Когда Худякова посадили, пришли к ней из органов, предложили отречься от мужа, от человека, оказавшегося, по их словам, врагом народа. Варвара Петровна не знала, с каким зверьем имеет дело. Принялась рассказывать о Сергее Александровиче, каким он был хорошим, внимательным мужем, отличным отцом для ее сына от первого брака, тоже Сергея. “А что касается шпионажа – это выдумка, – говорила она. – Вся его жизнь на моих глазах прошла”.
Такой разговор с работниками органов был, конечно, ни к чему. Не для этого они пришли. Зря только Варвара Петровна отняла своим ненужным разговором драгоценное время у очень занятых людей.
Тогда ночные гости – а все это происходило ночью – без обиняков предложили:
– Выбирайте. Ссылка или отречение.
– Ссылка, – коротко ответила Варвара Петровна.
Такой же разговор велся и с ее сыном, Сергеем, прошедшим с отцом-отчимом всю войну. От него тоже требовалось отречение, наговор, любая ложь. Ночные визитеры просчитались и здесь. Летчик, награжденный десятками боевых орденов и медалей в войне с фашистами и японскими самураями, тоже избрал ссылку.
Ссылкой, угрозами, любым способом нажима обращать людей в доносчиков, лжецов, наветчиков было излюбленным занятием чекистов, которые очень скоро превратились в гестаповцев, кое в чем даже перещеголяв их. Школа Ежова, Берии – это зловещая фабрика смерти, похлеще печей Майданека, дьявольская школа, где растлевались души людей.
Варвара Петровна и Сергей Худяковы сберегли свои души, не дали варварам растлить их, и за это им низкий, земной поклон.
3
Известно, что маршал авиации Сергей Александрович Худяков скрывал, что он армянин, что настоящее его имя Арменак Артемович Ханферянц. Как он стал Худяковым, мы уже рассказали. Но как исчезло из его анкет его собственное имя? Зачем понадобилось будущему маршалу идти на такую сделку – скрыть собственное имя? Должно быть, были на то веские основания.
Я спрашивал Варвару Петровну, верила ли она, что муж ее русский, не было ли у нее подозрения, что он скрывает свою национальность.
– Сергей наполовину скрывал, – сказала она. – Он ведь не чистокровным русским представлялся. Говорил, что мать у него грузинка. Сергей отлично говорил по-грузински.
– Когда же он признался, что армянин? Когда дал вам адрес, по которому вы потом разыскали его родственников?
– За пятнадцать дней до ареста.
– Он чувствовал, что его арестуют?
– Чувствовал.
И вот что Варвара Петровна рассказала.
– Последние годы своей жизни Худяков провел на Дальнем Востоке, командовал дальневосточной авиацией. как-то неожиданно приезжает в Москву, по вызову Сталина. Всю ночь не спал, ходил из угла в угол, много курил. Волновался. Это было странно. Сергей в последние годы войны часто бывал в ставке, был консультантом по авиации, встречался со Сталиным. Даже в Крыму, на встрече с Рузвельтом и Черчиллем был с ним рядом. И вдруг такое беспокойство перед предстоящей встречей.
– Что с тобой, Сергей? Не первый же раз с ним встречаешься.
– Не первый. Но этой встречи я боюсь. Что-то недоброе чувствует сердце.
Вернулся от Сталина чернее тучи. “Я же чувствовал, не по доброму делу он вызвал меня”.
Тогда не на шутку испугалась и я.
– Что же такое там у вас произошло, Сергей. Выкладывай все.
– Произошло самое отвратительное. Хуже не придумаешь. Сына своего, хулигана Василия, навязал мне на перевоспитание.
Я свободно вздохнула:
– Только и всего?
– А этого, думаешь, мало? Ты еще услышишь, чем это кончится. Как этот бесноватый перевоспитается у меня.
Не прошло и месяца, Сергей снова вернулся. На нем лица не было.
– Что-нибудь случилось?
– Случилось. Василий Иосифович Сталин на глазах начальника штаба изнасиловал его жену, и тот застрелился.
– Зачем же ты приехал?
– Доложить об этом Сталину. Отказаться от “перевоспитания” его сына…
Наш разговор продолжился после “высокой” аудиенции.
– По-твоему, он конченый человек? – спросил у мужа Сталин.
– Боюсь, что так, товарищ Сталин.
– Хорошо, идите!
Разумеется, разговор этот не понравился Сталину. На прощание он тяжело посмотрел Сергею вслед. Цену этого взгляда хорошо знал каждый, кто общался со Сталиным. Судьба Сергея была предрешена.
Вот тогда-то и состоялся наш разговор, в котором Сергей сказал мне правду о себе.
– Берия уже давно копается в моих делах. До чего-нибудь докопается, – заметил он.
Почему Сергей скрыл свое настоящее имя? Он объяснил это так.
– Сталин и Берия не любили армян. А мне надо было взлететь. И я взлетел. Взлетел не для того, чтобы присосаться к благам жизни, пожирнее оторвать кусок, а лучше служить Родине. И я в меру своих сил служил ей. Моя национальность, да еще социальное происхождение, не дали бы мне подняться. Я сознательно скинул с ног эти путы, чтобы они мне не мешали. Пусть история рассудит нас.
Это была наша последняя встреча. Берия-таки докопался. Через неделю после возвращения на место работы Сергей был арестован.
4
Я был в Большом Тагларе, родном селе Ханферянца, разговаривал с односельчанами, которые помнили Арменака, с его родным дядей Сааком, ныне уже покойным, с братом Саркисом Ханферянцем и узнал новые детали этой печальной истории.
В начале тридцатых годов, окончив рабфак в Москве, Ханферянц решил проведать родителей. Поехал, но до села не доехал. На железнодорожной станции в Евлахе случайно встретил земляков, которые отсоветовали ему ехать в село. Отца раскулачили, куда-то выслали. Так что лучше ему в такое время в родных местах не показываться. Арменак послушался, вернулся в Москву, впервые серьезно задумавшись о своем будущем. Нужно сказать, что кроме раскулаченного отца и сельских родственников, в Баку жили известные богачи Ханферянцы – его дальние родственники. А Арменак мечтал о военной карьере, о высшей военной Академии. В то время человек с “подмоченным” социальным происхождением не мог поступить ни на работу, ни в высшее учебное заведение. Пришлось расстаться с собственным именем. Для конспирации он не писал никому из родных. Считался погибшим.
После войны неожиданно брат Ханферянца Саркис и его дядя были вызваны во Владивосток. Их доставили туда бесплатно на самолете.
Худяков, видимо, отпирался, отказывался от собственного имени, настаивал на своем. Была очная ставка, но родственники Ханферянца об этом не знали. Они признали Арменака, кинулись его обнимать и целовать. Это, конечно, сыграло свою роль.
Брат Сергея сейчас жив, работает в Баку, а дядя умер. Умер, проклиная себя за свою опрометчивость. Старик бил себя по голове, приговаривая: “Это я убил Арменака… Я, старый дурак, не понял, что своим признанием вынес ему смертный приговор, выстрелил ему в самое сердце. Люди, бейте меня! Это я убил Арменака…”
С этими проклятиями в свой адрес умер, помешавшись от горя, старый тагларец Саак-ами.
УРОКИ МАРИЭТТЫ ШАГИНЯН
1
Первое знакомство с Мариэттой Шагинян было кратким и мимолетным.
Писательница часто приезжала в Баку, где я тогда жил. Писать я начал рано, и, разумеется, лелеял мечту о встрече с настоящим писателем. Однажды, прослышав о приезде Шагинян, я отправился к ней. В руках я бережно нес свернутые в трубку листки рукописи. Шагинян приняла меня поначалу неприветливо. Прежде чем взять у меня рукопись, она учинила мне целый допрос: “Кто вы, чем занимаетесь? О чем пишите?”
Я отвечал, немного разочарованный вопросами. Но Мариэтта Шагинян слушала меня внимательно. Узнав, что я токарь, а рассказ мой о мастере, у которого я работаю, она совершенно переменилась. Спустя много времени я узнал, что Шагинян не любит писателей, которые рано “профессионализируются” – не работают, кормятся литературой.
На другой день я пришел за ответом. Шагинян была занята, у нее было много посетителей. Я хотел было уйти, но Шагинян остановила меня. Только на улице, вспомнив ее слова, сказанные наспех, в дверях, я понял, что рукопись вроде ей понравилась.
Прошло несколько лет. Неожиданно я встретил на улице Шагинян. Я не смел подойти к ней. Если сложить, обе встречи не составили бы и трех минут. Мне казалось, что Шагинян меня не помнит. Но она помнила.
Увидев меня, Шагинян еще издали улыбнулась. Откликнув меня по фамилии, она подробно расспросила обо мне, что я делаю, что написал нового.
2
Как я уже говорил, Шагинян частенько приезжала в Баку. Я видел ее всегда с пухлым портфелем. Неутомимо разъезжая по самым отдаленным уголкам, она выслушивала и записывала рассказы сотен людей о повседневной жизни страны. Шагинян отлично знала Азербайджан, как и многие другие республики.
В 1939 году в журнале “Литературный Азербайджан” напечатали мою повесть о Нагорном Карабахе. Я из Карабаха, родился и рос там, каждый год бывал на родине и считал, что неплохо знаю свой край.
В 1939 году в журнале “Литературный Азербайджан” напечатали мою повесть о Нагорном Карабахе. Я из Карабаха, родился и рос там, каждый год бывал на родине и считал, что неплохо знаю свой край.
И каково было мое удивление, когда я получил письмо от Шагинян, в котором она меня сильно ругала за незнание края, о котором пишу.
“Вы пишете, – цитировала она меня, – “карабахские горы в большинстве голы и только верхушки их увенчаны небольшой рощицей – цахатаком, издали напоминающих пышний гребень удода”. Где это вы увидели в Карабахе голые гора? – писала она мне, – Карабах – маленькая Швейцария, он весь в зелени. Вы, наверное из Мартунинского района, где мало лесов, и бедность своего района приписали всему Карабаху. Не годится. Неприменно поезжайте, посмотрите весь Карабах, исправьте свою ошибку”…
Я действительно происходил из Мартунинского района, который был беден лесами, и не знал других районов. Воспользовавшись советом Шагинян я немедленно объездил весь Карабах, убедился в правоте слов писательницы и при повторном издании повести внес исправления. За эту оплошность при первой же встрече мне крепко попало от Мариэтты Сергеевны.
3
Мариэтта Сергеевна любит море. Особенно любит она Каспий, его знойные песчаные берега.
Как-то, было это уже после войны, пользуясь приездом писательницы в Баку, мы с поэтом Амо Сагияном решили преподнести ей сюрприз – взяли машину и, приехав к ней в гостиницу, потребовали, чтобы она отправилась с нами на море, в Бузовны. В это время Шагинян переводила “Сокровищницу тайн” Низами Ганджеви и наотрез отказалась ехать с нами. Мы были непоколебимы, и Мариэтта Сергеевна в конце концов уступила.
На море мы открыли в Шагинян новое, не знакомое нам доселе увлечение. Оказывается, она страстная любительница ракушек, и немедленно принялась за дело. Мы были рады чем-нибудь служить ей и тоже принялись охотиться за ракушками.
Ракушек набрали целую кучу. Они переполнили портфель, который оказался при ней, заполнили наши карманы, но все же всех собранных ракушек разместить не могли.
Мы с Сагияном искренне жалели, что не знали об этой страсти Шагинян, не запаслись достаточно емкой посудой.
Солнце нещадно припекало, мы изрядно проголодались, да и ракушек собрали немало, пора домой, но Шагинян не торопилась. Увидев далеко- далеко в степи какую-то пристройку, она спросила нас, что это там.
Мы не знали, Шагинян пристыдила нас.
– Как же так? Не знаете, что у вас под носом делается?
В следующую минуту, забыв о своих ракушках, по щиколотки утопая в горячем песке, она двинулась через степь в сторону домика. Делать нечего, мы увязались за ней.
Пристройка оказалась конторой только что вступившего в строй нового месторождения нефти.
Шагинян немедленно достала толстую тетрадку, карандаш, включила слуховой аппарат, – она от рождения слышит плохо – пристроилась на донышке опрокинутого ведра и принялась за работу. В ожидании ее мы долго бродили перед конторой.
Солнце уже зашло, от голода у нас кружилась голова, но Шагинян и не думала выходить из конторы. Мы решили напомнить о себе. Но когда вошли, застали ее за жаркой беседой. Шагинян, не обращая на нас внимания, продолжала разговор и все записывала в тетрадь.
Так закончилась давнишняя мечта Шагинян: провести день на море, отдохнуть.
А через день-другой мы прочитали в одной из центральных газет страстное слово писательницы о нефтяниках молодого, только что родившегося промысла.
4
Это было в Ростове. По кладбищу среди могил идет женщина. Оглядывается по сторонам, чего-то ищет.
– Вот здесь мать у меня похоронена. Рядом туя стояла. А теперь ее нет. Может, я ошибаюсь? – говорит она спутнику, сопровождающему ее.
Женщина ходит взад и вперед, снова возвращается на прежнее место.
– Нет, туя стояла здесь. Если ее срубили, должно же от нее что-нибудь остаться, – говорит она уверенно, начиная новые поиски.
Вскоре туя нашлась. Она действительно оказалась срубленной, из земли торчал только полусгнивший пенек.
Женщина достает перочинный нож, отрезает от корня кусок и прячет в портфель.
– Дам на химический анализ. Если этот пень – корень туи, значит могила здесь.
Женщина эта была Мариэтта Шагинян. Эпизод, приведенный выше, может и придуман. Мне рассказали об этом другие, но он характерен. Анализировать, изучать, активно вмешиваться в жизнь- непременные черты характера писательницы.
Деятельный исследователь и летописец современности, писательница очень часто не ограничивается острым словом, энергично и смело вторгается в жизнь.
В Башкирии, рассказывают, Мариэтта Шагинян познакомилась с изыскателями, которые должны были определить направленные трассы Магнитогорск – Куйбышев.
Существовало три варианта этой будущей дороги. Министерство путей сообщения склонялось к “южному варианту”, удешевляющему, на первый взгляд, строительство. Но “северный вариант” имел свои преимущества, он развязывал производственные силы богатых районов Южного Урала и Башкирии.
Шагинян страстно включается в этот спор специалистов, и, в конечном счете побеждает “северный вариант”.
С любовью и благодарностью будут помнить жители Башкирии и Урала об энергичном и неутомимом поборнике “северного варианта”.
А вот другой случай.
В 1927 году М. Шагинян едет в Армению в качестве корреспондента “Правды”. В это время на реке Дзорагет шло строительство одной из первых гидростанций в республике.
Мариэтта Шагинян переезжает в Дзорагэс. Четыре года проводит писательница среди строителей, живет в бараке, где “не было никаких удобств, сквозь щели в крыше выглядывали звезды”, спит в шубе, ездит верхом на лошади.
Строительство шло медленно, не доставало нужного оборудования.
Шагинян отправляется в далекое путешествие в Киев и другие города, проталкивает застрявший в пути строительный материал.
Она не остается в стороне и от технического обсуждения проекта стройки, вникает в спор инженеров, едет в Ленинград консультироваться с крупнейшими специалистами-гидравликами, ведет культурно-массовую работу среди жен строителей и одновременно пишет роман о строительстве – “Гидроцентраль”, который публикуется в “Новом мире”.
Оперативность была невероятная, еще строительство шло, еще не просохли сваи на строительной площадке гидростанции, а роман уже читали и перечитывали. Он стал любимой книгой читателей. Благодаря активному участию в жизни стройки Шагинян сумела создать правдивую историю строительства Дзорагэс.
За действенную помощь, оказанную писательницей строительству Дзорагэса, в 1932 г. она была награждена орденом Трудового Красного Знамени.
Впоследствии, вспоминая об этих днях, Мариэтта Шагинян замечает: “Гидроцентраль” – это не только написаггая книга, но и пережитый кусок жизни”. Эти слова в равной мере можно отнести ко многим ее книгам, да и ко всему ее творчеству.
И не случайно, что по многим ее статьям выносились правительственные постановления и решения.
Вообще Армения в творчестве Шагинян занимает значительное место.
Писательница постоянно выступает с очерками и статьями, а после войны садится за книгу “Путешествие по Советской Армении”, которая впоследствии удостоилась государственной премии. Книга эта – своего рода энциклопедия жизни и быта армянского народа в прошлом и, особенно, в настоящем. “Я хочу, чтобы всякий армянин, где бы он ни был, прочитав эту книгу, захотел приехать в Армению, увидеть ее, дышать ее воздухом, ощущать под ногами ее землю. Если удастся моей книге так взволновать сердце армянина, буду считать, что я не даром прожила свою жизнь”.
Мариэтта Шагинян не ошиблась. Книга эта получила теплый отклик в душе не только армянского читателя. Переведенная на многие языки, она стала достоянием миллионов и миллионов читателей.
Кто-то по заданию от Совинформбюро я посетил писательницу в Москве. Она тогда жила на Арбате. Надо было дать о ней очерк.
Мариэтта Сергеевна по узкой крутой лестнице повела меня на свою мансарду. Здесь была ее библиотека. Я должен сказать, что такой библиотеки нигде более не встречал. Ей позавидовала бы любая городская библиотека.
Шагинян куда-то торопилась, нельзя было терять ни минуты. Мы уселись за круглый стол. Без обиняков я приступил к делу, но Шагинян медлила с ответом. Она все время смотрела на мои “пустые” руки.
– А где у вас орудия производства? – наконец спросила она. Я кинулся шарить но карманам, но в них, как на зло, не оказалось ни ручки, ни огрызка карандаша. Не оказалось при мне и записной книжки.
Мариэтта Сергеевна спустилась по лестнице, через минуту вернулась, неся в руках толстую тетрадь и карандаш. Передав их мне, она заметила:
– Никогда не расставайтесь с записной книжкой. Не давайте пропасть тому, что вы увидели, узнали. Писатель без записной книжки – не серьезный писатель.