— То есть вы предлагаете без боя сдать Гитлеру значительную часть нашей территории?
— Ну почему же сразу «сдать без боя»? Просто западные области Белоруссии и Украины в этом случае становятся стратегическим предпольем. Часть войск мы там оставляем, чтобы максимально замедлить продвижение противника, дабы ему жизнь медом не казалась. Но драться там следует не по всему фронту, а удерживать ключевые точки, ломать противнику логистику. Когда ударные части врага уйдут вперед, можно будет наносить контрудары по дивизиям второго эшелона. Понятно, что предназначенные для выполнения этой задачи войска должны иметь солидный запас боеприпасов, горючего и прочего. При исчерпании же возможностей к сопротивлению… ну, не знаю, прорваться к своим им вряд ли удастся. Уцелевшие могут отойти в лесные массивы, где есть таковые, перейти к партизанской войне.
— Как у вас все просто получается! А куда они денут раненых? Где они возьмут там продовольствие, боеприпасы? Скажите прямо — мы обрекаем наших людей на верную смерть!
— Вы правы, товарищ Сталин. Что тут вилять — это смертники. Хочется только заметить, что смертниками в нашем варианте истории были практически все. Очень немногие из тех, кто вступил в бой 22 июня, дожили до победы.
И еще, разговор-то был о том, как оттянуть начало войны. Очень возможно, что, узнав о наших действиях, Гитлер просто не решится напасть. Его штабам придется разрабатывать новые планы, а это потребует времени. И вообще вся их концепция начала войны затрещит по всем швам. Пару месяцев потеряют, а там уже и осень маячить начнет. А они знают, что у нас за осень и что за зима. Глядишь, перенесут вторжение на следующий год.
— Но гарантий, что нападение этим летом не состоится, вы не даете?
— Не даю, товарищ Сталин. Могут и успеть поменять свои планы. Но тогда, по моему мнению, основной удар противник нанесет на южном направлении. Будут прорываться к нашей кавказской нефти.
— А как, по вашему мнению, мы должны строить свои взаимоотношения с фашистской Германией в течение этих трех месяцев?
— Думаю, что без особых изменений. В смысле, начинать у нас пропагандистскую кампанию в духе «какие они гады» пока не стоит. Прерывать взаимные поставки тоже. Поставки сырой нефти, возможно, следует увеличить. Попросите у них еще один кредит в подтверждение «добрых намерений». Но зубы тоже следует показать, пусть и без широкого освещения в прессе. В смысле, войска следует ориентировать правильно, мол, договор договором, а порох следует держать сухим. В случае провокаций на границе немедленно открывать огонь. Самолеты-разведчики сбивать без разговоров. А лучше на них вообще охоту организовать. Что нам теперь стесняться: «спровоцируем», «не спровоцируем»? Для себя они уже все решили. Передумают только в том случае, если почувствуют, что могут крепко получить по зубам.
— Мы обдумаем ваши предложения. — Сталин поднялся, явно собираясь уйти.
«Обдумают „они“, — проворчал про себя Николай Иванович, — ежу понятно, что он уже все давно решил, а вероятнее всего, и действовать начал. А разговор со мной был нужен для подтверждения. А вот сейчас проверим…»
— Товарищ Сталин, у меня к вам есть просьба.
— Да? Какая же? — Вождь остановился.
— Можно мне читать свежие газеты? Хотя бы наши, советские, но лучше и зарубежные, что выходят на английском языке. Английский язык я неплохо знаю. Хочется быть в курсе того, что в стране и мире происходит.
Сталин на секунду задумался, потом улыбнулся и кивнул:
— Хорошо, я отдам такое распоряжение. Считаю, что это будет полезно.
«Что и требовалось доказать, — подумал Николай Иванович, проводив Сталина взглядом. — Мои советы явно попали в струю, в мэйнстрим, так сказать. Вождь явно доволен, вот и расщедрился. И что-то он быстро сегодня. Весь разговор на полчаса: прибежал, пара вопросов, выслушал ответы, убежал. Следует понимать, некое важное совещание сегодня намечается. Будет всем ценные указания раздавать и проблемами озадачивать. Это он умеет, забегают, как наскипидаренные. Оно и правильно, времени осталось всего ничего».
Николай Иванович кряхтя поднялся с кровати, прошелся по комнате, разминая ноги. Бросил взгляд на настенные часы. До обеда оставалась еще минут двадцать. Было ясно, что настырный капитан со своим вопросником появится только после оного. Почитать было нечего, других развлечений тоже не просматривалось. Николай Иванович посмотрел на стол. На столе лежал карандаш и пара чистых листов бумаги. Видно, их Иосиф Виссарионович оставил, наверно, принес на всякий случай, но не понадобились. Ответственный капитан бумаг ни разу не оставлял, все до листика в портфель собирал, они у него сплошь нумерованные.
Николай Иванович присел за стол. «Может, что-то полезное сделать?» Он положил лист перед собой и написал заголовок: «Оптический квантовый генератор (лазер)». Потом нарисовал схему и стрелочками обозначил ее элементы: оптический усилитель, оптический резонатор, система накачки. Кратко описал принцип работы, основные типы лазеров, уникальные свойства лазерного луча. Потом перечислил все известные ему рабочие среды. Даже генерируемые наиболее употребительными лазерами длины волн указал, пусть и примерно, но с достаточной точностью. Начал перечислять основные области применения, но тут принесли обед. Николай Иванович перевернул лист текстом вниз и принялся за еду. Когда забрали посуду, снова вернулся к записям. Но закончить работу опять не удалось. В комнату вошел знакомый капитан и устроил скандал. Налетел коршуном, схватил листы и начал трясти ими перед его носом. Мол, вопиющее нарушении режима секретности. Объяснениям не внял, даже заверения, что при «посторонних» листы были перевернуты, его не слишком удовлетворили. Только при сообщении, кто именно оставил тут бумагу и карандаш, накал страстей немного спал. Пришлось все переписывать и перерисовывать на «правильную» бумагу. Черновик капитан тут же сжег в умывальнике, а пепел смыл.
— И это вместо спасибо? — попенял Николай Иванович, когда инцидент был исчерпан. — Я тут, можно сказать, Нобелевскую премию стране обеспечил…
— Порядок есть порядок, — сообщил капитан. — А это стоит Нобелевской премии? — Он начал просматривать записи.
— В нашей истории выдали. Премию эту, если не вру, поделили наши Басов с Прохоровым и какой-то там американец.
— Видимо, ценный прибор?
— Да, полезная штука. И в научных исследованиях, и в промышленности, и в военном деле.
— А как именно применяют его в военном деле?
— Дальномеры, системы наведения и целеуказания, оптические локаторы.
— Освоить сможем быстро?
Николай Иванович покачал головой:
— Сомневаюсь. Сами излучатели, пусть маломощные, изготовить, видимо, можно. Но сделать на их основе реальную боевую технику… С существующей элементной базой… Нет, лет через пятнадцать, если постараться.
— Жаль, — сник капитан. — Но все равно спасибо. — Он сложил листы в папку и посмотрел на Николая Ивановича.
— Хорошо, отложим пока эти самые лазеры и займемся более насущными вещами. Меня попросили более подробно поговорить с вами о недостатках в организации Красной Армии. Вы уже отчасти осветили этот вопрос, когда речь шла структуре танковых дивизий, корпусов и необходимости создания воздушных армий. А как обстоит дело в целом?
— Хм, лично мне, как дилетанту, наша система управления кажется довольно стройной. Был ГКО — Государственный Комитет Обороны — чрезвычайный орган, который и управлял страной в ходе войны. Создан он был, помнится, через месяц после ее начала. Была Ставка Верховного Главнокомандования, тоже чрезвычайный орган, который осуществлял стратегическое руководство нашими вооруженными силами. Оба названных органа возглавлял лично товарищ Сталин, так что взаимодействие их было вполне на уровне. При Ставке Генеральный Штаб, как ее основной рабочий орган. Командная вертикаль очень четкая. Была попытка создания мини-ставок по основным направлениям, но не прижилось, это звено оказалось явно лишним.
Насколько я понимаю, основные проблемы были с обратной связью. То есть Ставка не получала достаточно полной и достоверной информации. И дело тут не только и не столько в промахах разведки, сколько в психологии составителей докладов, рапортов и донесений. Всем хочется хорошо выглядеть в глазах начальства, и мало кому хочется сообщать о своих промахах и провалах. Поэтому неудобная информация или замалчивается, или вообще сообщается заведомая ложь. В итоге, о многих крайне опасных изменениях обстановки Ставка узнавала только тогда, когда что-либо предпринимать было уже слишком поздно. Пришлось эту самую систему обратной связи создавать. В штабах фронтов, армий, корпусов (насчет дивизий я не уверен) появились представители Генерального Штаба. В руководство войсками они не вмешивались, но ежедневно отправляли донесения о реальной обстановке в Генштаб. Другой отчетностью их не загружали. Рангом выше были представители Ставки. Их направляли с целью содействия и координации действий при проведении важных операций. Особенно, когда в операции участвовали войска сразу нескольких фронтов. Еще были уполномоченные Ставки, они направлялись для решения конкретных организационных задач. Понятно, что они тоже отправляли наверх свои донесения. Все эти донесения анализировались, сводились воедино, и у Ставки появлялась более-менее адекватная картина происходящего.
Насколько я понимаю, основные проблемы были с обратной связью. То есть Ставка не получала достаточно полной и достоверной информации. И дело тут не только и не столько в промахах разведки, сколько в психологии составителей докладов, рапортов и донесений. Всем хочется хорошо выглядеть в глазах начальства, и мало кому хочется сообщать о своих промахах и провалах. Поэтому неудобная информация или замалчивается, или вообще сообщается заведомая ложь. В итоге, о многих крайне опасных изменениях обстановки Ставка узнавала только тогда, когда что-либо предпринимать было уже слишком поздно. Пришлось эту самую систему обратной связи создавать. В штабах фронтов, армий, корпусов (насчет дивизий я не уверен) появились представители Генерального Штаба. В руководство войсками они не вмешивались, но ежедневно отправляли донесения о реальной обстановке в Генштаб. Другой отчетностью их не загружали. Рангом выше были представители Ставки. Их направляли с целью содействия и координации действий при проведении важных операций. Особенно, когда в операции участвовали войска сразу нескольких фронтов. Еще были уполномоченные Ставки, они направлялись для решения конкретных организационных задач. Понятно, что они тоже отправляли наверх свои донесения. Все эти донесения анализировались, сводились воедино, и у Ставки появлялась более-менее адекватная картина происходящего.
— А комкоры и командармы, получается, врали?
— Ну, их понять можно. В отличие от представителей Ставки и Генштаба, они-то ведь несли персональную ответственность за конкретные действия вверенных им войск. Кстати, о персональной ответственности… Институт комиссаров надо отменять, в армии должно быть единоначалие. Решения на своем уровне должен принимать один человек, и он же за них должен отвечать. Сами знаете, что бывает с двухголовыми птичками. В нашей истории институт комиссаров упразднили в конце 1942 года, а взамен ввели должности заместителей по политической части.
— В Красной Армии сейчас и так единоначалие, — встрял капитан, — военных комиссаров еще в прошлом году «упразднили», есть помполиты.
— Вот тебе и раз, — растерялся Николай Иванович. — Точно помню, что были в войну комиссары, что их потом упраздняли. Возможно, снова с отчаяния ввели в начале войны, когда поражение шло за поражением. Но в итоге все равно отменили.
— Возможно, такое вполне могло быть. Что еще имеете сообщить?
— Что еще? Даже и не знаю. О необходимости уделить самое пристальное внимание надежности связи я уже говорил. Без этого вообще никуда. Та же история с системой снабжения войск, ее тоже надо реорганизовывать. Да, еще… осторожнее с национальными частями. Делались попытки их формирования, но результаты были плачевные. Такие дивизии опасны главным образом для своих: вечные свары, бунты, грабеж собственного мирного населения. А боеспособность в итоге никакая — при первом же боевом соприкосновении с противником — или драпать, или в плен. И что характерно: в частях, сформированных «пропорционально», то есть в соответствии с долей в населении Союза, те же самые «националы» отлично воевали. Тут явный пример перехода количества в качество.
— Странно, а в чем причина?
— Пережитки клановой системы. Формируется, например, грузинская часть. А в этой Грузии народы десятками считаются, и у всех у них старые счеты, столетиями «по-соседски» копили. А у каждого народа еще и кланы, те тоже между собой грызутся. Проблемы начинаются еще на стадии формирования. Те кланы, у которых людей во власти больше, норовят своих от призыва отмазать, а «врагов» побольше призвать. А вот командовать, напротив, поставят своего. В итоге куча обиженных, недовольных, кумовство, всплывают старые счеты… А уж как оружие выдадут… Ну, вы поняли.
Что еще? Давайте я на досуге подумаю, может, что и вспомню.
— Хорошо. — Капитан полез в портфель и извлек из него очередную папку. — Вот, здесь у меня список действующего на сегодняшний день высшего командного состава. Просмотрите его внимательно. Фамилии отличившихся в ходе войны товарищей отметьте галочкой, а не оправдавших надежд Родины крестиком.
Николай Иванович взял протянутую папку и открыл ее. «Мда-с, — подумал он про себя, — хорошенькая работенка. Можно подумать, что я всех помню. Добрая половина фамилий в списке вообще незнакома. Некоторые знакомы, но особых ассоциаций в ту или иную сторону не вызывают. Но делать нечего…»
В итоге он отметил галочками больше полусотни фамилий, в некоторых местах нарисовал две или даже три галочки. Крестиков поставил только пять. Потом внимательно просмотрел список еще раз, дописал фамилию Мехлис и поставил напротив еще один крест. Отдал папку капитану. Спрашивать у подчиненного Берии, почему в списке отсутствует фамилия Жукова, Николай Иванович не стал, легко догадаться.
— А почему так мало крестиков? — поинтересовался капитан, бегло проглядев материал.
— Имена прославленных генералов и маршалов были у всех на слуху. Как и их победы. О неудачниках всегда известно меньше.
— Понятно, а что с Мехлисом? Он ведь даже не военный.
— Будучи представителем Ставки, на Крымском фронте малость покомандовал, дело кончилось крупной военной катастрофой.
— Ясно. А остальные?
— Часть фамилий мне незнакома, вероятно, середнячки или погибшие в начале войны. Часть знакома, но ничего особо о них сказать не могу. Что неудивительно: всегда есть прославленные фавориты, и есть обычные рабочие лошадки, которые и тащат на себе основной груз.
Глава 16
По поводу своего срыва из-за секретных бумаг Сергей особо не переживал. Избаловались они там в своем будущем, совсем страх божий потеряли. И неудивительно, у них там государственные тайны не слишком берегут, а с разоблаченных шпионов чуть ли не пылинки сдувают. Вот и инженер… Впрочем, что взять со шпака?
До позднего вечера пришлось приводить в порядок стенограммы, потом еще составлять план на завтра, потом… А после полуночи появился порученец самого товарища Сталина и предложил проследовать за ним. Сергей попросил минутку, наскоро плеснул в лицо воды, привел себя в порядок, прихватил портфель и пошел.
— Как продвигается дело? — поинтересовался Вождь, когда Сергей зашел в кабинет.
— По плану, товарищ Сталин. Полчаса назад закончил оформлять сегодняшние материалы.
— Покажите. — Сергей быстро достал из портфеля соответствующую папку. Сталин взял ее и погрузился в чтение. Материал по минам он только быстро просмотрел. Остальное читал внимательно, и даже сделал какие-то записи у себя в блокноте. Список комсостава с отметками инженера изучал очень долго. Потом достал трубку, набил ее и закурил.
— Что намереваетесь делать завтра?
— Товарищ Сталин, у меня есть список первоочередных вопросов. Он подготовлен ОИБ и утвержден товарищем Берией. В плане на завтра у меня несколько вопросов по флотским делам.
— Флот — это хорошо, это нужно, — задумчиво, но довольно равнодушно произнес Сталин. Сергею показалось, что не о флотских проблемах были его мысли. — Хотя, судя по той информации, что мы уже получили, роль флота в войне была второстепенной и особыми успехами флотские товарищи похвастаться не могли. Но вопросы задать следует, возможно, что теперь мы сможем использовать флот более эффективно. Вы как считаете?
— Считаю, что сможем, товарищ Сталин. Я со своей стороны постараюсь, чтобы это было именно так.
— Вот и я так думаю, — Сталин выпустил очередной клуб дыма и продолжил: — Докладывать будете ежедневно, лично мне, в это же время. А пока можете идти.
Утро началось уже привычно.
— А что флот? — протянул инженер на заданный вопрос. — В общем-то, не его вина, что все так обернулось. Возьмем, к примеру, Балтийский флот. Сухопутная армия быстро сдала все его базы на Балтийском побережье. Соответственно, прикрывающую Финский залив минно-артиллерийскую позицию тоже пришлось оставить. Флот заперли в Маркизовой луже. Хорошо хоть Ленинград не сдали и взрывать корабли не пришлось. На Черноморском флоте похожая история. Немцы захватили и Одессу, и Севастополь. Самым «воюющим» флотом у нас был Северный, но там изначально были только легкие силы. Нет, моряки делали, что могли. Слышал, что только флот немецкое нападение не сумело застать врасплох. Он находился в готовности, и последовавший в первый же день войны воздушный налет на наши базы был отбит. Пушки Балтфлота немало помогли войскам, защищающим Ленинград. Кое-какие успехи были у подводников и катерников, особенно когда немцев наконец выбили из Прибалтики и корабли смогли выходить в Балтийское море. Черноморский флот сыграл немалую роль в защите Одессы и Севастополя, провел несколько достаточно крупных десантных операций. Северный флот, как я уже говорил, воевал постоянно и довольно успешно. С учетом его, прямо скажем, не слишком впечатляющих сил, разумеется. Прикрывал конвои союзников, охотился за подводными лодками врага. Наши подводники потопили не так уж мало немецких судов. Катерники и морская авиация тоже без дела не сидели. Десанты опять же…