Скажи…
– Ушивала через все слои, но без эндокарда, – отчеканила Юля, – чтобы на нитках не образовывались тромбики.
– Я так и знал. А…
– В сердечной сумке оставила широкое отверстие, чтобы не было перикардита. Два дренажа. Что еще?
– С тобой неинтересно разговаривать, – засмеялся Петя. – На все готов ответ.
– После операции мы сделали ему ЭХО. Ну, как могли, конечно. Пока данных за повреждение межжелудочковой перегородки нет. Осложнений тоже не намечается – температура нормальная, кровь спокойная, по дренажам – вакуум.
– Да я видел его. Здоровый конь, носится по коридору и, кажется, даже не понял, что был на волосок от смерти. Молодец, Юлька, классная работа!
– Спасибо.
Заведующий достал коньяк:
– Давай, Петр Валерьевич, зря ездил, что ли?
Горошкин охотно взял рюмку, но попросил, чтобы сильно его не поили – нужно оставить запись в истории.
– Я запишу консультацию, – вызвалась Юля. – Кто ты теперь, профессор?
– Скажешь тоже! Я с наукой завязал, нужно семью кормить. Пусть уж Маша фамилию прославляет.
Она придвинула к себе карту и застрочила: состояние соответствует объему и срокам операции… Дыхание проводится во все отделы… Данных за послеоперационные осложнения нет… Дополнений к ведению нет… Контрольная ЭХО-кардиография в плановом порядке…