Может, просто не время? Может, иногда любовь не бьет током, не врывается в сердце бурным свежим, подобным вольному сквозняку, потоком, а наполняет тело и разум медленно?
Наверное, так. Наверное.
На тумбе глухо завибрировал и заерзал телефон; Аарон поморщился и наощупь отыскал трубку, взглянул на экран — «Каратель».
Другой бы на его месте, если бы обнаружил на экране сотового подобное слово, побежал бы в туалет стреляться (кому хочется видеть в гостях демона?), но стратег лишь улыбнулся — визиты друга он любил. Даже такие поздние.
— Слушаю. Канн.
— Слушай, Канн, — начали без приветствия, — я тут с работы еду. Забегу к тебе на пару минут?
— Забегай, — миролюбиво согласились в ответ. — Тебе я всегда рад.
— Угу. Буду минут через десять.
— Будь.
Телефон временно вернулся на тумбу, а после перекочевал в карман серых хлопковых, натянутых на голое тело шорт.
Чайник закипал неторопливо — знал, что собеседники не торопятся, — грелся, сопел, важно менял цвета на индикаторе температуры, пока хозяин дома искал в шкафу заварку.
— Тебе точно чай? Не бренди, не коньячку, не виски?
— Чай, точно. Я же сейчас домой, а там дочь. Какой коньячок?
Регносцирос лениво развалился на кухонном стуле, вытянул длинные ноги, сложил ладони на пряжке ремня и лениво улыбнулся.
— Что, Баалька не любит, когда от папы пахнет спиртным?
— По шее бы вам всем за «Баальку». Она — Луара.
Его друг хмыкнул. Да — да, Луара, но в простонародье с легкой руки их телепортера маленькое сокровище Алесты и Баала все звали исключительно «Баалькой», и ее отец знал об этом. Канн бы побился об заклад, что тот изредка и сам звал ее подобным образом.
Вот только не сознается, черт волосатый.
Регносцирос, впрочем, не злился и вообще этим вечером выглядел довольным жизнью.
— Что, съел полсотни младенцев? Чему улыбаешься?
Аарон разлил кипяток по чашкам и сунул туда пакетики с заваркой — те моментально всплыли на поверхность.
— Младенцев не ел, а вот пару нытиков на тот свет сегодня переправил.
— На какой еще «тот»?
— Тот, на котором они родились.
— Ясно. В общем, на сегодня отстрелялся.
— Ага. А ты как? Нормально?
— Нормально.
— Что‑то не похоже.
— С чего бы?
— Да рожа у тебя странная.
Они сидели за столом и пили чай.
Чай, блин, — Канн размешивал в кружке сахар и думал о том, что они похожи на старых бабок. Старых, шамкающих беззубым ртом бабок, коим если что и осталось в этой жизни, так это лишь вспоминать свое насыщенное и бурное прошлое.
Дожили.
— Как Мила?
— Хорошо. Сходили сегодня в ресторан, посидели. Представляешь, она упомянула о том, что хотела бы дом в южном районе города.
— Почему там?
— Мол, озеро рядом. «Ведь это так здорово — вставать по утрам, выходить на балкон и смотреть, как блестит под солнцем водная гладь».
— И что — будешь свой продавать?
Мужчина со шрамом промолчал, сделался хмурым.
— Не хочу. Я к этому привык.
— Может, привыкнешь и к новому? — корректно поинтересовался друг. — Изменения — это не всегда плохо.
Аарон долго молчал — слишком долго. Затем вытащил из нагрудного кармана пачку сигарет, закурил и вдруг понял, что забыл открыть форточку. Моментально ощутил укол вины — Мила заворчит, что он опять курит в доме, — и вдруг разозлился. С каких пор он стал чувствовать себя виноватым из‑за курения? Его дом — где хочет, там и курит. И когда хочет. И сколько хочет.
А вина все не уходила.
Черт. Все ведь хорошо. Все хорошо, ведь так?
— Эй, у тебя все нормально? — черные глаза Баала прищурились, стали изучать коллегу и друга с двойным вниманием. — На тебе лица нет.
— А что есть?
Пепельница стояла у раковины — укоризненно чистая, отмытая до блеска женской рукой — Канн дотянулся до нее и нарочито громко грохнул стеклянным дном о кухонный стол. Поставил перед собой, зачем‑то толкнул пальцами.
— Шрам есть, а лица нет.
— Ну — ну.
И на этом ответ иссяк.
Регносцирос нахмурился.
— Слушай, да что у тебя не так? Дом есть, деньги есть, работой пока не заваливают, тренировками тоже — Сиблинг успокоился, — баба — пардон — женщина есть. Что еще нужно?
— Наверное, ничего.
— Ты счастлив с ней?
— С кем?
— Со своей Милой.
Тишина.
— Канн?
Тяжелое молчание.
— Аарон?
— Что?
— Ты ее любишь? Рад ее присутствию в своем доме?
И вновь вопрос остался без ответа.
— Ну, она тебе хотя бы нравится?
Затяжка, выпущенное под потолок облако дыма. Хозяин особняка тяжело, скрипнув стулом, поднялся с места, подошел к окну, открыл форточку — в его движениях Баалу виделась обреченность.
— Она… хорошая, — послышалось спустя минуту. — Не придраться: стирает, убирает, постоянно что‑то готовит, заботится.
На слове «заботится» во фразу почему‑то и вовсе забралась грусть.
— Но я спросил не об этом.
Аарон какое‑то время молчал — стоял, опершись на оконную раму, смотрел во двор, затем повернулся. Отозвался и вовсе неохотно.
— Что ты хочешь услышать? Я и сам многого понять не могу. Она ждет от меня кольцо, понимаешь? Мы уже месяц, как вместе. Злится, что я не рассказываю ей, кем работаю, дуется, когда не отвечаю на вопросы. Но я не готов. Я… не пойму.
— «Она» или не «она»?
— Да.
Теперь замолчал и потягивающий чай брюнет — долго смотрел в чашку, размышлял о том, какой стоит дать совет.
— Иногда для того, чтобы что‑то стало понятно, нужно расстаться. Хотя бы на время.
— Угу, — ехидной крякнули от окна и прикурили вторую сигарету, — это как — «Ехай, Мила, отсюда?»
— Ну, можно не «ехай», а сказать, что тебе дали задание.
— Для этого придется объяснить, кем я работаю.
— А в чем проблема?
— В том, что она может этого не принять.
— Так пусть этот момент и станет для тебя показательным — твоя женщина примет тебя таким, какой ты есть.
Точно. Если уж Алеста приняла Баала, то почему бы Миле не принять Аарона? Вот только Канн отчего‑то не был ни в чем уверен.
— Думаешь, временное и «вынужденное» расставание поможет мне разобраться?
— Больше, чем если ты продолжишь сидеть на собственной кухне и жалеть себя.
— Я не жалею, — рыкнули зло.
— Я вижу.
Регносцирос бывал излишне прямолинейным и часто жестоким, но Аарон ценил эти качества.
— Оторви уже жопу, открой ей правду и вали на задание. На несколько дней, а еще лучше — на пару недель. Гарантирую: вернувшись, ты будешь знать ответы на все вопросы и перестанешь походить на хлюпика.
— Ну ты и %!%!
— Не был бы ты моим другом, давно уже отправил тебя тоже «на тот свет», — отрезал Баал грубо в ответ на нелицеприятное и матерное описание себя самого.
— Мечтай!
— Теперь ты становишься похожим на самого себя.
Канн раздраженно затушил в пепельнице сигарету.
— На хлюпика… нет, ты посмотри на него… задница ты волосатая.
— Точно — похож.
Мужчина в рубашке и шортах вернулся к столу, вылил в раковину недопитый чай, оперся руками на спинку стула и спросил:
— Только заданий у нас пока нет — где я их возьму?
— Заданий, может, и нет, — ответили ему сухо. — Вот только Дрейк пока «не кончился», а если так, то что‑нибудь для тебя подыщет.
— Думаешь, стоит спросить?
— Думаю.
Баал заметил, что, размышляя над сказанным, Канн впервые за этот вечер просветлел лицом.
Это началось три месяца назад.
Стоило друзьям заметить, что стратег начал грустить на общих «семейных» сборищах, как на вечеринках, обычно проходящих в узком и тесном кругу, вдруг начали появляться незнакомые личности — сплошь девушки. То вдруг Лайза приведет с собой «знакомую», то Шерин, то Элли — и откуда только у них столько незнакомых ему знакомых?
Когда он в четвертый раз подряд обнаружил среди прочих новое лицо, Канн начал подозревать неладное — его пытались «свести». Однозначно. Сажали возле «подружек», усиленно пытались вовлечь в разговор, старались подыскать им общую для беседы тему.
С подобных потуг Аарон быстро озверел.
— Хватит! — заявил он друзьям прямо. — Когда сам кого‑то найду, тогда и приведу к вам. А вот специально для меня никого водить не нужно.
Незнакомки моментально кончились.
И хорошо. Потому что Лилиан при первой же встрече попросила «проводить» ее домой и совершенно очевидно намекнула, что не прочь продолжить более тесное знакомство (кому нужна подстилка?), Даяна отчаянно краснела, когда смотрела на него (Канна подобное жеманство откровенно бесило), а с Роуз он не выдержал и пяти минут — та беспрестанно говорила о шмотках и моде.
Ужас.
Милу же он встретил сам. По крайней мере, хотелось в это верить. Они познакомились в баре: Аарон отбил ее у подвыпившего забулдыги, слишком напористо клеившегося к симпатичной особе, — сломал тому руку, а даму вызвался проводить домой.
Ужас.
Милу же он встретил сам. По крайней мере, хотелось в это верить. Они познакомились в баре: Аарон отбил ее у подвыпившего забулдыги, слишком напористо клеившегося к симпатичной особе, — сломал тому руку, а даму вызвался проводить домой.
По дороге о чем‑то говорили — о чем‑то пустом и неважном; накрапывал дождь. У подъезда он не стал ее ни целовать, ни спрашивать телефон. Спокойно выдержал разочарованный взгляд, развернулся и зашагал прочь.
А через три дня после долгих сомнений и раздумий самостоятельно нашел ее номер в справочнике, позвонил и предложил встретиться.
На том конце согласились с такой готовностью, будто все три дня ждали его звонка.
Он все еще продолжал рассматривать спящую в его постели женщину, когда та пошевелилась. Сонно заморгала, прищурилась, открыла глаза. Улыбнулась.
— Не спишь?
Он так и не погасил ночник.
— Не сплю.
— А чего так?
Его тут же обняли теплые руки — обвились вокруг шеи, притянули к себе. Поцелуй длился несколько секунд; Мила пахла фиалковыми духами, сном и их предыдущим занятием любовью, которое случилось незадолго до прихода Баала. Она хотела — он помнил — принять душ, — но так и разнежилась у него в руках, уснула.
А теперь ее длинные ресницы вздрагивали, губы нежно улыбались, а взгляд серо — зеленых глаз скользил по его лицу.
— Голодный?
— Нет.
— Кто‑то приходил?
— Друг.
— Я слышала, как жужжал телефон…
— Он уже ушел.
Тишина; шорох простыней. Аарона погладили по плечу.
— Хочешь, я потру тебе спинку в ванной?
Она была идеальной. Слишком идеальной — на грани приторности. Но никогда эту грань не переступала, и Канн иногда не мог понять, отчего начинает раздражаться.
— Не сегодня.
— А что у нас будет сегодня?
— Разговор.
— Да? — тень испуга в глазах быстро сменилась любопытством. — Расскажешь, наконец, откуда у тебя на виске шрам?
— Нет.
Губы бантиком, было, надулись, но хозяйка быстро вернула им былую форму — спокойного улыбающегося рта.
— Я готова. Слушаю. О чем будем говорить?
Аарон смотрел на лежащую рядом женщину с завуалированным сомнением и какое‑то время хранил молчание. Затем, наблюдая за реакцией, изрек:
— О том, кем я работаю.
*****
Ланвиль. Уровень Четырнадцать.
С утра серое море бесновалось — дул сильный ветер, — а к обеду вдруг утихло, успокоилось и почти уснуло — лишь на поверхности волн играли, напоминая о предыдущем ворчании стихии, пенные белые барашки.
Искрило яркими лучиками на воде солнце; перекатывалась под подошвами темная и влажная галька; небо вдалеке хмурилось.
У моря Райна не боялась плакать — слезы казались ей естественным продолжением этого места — солеными на лице брызгами. Не печалью, не болью — просто воспоминаниями, которые, скатываясь по щекам, тонули в скрипучем между камнями песке.
Воспоминания.
Много воспоминаний.
Все, что ей осталось.
— Почему, прежде чем «полюбить» женщину, нужно обязательно поставить ее на колени? Зачем? — она до сих пор не знала настоящего имени того, с кем встречалась уже неделю. — Неужели тебе не стало бы приятнее, если бы женщина признала твое главенство сама, без насилия?
Джокер какое‑то время размышлял; тогда Райне еще казалось, что разговоры могут его изменить — повлиять на мировоззрение, открыть затхлому от заскорузлых принципов уму новый угол зрения, растормошить, заставить взглянуть на вещи по — новому.
Зря казалось.
— Нет, мне приятнее подчинять самому.
— Для чего? Чтобы доказать собственную силу, превосходство? Неужели нельзя чувствовать все это без постоянного «доказывания»?
Они сидели в его машине — он, заехавший на пять минут в рабочий перерыв, она, сытая после обеда, выпитого кофе и только что съеденного десерта.
— Тебе не кажется, что ты лезешь не в свое дело?
Райна насупилась.
— Я просто пытаюсь понять.
— Я — доминант, господин, и мне это нравится.
Да уж, доминант. Только если Аарон был «хорошим» доминантом в правильном смысле этого слова, то Джокер являлся его полной противоположностью. Хотя поначалу ей нравилось с ним целоваться и заниматься сексом — до того момента, пока он не переходил в откровенную вульгарность…
— Но зачем…
— Тебе не кажется, что ты слишком много болтаешь?
На них, сидящих в сверкающей белой Лунди, смотрели проходящие мимо люди.
— А ты разве заехал не для того, чтобы меня увидеть? Чтобы поговорить?
— Со шлюхами не ведут длинных бесед — шлюх используют для удовольствий. Я хочу, чтобы ты у меня отсосала.
— Прямо здесь? — Райна поперхнулась. Ей не хотелось ни сидеть с ним в одной машине, ни, тем более, сосать. Десерт был вкусным, а от предвкушения вкуса долбящегося в горло члена делалось муторно и начинало тошнить.
— Я не хочу.
— Зато хочу я. А ты просто еще не знаешь, хочешь ты этого или нет.
Хуже всего было то, что иногда Райна начинала ему верить: она просто сама не знает, чего хочет. И разве она сама после того, как все заканчивается, — когда на мужском лице расплывается довольная улыбка, — не чувствует радость? Чувствует. Тогда кто же из них прав — он или она?
Додумать не получилось; ей на затылок легла жесткая и теплая ладонь, толкнула голову вниз, к черным джинсам.
К клубу «Майон», несмотря на довольно поздний час и моросящий на улице дождь, тянулась длинная очередь. Длинноногих девушек на шпильках, чьи зады едва прикрывали лоскуты серебристой ткани, не смущал ни промозглый ветер, ни превращающая изысканные прически в мокрые гнезда сырость. Мужская часть очереди была под стать женской — тонкие расстегнутые на груди, чтобы были видны тату и украшения, рубашки, модные ситцевые, вошедшие в тренд только в этом сезоне брюки, намазанные гелем волосы. И «поголовно» (или тут лучше подошло бы слово «поножно»?) яркие кроссовки.
Райна, выходя из такси, поморщилась — что за безвкусица? Для чего отдавать дань моде, если эта самая дань бескомпромиссно превращала мужчин в геев, а женщин в проституток?
Сама она оделась в длинное облегающее платье — черный расшитый кокон, скрывающий ее от шеи и до пят; черные длинные волосы вились, макияж безупречен.
Хлопнула дверца машины; под дождь из выхлопной трубы вырвалось облако газа, а из‑под колес лужи.
Охранники перед мисс Полански раздвинулись, как двери лифта, — узнали без дополнительного идентификатора — она являлась здесь частым гостем. Нет, не в том «Майоне», который располагался на первом этаже и включал в себя барную стойку, место для тусовок и вечно грохочущий танцпол, а в другом «Майоне», для элиты, — том, что находился этажом выше и был прекрасно изолирован от непредназначенных для созерцания его стен глаз.
Туда Райна и направилась.
Ощущая дискомфорт от узости платья при ходьбе, поднялась на второй этаж, кивнула еще двум вышибалам и вошла в распахнувшиеся высокие двери.
И тут же очутилась в совершенно другом месте, куда не пускали тех, чьи цифры на счетах не впечатляли владельца этого места — придирчивого и избирательного мистера Финна.
Впрочем, самого мистера Финна Райна никогда не видела — про него говорили просто: «Загадочный толстяк, интересно бы взглянуть…»
Ей было неинтересно.
Она выбрала привычный ей столик, наполовину скрытый перегородкой, опустилась на мягкий пружинящий диван, пальцами подала знак официанту — тот кивнул. Угу, значит, коктейль «Лоррана» сейчас будет. И славно.
Было неизвестно, что принесет этот вечер — быть может, общение, которое доставит ей удовольствие, или же одиночество, которое вновь навеет грусть, — но пребывание в «Майоне» куда лучше пребывания дома, особенно после очередного неудавшегося портрета. Тот единственный, который более — менее удался, Райна повесила у себя в спальне — на нем Канн сидел спиной в кресле, смотрел в окно и курил. Ее Канн. Такой, каким она его помнила.
А вот лицо опять не вышло — черт бы его подрал.
Принесли «Лоррану».
— Повторите сразу.
Ей услужливо кивнули.
Сюда приходили за разным: чтобы выпить, пообщаться, почувствовать себя «другим» человеком (если хватит денег), подыскать себе достойного собеседника — образованного и с хорошими манерами, — либо для того, чтобы встретить, если повезет, богатую вторую половину.
Некоторым везло.
Специальные зоны для курения, столы для карточных игр, уголки для уединения, залы для шумных и больших компаний — места хватало всем. У длинного, похожего на перрон для поезда барного стола, собралась компания из трех женщин — Райна знала их всех, — в углу серьезно и по — деловому общалась группа мужчин; за дальним столом, потягивая пиво, пристально изучал присутвующих женщин стильный, но неприятный типок. Наверное, искал даму на вечер. Обладательница «Лорраны» наткнулась на его любопытный взгляд и отвернулась.