От варягов до Нобеля. Шведы на берегах Невы - Бенгт Янгфельдт

Бенгт Янгфельдт

ОТ ВАРЯГОВ ДО НОБЕЛЯ

Шведы на берегах Невы

Авторизованный перевод со шведского Юрия Беспятых

Художественное оформление Ирины Тибиловой

ВВЕДЕНИЕ

С основанием в 1703 году Петербурга кардинально изменился политический, экономический и культурный баланс сил в Прибалтийском регионе. После того как спустя десятилетие город был провозглашен столицей Российского государства, он быстро развивался, становясь ведущей метрополией Балтики и обретая редкостную притягательную силу для иммигрантов.

Больше всего людей прибывало, разумеется, из внутренних районов России, многие — из других частей империи, прежде всего из Польши и Прибалтийских провинций. Значительную часть насильственно приведенных на берега Невы работников составляли поначалу финляндцы и ингерманландцы, присылаемые из завоеванных русскими у шведов территорий.

Много людей приезжало также из-за границы. Сначала среди прибывавших больше всего было немцев, в том числе прибалтийских, затем стали появляться французы; голландцы играли важную роль в первые десятилетия XVIII в., но их функции (главным образом купеческие) мало-помалу перехватывались англичанами.

Согласно надворному советнику Генриху Шторху, который в 1793 г. издал подробное описание Петербурга, в конце XVIII столетия немцы по-прежнему были самой многочисленной группой среди иностранных жителей города. За ними шли финны, французы и шведы. Последние (под ними понимались шведскоязычные из обеих частей королевства) занимались ремеслами и мануфактурами и, по словам автора, были «работящими и прилежными» и приносили пользу России «различными способами».

После присоединения в 1809 г. Финляндии на правах великого княжества к Российской империи приток финляндцев в Петербург усилился; ведь теперь они были подданными Его императорского величества и, приезжая в город на Неве, перемещались в пределах своего государства. Как показал Макс Энгман, в 1840 г. почти одинаковое число финляндцев — около 12 тысяч — жило в самом большом при шведском владычестве городе Финляндии Або (Турку), в новой столице великого княжества Гельсингфорсе (Хельсинки) и в столице империи Петербурге, который к тому времени давно уже превзошел Москву и был крупнейшим в стране городом по численности населения.

С устройством в 1830-х годах регулярных рейсов через Балтику расстояние до Петербурга сократилось и географически, и психологически, и город с годами притягивал к себе все больше шведов. Подмастерья, ремесленники, фабрично-заводские рабочие, люди искусства, инженеры и крупные предприниматели — все они связывали свое будущее с хорошими возможностями зарабатывать на жизнь в новой прибалтийской метрополии.

Перед началом Первой мировой войны Петербург с его двухмиллионным населением был одним из крупнейших городов Европы. Из названного числа для 200 тысяч человек русский не был родным языком, а это превосходило население всего Гельсингфорса. В Петербурге говорили на шести десятках языков. Шведский приход насчитывал от шести до семи тысяч душ, из которых преобладающую часть составляли финляндские шведы. Не менее чем десятая доля приходилась на шведов из Швеции, а большинство остальных были норвежцы и датчане.

Понятие «шведы» здесь нуждается в разъяснении. До 1809 г. все финляндцы вне зависимости от того, был ли их родным языком шведский или финский, являлись шведами в том смысле, что были подданными Швеции. С присоединением Финляндии к Российскому государству граждане великого княжества автоматически стали подданными императора. Но хотя книга посвящена преимущественно шведам из Швеции, нет причин слишком уж строго придерживаться этого разграничения. Нельзя же в подобном обзоре обойти вниманием такие фигуры, как Густав Маннергейм, Густав Мориц Армфельт или других видных живших в Петербурге финляндцев — пасторов, ремесленников, книгопродавцев, ювелиров и т. д. Я ориентировался не на национальную, а на языковую и культурную принадлежность. И все же в центре моего внимания на страницах этой книги — шведы из Швеции и их деятельность в Петербурге.

Чтобы у читателя не сложилось слишком упрощенного представления относительно различия между «шведским» и «финским», надо также сказать, что многие финляндские семьи были двуязычными, и это позволяло им выбирать, к какому приходу принадлежать. Другими словами, язык прихода или школы не обязательно был родным языком. Это, разумеется, относилось и к другим семьям, в которых говорили не на одном языке; так, например, у многих посещавших школу шведского прихода детей языком домашнего общения был немецкий.

Поскольку тема «Шведы и Петербург» прежде не подвергалась систематическому изучению, я хочу разъяснить вынесенные в подзаголовок слова. Эта книга — действительно главы из истории, а не история о шведах в Петербурге; это попытка обозначить некоторые сюжеты, могущие представлять интерес для будущих исследований. В книге сведения о людях разных профессий сочетаются с изложением отдельных событий (в частности, визита на берега Невы короля Густава III в 1777 г.) и рассказом о деятельности учреждений и организаций (например, о деятельности «Северного общества» и судьбах шведского прихода на протяжении столетий). В главе «Шведская колония на рубеже веков» предпринята попытка показать, как шведы жили в Петербурге в последние десятилетия XIX и первые десятилетия XX в.: как они отмечали свои праздники, где делали покупки, какие рестораны предпочитали, в какие школы отправляли своих детей, на каких языках говорили.

Некоторые имена— Нобель, Лидваль, Болин и другие-чаще иных появляются на страницах книги. Это естественно, учитывая их положение и в шведской общине, и в российском обществе. Но этому имеется и другое объяснение: жизнь и деятельность названных семей сравнительно лучше обеспечена источниками, между тем как биографии многих других петербургских шведов безвозвратно утрачены, перемолотые жерновами российской истории XX в. Хочу надеяться, что читатель, прослеживая судьбы некоторых семей «от начала до конца», получит представление о мощи и безжалостности ледяных ветров, восемьдесят лет назад сокрушивших не только иностранные колонии в Петербурге, но и значительную часть культуры и цивилизации, которые великими усилиями с успехом взращивались в стране на протяжении предшествовавших столетий.

Первым, кто пробудил во мне интерес к шведам в Петербурге, был Ян Улоф Ульссон, который в двух главах своей книги «Ленинград — С.-Петербург» (1967) затрагивает и тему шведской предыстории города, и судьбы нескольких петербургских шведов. Эта книга послужила мощным стимулом для моей работы над темой «шведского Петербурга».

Связи Финляндии с Петербургом, а также значение этого города для великого княжества обстоятельно и углубленно изучены финляндскими историками Максом Энгманом, Матти Клинге, Суне Юнгаром и другими. Их труды были чрезвычайно важны для моего собственного исследования.

Хочу назвать еще один важный источник моих сведений по избранной теме, а именно организованную Шведским институтом и проведенную в Петербурге (1995–1997) серию семинаров «Швеция и С.-Петербург», которыми мне выпала честь руководить. Не менее сорока докладов, прочитанных на этих семинарах российскими и шведскими специалистами, внесли много нового в картину взаимоотношений между нашими странами и являются добротной основой для дальнейших исследований. Как видно из списка источников и литературы, я широко пользовался материалами этих семинаров, собранными в сборнике «Шведы на берегах Невы» (Стокгольм, 1998).

Русское издание книги сравнительно со шведским претерпело ряд изменений; также произведены многочисленные сокращения. Кроме того, изъяты сведения, необходимые для понимания текста шведским читателем, но заведомо известные русскому; специфически шведские реалии, наоборот, разъяснены.

ПЕТЕРБУРГ ДО ПЕТЕРБУРГА

От Ландскроны до Ниеншанца

В записке шведским представителям на мирных переговорах в Нарве в 1615 г. Аксель Уксеншерна (Оксен-шерна) писал, что, «вне всякого сомнения», в лице русских мы имеем «лживого и близкого могучего соседа», которому из-за его «врожденных и словно бы с материнским молоком впитанных коварства и вероломства» нельзя доверять. Однако ныне этот враг так «поставлен на колени», что наибольшая и наилучшая часть его страны либо находится в шведских руках, либо разорена и «не приносит никакой пользы». Самые лучшие люди «в прошедшие годы уничтожены», и теперь остались лишь «такие, которые мало отличаются от толпы лесных бродяг».

Однако, будучи поистине государственным мужем, канцлер предвидел, что достигнутые Швецией успехи не пребудут вечными и Россия когда-нибудь вновь сможет подняться на ноги. Поэтому он подчеркнул: «И я допускаю и сознаю, что для нашего государства и отечества самым удобным, полезным, безопасным и даже необходимым был бы мир с русскими…»

На месте, где теперь стоит Петербург, в XVII в. находился шведский город Ниен с крепостью Ниеншанц. Печать города. Университетская библиотека (Упсала)

Эти слова Акселя Уксеншерны хорошо иллюстрируют историю взаимоотношений между Швецией и Россией, исполненных враждебности и соперничества, но также и понимания (по выражению канцлера) «обусловленных соседством обстоятельств». За исключением Дании ни одна страна не играла в шведской истории столь значительной и роковой роли, как Россия и различные княжества, существовавшие до образования в XV в. Русского государства. Борьба велась за торговые и военные интересы, и прежде всего речь здесь шла о господстве над устьем Невы, впадающей в Балтийское море.

Восточный путь

Русская история изначально была связана со страной, именуемой ныне Швецией. Пока норвежские и датские викинги развивали свою экспансию в западном направлении, шведы с IX в. совершали походы на восток. Важные пути вели либо по Финскому заливу и Неве, либо по балтийским водным путям, откуда по Днепру можно было пройти на юг до Киева и далее по Черному морю в Миклагорд (Константинополь). По возводимым вдоль этих торговых и разбойничьих путей деревянным укреплениям страна получила название Гардарика — слово «gard» («двор») поначалу означало «огороженное место».

Легенда об основании Русского государства известна из русской летописи XII в. Сначала наемники — или, как их называли русские, — варяги были изгнаны, поскольку требовали дани с местного населения. Но едва варяги покинули страну, как между местными князьями начались распри. И тогда, сообщает летописец монах Нестор, они «сказали себе: „Поищем себе князя, который бы владел нами и судил по праву“». Славяне отправились за море к варягам — «к руси, ибо так именовались эти варяги». Благополучно прибыв, они объявили северным конунгам: «Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет. Приходите княжить и владеть нами».

Рунические камни свидетельствуют о путешествиях наших предков на восток. Наиболее известный в этой связи камень находится в Чельвестене (Эстергётланд); надпись на нем предположительно датируется IX в. и сообщает о том, что Эйвинд погиб на востоке, но где именно, неизвестно. К XI в. относится много камней со специфической информацией. Наиболее часто встречающееся иностранное географическое название — Греция, но есть много камней, указывающих на то, что в средневековых исландских источниках именуется Svitjod hin mikla, Storsverige (Scythia magna), то есть то, что мы теперь называем Россией. Например, на валуне в Эста (Сёрмланд) можно прочесть следующую надпись: «Ингефаст велел вырубить камень после (кончины) Сигвида, своего отца. Он пал в Хольмгарде как хёвдинг корабля вместе со своей бывшей на корабле командой». Поверхность камня с текстом сильно выветрилась, но текст поддается дешифровке при помощи этого рисунка, сделанного в XVII в.

Согласно летописи, хёвдинг (вождь, военачальник) Рюрик в 862 г. основал род, который просуществовал долгое время и господствовал над разными княжествами земли русской. Хотя летопись содержит много мифического, и как даты, так и ход событий из нее ясно не следуют, все же можно предположить, что область южнее Ладоги (будущее Новгородское государство) в IX в. подпала под власть некоего свейского хёвдинга — пусть и при гораздо менее идиллических обстоятельствах, чем о том говорит летопись, — может быть, именно Рюрика и его братьев Трувора и Синеуса, и что затем, при потомках Рюрика, пределы государства распространились к югу. Содержащиеся в летописи сведения подтверждаются археологическими находками, свидетельствующими, что как раз в ту пору торговые связи с Севером были оживленными. Сколько-нибудь более подробные обстоятельства возникновения Русского государства покрыты, однако, мраком неизвестности и являются объектом споров между историками с тех пор, как был поднят сам этот вопрос. К сожалению, в этой полемике бурное проявление национальных чувств исследователей, живущих по разные стороны Балтийского моря, часто существенно преобладало над стремлением к объективности.

Многое говорит за то, что и название нового государства — Русь — имеет скандинавское происхождение: вероятно, оно восходит к древнеисландскому «rops», как «ropsmenn» или «ropskarlar» (ср.: «Roslagen» и финское название Швеции «Ruotsi»). Однако скандинавское языковое влияние этим не ограничивается: такие имена, как Олег, Ольга, Игорь и Глеб, большинством людей воспринимаемые как исконно русские, в действительности являются древнескандинавскими и их носили члены рода Рюрика: Хельги, Хельга, Ингварр, Гудлейфр (ср. нем. Готтлиб).

За столетия род Рюрика смешался с другими, но именно потомки Рюрика — уже под славянскими именами, как Владимир и Святополк, — правили Русским государством, пока в начале XVII в. на престол не взошли Романовы. Когда шведские короли сражались с русскими князьями, то на самом деле сталкивались друг с другом государи одной — хотя и разбавленной — крови.

Род Рюрика обрусел, но восточная торговля шведов продолжалась, особенно с острова Готланд. Шведские набеги на восточное побережье Балтийского моря были продиктованы не только жаждой наживы, но и религиозными мотивами, стремлением обратить русские племена в истинную веру. Вторжение варягов сопровождалось «крестовым походом», совершенным в 1150-х годах, когда Финляндия была присоединена к Швеции, пусть пока и в неясной форме. Спустя девяносто лет, в 1240 г., свей, финны и тавасты (последние незадолго до того насильственно обращенные в христианство нашими шведскими пращурами) атаковали устье Невы, но были отброшены князем Александром, принявшим прозвание Невский и впоследствии канонизированным.

В конце XIII столетия шведы укрепили свой контроль над Финляндией, в 1293 г. основали крепость Выборг, и в 1300 г. под водительством марскалка (высшего сановника) Торгильса Кнутссона большое войско, насчитывавшее свыше тысячи человек, совершило поход к устью Невы. Целью экспедиции было заложить шанец между реками, которые в «Хронике Эрика» именуются «Ниен» и «Черная речка» (русское название — Охта):

Автор хроники говорит, что ему никогда не доводилось видеть столь могучего флота:

После нескольких стычек шведы завоевали это место, где и была возведена крепость Ландскрона, и основные шведские силы отправились домой. Воинов, оставшихся здесь для обороны укрепления, возглавлял некий начальник, которого «Хроника Эрика» называет «господином Стеном», и это — первый известный по имени житель «Петербурга». Однако гарнизон не смог сдержать напора русских атак. Его численность была слишком мала, а кроме того, люди ослабели от недоедания и «тяжкой болезни», от которой выпадали зубы, — то была цинга:

В мае 1301 г. русское войско захватило Ландскрону — завершилась первая попытка шведов взять под свой контроль устье Невы в Финском заливе.

Первый крупный мирный договор между шведами и русскими был заключен в 1323 г. в Нотебурге (Орешке) — крепости, стоящей на острове в истоке Невы из Ладоги. Граница между Швецией и Новгородом — Россией — прошла по реке Сестре, впадающей в Финский залив всего в нескольких километрах от города, который мы сегодня знаем как Петербург.

Шведский царь

Борьба за берега Финского залива продолжалась с разной интенсивностью и в последующие столетия. В конце XVI в. Швеция завоевала значительные части Ингерманландии (Ижорской земли) и Эстляндии: в 1561 г. под власть шведской короны перешел Ревель, в 1581-м шведы заняли торговый город Нарва, и Юхан III к своим титулам короля Швеции, готов и вендов присоединил титулы «великого князя Финляндского, Карельского, Водской пятины и Ингерманландии в России, а также герцога эстов в Лифляндии» (пятина — название административной единицы в Новгородской республике).