Но Элли все изменила. Девочка провела сорок восемь часов в инкубаторе, пока у нее не стабилизировалось дыхание, но она никогда не была слабенькой. И в этом нет заслуги Алекса.
«Еще, еще, Джин», – упрашивала Элли. И Джини спела еще раз, с умилением наблюдая, как светлые кудряшки Элли подпрыгивают в такт песенке.
Но если Шанти решила простить его, да и Джордж – он никогда долго не размышлял о таких вещах – сумел пережить это, то Джини не смогла. Каждый раз, видя зятя, она вспоминала залитое слезами лицо своей дочери, которой несколько месяцев приходилось справляться с малышкой одной, пока Алекс не соизволил вернуться.
* * *На детской площадке не было никого, кроме мальчика лет четырех и его отца, которые носились вокруг карусели, крутили ее изо всех сил и хохотали от всей души.
«Кач, кач, идем». Выбравшись из коляски, Элли побежала прямо к качелям. Опыт подсказывал Джини, что это может длиться часами, ее внучка впадала чуть ли не в транс, когда качалась, и всегда просила бабушку: «Выше, выше!», стоило Джини отвлечься.
Но сегодня Элли была зачарована не качелями, а мальчиком и его отцом. Ее лицо озарялось улыбкой, когда она наблюдала за их проделками. И вдруг мальчик выпустил голубой поручень карусели и помчался через всю площадку за мячиком, свернув как раз к качелям Элли. Джини услышала крик «Дилан!» и в ту же минуту рванулась к сиденью и резко остановила качели, как раз в тот момент, когда мальчик беззаботно промчался мимо них, даже не подозревая, какой опасной травмы он избежал.
«Дилан!» Джини обернулась и увидела лицо мужчины, бледное и испуганное, он подбежал к сыну и, вместо того чтобы ругать его, крепко обнял мальчика, пока тот не вывернулся, бросившись к мячику.
Мужчина встал. Его движения при таком плотном телосложении казались на удивление изящными и легкими. Джини смотрела, как он ерошит свои седеющие, коротко остриженные золотистые волосы таким движением, будто ребенок гладит любимую игрушку.
– Спасибо, – сказал он. – Огромное спасибо.
Джини, пожав плечами, улыбнулась.
– Такое часто случается.
– С Диланом такого не должно быть, никогда, – в его голосе чувствовалось чуть ли не отчаяние.
– С вашим сыном все в порядке, его даже не задело, – успокаивала она, подумав, что он, наверное, первый раз гуляет с ребенком, раз так сильно переживает.
Мужчина не сразу понял ее.
– Нет-нет, это не мой сын, это мой внук. Дилан – сын моей дочери. Вы, наверное, догадались, что я не часто гуляю с ним. На самом деле она только четыре раза позволяла мне забирать его. – Он глубоко вздохнул. – И, думаю, это был бы последний раз, если бы он ударился об качели.
– Сними, сними, Джин, – заныла Элли. Ей понравился мяч Дилана. Джини сняла ее с качелей, она побежала и, стесняясь, остановилась около большого мальчика.
– Дай малышке тоже поиграть, – попросил его дед, но Дилан не обратил на его слова никакого внимания.
– А вашей дочери сколько лет?
Джини рассмеялась.
– Один – один! Элли моя внучка, ей два с хвостиком.
Он тоже рассмеялся и замахал руками.
– Я совершенно не пытался вам льстить, честно. Просто предположил, – сказал он, смущенно отворачиваясь.
Повисла неловкая тишина, и Джини поискала глазами свою внучку, которая теперь бегала за Диланом и его мячиком, визжа от восторга каждый раз, когда он позволял ей догнать его.
– Странно все это – внуки, – сказал мужчина, глядя на мальчика. – Не думал, что это будет так важно для меня. – Он словно разговаривал сам с собой. – Но оказалось, что он мне дороже жизни.
Эти слова удивили Джини, не потому что она не верила в их искренность – или сентиментальное настроение, если на то пошло, – а потому, что такие глубоко личные переживания не доверяют совершенно незнакомому человеку.
– Понимаю, понимаю вас, – ответила она, потому что ее тоже переполняли чувства к внучке с тех первых минут, когда она держала Элли на руках в больнице, пока готовили инкубатор для этого маленького существа. Это была любовь с первого взгляда.
– Может, потому что мы еще не чувствуем себя старыми, – заметила она, улыбаясь.
Мужчина рассмеялся.
– Полностью согласен.
– Это как наркотик, – продолжала Джини. – Когда я не вижу ее несколько дней, у меня ломка начинается.
Она рассмеялась, внезапно смутившись от своей откровенности – очень по-английски. Потому что она была не из тех матерей, которые надоедают своим отпрыскам просьбами сделать их бабушками. На самом деле, когда Шанти сказала, что беременна, Джини испугалась, боясь, что это событие нарушит ее плотный график.
Дилан подбежал к деду.
– Деда, она не отстает… мешает мне бить по мячу.
Мужчина пожал плечами.
– Она еще маленькая, Дилан. Будь добрее.
Мальчик посмотрел на него, нахмурившись, и Джини подумала, какой он красивый, со своей золотистой кожей и блестящими, зелеными глазами.
– Иди, – подтолкнул его дедушка, – поиграй с ней немного. С тебя не убудет.
Дилан побрел, ревностно прижимая мячик к груди.
– Красивый ребенок.
Он кивнул с гордостью.
– Как и ваша внучка.
Верно. Элли многое унаследовала от матери – сильная, светловолосая, целеустремленная – но ее ангельские белокурые кудряшки сочетались с большими, прозрачными карими глазами Джорджа.
– Нам пора, – позвала внучку Джини, направляясь к коляске.
– Может, еще увидимся, – сказал мужчина.
– Может.
– Я вожу Дилана гулять каждый четверг. Моя дочка работает, а няня ходит на радиотерапию по четвергам – у нее был рак груди.
– Надеюсь, она поправится, – вежливо ответила Джини.
– Зато у меня есть возможность видеться с Диланом, – продолжал мужчина и вдруг осекся. – Извините, это прозвучало грубо. Я вовсе не радуюсь тому, что у нее был рак…
– Конечно же, нет, – улыбнулась она, видя его смущение.
– Что ж, до свидания, – Джини поспешила забрать внучку, чтобы избавить мужчину от неловкого положения.
III
Джини перемешала горячие макароны с томатным соусом и базиликом и выложила их в большую голубую глиняную миску. В просторной кухне было тихо, мягкими золотистыми лучами солнце освещало сад за высокими французскими окнами. Она любила ее больше всего, именно здесь они проводили почти все свободное время. Этот дом в Георгианском стиле казался Джини таким чопорным и мрачным, и хотя в комнатах с идеальными пропорциями были высокие потолки, он почему-то выглядел печальным. А вот кухня выходила на юг, и с тех пор как они сделали там большие окна с видом на террасу, она была залита светом. Джордж хотел установить плиту «Aga», когда они ремонтировали старую кухню, но Джини настояла на элегантной, современной плите «Bosh» и теплой терракотовой плитке вместо унылого линолеума. Теперь кухня стала светлой и чистой, зеркальный буфет был раскрашен в светло-голубой, как и карнизы и дверь.
Джордж казался задумчивым с тех пор, как вернулся с гольфа; он сидел молча за кухонным столом с бокалом красного вина в руке, мерно покачивая ногой в вельветовом тапке. Номер «Times» лежал перед ним на столе, но он не читал; он смотрел на жену.
– Почему ты так поздно вернулась? – спросил он.
Джини стало не по себе. «Опять», – подумала она.
– Я встречалась с новым производителем органического салата. В баре «Поттера». Я же тебе говорила.
– Ты сказала, что встреча в два. Ты же не могла провести там пять часов.
Муж буравил ее взглядом, словно хотел проникнуть ей в душу. Даже на расстоянии чувствовалось напряжение.
– Потом я вернулась в магазин. У меня были еще дела, – вздохнула она, с грохотом ставя миску с макаронами на стол.
– Ясно… и когда же ты вернулась в магазин?
– Прекрати, Джордж, пожалуйста.
Она всегда отвечала на абсурдные вопросы Джорджа, даже не задумываясь об этом, пока не вспоминала, что своими ответами лишь усугубляет его тревогу.
– Что прекратить? Я просто интересуюсь, как прошел твой день. Разве это не входит в обязанности мужа?
Он тяжело вздохнул, и Джини поняла, что допрос окончен – до поры до времени. Следует отдать ему должное – Джордж действительно старался контролировать себя, когда очередной приступ заканчивался.
– Как игра? – спросила она, кладя перед ним упаковку свежего «Пармезана», который взяла с витрины в собственном магазине. Обычно Джордж, поглощенный гольфом, развлекал ее историями о жульничествах своего партнера. Дэнни, если верить словам ее мужа, любил жульничать больше, чем играть в гольф.
Но в тот вечер Джордж только поправил очки на носу и взял сервировочную ложку, которую подала ему жена.
– Нормально. Дэнни выиграл, как всегда.
– И? – Джини посыпала свои макароны тертым сыром.
Она заметила, как муж глубоко вдохнул.
– Джини, – начал он и замолчал, потом положил руки на стол около тарелки, большими пальцами сжимая шершавую нижнюю часть стола. – Я тут подумал…
Джини нахмурилась, она ждала. Сегодня Джордж нагонял на нее тоску.
– Продолжай, – нетерпеливо попросила она молчавшего Джорджа. – Я уже волнуюсь.
– Я давно об этом думаю, и, наверное, время как раз подходящее, в следующем месяце ведь тебе будет шестьдесят.
Он снова умолк. Сердце Джини бешено колотилось. Неужели он сейчас скажет, что уходит от нее? Или последние десять лет у него есть любовница, и закат своих дней он хочет провести в ее объятиях, подумала она вдруг. Это многое объясняет. Она отмахнулась от мрачных мыслей.
– Да? – торопила она его.
– Ты помнишь, мы уже много лет собираемся подыскать загородный дом на выходные? Я подумал, и мне кажется, это неразумно – содержать два дома, когда мы с тобой только вдвоем.
Джини кивнула.
– Наверное, ты прав. Хотя, конечно, замечательно иметь такое место, куда можно было бы сбежать, но туда пришлось бы ездить каждые выходные, а по выходным я занята больше всего.
С минуту они ели молча.
– Я не совсем это имел в виду, – продолжал Джордж, отрывая маленькие кусочки хлеба и скатывая их в шарики.
Снова Джини ждала, озадаченная, пока ее муж неспешно, тщательно разжевывал макароны.
– Я имел в виду, что вместо коттеджа только на выходные нам стоит продать этот дом и переехать за город. Жить там.
– Что? – Джини остолбенела. – Продать дом? Ты серьезно?
Джордж прищурился, болтая вино в бокале и собираясь сделать большой глоток.
– Понимаю. Это серьезный шаг.
– Но этот дом принадлежал твоей семье не одно поколение!
– Причем тут это? – искренне удивился он.
– Куда же ты хочешь переехать? – Джини не знала, с чего начать, все это было как гром среди ясного неба. Джордж жил в этом нелепом, огромном доме на Хайгейт, когда они познакомились в семидесятые. Тогда он обитал на диване в комнате, которую называл утренней, среди книг и личных вещей своего больного дядюшки Рэймонда и понятия не имел, за что хвататься. Именно Джини взяла дело в свои руки, запрятала тяжеловесную викторианскую мебель на мансарду и оформила все в современном стиле – с яркими цветами и новомодными тканями. Она всегда считала, что Джорджу нравится тут жить, в отличие от нее.
– А как же магазин, я не могу его бросить, – продолжала Джини, все еще ошарашенная заявлением мужа.
– Ты ведь выйдешь на пенсию, когда тебе будет шестьдесят, да? Немного осталось, – ухмыльнулся он.
– На пенсию?
– Джини, через месяц тебе будет шестьдесят. Люди уходят на пенсию в этом возрасте, по крайней мере, женщины. Ты часто говорила, что магазин – сущий кошмар, что ты устаешь. Я уже давно на пенсии, – заметил он рассудительно.
Джини встала и принялась ходить взад-вперед, позабыв об ужине.
– Ради всего святого, Джордж. Шестьдесят – это еще не старость в наши дни. К тому же только я должна решать, когда уходить, а не ты, – сверкнула она на него глазами.
– Я еще ничего не решил, успокойся, старушка, – покачал головой Джордж в замешательстве. – Я думал, тебе это понравится. Мы ведь только обсуждаем. Ты всегда говорила, что любишь бывать за городом.
– Хватит называть меня «старушкой». Ты ведь знаешь, я терпеть этого не могу, – она готова была сорваться. – Да, я люблю проводить за городом выходные, посидеть с книжкой, погулять. Но жить там я не хочу. Да и где? – спросила она снова.
Джордж вздохнул.
– В Дорсете, например, на побережье, может быть, на Лайм-Вэй. Там красиво.
Джини уставилась на него.
– Так ты все уже обдумал, да?
Муж кивнул.
– Я хочу уехать из Лондона, Джини – нам здесь незачем оставаться. Там мы начнем все сначала – ты и я.
– Тебе было до смерти скучно, когда ты рос там, – напомнила Джини, будто и не слышала его слов. Она уже давно подозревала, что ему не нравится то, что она занимается бизнесом. Он никогда не говорил этого прямо, но намеков хватало.
– Да, но тогда я был подростком. Теперь все изменилось, как ты понимаешь. В нашем возрасте мы хотим от жизни уже совсем другого.
– Ты – может быть. А я нет, – возразила Джини. – А как же наши друзья, гольф? А как же Элли?
Она надеялась, что имя их внучки станет козырной картой, которая положит конец этому безумию.
– Элли сможет приезжать в гости, на выходные и каникулы. Ей там понравится, ей будет полезно выезжать из Лондона. А друзей мы новых заведем. В Дорсете есть даже поле для гольфа, представляешь, – Джордж ухмыльнулся. – Послушай, Джини, ты просто подумай, это все, о чем я прошу. Это же смешно – два старика, скучающие в этом огромном доме, а с тех пор как ушла миссис Миллер, здесь даже чисто уже не бывает. Мы могли бы тратить деньги с большей пользой.
– Деньги тут ни при чем, ты сам это прекрасно понимаешь. С уборкой проблемы, но их легко решить. У Йолы есть подруга, которая готова приходить к нам пару раз в неделю. Просто надо это организовать.
Он посмотрел на нее снисходительно, будто ее слова не имели никакого значения.
– Я мечтаю уехать отсюда, старушка.
Он говорил тихо, своим привычным обманчиво мягким тоном, но Джини с ужасом поняла, что вопрос решен.
– Я сказала, перестань так меня называть. Мы не старые, – пробормотала она чуть слышно. – Правда, Джордж, мы совсем еще не старые. Мы среднего возраста.
На этом обсуждение закончилось, но Джини провела бессонную ночь. Джордж всегда получал то, чего хотел. Этот дом принадлежал ему, и, если он решит продать его, она не сможет воспрепятствовать. В таких вопросах он был старомоден. Хотя она была деловой женщиной, владелицей успешного магазина натуральных продуктов, именно Джордж занимался всеми финансово-хозяйственными вопросами в их жизни. Он решал, куда вложить деньги, когда делать ремонт или расширять сад, покупать новую машину и, конечно, он оплачивал все счета. Она прекрасно могла бы сделать это сама, но он даже не думал поинтересоваться ее мнением. Неужели он действительно продаст дом без ее согласия, думала она, когда лучи восходящего солнца озарили небо и, как обычно, послышались осторожные шаги наверху.
* * *Шанти открыла дверь родителям: «Тс… Элли еще спит, она весь день капризничала. Мы в саду».
На цыпочках они прошли через дом на террасу, оформленную в бледных тонах согласно последней моде. Пасхальный обед на восемь человек был накрыт на кованом железном столе – белая скатерть, протертые до блеска фужеры и начищенные серебряные приборы изящно сияли в лучах апрельского солнца. Погода стояла на удивление теплая. Джини пожалела, что не взяла с собой солнечные очки.
– Привет, Алекс, – Джордж подошел, чтобы пожать руку зятю. Алекс сегодня постарался. Привычная потрепанная футболка уступила место мятой голубой рубашке, и от него, к радости Джини, пахло мылом, а не краской и застарелым потом.
– Мы ждем кого-то еще? – спросила Джини, указывая на стол.
– Мой старый школьный приятель, Марк, с женой и детьми. Ничего, что будут не только наши семьи? – настороженно спросил Алекс, будто ждал, что Джини возразит.
– Прекрасно. Мы ведь с ними еще не знакомы?
Шанти вынесла на террасу поднос с бокалами и бутылкой шампанского.
– Вряд ли, – сказала она, ставя поднос на стол. – Они прожили в Гонконге пять лет. Марк прилично заработал, и недавно они купили участок в Дорсете.
Джини бросила взгляд на Джорджа, ей вдруг показалось, что ее заманили в ловушку. Шанти прятала глаза. Алекс победоносно улыбался.
– Замечательно.
Она не собиралась глотать наживку, но Алекс не мог удержаться.
– Мы подумали, вам будет полезно завести друзей среди жителей юго-западных графств.
Джини взяла бокал шампанского и направилась к шезлонгу, стоявшему в тени вишневого дерева. Это несправедливо, подумала она.
– Просто замечательно, – повторила Джини, но напряжение сгущалось, словно грозовая туча.
Дочь присела на корточки перед ней.
– Мама, Алекс просто дразнит тебя. Мы пригласили Марка и Рейчел, потому что не виделись с ними с тех пор, как они вернулись, а не потому, что папа хочет переехать.
Джини улыбнулась, но на душе у нее было скверно.
– Не будем сейчас об этом, но почему ты так против? Элли бы понравилось… свежий воздух и простор. Ты бы видела ее чаще, чем сейчас, если бы бросила магазин…
– Если Элли нужен свежий воздух, почему бы тебе с Алексом не переехать в этот чертов Дорсет? – отрезала она.
Шанти проявила терпение.
– Не злись, мама, ты же знаешь, я не смогу быть выпускающим редактором из Дорсета, а мне надо работать.
Джини прикусила язык, чтобы не бросить оскорбительное замечание своему никчемному зятю.
– Мне тоже надо работать, – возразила она.
– Знаешь, у тебя нет такой необходимости.
– Финансово – нет, конечно же, нет. Но это важно для меня, я должна работать ради себя самой. – Нелепые слезы выступили у нее на глазах. – Твой отец уже списал нас со счетов, Шанти. Я не старуха; я, конечно, уже не девочка, но в этой старой калоше еще кипит жизнь.