Поляна №3 (5), август 2013 - Коллектив авторов 13 стр.

– Опять, что ли, без напарника, один-одинешенек?

– Ты же знаешь, что у нас многие так живут.

– Не так чтоб и многие. И опытные.

– И я пятый год.

– В тундре второй.

– Второй не первый.

Она вздохнула тяжело:

– Не выпадай из руки Господней, и пусть не сжимает Он ладонь свою слишком сильно! Осторожней там. Мой вот так же уехал – и все. Искали-искали, весной вытаял в торосах…

– Ну что ты меня живого хоронишь. Нельзя же так в дорогу!

– Не сердись. Тяжело мне. Как заново… – и она глянула на Сашку черными кавказскими глазами.

Отцом Сережет был «горный орел», из ссыльных балкарцев. Он и настоял на этом имени. Гарт как-то спросил Сережу об отце. Но она лишь отмахнулась:

– Уехал, когда разрешили кавказцам домой. Плохо помню его. Здесь родилась, здесь выросла. После школы съездила к нему. Две недели не выдержала. Другое там все: и обычаи, и природа, и люди. Не мое. Вернулась…

На зимовке охотник часто вспоминал Сережет. Куртка сидела как влитая, а связанная ее руками шапочка из козьей шерсти была удобной и теплой. А сейчас, вспоминая утонувшую лодку, три дня голодовки и стремительный драп от «босого», Сашка подумал: «А не слишком ли ты сжимаешь ладонь свою, Господи?» Громко прочитал «Отче наш» и успокоился. Есть великая, укрепляющая дух сила «в звучаньи слов живых».

Рядом с «домашним камнем» мох с тундры был уже вчистую ободран и вытоптан. Там обнаружилось глинистое место. Гарт заострил дощечку и выкопал в глине яму до мерзлоты. Насыпал туда рыбу, залил морской водой, – вроде как рассол, – и уложил сверху листья морской капусты, резерв питания.

Вечером Гарт изготовил себе деревянную тарелку и ложку, сварил в самодельной кастрюле фирменное блюдо «сайка-чайка», в которое вместо соли добавил морской воды, и со вкусом поужинал. Голод – лучший повар.

10. Дальняя прогулка

Утром Сашка сделал куском обсидиана четыре царапины на домашнем камне.

Четыре дня.

Живой, здоровый.

А кашель сам пройдет.

Позавтракал остатками ужина, связал из жердей две высокие треноги, уложил на них поперечину, стал доставать из ямы рыбу и развешивать ее, чтоб завялилась. Для этого он наделал много крючочков из найденной алюминиевой проволоки. Рыбку протыкал крючком через глаза и подвешивал к поперечине. Через день подсохнет, заветрится и можно есть, как семечки. Так развешивал, пока не надоело, штук двести нанизал. Варакушкам тоже оставил с десяток крупных рыбок. Решив отложить охоту на уток, Сашка стал стаскивать к кострам любой подходящий для строительства избушки-времянки кусок дерева: доску, рейку, ящик бревно, горбыль. Предпочитал, конечно, доски. Они попадались не часто. Много досок и обломков досок он бездумно истопил за эти дни, и теперь приходилось все тащить издалека. В одном месте обнаружил пять средней толщины бревен в шесть шагов длиной и переволок их по воде к месту своей «высадки» на берег. Растает лед – сколотить плотик, искать карабин.

В другом месте нашел старую-престарую замасленную телогрейку, дырявые валенки, кирзовый сапог, несколько ящиков из-под водки, поломанную раскладушку и мотоциклетную шину. Очевидно, этот мусор когда-то был выброшен на лед, а течением льдину прибило к острову. Другая льдина вытолкнула первую высоко на берег, а затем лед растаял. Все это богатство Сашка перетащил к себе: авось пригодится. Поднимая кусок доски, неожиданно обнаружил под ней большого лемминга. Толстый до безобразия, лежал он на боку в уютном теплом гнездышке из мха и шерсти, и не сделал попытки убежать, а лишь болезненно пискнул и закрыл лапками глаза. Как человечек испуганный! Решил, наверное, что ужжжасное чудовище его съест. Толстый живот этой красноватой мыши жил отдельной жизнью: там что-то билось, толкалось и явно просилось наружу. Гарт сообразил, что это «Frau Lemming». И такая она толстая, потому что рожать собралась. Может, вот сейчас, в эти минуты и родит. И человеку, существу из другого мира, тут делать нечего. Извинившись, он аккуратно положил доску на место, и присыпал древесной трухой и мхом, как и было.

Постепенно Сашка уходил все дальше от берега. Разжег догорающим факелом еще один костер и продолжил свой путь уже без огня в руках. Через каждые двести-триста метров попадались ручьи. В устьях ручьев кружились маленькие кулички-плавунчики или утки морянки, несколько раз по-над берегом пролетели кряквы, чайки-моевки гомонили над водой.

Обувь оставляла желать лучшего. Пока он двигался по песчаной береговой полосе, проблем не было, но стоило отвернуть в тундру, которая летом болото, как деревянные подошвы пропитались водой, рукавные носки намокли и холод сжал подошвы ног. Вскоре Сашка перестал чувствовать ступни, они стали как деревянные. И еще Сашка сделал важное открытие: на острове есть или недавно были олени и волки. Об этом говорили остатки волчьей трапезы в низине, на берегу ручья. Чисто обработанные песцами и чайками белые кости крупного быка еще держались на сухожилиях, не успевшие превратиться в рога мягкие панты были обгрызены почти до самой головы, – от силы с неделю-две лежит здесь этот остов.

Песец-щенок в черно-серой детской шубке с увлечением грыз копыто и, облизываясь, отскочил в сторону, когда человек приблизился, щенку все еще хватало еды на остатках волчьей трапезы.

Гарт пошел по этому ручью вверх. Он тек с горки, на вершине которой стояла триангуляционная вышка. Подле треноги – едва различимые следы гусениц вездехода, значит, весной по большому снегу работали здесь геодезисты – небольшая бухта ржавой железной проволоки, одна бутылка из-под водки, другая из-под шампанского (неплохо жили мужики!), изъеденные ржавчиной пустые консервные банки и с десяток больших гвоздей-двухсоток.

С вышки хорошо просматривался весь остров. Гарт вспомнил карту. Размерами остров был примерно десять на шесть километров и имел форму сапога с широким голенищем на северной стороне и шпорой на южной оконечности. От «голенища» отходила низкая широкая отмель, напоминающая собой размотавшуюся портянку. «Шпора» представляла собой скалистый островок, соединенный с основным массивом тонкой перемычкой. Рассматривая этот остров на карте, понимаешь, почему первооткрыватели назвали его «Ботфорт». Ботфорт и есть. Базовая Сашкина изба печальным кубиком виднелась на соседнем острове. Всего-то пятнадцать километров. Неужели не удастся подтащить к берегу и поднять лодку и придется куковать на этом «сапоге» до ледостава?

«Таймыр, пес мой верный! Как ты там? С голоду пухнешь или леммингов ловишь?»

На юго-западной стороне Ботфорта Сашка заметил три рыжих пятна, очевидно бочки, и решил перекатить их к дому. Перевел свой взгляд на «шпору» и сердце так и забилось: олени! Табунок голов на десять-двенадцать. Черными пятнами выделялись их тела на буро-зеленой тундре. Двое или трое лежали, остальные мирно паслись. Значит, волки далеко, иначе олешки не пошли бы в узкое место, где их можно передушить за пару минут.

Надо будет поменьше топить. До стада километров пять-шесть и ветер сейчас не в их сторону, но если почуют дым – уйдут. Переплывут пролив, исчезнут на материке.

Сашка прихватил с собой найденное богатство: проволоку, гвозди, бутылки, и в прекрасном настроении поскакал с горки вниз.

11. Морж

И стал почему-то напевать песенку из Маяковского:

Бодрый ритм этих строк хорошо подходил и к ритму прыжков с камня на камень и к состоянию души: на острове дикие олени. А как добыть – придумает! И так прилипла к нему дурацкая эта песенка, что не мог отвязаться. Пробовал и на «Славное море – священный Байкал» поменять, и на «Раскинулось море широко» и на «Ach, mein lieber Augustin» и даже на знаменитую марктвеновскую «Режьте, братцы, режьте…» – ниччче не помогат! Только утвердишь в мозгах другой ритм, только настроишься на другую волну, как споткнешься, шагнешь не в такт, и опять выплывает:

Стоп-ка! Сашка просмаковал вторую строчку, о которую зацепилось сознание: «медленна арба лет… медленный арба лет… Медленный чего?

От радости Гарт аж подпрыгнул на месте, и оказалось, что уже дошел до первой из замеченных сверху бочек, и это совсем не бочка.

На голове его зияли глубокие, заполненные засохшей кровью, царапины, очевидно, от медвежьих зубов и когтей, низко опущенная голова с небольшими острыми клыками покоилась на камне, передние ласты были подогнуты под туловище и еще хранили в себе движение. Животное это издохло внезапно, за секунду до того, как уйти в море. Но следов борьбы двух гигантов Арктики видно не было. Очевидно, медведь подкараулил моржа на материковом лежбище, но тому удалось вырваться и доплыть до острова, где он и погиб от ран. Произошло это еще до шторма: перед моржом лежал такой же ледяной вал, как и перед биваком. Значит, мясо есть нельзя – трупный яд. Но шкура пригодится на крышу для избушки. Гарт сделал обычные надрезы и стал снимать шкуру. И тут обратил внимание, что пенис у моржа действительно почти весь костяной, и поговорка «хрен моржовый» не лишена твердого основания.

Мертвый.

На голове его зияли глубокие, заполненные засохшей кровью, царапины, очевидно, от медвежьих зубов и когтей, низко опущенная голова с небольшими острыми клыками покоилась на камне, передние ласты были подогнуты под туловище и еще хранили в себе движение. Животное это издохло внезапно, за секунду до того, как уйти в море. Но следов борьбы двух гигантов Арктики видно не было. Очевидно, медведь подкараулил моржа на материковом лежбище, но тому удалось вырваться и доплыть до острова, где он и погиб от ран. Произошло это еще до шторма: перед моржом лежал такой же ледяной вал, как и перед биваком. Значит, мясо есть нельзя – трупный яд. Но шкура пригодится на крышу для избушки. Гарт сделал обычные надрезы и стал снимать шкуру. И тут обратил внимание, что пенис у моржа действительно почти весь костяной, и поговорка «хрен моржовый» не лишена твердого основания.

Шкура у этого ластоногого толстая, грубая, многослойная, нож быстро тупится, приходилось без конца шоркать его о камень, а тушу Гарт ворочал вагой: морж был длиной в три шага и весил, наверное, полтонны. Долго Сашка с этим делом промучился, аж взмок. Хотел отрезать голову, уж больно красивые клыки, ноне смог найти хряща между позвонками и чуть нож не сломал. Эх… Топор нужен! Напоследок решил вспороть трупу брюхо, чтобы вытащить печень. Любой печенью можно выделывать шкуры, но лучше всего – моржовой. А очень надо было выделать шкуру бургомистра. Но едва проткнул туше живот, как тут же, зажав нос, и убежал: нестерпимая вонь, чуть не вырвало. Шкура моржа оказалась такой тяжелой, что Сашка мог ее только волочить. На подходе к биваку уже и сам едва ноги волочил.

Из ямы у домашнего камня неожиданно выскочил песец-щенок, наверное, тот самый, который грыз оленье копыто на старой волчьей трапезе. Отбежал в сторону и стал тявкать.

– Вот сссобака! Обворовал, да еще и лаешь!

Охотник громко хлопнул в ладоши и прогнал нахала.

Яма была пуста. Штук тридцать рыбок, которые там еще оставались и из которых Гарт собирался сварить уху, этот ловкий воришка сожрал. И дыма не побоялся. Ладно. Зато рыбки на перекладине хорошо подсохли на ветру.

Ими Гарт и пообедал. Закусил морской капустой и запил водой. Жить можно. Затем оттащил шкуру моржа, на которой остались прирезки мяса и сала, в сторонку, уложил ее мездрой кверху и оставил чайкам.

Мездрить вручную – руки отпадут. А чайки начисто и жир, и мясо выклюют и зачищать не надо.

12. Арбалет

Идея сделать арбалет для охоты так Сашку захватила, что ни о чем другом он и думать не мог. Арбалет – оружие сложнее лука, но зато и не в пример точнее. Опыт постройки арбалета у него имелся. В подростковом возрасте деревенские мальчишки делали арбалеты с самым настоящим стальным луком, в качестве которого служил зуб от конских граблей. Он изогнут дугой, отлично пружинит и бросает стрелу до ста метров, смотря как тетиву натянешь. Подростки целые соревнования устраивали, и даже на спор воробьев с веток сшибали.

Я не буду здесь утомлять читателя описанием устройства самодельного арбалета. Скажу лишь, что за время своего «сидения на Ботфорте» Сашка изготовил их несколько, и каждый был лучше предыдущего. Наконечники для стрел он вырубил из краев кастрюли в форме буквы «И», а в месте сгиба оставил шипы и насадил наконечники на небольшие палочки толщиной в мизинец. Такие двуглавые стрелы для охоты на птицу Сашка видел в краеведческом музее в Дудинке.

Этим же вечером наипримитивнейшим изо всех арбалетов, в котором спусковой крючок был просто прибит гвоздиком сбоку к ложу, он добыл еще одну чайку, а во втором ручье, после пары промахов, подстрелил и пару уток-морянок. Арбалет бил сильно: при удачном выстреле птице отрывало голову.

Все три птичьи печенки, как ни хотелось их съесть, Гарт запихнул под мох рядом с первой – бургомистровы шкурки выделывать. Обеспечить себе сухие ноги стало первоочередной задачей. Кашель усилился. Охотник чувствовал себя не очень хорошо, но все же выстрогал еще пять деревянных наконечников: три кругло-конусных с небольшой разницей в диаметре, и два плоских с широким острым листом. Подровнял, отшлифовал наконечники камешком и сделал с них в глине отпечатки. Когда высохнет глина, залить полости расплавленным алюминием и получатся относительно тяжелые «настоящие» наконечники для охоты на оленей и тюленей.

Мясо с грудок всех трех птиц Гарт срезал, обмакнул в морскую воду и положил под мох, в «голодильник», а все четыре птичьих тушки сварил в кастрюле.

Получился густой, жирный «шулюм», который он с непривычки к специфическому запаху, даже не смог одолеть и оставил половину на завтрак.

13. «Утро туманное, утро седое…»

Проснулся Сашка раным-рано от кашля, встал и подновил костры.

Чайки облепили шкуру моржа, как тараканы кусок хлеба.

Рука сжала арбалет, но тут же и разжалась.

Стрелять не моглось, не хотелось.

Не утро, а радость Божия!

Дальняя двуглавая гора, днем незаметная из-за вечных туманов, тоже скинула одеялко и выгнула к небу упругие вершины, покрытые розовым шелком. На море тихо-тихо. Штиль. Лохматый жгут прибоя спит в глубине. Перышко, оброненное чайкой, – на воде, как на зеркале. Разве бывает ураган? Разве бывает несчастье? Рразве ббывает ббешеный пррибой, рразбивающий скалы, дрробящий камни и перретирающий щщебень в пессок? Нет, не бывает!

«Есть дни, полные свирепого ветра, непроглядного тумана, жестокой обиды и горьких слез. Но все они затмятся одним днем. Вот таким, как сейчас. Волшебным Днем Красоты. Из которого ты будешь черпать силы всю жизнь».

Насмотревшись-налюбовавшись, Гарт выискал среди плавника крепкую жердь, снял штаны и стал расталкивать в стороны льдины в месте своей «высадки» в надежде найти карабин. Подтаявшие льдины легко крошились и рассыпались на длинные прозрачные иглы. За полчаса он пробил себе дорогу к морю и стал месить ногами ил, надеясь таким образом нащупать свое оружие. Не нашел, но зато под конец своих стараний, когда ноги закоченели и стало невмоготу, заметил под краешком льдины что-то серое, вроде как кончик тряпки. И поднял из грязи свою рыбацкую шапочку, связанную руками Сережет!

Шапочку Сашка постирал в мягкой воде ручья, повесил сушиться на перекладину треноги и поставил на огонь шулюм: пора завтракать. Доел остатки вчерашнего ужина, и остался на донышке кастрюли самый цимес: жирок и гуща. Достать его своей неловкой деревянной ложкой он не мог, а пить через край не захотел. Хорошо бы сейчас иметь кусочек хлеба! Корочкой жирок собрать, мякишем вымакать, горячим чаем запить. Эх, как не ценим мы иногда простых радостей жизни!

Позавтракав, отправился за оставшимися двумя бочками. Следует так же вырубить из них донышки и сделать себе ведро и миску.

Возле туши моржа было столпотворение. Там хлопотали бургомистры, чайки-моевки, маленькие бесстрашные крачки, поморники, черные вороны и песцы. Вот счастье привалило тундровому народу! Не надо трудиться, жесткую шкуру разгрызать-расклевывать. Но ведь какие бессовестные: никто и спасибо не сказал!

Одно рыжее пятно оказалось бочкой, а второе… вторым была мина! Ржавый железный шар около метра в поперечнике, с отверстием в центре. Гарту уже попадались такие болячки во время странствий по островам архипелага, поэтому он и подходить не стал: никто не знает, что на уме у этой ржавой железяки, снаряженной для убийства.

Бочку он катил, пока не надоело, затем понес на плечах. У домашнего камня с грохотом сбросил ее на землю и тут из кастрюли выскочил и ударился в бега перепуганный вчерашний песец-щенок в куцем своем летнем наряде. Вот прохиндей! Хозяин жирок не вымакал, так он вылизал! Охотник хлопнул в ладоши и напугал песца: ворюга скрылся. А Гарт понес кастрюлю на берег, тщательно ее вымыл и с песочком выдраил.

14. День рожденья

Чтобы выделать шкурки бургомистров, Сашка положил все четыре печенки в деревянную тарелку, взял одну утиную шкурку, тоже снятую чулком и завязал у нее горлышко. Получился небольшой мешочек. Откусывая кусок за куском от птичьей печени, он стал ее тщательно пережевывать и выплевывать жеванину в мешочек. Так он жевал и плевал, пока не сжевал все четыре печени. Эта кашица под действием ферментов слюны начинает бродить. Тогда следует намазать ею подлежащие выделке шкурки и оставить в теплом месте до почти полного высыхания, а потом размять. Такой способ хорош, когда никакой кислоты нет под руками.