– Не надо! – Она попыталась отступить, вцепилась в его ладони, начала разжимать его пальцы. – Не надо, Данила.
– Так я же ничего не делаю, – возразил он, и пальцы его медленно разжались. – Я же ничего с тобой не делаю…
Домой из того темного гулкого парадного она летела, не разбирая дороги. Лужи – не лужи, грязь, колея – ей было плевать! Дома долго стояла у окна, наблюдая за дождем, избороздившим мокрыми следами стекло. И все мучилась вопросом: почему у нее так гадко на душе? Почему так неприятно ворочается что-то у самого сердца? Оттого, что Кузьмин…
А что он? Он же ничего! Он просто пытался согреть ее. И смотрел на нее внимательно и серьезно. Он же ничего такого не имел в виду, так?
То ощущение с годами ушло, забылось, а сейчас вдруг вернулось. Это оттого, может быть, что он делал с ней? Или оттого, что ничего – почти – не делал?
– Данила, – выдохнула она ему прямо в лицо и зажмурилась. – Ты, это… Поцелуй меня, а! Пожалуйста…
Может, он и поцеловал бы. Может, и стер бы из ее души неприятное болезненное воспоминание, повторившееся сегодня очень остро, как будто и не прошло много лет с той поры. Но ему помешали. Дверь спальни с треском отлетела в сторону. Дина вздрогнула, оттолкнула Данилу и мгновенно очутилась на стуле, с которого поднялась несколько минут назад. Положила руки на коленки, обтянутые полосатым трикотажем, и уставилась на дядьку исподлобья.
– Здрасьте вам! – клоунски поклонился мужик в сатиновых трусах.
Его расписные бока ходили ходуном от тяжелого, с присвистом дыхания, обширная лысина блестела от пота. Огромные босые ступни. Он стоял на полу так: пятки вместе – носки врозь. Крупные, навыкате, темные глаза смотрели на Дину с настороженным интересом. Потом мужик, удовлетворившись ее скупым кивком, взглянул на Данилу и, вопросительно ткнув в нее пальцем, спросил:
– Она?
– Она, – кивнул Данила, вновь с ленивой тигриной грацией растягиваясь на диванных подушках.
– Ишь ты… Какая она… – мужик шагнул к Дине, присел на корточках, заглядывая ей в лицо снизу. – Вся растрепанная… Ты, что ли, трепал ее, Даня?
– Жизнь у барышни тяжелая, – хмыкнул без выражения Кузьмин, повернулся на живот, подоткнул кулаки под подбородок, взглянул на Дину хищно: – Под статьей ходит.
– А-а-а, вспомнил! – рассмеялся беззвучно мужичок, не вставая, продолжая рассматривать бедную Игнатову. – Мокрушничаешь, стало быть, девка, так?
– В смысле? – Дина еще больше насупилась.
Она, конечно же, знала, что означает это блатное слово. И, разумеется, поняла, в какой связи применил его к ней этот тщедушный дядька с вытаращенными глазищами. Но решила прикинуться непонимающей. Очень уж он ей не понравился! Было в нем что-то от огромного гремучего змея, хотя размерами он явно не вышел. Так и ждала, что сквозь растрескавшийся сухой бесцветный рот просочится сейчас его раздвоенное жало и начнет медленно жалить, убивать ее, убивать, убивать беспощадно.
– Убиваешь потихоньку? – все так же, с хохотком, спросил дядя и с хрустом распрямил коленки, поднимаясь.
– Сами вы… – она поискала нужное слово, но тут же прикусила язык, поймав на себе остановившийся взгляд этой гремучей гадины. – Отстаньте! Данила, чего он?!
Кузьмин промолчал. А дядька, пользуясь его молчаливой поддержкой, заходил по комнате со скрещенными за спиной руками. При этом его совершенно не волновала комичность его вида. И девушки он явно не стеснялся.
– Итак, милочка, – менторским тоном начал он. – Ты должна рассказать нам, что все это значит?
– Что именно?
– То, что запечатлено на фотографиях, которые показал тебе Даня. Ты была в доме, где отстрелили жопы этим старым пердунам? – уточнил он, но, скорее для себя, потому что тут же кивнул: – Была! Значит…
– Но я не убивала!!! – взвизгнула Дина. – И вам это известно лучше, чем мне!
– Почему это? – Он приостановился напротив нее, стеклянный взгляд его вытаращенных глаз уставился на нее.
– Потому что это вы их убили, – пояснила она, не став хитрить. – Я так думаю.
– О как! – обрадованно подхватил мужик, но тут же вновь стал серьезным, присел на соседний стул, оперся ладонями о свои костлявые коленки. – А если я скажу, что не делал этого, поверишь?
– Нет.
– Почему?
– Но вы же были там!
– Был, – неожиданно признался он и глянул на нее, будто даже с сочувствием.
– И фотографировали?
– Фотографировал.
– И?..
– Но не убивал. И ты была, но не убивала. Кто же тогда?
– Я не знаю, – пожала она плечами.
– И я не знаю.
– А потом еще убили моего начальника! – трагическим шепотом произнесла Дина и покосилась на собеседника.
– А за что?
– Кто же его знает! Я поехала к нему сразу…
– Это я знаю.
– Говорила с ним по домофону. А пока поднималась, его… Его убили, короче.
– А зачем ты к нему поехала-то, девушка? – с приторной ласковостью обратился к Дине мужик, повернулся к ней лицом и, что было совершенно не к месту и не ко времени, подмигнул ей. – Прямо, как только тех покойников обнаружила, сразу к нему и бросилась. Любовник твой, что ли?
– Говорю же – начальник! Он с нашей секретаршей любовь крутил. Я была не в его вкусе.
– А в чьем же ты вкусе? – Он снова подмигнул ей и взглянул на Кузьмина из-за ее плеча. – Уж не в твоем ли, Даня?
Кузьмин снова промолчал. Он лежал с закрытыми глазами и изо всех сил старался убедить их обоих, что он засыпает. Даже голову накрыл одной из подушек.
– Н-да… Дела… – мужик несколько раз с присвистом вдохнул, выдохнул, потом ткнул костлявым пальцем в ее коленку. – Так зачем к нему поехала-то, я прослушал?
А она и не говорила, захотелось ей фыркнуть. Но остереглась, подавила это желание. С этим опасным типом – а что он опасен, сомневаться не приходилось, – играть в пререкания не стоило. Мигом ей голову оторвет. И заступиться за нее некому. Кузьмин притворяется спящим. А больше тут никого нет.
– Я приехала сказать ему, что Иванцовы мертвы и что…
Тут следовало бы ей вплотную перейти к теме поручения, с которым ее отправили в дачный поселок. То есть рассказать про коробку, врученную ей покойным Валерием Юрьевичем. Не рассказывать – опасно. И она ведь вспомнила: она сказала про коробку Кузьмину, когда он орал что-то про пистолет, который она, возможно, спрятала в камере хранения.
И Дина решилась:
– И что коробку, которую надо было им передать, я им так и не вручила.
– А что в коробке? – с пристальным вниманием рассматривал ее расписанный, как будто под гжель, мужик.
– Я не знаю. Легкое что-то. Может, и ничего там не было.
– Как это? – Вытаращенные темные глаза округлились еще больше. – Пустая, что ли?
– Может, и так.
– А зачем тогда?.. Что-то я не понял. Хм-м, смысл-то какой?! Знал он, что ли, что ты их живыми не застанешь? Так-так-так… Слышь, Даня, что за базар? – позвал дядька Кузьмина. Тот лениво повернулся, сбросил с головы подушку, посмотрел на них сонными рассеянными глазами. – Может, он и правда эту дуреху отправил к старым козлам с пустышкой, чтобы засветилась она там?
– Не знаю, – недовольно буркнул Кузьмин. – И знать не хочу. Пусть коробку покажет, там и решим.
– А коробку ты в камере хранения на вокзале оставила? – уточнил дядька.
– Да.
– И не забрала еще?
– Нет.
– Ну, что же! Хоть и немного, но уже кое-что. Тогда едем, посмотрим, что там тебе надо было дяде Косте передать, да так и не было передано.
Дядька сорвался с места и потрусил в прихожую. На ходу опомнился, вспомнив, что он в одних трусах. Вернулся в спальню, одевался минуты две, не больше. Вышел в тщательно выглаженных брюках, светлой рубашке навыпуск, с длинными рукавами. Это чтобы росписи его идиотской не было видно, догадалась Дина. Хотя ситуации это помогало мало. Рожа у дяди была такая, что сведущий человек запросто мог бы статьи закона по ней угадать.
– Я готов. Поднимайся, Даня, едем.
Кузьмин недовольно покачал головой, о причинах его мрачного настроения можно было только догадываться. Сполз с дивана, встал между дядей и Диной и первым шагнул в прихожую.
И в этот момент в дверь постучали. Странно как-то постучали, неравномерно. Определенного условного ритма в этом стуке Дина не уловила, чего нельзя было сказать о ее низкорослом спутнике. Он мгновенно напрягся и попятился.
– Нашел все-таки, сука! – прошипел он и с плаксивой ноткой в голосе обратился к Кузьмину: – Вот что я говорил тебе, а!!! Не надо было сюда ехать! Ведь нашел он меня, сука!!!
Стук повторился, но уже более настойчиво и громко.
– Открывать? – озадачился Данила, оборачиваясь к мужику. – Не побежишь же!
– Да хватит уже, отбегался, – проворчал тот и удрученно махнул рукой. – Открывай, чего там!
Кузьмин шагнул к входной двери, щелкнул замком, и в следующий миг квартира наполнилась оглушительным топотом, криками, матом. Щелкали затворы, орали в голос закутанные в камуфляж по самые глаза омоновцы. Их троих бросили на пол. Пинали в ноги, заставляя их раздвинуть. Заламывали руки, давили стволами между лопаток. И снова орали и орали, приказывая не шевелиться и молчать. Когда Кузьмин попытался было что-то возразить и даже назвал какую-то звучную фамилию, к кому ворвавшимся следует обратиться, чтобы все выяснить, ему просто дали по зубам прикладом.
– Молчи, сука!!! – приказал ему здоровяк со злыми глазами – их только и было видно в прорезях маски. – Молчи, а то пристрелю при попытке к бегству!
Дине приказывать было не нужно. Она как будто окаменела, ничего не соображала и почти не чувствовала, как ее тщательно обыскивают, забираясь грубыми пальцами даже под нижнее белье. Как орут на нее и грубо толкают носком тяжелого ботинка, приказывая перевернуться на спину.
– Прекратите! – заорал Кузьмин, выплевывая кровь на рубашку. – Девушка вообще ни при чем! Не трогайте ее!!!
И снова получил прикладом – по шее. После чего дернулся и затих, уткнувшись лицом в пол.
Странно, но дядечка в светлой рубашке с длинными рукавами все это время преспокойно лежал на полу и тихонько посмеивался. Дине даже показалось, что он ей опять подмигивает. Может, он так с ума сходит? Да от такого ужаса и сойдешь!
– Девушку, говоришь? – рокотнул вдруг кто-то из присутствующих, уже после того, как Данила упал лицом в пол. – А ну-ка, парни, давайте-ка сюда эту девушку. Глянем, что за шмара.
Дину рывком подняли с пола, потянув за руку так, что у нее хрустнуло в плече и под лопаткой. И поставили перед лицом пожилого мужчины, чье лицо не было спрятано под маской. И одет он был в гражданское – в темно-синие джинсы, серую футболку и неофициальные плетеные штиблеты.
– Так-так-так, – седой краснолицый гражданский внимательно смотрел на нее какое-то время, а потом вдруг спросил: – Игнатова?
– Д-д-да-а, – еле справившись с заиканием, она интенсивно закивала. – Совершенно верно, я Дина Игнатова, я…
В помощь ее ошалевшей психике тут же, выбивая искры из-под копыт, табуном примчались спасательные мысли, что эти ребята в камуфляже явились сюда, чтобы вызволить ее из плена. Ее потеряли, ее ищут, о ней беспокоятся! И вот ее спасители тут! Обыскали ее они скорее по ошибке, приняв за сообщницу этих двух преступников. А теперь седой пожилой мужчина ее узнал, и теперь…
– Игнатова, значит? Ну-ну.
Мужчина сделал какой-то непонятный Дине знак своим спутникам, и ее отвели в сторону. Поставили лицом к стене, заставив задрать руки вверх и сцепить их на затылке. Краем глаза она видела, как тот – в штатском – медленно подходит к другу Кузьмина, садится перед ним на корточки и свистящим шепотом что-то ему говорит.
– И вам не хворать, гражданин начальник! – весело поприветствовал его дядечка в наколках. – Запомнили, стало быть, наш условный сигнальчик-то, да?
– Как же мне его забыть, Кузя, если я в ту ночь еле жив остался? Век помнить буду, век! Да ты вставай, Кузенька, вставай. Чего пластом-то лежать, господи! Чай, не чужие.
Сильные руки замотанных по самые глаза в камуфляж мужчин подняли с пола тщедушного мужичка, поставили его перед гражданским, попутно уперев ему в ребра автоматный ствол.
– Зря вы так, гражданин начальник, – с сожалением сказал мужичок, кого «гражданский» назвал Кузей. – Налицо превышение должностных полномочий.
– А что я превысил, Кузенька? – тихо, но очень злобно рассмеялся гражданин начальник. – В дом ты меня сам впустил.
– Так вы в доме беспредел творите с мирным населением, – Кузя укоризненно покачал головой.
– Это ты-то – мирное население?! – оскалился седой. – Ты – угробивший не одну человеческую жизнь! Ты – которому убить человека, как поссать сходить! Ты…
– Я за то сполна заплатил, гражданин начальник, – не обиделся Кузя. – Бо€льшую часть своей жизни просидел. Только, можно сказать, жить начал. А вы не даете!
– Я говорил тебе, чтобы ты в моем городе больше не появлялся?! – Сильная рука с короткими толстыми пальцами вцепилась вдруг в горло Кузи и надавила на его кадык. – Говорил?!
– Говорил, говорил, гражданин начальник, – захрипел Кузя, беспомощно закатывая выпученные глаза. Лицо его приобрело странный сизый оттенок. – Только ведь я с мирной миссией! У меня и свидетели имеются. С миром я, с ми-и-иром…
Он дернулся всем телом и начал оседать на пол. Тип, державший автоматный ствол у его ребер, беспокойно замотал головой и что-то зашептал седому. Тот сердито взглянул на мужчин, распростертых на полу, тоже настырно замотал головой и вновь присел перед Кузей на корточки.
– А зачем ты тут, Кузя? Скажешь правду, отпущу. Соврешь – закрою до выяснения. Ну? – и, чтобы привести в чувство занемогшего от удушья пожилого дядьку, больно ткнул ему между ребер пальцем. – Ну, Кузенька, говори. У нас мало времени!
Кузя захрипел, задергался, принялся шумно глотать воздух, закашлялся, громко и надсадно. Еще раз получил между ребер и наконец пришел в чувство.
– Как ты был сукой, гражданин начальник, так ею и остался, – спокойно, будто и не умирал от удушья минуту назад, проговорил он. – Зря я тебя тогда не кончил. Очень, очень теперь сожалею.
Гражданский наотмашь ударил его по лицу – раз, другой, дождался, пока из разбитых губ и носа хлынет кровь, и удовлетворенно крякнул. Встал на ноги, подошел к Кузьмину, начавшему вяло шевелиться.
– Это кто такой? – спросил он у автоматчика.
Тот неуверенно пожал плечами.
Тогда седой повернулся к Дине и задал ей тот же самый вопрос.
– Это? Это мой давний знакомый, – промямлила она с обидой, недоумевая, отчего это ее заставили держать руки вверху, если явились ее спасать?
– Имя! Имя у этого знакомого есть, гражданка Игнатова? – заорал он на нее.
– Кузьмин. Кузьмин Данила.
Автоматчик со злыми глазами нервно дернулся и что-то быстро зашептал седому. Тот сначала будто и не поверил, подошел к Кузьмину ближе, перевернул его ногой, уставился на его разбитое в кровь лицо. Потом неожиданно развел руки в сторону и замотал головой, процедив в сердцах сквозь зубы:
– Ну, твою мать, а!!! Давай их всех в отделение, там разберемся, кто из них кто…
Глава 11
Он вернулся от Сонечки в диком душевном смятении, поздно вернулся, между прочим, а жены-то и не было дома! Это как, интересно, называется?!
Влад медленно обошел всю квартиру. Комната за комнатой, метр за метром. Нет Ленки – нигде! Все на своих местах. Даже ужин приготовлен и оставлен под большим толстым полотенцем на плите. Нет только ее сумочки, ее туфель и расчески, которую она вечно бросала в сумку в последний момент, взяв ее с полки под зеркалом.
Он схватился за мобильный. Начал ей названивать, не сообразив, что поздно он начал беспокоиться, может, ее с самого утра дома нет. Она ведь ответит ему сейчас и спросит об этом. И что он скажет? Что он только что проснулся и заметил, что ее нет? Глупо! Она могла уйти из дома за полчаса до его возвращения и…
– Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети, – безликим голосом доложил Владу оператор.
– Черт знает что! – рявкнул он, гневно раздувая ноздри перед зеркалом в прихожей. – Где ее, интересно, черти носят?!
Главное, спросить-то об этом было не у кого! Раньше каждый Ленкин шаг контролировали ее родители. Она потом уже начала их тихо ненавидеть за этот постоянный надзор. Теперь родителей нет в живых. Влад провел весь вечер и бо€льшую часть ночи у любовницы. Стало быть, Ленкино поведение оставалось бесконтрольным.
Где она?!
После получасовых душевных мытарств и трех рюмок коньяка Влад решился позвонить Марусе.
– Кто? Что? – Она долго пыталась понять, кто звонит ей так поздно. Протяжно зевала и без конца шептала: «Господи». – Владик, вы?! Что-то случилось?! Я не выключила утюг? Газ?!
– Маруся, простите меня, пожалуйста.
Он с облегчением рассмеялся, хотя время для веселья было вовсе и неурочным. Но это бытовое беспокойство Маруси немного снизило остроту его страха за жену. Если Маруся беспокоится только лишь из-за этого, то в остальном, стало быть, в доме должен быть полный порядок. Так ведь?
– Простите меня, Маруся, все в порядке с утюгом и газом. Я просто хотел спросить, когда вы ушли сегодня?
– Я? Погодите… Но вы же сами разрешили мне уйти пораньше, – с обидой отозвалась она.
– Да не волнуйтесь вы! Нет у меня к вам претензий, – он начал терять терпение, нервно теребя в руках рюмку. – Просто я вернулся домой позднее обычного, а Лены нет дома. Она при вас была?
– Да, она все время была дома. А потом… Ей кто-то позвонил, она и уехала. Попросила накрыть ужин полотенцем, чтобы он не остыл.
– А сама она что, ужинать не собиралась? – едко поинтересовался он, пытаясь сообразить, кто мог позвонить Ленке, из-за чего она так резво и резко собралась?
– Не знаю я, Владислав Иваны-ыч, – заныла Маруся сонно и недовольно. – Она ушла при мне. При мне не вернулась. Вот я и…
– Вы-то во сколько ушли? – Влад закатил глаза. – Хотя бы это я могу узнать?
– Я ушла без двадцати пять.
– А Ленка?
– Она ушла… В три часа… почти. Не было еще трех, без чего-то там. Она ушла, а потом, спустя какое-то время, часы начали бить в гостиной. Вот я и…
– Спасибо, Маруся, простите ради бога, что разбудил. Да, чуть не забыл! – Влад с грохотом опустил рюмку в раковину, посмотрел на газовую плиту, на которой стоял нетронутый семейный ужин. – Она… Она не сказала, кто ей звонил?