– Ничего.
– Лжешь. – Пальцы Тедди постукивали по дереву, и едва слышный, этот звук пронизывал все тело. – Мы-то знаем, что задание твое он выполнил. Умный был мальчишка. Верткий. Но не настолько умный, чтобы избежать клятвы крови.
…и не настолько верткий, чтобы выжить.
Парнишку где-то даже было жаль. Рыжий. Взъерошенный. С цепким взглядом и уверенностью, что способен в одиночку перевернуть этот мир. Чем-то он Найджелу его самого напомнил.
– Ничего.
– Найджел, – Тедди щелкнул пальцами, – к чему это геройство? Мы ведь оба знаем, что ты боишься боли. Насколько ты боишься боли. Помнишь, тот вечер, когда ты руку порезал? Лопнувший стакан. Всего-то пара царапин. А вою-то было, вою… Элизе пришлось отправлять за целителем.
– Я и крови не люблю.
– Что ж, – теперь он улыбался, и эта улыбка была слышна, – мои люди постараются, чтобы крови было немного… и все-таки, может, скажешь сам?
– Я… хотел убедиться… что Анна не собирается от меня сбежать…
– Анна? Это та старлетка? Найджел, право слово, ты бы придумал ложь поинтересней…
Еще один щелчок, и человек, не человек даже – тень во плоти, – преклоняет колени. Это не жест почтения, просто так удобней снять с Найджела тапочки.
И носки.
Человек заботливо закатывает штанину, подкалывая ее у колена парой булавок. Потом повторяет то же со второю штаниной.
– Это… были мои… дела… и тебя они не касаются!
Страх сжимает горло. Заставляет говорить, потому что Найджел и вправду боится боли, но сейчас он еще может сделать вид, будто выдержит ее.
– Ты прав, твои дела меня не касаются. Но ты влез вовсе не в мои дела, Найдж. – Тедди касается волос. – Расскажи. И умрешь быстро. Безболезненно. Один укол, и сердце остановится…
Чьи-то холодные руки сдавили виски.
– …а станешь упрямиться, и поживешь. Только сомневаюсь, что жизнь эта будет тебя радовать. Или надеешься, что твоя болезнь тебя спасет?
Не то палец, не то кисть коснулась лба, повела линию слева направо и, развернувшись на виске, двинулась вниз.
– Тебе не позволят просто уйти.
Холод по шее.
И рубашка трещит, сыплются на пол пуговицы.
Знаки, которые рисуют на груди, Найджел ощущает так, будто бы их врезают в кожу. Руны жизни. Руны силы… только приходится закусывать губы, чтобы не рассмеяться.
Тедди всегда был слишком самонадеян. Эти руны рисовали каждый месяц, приходил молоденький паренек, которого Найджел нашел в театре. Еще один актер-мечтатель, хотя и не обделенный силой. И силу он тратил щедро, рассчитывая на ответную благодарность.
Найджел отблагодарил.
Потом, когда-нибудь, паренек поймет, что один толковый целитель стоит целого выводка актеров средней руки. Глядишь, оплаченное обучение, если хоть капля мозгов у него есть, не пропадет даром. Впрочем, у цвергов никогда и ничего даром не пропадает, а целители им нужны больше, чем людям.
Редкий дар.
Подземные боги не любят слабых.
…но главное не это, руны, те самые руны, в которые чужак старательно вливал силу, с каждым разом действовали все слабее. Их не хватит надолго.
Вопрос лишь в том, сумеет ли Найджел продержаться и эту малость.
Он ведь и вправду боится боли.
– Так что, Найдж, расскажешь мне, что тебе понадобилось? Нет? Твой выбор…
И раскаленный металл коснулся ступни. Боль была яркой, словно пламя. Всеобъемлющей. И крик клокотал в горле. Боль ломала и корежила, выворачивала не столько тело, сколько сознание, подстегивая трусливый голосок, что Найджелу и вправду не стоит упрямиться.
Чего ради?
Кто ему те девочки? Светлячки всегда были глупы. И ему ли теперь за чужую глупость платить? За доверчивость? За готовность лететь на свет, пусть даже рожден он был мертвой звездой?
– Ты как? – Тедди заботливо поднес стакан с водой. – Видишь, Найджел, по-моему, ты несколько переоцениваешь свои силы…
– Скажи… – Воду он пил жадно, хотя вода никак не могла успокоить пульсирующую боль в ноге. – Завещание… оно ведь было поддельным?
– Что?
– Элиза была влюблена, но не была дурой… редкое исключение. Ослеплена им, но не настолько, чтобы рискнуть будущим дочери… ему бы она не доверила свою девочку… и поэтому завещание…
– Какая разница? – Вопрос, похоже, удивил Тедди. – Это все давно уже никому не интересно.
– Мне… интересно… знать хочу… правду…
– Найдж, как ты вообще до своих-то лет дожил, такой наивный? Правда… а что такое правда, как не некоторые обстоятельства? Завещание было настоящим. В какой-то мере.
Он покачал головой, отодвигая новый приступ боли, пусть на секунды, но, Боги Бездны, это были замечательные секунды, едва ли не лучшие в жизни Найджела.
– Она подписала его собственной рукою. Правда, не думала, что подписывает именно завещание. Она ведь была так рассеянна с бумагами…
– И доверяла тебе.
– Увы…
– Свидетели…
– Люди, которые были кое-чем мне обязаны. Как и нотариус. Сам понимаешь, главное, что любая экспертиза установила бы подлинность подписи. Остальное же…
Никогда Найджел не верил нотариусам. Во всяком случае тем, которые были человеческого рода. Выходит, не зря…
– …но мы ведь не об этом, Найдж. Мы о том, для чего ты мальчишку нанял? Скажешь?
Боль в груди свернулась колючим комком. Но сердце еще жило. И Найджел жил.
– Твой выбор, Найдж… только твой… аккуратней, он должен жить, – это было сказано вовсе не ему, но Найджел рассмеялся бы, если бы мог смеяться.
Впрочем, вскоре смех сменился хрипом.
– Не упрямься…
…расскажи.
…ты же не знал, что нити тянутся к этому ублюдку.
…ты бы не стал трогать его, не стал привлекать внимания…
…ты просто хотел понять, куда они исчезают, девочки-светлячки, такие наивные… такие неосторожные…
Боль приходила.
И отступала, позволяя надеяться, что Найджел выдержит. Еще немного, еще секунду. И упрямство его, несговорчивость злили Тедди, а эта злость, как ни странно, придавала сил.
– Что ты там бормочешь? – Тедди наклонился к самым губам. – Знаешь, Найдж, мы ведь все равно выясним. Дом обыщут, уже обыскивают. И найдут. Ты ведь всегда отличался бережливостью… и бумагам верил больше чем словам. Отчет где-то здесь…
Ублюдок был прав.
…был бы прав, приди они вчера. Или позавчера, когда Найджел еще сомневался, стоит ли ему делиться такой информацией… и Тельма… не вовремя появилась. Если за домом следили…
…не посмеют тронуть.
…не сразу.
…полиция такого не прощает… и Мэйнфорд… старший, быть может, не такое дерьмо, как младший. Глядишь, получив отчет, не отправит его в мусорное ведро.
Он еще задыхался, цеплялся за жизнь, хотя недавно и думал, что расстанется с нею легко, когда одна за другой порвались струны целительского заклятия. И человек, стоявший за креслом неподвижно, будто и не человек вовсе, встрепенулся. Он вскинул руки, пытаясь удержать упрямую душу, но уже осознавая, что попытка эта обречена на провал.
Чудеса не творятся вот так.
– Готов, – как-то разочарованно произнес Тедди. – Вот же… всегда был упрямым засранцем. А вы ищите…
Он протер платочком изголовье кресла.
– И убраться не забудьте.
Глава 22
Она утомила.
Вымотала.
Высосала все силы, но при этом Мэйнфорд ощущал себя если не счастливым – это состояние было ему в принципе незнакомо, то всяко удовлетворенным жизнью. Что тоже было неплохо.
Провидица лежала рядом, и на смуглой коже ее свет рисовал узоры.
– Ты не спрашиваешь, – первой заговорила она.
Мэйнфорд пожал плечами. Вопросы, ради которых он сюда ехал, вдруг стали неважны. И он осознавал нелепость этого ощущения, но ничего не мог с собой поделать. Хотелось даже не спать, а просто наслаждаться тишиной и моментом, и чтобы момент этот треклятый, тишины, которая снаружи и внутри его, длился как можно дольше.
– Когда-то ко мне пришла женщина и спросила о том, что ждет ее в браке… – Провидица пальцем собирала браслеты, рассыпавшиеся по ковру. Она двигала тонкие золотые кольца медленно, лениво, и эти движения по-своему были притягательны. – И еще о том, что ждет ее ребенка. Я сказала, что Боги пошлют ей троих. Двух сыновей и дочь. А она ответила, что это слишком много. Ей нужен был один.
Что ж, это похоже на матушку, не соглашаться с высшей волей, если оная не совпадает с личными ее интересами.
– Я ответила, что не создаю будущее, но лишь вижу вероятности его развития. Но если ей кажется, что остальные дети будут лишними, она вполне может обратиться к услугам целителей.
Браслет за браслетом.
Кружево из золота толщиной в две нити, но на каждом – собственный узор.
– Эта женщина была забавной. Она не хотела ничего делать самой. Убийство детей она считала аморальным, а предохранение – ненадежным. Она ушла очень недовольной, ибо я не увидела ни одного пути, который бы показался ей приемлемым. Но вскоре вернулась. Не ко мне. Она принесла щедрые дары нашей Матери…
Мэйнфорду подумалось, что Провидица куда старше его самого. Сколько ей? Сотня? Или две? И говорят, что они, несущие в черной крови благодать Лалохи Всевидящей, до самого последнего дня остаются вот такими, юными девами.
– И потому, когда она обратилась с просьбой провести обряд, ей не отказали.
– Какой обряд?
Мэйнфорд насторожился, он впервые слышал, чтобы Провидицы баловались магией. Нет, они могли рассказать о будущем, о тех гранях будущего, которые становились доступны их взгляду.
– Для нее переплели нити ваших судеб.
– Это как?
На полных резко очерченных ее губах мелькнула даже не улыбка – тень ее. И этой тени достаточно стало, чтобы лицо Провидицы, совершенное, но мертвое, как деревянная маска, ожило.
– Если суждено родиться троим, пусть так. Она решила, что из всего помета она выберет того детеныша, который воплотит в жизнь ее мечты.
Еще одно безумие, сокрытое завесой прошлого.
Интересно, в этом городе вообще существуют нормальные люди? Если да, то где они?
– Она пожелала, чтобы у этого детеныша было все. Красота и обаяние ее дочери. С девочки для успешного замужества хватит и приданого… не смотри на меня так, Мэйнфорд-мааре, это не мои слова…
– Значит, красота и обаяние?
А ведь она, дорогая сестрица, всегда отличалась поразительной непривлекательностью, которая заставляла матушку морщиться, вздыхать, удивляясь, в кого же пошла эта девочка.
Она никогда не была милой.
Или очаровательной.
– Что же забрали у меня?
– Твою удачу. Почти всю, до капли. Твое здоровье, те крохи, которые тебе выпали от судьбы. Твою силу…
– Ошибаешься, моя сила со мной.
– Нет, Мэйнфорд-мааре, не твоя, но твоей крови. Твоей иной крови, которой суждено было проснуться на древнем алтаре. Эта кровь слишком стара, чтобы подчиниться Пряхам. Так что да… кровь не позволила отнять у вас все.
– Спасибо.
– Не меня стоит благодарить. И не Пряху. Она лишь делала то, что просили. Однако не хмурься, Мэйнфорд-мааре, нельзя отнять, ничего не дав взамен.
– И что же мы получили?
На браслетах в любовном экстазе свиваются змеи, и крохотные сапфиры их глаз то и дело вспыхивают, стоит коснуться их.
– Его совесть… честь… и чувство долга.
Да, пожалуй, у Джессемин чувство долга порой брало верх над разумом.
– Ценные приобретения.
– Какие есть… мне хотелось, чтобы ты знал.
– А разве вы не обязаны хранить тайну? – Этот вопрос не то чтобы интересовал Мэйнфорда. Пожалуй, это знание, сколь бы далеко ни было оно от реальности, вряд ли что-то способно было изменить в его жизни.
– Дочери Великой Лалохи обязаны чтить ее волю. Она избрала тебя.
Вот только подобной чести ему не хватало. Богам случалось снисходить до смертных, но ничего хорошего смертным это не приносило.
– Не бойся, Мэйнфорд-мааре, – рассмеялась Провидица, и смех ее был подобен скрежету гвоздя по стеклу. – Великая Лалоха не имеет обыкновения вмешиваться в судьбы. Она лишь смотрит. Мы лишь смотрим.
Провидица коснулась глаз.
– Иногда – говорим. Никогда – не действуем. Действуют люди… но люди порой прислушиваются к тому, что мы говорим, и верят в то, что мы видим.
Ну да, обычное божественное словоблудие.
– Твой брат – сильный малефик, – наверное, она и сама устала, если заговорила напрямую.
– Быть того не может.
– Почему?
– Его нет в списках.
– О матушка! – Провидица вновь рассмеялась. – Наивность тебе оставили.
Мэйнфорд засопел.
Обидно было осознавать собственную дурость. Конечно. Списки и тестирование. Обязательное ежегодное тестирование, которому подвергался каждый житель Конфедерации после достижения им одиннадцатилетнего возраста.
И самого Мэйфорда проверяли на камне.
Камень нельзя обмануть. А вот человека, который держит этот камень, вполне можно, если не обмануть – не тот путь – то подкупить.
Чего ради?
Дар – это честь. Знак свыше, если не избранности, то хотя бы расположения. Но сильный дар – еще и ответственность. Чем выше уровень, тем больше обязательств и пут, которых Гаррету, судя по всему, удалось избежать.
Он не лил свою кровь на Черный алтарь.
Он не приносил клятву.
Он… был отвратительно свободен.
– Вижу, ты понимаешь. Твой брат амбициозен сверх меры. За троих, скажем так. А род Альваро всегда отличался стремлением к власти. Твой брат… способен. Очень способен. Тебе он кажется человеком недалеким, но это – одна из масок. Твой брат способен нарушить равновесие и выпустить из Бездны тех, кто в ней заперт. Это… многим не по вкусу.
– И мне следует его остановить?
Мэйнфорд поднялся.
Сколько он здесь провел? Час? Два? Все десять? В комнате без окон время чувствовалось иначе, и Мэйнфорд не удивится, если окажется, что в доме Провидицы он провел даже не часы – дни.
С дочерей Великой Лалохи станется пошутить.
– Было бы неплохо. – Она подала мятую рубаху. – Но не нам указывать тебе, что делать.
– Да неужели.
Раздражение нахлынуло вместе с усталостью. Ладно, секс был хорошим, это стоило признать, но ни один хороший секс не стоит потерянного на пустые разговоры времени.
– Мэйнфорд-мааре! – Она все же села, скрестив ноги, нагая и совершенно бесстыдная. Или лучше сказать, совершенная в своем бесстыдстве? – Мне кажется, что я вновь плохо объясняю. Великая Лалоха не требует от тебя принести на алтарь сердце твоего брата.
– Спасибо и на этом.
– Но предупреждает, что на этом алтаре может оказаться твое собственное.
Рубашка была мало того что мятой, так еще и несвежей. И почему-то именно сейчас это обстоятельство безумно злило Мэйнфорда.
– Ему кажется, что его сил достаточно, чтобы удержать цепных псов Бездны, чтобы поставить их служить себе, как то делали масеуалле…
– Погоди… – Мэйнфорд запутался в рукавах, которые переплелись, связались жгутом. – Что делали масеуалле?
– Не все и не всегда. Ты когда-нибудь задумывался над тем, что такое боги?
– Нет.
– Зря. Боги… скажем так, представь себе изначальную силу, обладающую собственной волей и сознанием.
С рукавами Мэйнфорд сражался сосредоточенно, но на Провидицу в ее стремлении поделиться откровением, это не действовало.
– Эта сила нематериальна. Она лишена возможности напрямую воздействовать на мир, но однажды были созданы те, кого можно назвать… допустим, посредниками. Слабые существа. Смертные существа. Сосуды, способные вместить каплю этой силы. Искру.
– Образно.
С рукавами он справился и рубашку надел, и с пуговицами завозился.
– Но беда в том, что у этих… сосудов оказались собственные воля и разум, которые мешали им быть просто инструментом. Нет, порой появляются истинные избранники, но ты сам знаешь, что это – лишь пустые оболочки, срок жизни которых исчисляется неделями, если не днями. Плоть не способна выдержать чистую силу…
Она наклонила руку, и на розоватой гладкой ладони проступили капли золотой росы.
– Люди были созданы для нужд богов, но представь, что однажды именно люди нашли способ подчинить себе изначальную силу.
– Как?
– Кто знает, Мэйнфорд-мааре.
Она, та, чьи глаза наполнялись живым золотом, и не только глаза. Золотая испарина покрыла лоб и щеки Провидицы, а на переносице ее появилась вертикальная складка Спящего Ока.
– Но масеуалле… не все масеуалле, лишь избранные, сумели обуздать силу своих создателей. Они управляли Богами. И восходя к ним на алтаре, наполнялись их силой. И возмещали взятое кровью своих подданных. Однако когда на земли масеуалле явились люди в железных доспехах, оказалось, что боги масеуалле слишком слабы…
– Случилась война, и боги эти были низвергнуты, – завершил Мэйнфорд, не зная, как поступить дальше. Определенно, хамить той, что являлась вышеупомянутой силой, обретшей временное пристанище в теле верной дочери своей, не следовало.
А быть вежливым против своей воли он никогда не умел.
– Мы не хотели войны. – Великая Лалоха рисовала золотые узоры по ковру. – Мы были не так уж сильны. Наша земля умирала, а эта… эта была слишком чужой, чтобы черпать из нее силы. Мы могли бы заключить мир, как и собирались сделать, но люди решили иначе. Масеуалле воззвали к богам, и те подчинились воле смертных. Подчинились охотно, будто псы, для которых слово хозяина – священно.
Она печалилась.
И лила слезы, которые стекали каплями расплавленного золота, но то не опаляло ковер, лишь растворялось в нем, порождая мягкую зыбь.
– Твой предок… воссоздал одну вещь.
– Свирель.
– Она подчиняла разум, нет, не богов, людей. Но если боги были послушны людям… масеуалле сами заперли их в Бездне.
И война закончилась.
Жители Старого Света, чья агония все еще длилась, получили шанс и многие мили плодородных земель, по которым прошлись Темные Всадники.