1937. Главный миф XX века - Дмитрий Лысков 13 стр.

в) арестованных – 5032;

г) за пьянство, растраты, хищения, моральное разложение – 2671;

д) по болезни, инвалидности, за смертью – 941.

Всего – 16 362.

В 1939 г. на 25.10 уволен 1691 чел., или 0,6 % к списочной численности, из них:

а) по политическим мотивам (исключение из партии, связь с заговорщиками) – 277;

б) арестованных – 67;

в) за пьянство и моральное разложение – 197;

г) по болезни, инвалидности – 725;

д) исключено за смертью – 425.

Общее число уволенных за 6 лет составляет – 56 785 чел.

Всего уволены в 1937 и 1938 гг. – 35 020 чел., из этого числа:

а) естественная убыль (умершие, уволенные по болезни, инвалидности, пьяницы и др.) составляет – 6692, или 19,1 % к числу уволенных; [50]

б) арестованные – 9506, или 27,2 % к числу уволенных;

в) уволенные по политическим мотивам (исключенные из ВКП(б) – по директиве ЦК ВКП(б) – 14 684, или 41,9 % к числу уволенных;

г) иностранцы, уволенные по директиве народного комиссара обороны, – 4138 чел., или 11,8 % к числу уволенных.

Таким образом, в 1938 году были уволены по директиве ЦК ВКП(б) и народного комиссара обороны 7718 чел., или 41 % к числу уволенных в 1938 году.

Наряду с очисткой армии от враждебных элементов часть начсостава была уволена и по необоснованным причинам. После восстановления в партии и установления неосновательности увольнения возвращены в РККА 6650 чел., главным образом капитаны, старшие лейтенанты, лейтенанты и им равные, составляющие 62 % этого числа.

На место уволенных пришло в армию проверенных кадров из запаса 8154 чел., из одногодичников – 2572 чел., из политсостава запаса – 4000 чел., что покрывает число уволенных.

Увольнение по 1939 году идет за счет естественной убыли и очистки армии от пьяниц, которых народный комиссар обороны своим приказом от 28 декабря 1938 года требует беспощадно изгонять из Красной Армии.

Таким образом, за два года (1937 и 1938) армия серьезно очистилась от политически враждебных элементов, пьяниц и иностранцев, не внушающих политического доверия.

В итоге мы имеем гораздо более крепкое политико-моралыюе состояние. Подъем дисциплины, быстрое выдвижение кадров, повышение в военных званиях, а также увеличение окладов содержания подняли заинтересованность и уверенность кадров и <обусловили> высокий политический подъем в РККА, показанный на деле в исторических победах в районе озера Хасан и р. Халхин-Гол, за отличие в которых Правительство наградило званием Героя Советского Союза 96 человек и орденами и медалями 23 728 человек.

Как мы видим, отнюдь не все военнослужащие были уволены по политическим мотивам, далеко не все арестованы, из числа незаконно обвиненных в 1939 году были восстановлены в партии и возвращены в РККА 6650 человек. Немалая часть офицерского корпуса была уволена (и, видимо, частично осуждена) за служебное несоответствие, пьянство, моральное разложение, хищения, растраты. Определенное представление о масштабах проблемы дает выдержка из приказа наркома обороны К.Е. Ворошилова № 0219 от 28 декабря 1938 года о борьбе с пьянством в РККА:

«Вот несколько примеров тягчайших преступлений, совершенных в пьяном виде людьми, по недоразумению одетыми в военную форму. 15 октября во Владивостоке четыре лейтенанта, напившиеся до потери человеческого облика, устроили в ресторане дебош, открыли стрельбу и ранили двух граждан. 18 сентября два лейтенанта железнодорожного полка при тех же примерно обстоятельствах в ресторане, передравшись между собой, застрелились. Политрук одной из частей 3 сд, пьяница и буян, обманным путем собрал у младших командиров 425 руб., украл часы и револьвер и дезертировал из части, а спустя несколько дней изнасиловал и убил 13-летнюю девочку» [23].

Осторожные оценки масштабов чисток в РККА дает военный историк И. Мельтюхов. В цитировавшемся исследовании «Упущенный шанс Сталина. Советский Союз и борьба за Европу: 1939–1941 (Документы, факты, суждения)» он отмечает:

«Наибольшие разногласия вызвал вопрос о масштабах репрессий в Красной Армии. Так, В.С.Коваль считает, что погиб весь офицерский корпус, a Л.A. Киршнер полагает, что лишь 50 % офицеров были репрессированы. По мнению В.Г. Клевцова, в 1937–1938 гг. было физически уничтожено 35,2 тыс. офицеров. Д.А. Волкогонов и Д.М. Проэктор пишут о 40 тыс. репрессированных, А.М. Самсонов – о 43 тыс., Н.М. Раманичев – о 44 тыс., Ю.А. Горьков – о 48 773, Г.А. Куманев увеличивает эту цифру до 50 тыс., а А.Н. Яковлев – до 70 тыс.

В книге В.Н. Рапопорта и Ю.А. Геллера говорится примерно о 100 тыс. офицеров, однако при этом приводятся персональные сведения лишь о 651 репрессированном офицере, которые составляли 64,8 % высшего комсостава на 1 января 1937 г. О.Ф. Сувениров опубликовал сначала список на 749 человек, а затем расширил его до 1 669 офицеров, погибших в 1936–1941 гг. Сведения об остальных репрессированных до сих пор отсутствуют».

Проблема с общей оценкой числа жертв репрессий, как мы видим, полностью повторяется в вопросе о сталинских чистках в РККА. Число репрессированных неизбежно возрастает от автора к автору. Однако попытки создать списки жертв приводят к появлению баз с ничтожно малым числом имен, по сравнению с заявленными ранее данными.

Историк в своем исследовании отмечает недопустимость смешивания понятий «уволенные» и «репрессированные» и предпринимает, аналогично Земскову, попытку ввести определение понятия «репрессии». К ним, по словам Мельтюхова, следует относить лишь арестованных и уволенных по политическим мотивам. Правда, отмечает он, и арестовывались офицеры за различные преступления, что также следует учитывать.

Говоря о количественной оценке репрессий в РККА, И. Мельтюхов отмечает:

«А.Т. Уколов и В.И. Ивкин на основе данных судебных органов РККА отмечают, что в 1937–1939 гг. было осуждено за политические преступления примерно 8624 человека, указывая при этом, что вряд ли стоит причислять к репрессированным осужденных за уголовные и морально-бытовые преступления. В своем новейшем исследовании О.Ф. Сувениров пишет о 1634 погибших и о 3682 осужденных военными трибуналами в 1936–1941 гг. за контрреволюционные преступления офицерах.

Пока же ограниченная источниковая база не позволяет однозначно решить этот ключевой вопрос. Имеющиеся материалы показывают, что в 1937–1939 гг. из вооруженных сил было уволено свыше 45 тыс. человек (36 898 в сухопутных войсках, 5616 в ВВС и свыше 3 тыс. во флоте). Однако к репрессированным можно отнести лишь уволенных за связь с заговорщиками и по национальному признаку, а также арестованных по политическим мотивам. Но, к сожалению, именно данные о причинах увольнений до сих пор точно неизвестны».

Крайне осторожен И. Мельтюхов и в оценке последствий чисток в РККА:

«Многие авторы считают, что репрессии сказались на уровне военно-научных разработок и это привело к отказу от многих положений военной теории, разработанных в конце 20—30-е годы. Так, Д.М. Проэктор полагает, что репрессии привели к отказу от теории «глубокой наступательной операции», к которой вновь вернулись лишь в 1940 г. Автор не только не объясняет, почему произошел этот поворот, но и не приводит никаких доказательств тому, что он вообще имел место. Ведь если бы это действительно было так, то армия получила бы новые воинские уставы и наставления, кардинально отличающиеся от принятых до 1937 г. […]

Л.А. Киршнер утверждает, что отказ от теории «глубокой операции» привел к гипертрофированному положению кавалерии в Красной Армии. Но с этих позиций совершенно необъяснимо сокращение конницы с 32 кавалерийских дивизий на 1 января 1937 г. до 26 на 1 января 1939 г. Притом, что к началу войны в Красной Армии осталось всего 13 кавдивизий, утверждения о превалировании кавалерии выглядят несколько странно.

Другие авторы в подтверждение своей точки зрения приводят лишь общие рассуждения. Наиболее серьезным аргументом является указание на то, что военно-научные труды «врагов народа» были изъяты из библиотек. Однако не следует забывать, что войска обучаются не по трудам отдельных военачальников, пусть даже гениальным, а по воинским уставам и наставлениям, которые никто не отменял. […]»

Глава 22 Советские люди: любовь или ненависть?

Наиболее сложным, с точки зрения доказательств (как с одной, так и с другой стороны), является выдвинутый пропагандистами тезис о том, что «у огромной массы населения Советского Союза не было желания воевать за режим, принесший им столько страданий». Для апологетов темы о сотнях миллионов жертв сталинских репрессий он кажется самоочевидным:

«Нас объединяют общие жертвы. Как почти в каждой российской семье кто-то погиб во время Великой Отечественной, так почти в каждой российской семье кто-то пострадал от «Большого террора», – сообщает «Новая газета» в номере от 21 февраля 2008.

«Нас объединяют общие жертвы. Как почти в каждой российской семье кто-то погиб во время Великой Отечественной, так почти в каждой российской семье кто-то пострадал от «Большого террора», – сообщает «Новая газета» в номере от 21 февраля 2008.

«Нет в России практически ни одной семьи, не пострадавшей от сталинских репрессий. Как свидетельствуют исторические документы, миллионы человек прошли через систему ГУЛАГа, миллионы умерли в лагерях и на спецпоселениях, около миллиона было казнено», – вторит ей в июне 2008 года интеллигенция в обращении за создание общенационального мемориала памяти жертв сталинских репрессий. Среди подписавших его поэт Евгений Евтушенко, Белла Ахмадулина, экс-президент Михаил Горбачев, писатели Даниил Гранин, Борис Стругацкий, актер Юрий Соломин.

И вновь обратим внимание на постановку вопроса.

В первой цитате легко ставится знак равенства между сталинскими репрессиями и трагедией Великой Отечественной войны. Во второй содержится традиционное утверждение о миллионах, миллионах и миллионах – казненных, прошедших через ГУЛАГ и т. д. Не делается никакой попытки разделить всю массу заключенных, выделить из них хотя бы осужденных по 58-й статье (хоть и это будет не совсем точным, но тем не менее). К сожалению, в последние годы этот прием употребляется настолько часто (лучше сказать – повсеместно), что его, видимо, следует считать применяемым умышленно.

Если репрессии коснулись каждой семьи, каждого человека, сомнений в ожесточении общества быть не может. Подтверждением служит многочисленная «лагерная проза», воспоминания интеллигенции, книги А. Солженицына, В. Шаламова, подоспевшие следом «Дети Арбата» А. Рыбакова и аналогичные, повествующие о сталинском периоде.

Как удавалось все годы сталинского правления скрывать это ожесточение, предъявляя миру благостную картину фильма «Волга, Волга», – отдельный вопрос. Впрочем, и он получает авторитетные ответы: в стране существовало классическое, по Оруэллу, двоемыслие (все все знали, но не замечали). Кроме того, люди были запуганы террором.

Егор Гайдар в статье для журнала «New Times» пишет: «Угроза репрессий заставляет десятки миллионов людей, не находящихся в ГУЛАГе… смириться с тем, что у них нет права выбора места работы и жительства, что все произведенное сверх минимума, необходимого для обеспечения жизни, может быть изъято, что они не могут и мечтать о правах и свободах и воспринимают это как неизбежную реальность» [24].

Эти утверждения входят в противоречие уже с реакцией делегатов XX съезда КПСС на доклад Н.С. Хрущева. Она скрупулезно обозначена в стенограмме. Люди, которые якобы существовали все предыдущие годы в страхе перед террором, искренне изумляются и возмущаются «фактам», которые зачитывает Первый секретарь. А ведь речь идет не о простых гражданах, это члены партии, делегаты центрального партийного органа. Могли ли они пребывать в страхе и одновременно не догадываться о его существовании?

Перекос в видении событий сталинского периода очень во многом обусловлен формированием его образа именно через восприятие событий интеллигенцией. Вначале через «лагерную прозу», затем, уже в позднесоветский период, под воздействием разоблачений Н.С. Хрущева. В ГУЛАГе сидели миллионы, описали свои злоключения единицы, но именно их точка зрения возобладала в общественном мнении. Трудно сказать, как выглядели бы сегодня те события, решись кто-нибудь на эксперимент по изданию воспоминаний людей, представляющих мало-мальски репрезентативную выборку «лагерного населения» 30—40-х годов. Очевидно, что наряду с рефлексией интеллигенции мы прочли бы немало интересных строк от авторов, стоящих на иных позициях.

Речь не обязательно идет об уголовниках, для которых «зона» – дом родной, хотя и их сбрасывать со счетов не следует. Автору известны мнения людей, которые, будучи репрессированы в сталинский период на основании обвинений, которые сегодня точно обозначили бы как «политические», сами себя политзаключенными или репрессированными (как в случае раскулачивания, например) не считали. Объективно рассматривая прожитую жизнь, они отдавали должное Советской власти, которая дала жилье, медицину, образование и положение в обществе их детям.

Аналогично складывалась ситуация с представлением процессов, происходящих в обществе. И здесь основной тон в послесталинский период задавала «властительница дум» интеллигенция – статьями, литературой, в последующем и телепередачами. Крестьянин или рабочий с восемью классами образования, как правило, не участвовал в этом процессе, и его голос практически не сохранился.

Образ сталинского периода мы видим через призму ограниченного числа авторов и экспертов, которые вряд ли представляют собой репрезентативный срез общества того времени.

Не желая никого обидеть, все же отмечу неприятную особенность отечественного «образованного слоя», который подвержен своеобразному интеллектуальному «стадному чувству» – куда большему, чем основная масса населения. Причем этот их потенциал направлен, как правило, в деструктивное русло: в хрущевскую «оттепель» интеллигенция творчески уничтожала культ личности, в брежневский застой на кухнях сокрушалась ужасам режима. Воспрянув с Горбачевым, принялась яростно ломать Советский Союз. Не остановилась и тогда, когда от СССР ничего не осталось, показательна родившаяся тогда фраза «Метили в коммунизм, а попали в Россию». С начала 2000-х годов эти люди снова сокрушаются. Невольно задумаешься: умеют ли они, на всякий случай, что-нибудь еще?

Несмотря на объективные сложности, сделаем попытку проанализировать настроения советского общества в предвоенный период. В первую очередь, попытаемся понять отношение людей к господствующей идеологии. Были ли они «советскими людьми», коммунистами или оставались «дореволюционными» – внешне мимикрируя под требования властей и идеологии, но с кукишем в кармане, только и ожидая возможности уйти в капиталистический рай – пусть даже и сдавшись гитлеровским войскам в первые дни войны.

Озлобление части общества, прошедшей ГУЛАГ, нам в целом известно. Попробуем более обобщенно определить настроения интеллигенции 30—40-х годов. Выяснить для себя, существовало ли в этой среде понимание происходящих в стране процессов, возможна ли была оппозиция Сталину, на чем она строилась.

Известно, что физик с мировым именем, академик АН СССР, Герой Социалистического Труда Л.Ландау был репрессирован в 1938 году по обвинению в антисоветской агитации и создании антисоветской организации (по 58-й статье). Лишь вмешательство академика П.Капицы и датского физика Н. Бора, которые взяли его на поруки, позволило спасти Ландау от лагерей. Он был освобожден в 1939 году.

Гораздо менее известно (и это также общая черта сообщений о репрессиях), за что именно был арестовал Л. Ландау. Дело в том, что в его случае действительно имела место антисоветская агитация и создание антисоветской организации. Проект «Социальная история отечественной науки» приводит текст листовок, изготовленных и распространяемых Л. Ландау в 1938 году:

«Пролетарии всех стран, соединяйтесь!

Товарищи!

Великое дело Октябрьской революции подло предано. Страна затоплена потоками крови и грязи. Миллионы невинных людей брошены в тюрьмы, и никто не может знать, когда придет его очередь. Хозяйство разваливается. Надвигается голод. Разве вы не видите, товарищи, что сталинская клика совершила фашистский переворот. Социализм остался только на страницах окончательно изолгавшихся газет. В своей бешеной ненависти к настоящему социализму Сталин сравнился с Гитлером и Муссолини. Разрушая ради сохранения своей власти страну, Сталин превращает ее в легкую добычу озверелого немецкого фашизма. Единственный выход для рабочего класса и всех трудящихся нашей страны – это решительная борьба против сталинского и гитлеровского фашизма, борьба за социализм.

Товарищи, организуйтесь! Не бойтесь палачей из НКВД. Они способны избивать только беззащитных заключенных, ловить ни о чем не подозревающих невинных людей, разворовывать народное имущество и выдумывать нелепые судебные процессы о несуществующих заговорах.

Товарищи, вступайте в Антифашистскую Рабочую Партию. Налаживайте связь с ее Московским Комитетом.

Организуйте на предприятиях группы АРП. Налаживайте подпольную технику. Агитацией и пропагандой подготавливайте массовое движение за социализм.

Сталинский фашизм держится только на нашей неорганизованности. Пролетариат нашей страны, сбросивший власть царя и капиталистов, сумеет сбросить фашистского диктатора и его клику.

Московский комитет Антифашистской Рабочей Партии» [25].

Это интереснейший документ. Следует отметить ряд важных особенностей: Ландау вовсе не оспаривает коммунизм, напротив, он апеллирует к тому, что «дело Октябрьской революции подло предано». Он стремится к «истинному социализму», который, на его взгляд, извратил Сталин.

Листовка наполнена троцкистскими идеологемами. Читателю может показаться, что она мало отличается от заявлений современных демократов, но это не так. Прежде всего Ландау не говорит о тождестве Сталина, Гитлера и Муссолини. По его словам Сталин, «в своей бешеной ненависти к настоящему социализму… сравнился с Гитлером и Муссолини». И одновременно «разрушая ради сохранения своей власти страну, Сталин превращает ее в легкую добычу озверелого немецкого фашизма».