Да, сеньоры, дома, в Италии, я не раз слышал от довольно высокопоставленных лиц, что наш дуче зарвался и следует его… вот только пока он друг фюрера, и немецкие войска стоят у наших границ! И если мы выступим преждевременно, они войдут и сделают из Рима Варшаву! Вот если бы вы, американцы или британцы, были поблизости… Кое кто у нас уже сожалеет, что мы помогли немцам захватить Африку и взять Суэц! А кто-то не стесняется говорить открыто, что и русские были бы приемлемым вариантом, ведь не свергли же они законных монархов ни в Румынии, ни в Болгарии? После авантюры, в которую втравил нас проклятый Гитлер и наш идиот дуче, в Италии не найдется семьи, где кто-то не был бы убит или изувечен — в подавляющем большинстве, на русском фронте, оттуда возвращаются лишь калеки и рассказывают страшные вещи. И немцы, конечно, мерзавцы — но очень может быть, они не врут, когда говорят нам: если русские придут, то сделают с нами то же, что варвары с тем Великим Римом!
Мы не хотели сражаться с вами, мы помним, как ваши добровольцы помогали нам в ту Великую войну! Но этот мужлан и варвар Тиле приказал нам обстрелять позицию вашей тяжелой батареи — той самой, которая подожгла «Прованс» — и еще одно место к северу, где, как нам сказали, предполагалась такая же замаскированная батарея. И мы сделали это чисто символически, чтобы не подвергаться репрессиям — ну какой вред могли нанести буквально пара снарядов, без всякой корректировки? Но прилетели ваши самолеты, тут уж нам пришлось стрелять, но ведь защита собственной жизни не может являться преступлением?
Ваши пилоты бомбили очень хорошо! Три наших крейсера и эсминец были повреждены очень серьезно, и едва ползли, а «Берсальере» вообще вели на буксире — когда вдруг появилась ваша эскадра! Мы не хотели открывать огонь — если бы вы прошли мимо, мы не выстрелили бы ни разу — но ваш флот повернул с явным намерением нас атаковать! А мы хотели всего лишь сохранить корабли для Италии, ведь кончится же когда-то эта война! Мы отвернули и стали уходить вдоль берега на север, в надежде, что у американского флота найдутся какие-то другие дела и он оставит нас в покое. Я не знаю, что думал адмирал, может, он хотел вести нас в Эль-Ферроль или же после повернуть в океан и вернуться все-таки в Гибралтар и в Италию!
Нет, немцы ни о чем нас не предупреждали. Конечно, мы знали, что в Лиссабон идет ваш конвой, но нам не сообщали ничего конкретного, когда, какие силы при нем — мы ведь не имели здесь своей разведки, только то, что сообщали немцы! И мы совершенно не думали встретить здесь вашу эскадру! Офицеры «Литторио» открыто возмущались поведением наших немецких союзников и даже называли это предательством. Но мы понимали, что нас обвинят в трусости, вздумай мы возражать, и скажут, что «солдат должен стоять там, где его поставили, и не бояться внезапной атаки врага». Мы хотели всего лишь спасти свои жизни. Эта война была нам совершенно не нужна!
И первые выстрелы сделали американцы — по нашим поврежденным кораблям! Это было не по-христиански — бросить своих товарищей — и мы ответили; так получилось, что едва ли не первый наш снаряд попал в ваш крейсер. В ответ и мы получили несколько попаданий, но броня пока держала удар. Хотя по числу стволов мы были равны, ваш огонь был гораздо более меток, и ведь говорил я этим тыловым болванам, чтобы партии снарядов, сдаваемых нам, были хотя бы подобраны по маркировке, с одинаковым отклонением по весу — но эти бараньи дети даже не почесались! Ваш флот не отставал, и попадания снарядов были часты, хотя пока не наносили большого ущерба, но повреждения множились, и было ясно, что вопрос лишь времени, когда нас добьют!
Я не знаю, чем руководствовался адмирал, скомандовав сначала поворот, а затем выход на контркурс, даже со сближением. Могу предположить, что он решил, что вы проявите благоразумие и уйдете с нашей дороги, ну а после мы будем приближаться к дому, пусть и с вашей погоней на корме! А может, в нем проснулась ярость древних римлян, когда ваши расстреляли и потопили последнего из наших калек, не способного даже ответить! Это правда, что на «Савойском» спустили флаг и подняли белый — но вы продолжали стрелять! Когда меня подняли к вам на борт, ваши матросы были очень злы и кричали что-то «за ублюдка Тиле», но мы-то не имеем никакого отношения к кригсмарине, итальянцы никогда не нарушали законов и обычаев войны!
Синьоры, я не немец, не эсэсовец, а добрый католик — и всего лишь делал свою работу. Я управлял огнем по кораблям, стрелявшим в меня. Если бы вы не стреляли, мы разошлись бы миром. И еще могу сказать в свое оправдание, что «Литторио» не вел огня по тому из ваших кораблей, который взорвался. Это была всего лишь случайность, неизбежная на войне! И наш флагман погиб точно так же и раньше — вместе с нашим адмиралом и большей частью команды!
Это был ужас, синьоры! Вблизи ваши снаряды пробивали нашу броню и взрывались внутри, превращая в кашу конструкции корпуса и людей. Одна из наших аварийных партий в полном составе погибла в затопленном машинном отделении, они просто захлебнулись, не успев выбраться наверх! «Литторио» сел почти по палубу, и затем, несмотря на все принятые меры, вдруг опрокинулся. Мне повезло в это время быть наверху, и меня не затянуло в воронку, но вся машинная команда и персонал погребов так и остались внутри корабля — могу засвидетельствовать, что не был отдан приказ им покинуть свои посты и подниматься наверх. Эсминцы стали было подбирать плавающих — но очень скоро прекратили это занятие и ушли, опасаясь ваших снарядов, от которых гибли наши люди в воде!
А после меня выловил ваш эсминец. И я сказал себе: Франческо, для тебя эта война наконец закончилась, и ты вернешься домой живым. Ведь вы же не расстреляете меня — как офицер итальянского, а не германского флота, я не совершал против вашей страны никаких военных преступлений.
Адмирал Тиле. Линкор «Фридрих Великий».
Атлантический океан, западнее Лиссабона.
21 ноября 1943.
План трещал по швам. Он был построен на скрытности и внезапности — кинуть на отвлечение (и на убой) итальянцев — уж если на севере вот так приходилось посылать русскому Ужасу немецкие субмарины, так с чего здесь жалеть макаронников, которые даже не Еврорейх? И обходом по флангу, пока янки будут добивать потомков римлян (про американскую тактику «линкоры впереди» рассказывал японец), обрушиться на конвой! «Фридрих» связывает боем последний оставшийся там линкор, в то время как «Шарнгорст» устраивает бойню купцам, «Гнейзенау» присоединяется или помогает флагману, смотря по обстановке, «Зейдлиц» же отбивает атаки эсминцев. Но из-за этого проклятого труса выбыл «Цеппелин», который должен был обеспечить воздушное прикрытие! Да, у янки после того боя тоже должно остаться мало самолетов — но что делать с их разведчиками?
Летают постоянно. Уже два раза вызывали «мессеров» с берега, и они появлялись исправно — вот только и янки сразу становилось больше, и в воздухе завязывалась драка. И аглосаксы несли потери, ну не могли их «бочонки» на равных драться с Me-109 — хотя во второй раз появились «хеллкеты», как назвал их Мори-сан, и тут туго пришлось уже немцам, общий итог воздушных боев, пожалуй, был всё же в пользу рейха — но что толку, если очистить небо от чужих самолетов так и не получалось? А значит, о скрытности не приходилось и мечтать, американцы будут готовы.
Оставалась еще надежда, что итальянцы сумеют продержаться хоть какое-то время. Иллюзий касаемо реальной боеспособности потомков римлян Тиле не испытывал — но надеялся, что они свяжут тот отряд янки, о котором доложил воздушный разведчик до того, как его сбили. Всё было так, как он ожидал: американцы поверили и выслали для преследования быстроходный отряд. И можно было навалиться на него всеми силами, и своя авиация с берега оказала бы большую помощь. Вот только на транспортах конвоя были десятки тысяч жертв! Которые должны были достаться ему, Великому Тиле.
Своя задача была у французов. Они изображали поспешный отход эскадры на юго-восток — ведь локаторы американских «либерейторов» фиксируют лишь цель, а не ее принадлежность? Еще с борта «Дюнкерка» вел передачу спешно пересаженный туда радист с «Гнейзенау», знакомым почерком и давно не сменяемым шифром. Ну и наконец, лягушатников, в отличие от макаронников, следовало поберечь, всё же они были Еврорейхом. Впрочем, расстояние и скорость позволяло им при необходимости вмешаться. Четыре корабля против двух (не считая мелочи) позволяли надеяться хоть на какой-то успех, даже с учетом «высокого» боевого духа итальянцев, гораздо худшей их выучки и качества оружия. Всё, что требовалось от них — это не дать янки быстрой и легкой победы. Кригс-комиссары получили строжайший приказ следить за боевым духом командиров и экипажей — так что французы не побегут из боя при первой же возможности, помня, что сражение — это еще не стопроцентная смерть, в отличие от гестапо.
Курс выхода на конвой был рассчитан так, чтобы ударить лоб в лоб. Стадо транспортов смешается в кучу, будет напирать, мешать своему же эскорту. Но янки знали — и успели изменить генеральный курс, повернув всем ордером. И выдвинуть вперед оба линкора: старый «вашингтонец», который вообще нельзя считать за противника, так, пол-единицы; и новейший «суперДакота» — а вот это было очень серьезно! Конвой открылся по пеленгу 320, курсом почти точно на восток, вместо того, чтобы атаковать в лоб, германская эскадра выходила ему на правую раковину (сектор справа-впереди).
Но между конвоем и германскими кораблями шел «вашингтонец». А главные силы янки были видны на севере, но тоже гораздо ближе транспортов — новый линкор, три крейсера, три дивизиона эсминцев.
За «Фридрихом» шел «Гнейзенау», не в кильватер, а правее. За ним таким же строем пеленга «Шарнгорст»; замыкал строй «Зейдлиц». Оперативное время 14:15. Двенадцать миль до «вашингтонца» (это был «Теннеси»), Можно начинать пристрелку — а заодно взглянуть, что такое французская артиллерия с немецкой командой. Полузалпами — по четыре снаряда. Тактика простейшая — быстро потопить и прорываться вперед, к конвою. Если сделать это быстро, янки не сумеют помешать!
Отлично! Уж на втором полузалпе накрытие, на третьем одно попадание! И еще одно! Кстати, пора и «Гнейзенау» вступить, пожалуй, он достанет до второго янки. Великолепно: первым же залпом одно попадание, на «суперДакоте» пожар! Тиле почувствовал радость — если такое начало боя, то что же будет в конце?
— Как на маневрах, — произнес Хюффмайер, командир корабля, также пребывая в отличном настроении («Наверное, уже мысленно примеряет Мечи к своему Рыцарскому кресту, — подумал Тиле. — Дубовые листья наш Фридрих уже получил за Брест»). — Кажется, мы выбили у него четвертую башню. Сейчас взорвется! А, черт!!!
«Фридрих Великий» задрожал от ударов по броне. «Нью-Джерси» наконец открыл огонь. Быстро пристрелявшись, добился подряд сразу нескольких попаданий — хорошо, что все пришлись в броневой пояс, на предельной дистанции выдержавший удар. И это было неприятно, хотя пока терпимо.
— «Шарнгорсту», обход слева, — приказал Тиле. — Надеюсь, герр Кранке не забыл. Всё как обговаривалось. «Зейдлицу» с ним — от него тут толку мало, от эсминцев отобьемся сами, а вот если он врежется в конвой…
Два замыкающих корабля покинули строй эскадры и на полном ходу устремились влево, почти точно на запад.
«Не отпустить ли с ними и „Гнейзенау“ — нет, там у янки одни лишь легкие крейсера, для него не противники, а вот здесь он может мне помочь, пушки на нем не слабее моих. Вот только не попадает отчего-то. Черт, черт!!!»
Снова попадание с «Нью-Джерси» — на этот раз не в борт, а в надстройку «Фридриха». Вспыхнул пожар, первая шестидюймовая башня правого борта выведена из строя.
«А этот старый линкор впереди горит, принимая мои снаряды, но не уходит с пути! Он тоже стреляет, но дистанция всё же великовата, и у него работают лишь две башни из четырех. Да когда же он взорвется или утонет?!»
И тут со страшным грохотом будто обрушилось небо или крыша боевой рубки — отправив всех присутствующих в ней в глубокий нокдаун. Было полное ощущение, что весь отсек подняли и с силой встряхнули. Прямое попадание шестнадцатидюймового снаряда «Нью-Джерси» в рубку с правого борта.
— Герр адмирал!
Тиле пришел в себя. Очень болела голова, из ушей текла кровь. Вокруг была суета в тусклом свете аварийного освещения: кто-то стонал, кого-то куда-то несли. Часть оборудования и приборов была разбита, но броня выдержала удар. Увидев Хюффмайера, державшегося на ногах и даже отдающего команды, Тиле испытал облегчение — значит, руководство утеряно не было, бой управлялся.
— Доложите обстановку!
— «Гнейзенау» взорвался, герр адмирал! Попадание в погреб, носовые башни!
Может, кто-то и остался жив — хотя вряд ли. Вопреки распространенному заблуждению, взрыв погреба боезапаса не разносит корабль в мелкие куски — но причиняет такие повреждения, что потеря плавучести и остойчивости происходит очень быстро. И обычно нет времени выскочить наверх даже тем, кто не был ранен, контужен, оглушен, обожжен паром из лопнувших паропроводов. Те, кто остаются в задраенных отсеках, еще могут завидовать захлебнувшимся сразу. Впрочем, те, кто успел выпрыгнуть за борт, проживут немногим дольше — нет возможности подобрать их, оставшихся далеко за кормой, янки тоже будет не до того, разве что найдут кого-то после боя.
Так что — к дьяволу! Единственное, что можно сделать — это отомстить за них!
«Фридрих» хорошо держал курс, не получив пока серьезных повреждений, всё же французы сумели построить хороший корабль. «Теннеси» впереди горел весь, от носа до кормы, и на «Нью-Джерси» тоже видны были пожары. Время 15:00 — от начала боя не прошло и часа, всё еще впереди!
Судьба решила пока подыграть немцам. Шесть «юнкерсов» 6-й эскадры вышли на «Интрепид». «Хеллкеты» отработали великолепно, четыре бомбардировщика были сбиты, но авианосец получил попадание в палубу полутонной бомбой. Большого пожара не было, американцы извлекли должный урок из гибели «Монтерея» — всего лишь дыра в полетной палубе, несколько метров в поперечнике. Это могло быть исправлено в походных условиях, но на то требовалось время, и лучший из авианосцев на несколько часов лишился возможности принимать самолеты. Выпускать же теоретически было можно — катапультами, после чего они должны были садиться на эскортники. Проблема была в том, что для «хеллкетов» и «хеллдайверов» это было далеко не простой задачей, всё ж для них оптимальной была палуба побольше — и на борту эскортных авианосцев был малый запас торпед, причем старого ненадежного образца, Мк-13, а крупнокалиберных бомб не было совсем. Тиле не мог этого видеть, ведь «Интрепид» занимал место в ордере по другую сторону конвоя — но трудно было не заметить, что самолетов янки в небе заметно убавилось.
И начался бой на левом фланге, в хвосте конвоя. «Нью-Джерси» был связан боем с «Фридрихом», находясь к тому же к востоку от него, а у «Теннеси» были выбиты кормовые башни — и остановить прорыв к транспортам «Шарнгорста» и «Зейдлица» могли лишь «Санта Фе» и «Монпелье» — отличные корабли, нового проекта, недавно вошедшие в строй, но всего лишь легкие крейсера, с шестидюймовым главным калибром.
Адмирал Раймонд Спрюэнс. Линкор «Нью-Джерси».
«Теннеси» горел. Старый корабль принял в себя не меньше двадцати попаданий, сам ни разу не поразив противника — но пока еще держался. Хотя стреляла лишь одна башня из четырех. Спасала, как ни странно, отличная баллистика вражеских пушек, высокая скорость их снарядов — попадания шли по настильной траектории, в борт и надстройки, причиняя страшные разрушения и пожары в небронированных частях, но броневой ящик «цитадели» по ватерлинии не был поврежден. Мачты и труба были снесены, но антенны уцелели — а скорее всего, матросы дивизиона живучести ползают там под огнем, соединяя порванные кабели, чтобы работали связь и СУО. И страшно было представить, какие там потери в экипаже.
«Но это война, — подумал Спрюэнс. — И ведь „Теннеси“ был включен в состав соединения в последний момент, считалось, что его девятнадцать узлов безнадежно свяжут эскадру, а значит, он не примет участия в бою. Немцев считали дичью, а не охотниками, мы строили планы, как поймать Тиле, а не как отразить его атаку. Жаль парней — но если бы не было „Теннеси“, все эти снаряды достались бы нам».
Бой поначалу всё же развивался успешно. Казалось, немцы сами лезут в капкан: впереди «Теннеси», в то время как «Нью-Джерси», пользуясь преимуществом в скорости, обходит справа и эскадра Тиле оказывается зажатой в два огня с разных сторон, поврежденных добьют эсминцы, а хвост конвоя прикроют крейсера. Если же «берсерк» повернет влево, пытаясь обрезать конвою корму, то под удар «Нью-Джерси» сначала попадают слабейшие, «Шарнгорст» и «Зейдлиц», а после их расстрела и «Ришелье» с «Гнейзенау» не уйти. Американцы задержались с пристрелкой и успели даже получить, не слишком, но неприятно — но ответ был сокрушителен: «Гнейзенау» взорвался! И почти одновременно доклад: два последних корабля немцев уходят на запад. А «Ришелье» остается на прежнем курсе, не давая их преследовать!
Где этот чертов Олдендорф? Он должен был спешить сюда, на помощь, так быстро, как только может! Четыре линкора, из которых три новейших, против даже всех семи разнотипных и более слабых кораблей Еврорейха — победа была бы в кармане! Теперь остается лишь скорее потопить флагман Тиле и идти на выручку крейсерам. «Санта Фе» и «Монпелье» сумеют задержать противника, но ненадолго, два легких крейсера против линейного и тяжелого — это слишком разная весовая категория. Есть еще эсминцы — но шанс на успех дневной атаки слишком мал.