Пора было решать с гувернанткой. В унылом бюро по найму Чарли сидел и беседовал сперва с какой-то ведьмой из Беарна, потом - с деревенской пышкой из Бретани; ни ту, ни другую он не вытерпел бы и дня. Были еще какие-то, но тех он отложил на потом.
Завтракая вместе с Линкольном Питерсом у Гриффонса, Чарли старался, чтобы его ликование не слишком бросалось в глаза.
- Родной ребенок - с этим, конечно, ничто не сравнится, - говорил Линкольн. - Но и Марион тоже надо понять.
- Она забыла, сколько я работал в Америке, целых семь лет, - сказал Чарли. - Запомнила одну ночь, и кончено.
- Видишь ли, тут еще что, - Линкольн замялся. - Пока вы с Элен раскатывали по Европе, сорили деньгами, мы сводили концы с концами, и не более того. Пресловутое процветание не коснулось меня никак - я туго продвигаюсь по службе, и у меня тогда ничего не было за душой, разве что страховка. Думаю, Марион усматривала в этом своего рода несправедливость, - что ты, палец о палец для того не ударяя, становишься все богаче.
- Быстро текло в руки, быстро и утекало, - сказал Чарли.
- Верно, и оседало в чужих карманах: chasseurs, саксофонисты, метрдотели ну, да что там, карнавал окончен. Это я так сказал, чтобы стало ясно, с чем связаны для Марион те сумасшедшие годы. Ты заходи-ка сегодня часиков в шесть, когда Марион еще не слишком устанет, и мы сразу же обсудим все подробности.
В гостинице Чарли обнаружил, что его дожидается pneumatique [Письмо, доставленное по пневматической почте (франц.)] - его переслали сюда из бара "Рица", где Чарли оставил свой адрес на тот случай, если объявится нужный ему человек.
"Милый Чарли!
Вы вчера так странно держались при встрече с нами, что я подумала, уж не обидела ли Вас чем-нибудь. Если да, значит, сама того не ведая. Наоборот, я что-то подозрительно часто о Вас думала этот год, и когда ехала сюда, в глубине души все надеялась, что вдруг Вас встречу. Признайтесь, разве не весело нам было вместе в ту сумасшедшую весну - помните, как мы ночью стащили у мясника трехколесный велосипед с тележкой, а другой раз порывались нанести визит президенту и у Вас был на голове старый котелок без тульи, а в руках трость из проволоки. Все в последнее время сделались какие-то старые, а я ни чуточки себя не чувствую старой. Хотите, встретимся сегодня, помянем былое? Сейчас у меня с похмелья раскалывается голова, но к вечеру станет лучше, и часов в пять я Вас жду в баре "Рица", на обычном рабочем месте.
Неизменно Ваша
Лорейн".
Его в первый миг охватило чувство, похожее на священный ужас: чтобы он, взрослый человек, и впрямь стянул чужой велосипед и с глубокой ночи до рассвета колесил вокруг площади Звезды, катая Лорейн… Сегодня это походило на страшный сон. Запереть дверь и не впустить в дом Элен - такое ни с чем не вязалось в его жизни, ни с одним поступком, но случай с велосипедом - вязался, он был действительно один из многих. Сколько же дней, сколько месяцев надо было вести этот самый рассеянный образ жизни, чтобы дойти до подобного состояния, когда все на свете трын-трава?
Он силился восстановить в памяти, какой ему представлялась Лорейн в те дни, - она очень ему нравилась; Элен молчала, но он знал, что ее это мучит. Вчера в ресторане Лорейн ему показалась поблекшей, увядшей, несвежей. Меньше всего ему хотелось с ней встречаться, хорошо хоть, Аликс не проболтался, в какой он гостинице. Как отрадно вместо того помечтать об Онории, о том, как они будут вдвоем проводить воскресенье, как он будет здороваться с ней по утрам, а вечером ложиться спать с сознанием, что она тут же, под одной с ним крышей, дышит тем же воздухом в темноте.
В пять он сел в такси и отправился покупать Питерсам подарки, каждому особый, - задорную тряпичную куклу, ящик с солдатиками в одежде римских воинов, цветы для Марион и большие полотняные носовые платки для Линкольна.
Видно было, когда он приехал, что Марион смирилась с неизбежным. Теперь она его встретила, как члена семьи, непутевого, но своего - до сих пор он был посторонний, был опасен. Онории сказали, что она уезжает, и Чарли с удовольствием отметил, что у нее хватило деликатности не слишком показывать, как она счастлива. Она улучила минуту, когда сидела у него на коленях, и только тогда шепнула ему на ухо: "Ура!" - шепнула: "А скоро?" - и, соскользнув с колен, убежала к Ричарду и Элси.
Они с Марион остались в комнате одни, и Чарли под влиянием минуты отважился заговорить:
- Болезненная это штука, распри между родными. Как-то не по правилам протекают. Не болячка, не рана - так, трещина на коже, которая никак не затянется из-за того, что не хватает ткани. Хорошо бы, у нас с тобой немного наладились отношения.
- Не всякое легко забывается, - отозвалась она. - Сначала надо, чтоб было доверие. - Он не ответил, и, помолчав, она спросила: - Ты когда думаешь ее забирать?
- Сразу, как найду гувернантку. Послезавтра, я полагал.
- Послезавтра - ни в коем случае. Мне еще приводить в порядок ее вещи. В субботу, не раньше.
Он покорился. В комнату вернулся Линкольн, предложил ему выпить.
- Выпью положенное, - сказал Чарли. - Виски с содовой.
Здесь было тепло, люди были у себя дома, люди сошлись к очагу. Дети держались очень уверенно, с достоинством; отец и мать чутко, внимательно наблюдали за ними. У родителей были заботы поважней, чем приход гостя. Что, в самом деле, важней для Марион - вовремя дать ребенку ложку лекарства или выяснять отношения с родственником. Не скучные люди, нет, просто жизнь крепки прижимает, обстоятельства. Чарли подумал, нельзя ли как-нибудь вытащить Линкольна из банка, где он тянет лямку.
Протяжный, заливистый звонок в дверь; через комнату в коридор прошла bonne a tout faire [Прислуга (франц.)]. Под второй протяжный звонок дверь открылась, трое в гостиной выжидательно подняли головы. Ричард придвинулся на такое место, откуда видно, что происходит в коридоре. Марион встала. Прислуга пошла обратно по коридору, за нею по пятам надвигались голоса, они вышли на свет и приняли образ Дункана Шеффера и Лорейн Куолз.
Им было весело, их разбирал отчаянный смех, они покатывались со смеху. Чарли в первые секунды остолбенел, тупо соображая, каким образом они ухитрились пронюхать, где живут Питерсы.
- Ая-яй! - Дункан шаловливо погрозил Чарли пальцем. - Ая-яй!
Их скорчило в три погибели от нового приступа смеха. В тревоге и замешательстве Чарли торопливо поздоровался, представил их Линкольну и Марион. Марион, почти не разжимая губ, кивнула. Она отступила к камину; с ней рядом стояла дочь, и Марион одной рукой обняла девочку за плечи.
Закипая от досады, Чарли ждал объяснений. Дункану понадобилось время, чтобы собраться с мыслями.
- Пришли звать тебя обедать, - сказал он. - Ломается, видите ли, играет в прятки - мы с Лорейн требуем, чтобы это прекратилось.
Чарли подступил ближе, незаметно тесня их назад, к коридору.
- Не могу, к сожалению. Скажите, где вас найти, и через полчаса я позвоню.
Это не возымело действия. Лорейн с размаху криво плюхнулась на стул, и в поле ее зрения попал Ричард.
- Боже, чей это такой милый мальчик! - вскричала она. - Поди сюда, милый!
Ричард оглянулся на мать и не тронулся с места. Лорейн демонстративно пожала плечами и снова повернулась к Чарли:
- Идем пообедаем. Пожалуйста. Родные не обидятся. Так редко видимся. Вернее, р-робко.
- Я не могу, - сказал Чарли отрывисто. - Вы обедайте без меня, я позвоню потом.
У нее вдруг сделался неприятный голос.
- Хорошо, мы уйдем. Я только помню случай, когда вы дубасили ко мне в дверь в четыре утра. Вас приняли и дали выпить, - так люди поступают с приятелями. Идем, Дунк.
Все еще заторможенные в движениях, с набрякшими и злыми лицами, они нетвердой походкой удалились по коридору.
- Всего хорошего, - сказал Чарли.
- Всего наилучшего! - едко отозвалась Лорейн.
Когда он вернулся в гостиную, Марион стояла как вкопанная на том же месте, но теперь подле нее, в полукольце другой ее руки, был и сын. Линкольн все раскачивал на коленях Онорию, туда-сюда, словно маятник.
- Безобразие! - взорвался Чарли. - Нет, каково безобразие!
Никто не ответил. Чарли присел в кресло, взял свой стакан, поставил обратно.
- Два года людей в глаза не видел, и у них хватает наглости…
Он не договорил. Потому что Марион стремительно, яростно выдохнула: "А-ах!" - круто, всем телом, повернулась и вышла из комнаты.
Линкольн бережно спустил Онорию на пол.
- Садитесь-ка, дети, за стол, суп стынет, - сказал он и, когда они послушно скрылись в столовой, прибавил, обращаясь к Чарли: - У Марион неважно со здоровьем, ей дорого обходятся встряски. Она в буквальном смысле слова не переносит подобного рода публику.
- Я их не звал сюда. Они сами у кого-то выпытали, где ты живешь. И умышленно…
- Очень жаль, одно могу сказать. Во всяком случае, это не упрощает дело. Извини, я сейчас.
- Очень жаль, одно могу сказать. Во всяком случае, это не упрощает дело. Извини, я сейчас.
Он вышел; Чарли замер в кресле, подобрался. Было слышно, как едят в соседней комнате дети, односложно переговариваются, успев забыть о неурядице между взрослыми. Из другой комнаты слышались невнятные на отдалении обрывки разговора, звякнул телефон, когда с него сняли трубку, и Чарли в смятении отошел в другой конец комнаты, чтобы не получилось, что он подслушивает.
Через минуту вернулся Линкольн.
- Вот что, Чарли. Похоже, обед сегодня отменяется. Марион плохо себя чувствует.
- Рассердилась на меня?
- Есть отчасти. - Линкольн говорил резковато. - Не по ее силам…
- Ты что, хочешь сказать, она передумала насчет Онории?
- Сейчас, по крайней мере, она слышать ничего не хочет. Сам не знаю. Лучше позвони мне завтра в банк.
- Объясни ты ей, пожалуйста, я понятия не имел, что эти люди могут сюда явиться. Я сам возмущен не меньше вашего.
- Сейчас не время ей что-то объяснять. Чарли встал. Он взял пальто, шляпу, сделал несколько шагов по коридору. Он открыл дверь в столовую и проговорил чужим голосом:
- Дети, до свиданья.
Онория вскочила из-за стола, подбежала и крепко обхватила его руками.
- До свиданья, доченька, - сказал он машинально и спохватился, стараясь говорить мягче, стараясь еще умилостивить неизвестно что. - До свиданья, ребятки.
V
Сгоряча он отправился прямо в бар "Рица", думая застать там Лорейн и Дункана, но их не было, да и все равно, здраво рассуждая, что он мог бы сделать. У Питерсов он даже не пригубил свой стакан и теперь взял себе виски с содовой. Подошел Поль, поздоровался.
- Кругом перемены, - сказал он печально. - У нас вот дела свернулись чуть ли не вдвое против прежнего. И на каждом шагу слышишь, что кто-нибудь, кто возвратился в Штаты, все потерял во время краха - не в первый раз, так во второй. Говорят, ваш друг Джордж Хардт потерял все до последнего. Что же, и вы возвратились в Штаты?
- Нет, я служу в Праге.
- Говорят, вы тоже немало потеряли во время краха.
- Верно говорят. - И угрюмо прибавил: - Но все по-настоящему ценное я потерял во время бума.
- Задешево отдали.
- Вроде того.
Опять, как страшный сон, к нему прихлынули воспоминания тех дней - люди, с которыми они знакомились во время поездок, и другие люди, которые смутно представляли себе, сколько будет дважды два, и не умели толком связать двух слов. Замухрышка, который на пароходе пригласил Элен танцевать, и она пошла, а он в десяти шагах от их столика оскорбил ее; одурманенные винными парами или наркотиками женщины и девушки, которые заливались бессмысленным смехом, когда их выволакивали за дверь…
…Мужчины, которые запирались в доме, а жен оставляли на снегу, потому что снег в двадцать девятом был словно бы и не снег. Хочешь, и будет не снег, стоит только заплатить деньги.
Он пошел к телефону и позвонил Питерсам; трубку взял Линкольн.
- Прости, что звоню, ничто другое в голову не идет. Ну как Марион, говорит что-нибудь определенное?
- Марион слегла, - сухо ответил Линкольн. - Я согласен, в этой истории нет твоей прямой вины, но я не могу допустить, чтобы Марион из-за нее совсем расхворалась. Видимо, придется нам с этим делом повременить полгодика, нельзя больше доводить ее до такого состояния, я не пойду на это.
- Понятно.
- Ты уж не взыщи, Чарли.
Он вернулся за свой столик. Стакан из-под виски стоял пустой, но Чарли качнул головой, когда Аликс взглянул на него вопросительно. Теперь делать нечего, - хотя можно послать Онории подарки; да, он ей завтра пошлет целый ворох подарков. И опять это будет всего-навсего деньги, думал он со злостью, а кому только он не совал деньги…
- Нет, хватит, - сказал он незнакомому официанту. - Сколько с меня?
Он еще вернется когда-нибудь, не заставят же его расплачиваться всю жизнь. Но дочь была нужна ему сейчас, и остальное в сравнении с этим как-то слабо утешало. Это в молодости хорошо думается и мечтается наедине с собою, а молодость прошла. Он точно знал, что никогда Элен не пожелала бы для него такого одиночества.
* * * ДВЕ ВИНЫ 1
- Смотрите - видали ботиночки? - сказал Билл. - Двадцать восемь монет.
Мистер Бранкузи посмотрел.
- Неплохие.
- На заказ шиты.
- Я и так знаю, что вы франт каких мало. Не за этим же вы меня звали?
- Совсем даже не франт. Кто сказал, что я франт? - возмутился Билл. Просто я получил хорошее воспитание, не то что иные прочие в театральном мире.
- И еще, как известно, вы красавец писаный, - сухо добавил Бранкузи.
- Конечно. Уж не вам чета. Меня девушки принимают за актера… Закурить есть? И что самое главное, у меня мужественный облик, чего уж никак не скажешь про здешних мальчиков.
- Красавец. Джентльмен. В шикарных ботинках. И везуч как черт.
- А-а, вот тут вы ошибаетесь, - заспорил Билл. - Голова на плечах, это - да. За три года - девять постановок, четыре прошли на "ура", одна провалилась. Ну при чем здесь везение?
Бранкузи надоело слушать, он задумался, уставившись в одну точку невидящими глазами. Сидящий перед ним молодой румяный ирландец всеми порами источал такое самодовольство - не продохнуть. Но пройдет немного времени, и он, как всегда, спохватится, услышит сам себя и, устыдившись, поспешит спрятаться в свое второе "я" - этакого утонченно-высокомерного покровителя искусств по образу и подобию ультраинтеллигентов из Театральной гильдии. Между этими двумя ипостасями Билл Мак-Чесни до сих пор еще не сделал окончательный выбор, такие натуры обычно определяются годам к тридцати.
- Возьмите Эймса, возьмите Гопкинса, Гарриса - любого возьмите, продолжал разглагольствовать Билл. - Кто из них лучше меня?… В чем дело? Хотите выпить? - спросил он, видя, что Бранкузи посматривает на стену, где висел винный шкафчик.
- Я не пью по утрам. Просто там кто-то стучит. Вы б им велели перестать. Слышать не могу, страшно действует на нервы.
Билл встал и распахнул дверь.
- Никого нет… - начал он. - Эй! Вам чего?
- Ой, простите, - ответил женский голос. - Простите, ради бога! Я разволновалась и сама не заметила, что, оказывается, держу в руке карандаш.
- А что вам здесь надо?
- Я к вам. Секретарь говорит, что вы заняты, а у меня к вам письмо от Алана Роджерса, драматурга. Я хотела передать вам его лично.
- Мне некогда. Обратитесь к мистеру Кадорна.
- Я обратилась. Но он был не слишком любезен, а мистер Роджерс говорил…
Бранкузи нетерпеливо пододвинул стул и посмотрел в открытую дверь. Посетительница была очень юная, с копной ослепительных золотых волос и гораздо более волевым лицом, чем можно было подумать по ее лепету. У нее был твердый характер, потому что она родилась и выросла в городке Делани, штат Южная Каролина, но откуда было знать об этом мистеру Бранкузи?
- Как же мне быть? - спросила она, без колебаний отдавая свою судьбу в руки Билла. - У меня было письмо к мистеру Роджерсу, а он вот дал мне письмо для вас.
- Ну, и что я должен сделать? Жениться на вас? - взорвался Билл.
- Я хотела бы получить роль в одном из ваших спектаклей.
- Тогда сидите тут и ждите. Я сейчас занят… Где мисс Кохалан? - Он позвонил, с порога еще раз сердито оглянулся на посетительницу и закрыл за собой дверь. Но за это время с ним произошла обычная метаморфоза, и теперь с мистером Бранкузи разговор возобновил человек, который на проблемы театрального искусства смотрит, можно сказать, просто глазами Макса Рейнгардта.
К половине первого он уже ни о чем не помнил, кроме того, что будет величайшим на свете режиссером и что сейчас, за ленчем, он встретится с Солом Линкольном, которому все это втолкует. Он вышел из кабинета и вопросительно посмотрел на мисс Кохалан.
- Мистер Линкольн не сможет с вами встретиться, - доложила она. - Он только что звонил.
- Ах, только что звонил, - в сердцах повторил Билл. - Тогда вычеркните его из списка приглашенных на четверг.
Мисс Кохалан провела черту поперек лежащего перед нею листа бумаги.
- Мистер Мак-Чесни, вы, наверно, про меня забыли?
Билл обернулся к посетительнице.
- Да нет, - неопределенно ответил он и добавил, опять обращаясь к секретарше: - Ладно, черт с ним, все равно пригласите его на четверг.
Есть в одиночку ему не хотелось. Он теперь ничего не любил делать в одиночку, ведь для человека известного и влиятельного общество удивительно приятная вещь.
- Может быть, вы уделите мне две минуты, - снова начала рыженькая.
- Сейчас, к сожалению, не могу.
И вдруг он понял, что таких красивых, как она, не видел никогда в жизни. Он не мог оторвать от нее глаз.
- Мистер Роджерс мне говорил…
- Может, перекусим вместе? - предложил он и, дав мисс Кохалан несколько поспешных и противоречивых указаний, распахнул перед своей дамой дверь.