Капитан Кук - Некрасов Николай Алексеевич

Николай Алексеевич Некрасов

Капитан Кук

Глава первая

Отставной армейский капитан Иван Егорович Кук сидел у стола за завтраком. Перед ним стояло несколько тарелок с закуской; посредине возвышался полуштоф с виньеткою, как нельзя более соответствующею его содержанию. Капитан уже хотел проглотить последнюю рюмку водки и встать из-за стола, как вдруг в комнату вошел молодой человек.

– - Рекомендуюсь,-- сказал он,-- ваш покорный слуга, Андрей Чугунов…

– - Ну а отчество? -- перебил капитан.

– - Петрович,-- отвечал молодой человек.

"Сюртук на нем как сюртук, да жилет что-то подозрителен: пуговицы не все; карманы новехоньки, а перед вытерт",-- говорил про себя капитан, оглядывая пришедшего.

– - Ну а звание? -- наконец спросил он, не зная, предложить незнакомцу стул или нет.

– - Представлен к первому чину.

– - Садитесь, покорнейше прошу,-- произнес капитан.-- Вам, конечно, угодно было познакомиться?

– - Да-с, у меня есть до вас нужда, и я решился говорить с вами откровенно…

– - Благодарю.

– - Не стоит благодарности.

– - Ну, об чем же вы решились говорить со мной откровенно… серьезное что?

– - Вот видите: я хочу жениться…

– - Жениться? Так вам хочется знать мое мнение… Оно конечно, я могу вам сказать…

– - Я не об том хочу говорить… Вот видите… Вы так уважаемы в нашем городе, об вас известно…

– - Так вы хотите, чтоб я был у вас посаженым отцом… Оно конечно; насчет этого я могу вам сказать…

– - Вы не так меня поняли… Я хочу сказать, что об вас известно, что вы человек довольно богатый…

– - Ну так вы хотите занять у меня денег… Оно конечно…

– - Да-с, вы угадали. Мне нужно на свадьбу по крайней мере тысячу рублей, а у меня нет…

– - Но беда, что нет… Есть верно, то можно дело поправить…

– - То-то нет… Мне нечего продать, нечего заложить; если б на вексель, не более как на четыре месяца…

– - Оно конечно, на этот счет я могу вам сказать… Нет, я ничего не могу вам сказать!

– - За меня поручится наш секретарь, советник, если угодно…

– - Помилуйте, что это? пустяки; разве без поруки нельзя; велика ли сумма… Тот поступил бы слишком бессовестно, кто потребовал бы этого.

Лицо молодого человека осветилось улыбкой надежды. --- Вы судите, как прилично благородному человеку; не знаю, чем возблагодарить…

– - И, помилуйте! за что? жаль, что у меня теперь денег нет, а то сейчас доказал бы вам, как ничтожна такая сумма и как недостойна она того, чтоб много об ней говорить…

Лицо молодого человека помрачилось, как небо перед грозой.

– - Вы… так вы… не хотите мне дать денег?

– - Как не хотеть… хочу -- да не могу… Обратитесь к Домне Семеновне Абрикосовой…

– - Я был у нее: она отказала… впрочем, как я заметил из ее поступков, она не отказала бы, если б… она показывала мне глазами…

– - Двери? -- перебил Кук.-- Как невежливо!

– - Ну, может быть, и не двери, а…

– - Так извините!

Молодой человек раскланялся и ушел, очень опечаленный. Кук задумался. Долго он думал; думы его вертелись около одного неприятного сознания, что ему через неделю стукнет сорок три года. Странно создана голова человеческая! Поутру Кук был весел как нельзя более, и вдруг не прошло часа, как лицо его обезобразилось горестию. Отчего? Неужели виною тому этот молодой человек? но какое же отношение имеет его дело до лет храброго капитана? Никакого; не тут должно искать начала грустного раздумья Кука. Он просто любил, как и сам выражался, "вступать в мысленный разговор с самим собою", и вот в этом-то разговоре он случайно наткнулся на сорок лет. Лицо его становилось мрачнее и мрачнее. Наконец он подскочил к зеркалу, сложил на груди руки, как Наполеон в решительные минуты жизни, и стал пристально всматриваться в свою особу. В первый раз с ужасом подумал он, что, может быть, он уж и не молодой человек. "Где же ты, младость удалая?" -- печально воскликнул он и опять задумался. Прошло пять минут немого молчания, в которые на лице капитана царствовал "гробовой" ужас к "могильный" мрак; вдруг он отскочил от зеркала, схватил фуражку и выбежал на улицу. Через минуту он проезжал уже на извозчике улицы уездного города.

Капитан Кук был известен в своем городе как человек почтенный, у которого можно "не иначе как по знакомству" занять денег, за пустячные проценты, под заклад серебра и золота; а в особенности он был известен как любитель и участник благородных спектаклей. У него был свой деревянный сарай, отделанный, как он выражался, на манер театра, куда приглашались все ревностные поклонники Мельпомены и холодного пунша. Еще недавно сам капитан играл "Отелло" и был "трикраты" вызван; после спектакля выпил до девяти стаканов пуншу и был единогласно прозван "любезным молодым человеком, с душой, созданной к великому". Вот и всё, что покуда нужно вам знать о храбром отставном капитане Иване Егоровиче Куке.

Куда он поехал? Уж не догонять ли младость удалую? Кто его знает; подслушаем, что он думал, когда стоял у зеркала.

"Я уже не в первой молодости -- да! Пройдет десять лет (десять!), и я уже не буду нравиться прекрасному поду -- да, да! Время летит и не возвращается… да, да, да! Что ж буду делать я в старости? Конечно, я могу иногда приятно провесть время, читая прибавления к "Губернским ведомостям" или разыгрывая роль Отелло, могу раскладывать пасиянец, записывать приход и расход, получать проценты, петь псалмы и т. д. Могу иногда бывать у сестры Настасьи Егоровны, беседовать с ней, брать детей ее на руки… Та-та-та! А нельзя ли мне будет брать своих детей на руки?" Тут с минуту в голове капитана по было никакой мысли, наконец он продолжал так: "Сколько у меня доходу? Достанет и мне, и жене, и детям… только я не желал бы больше трех дочерей и четырех сыновей… (каково?). В каком я чине? Капитан… чин еще, так столбовой буду! Какая моя натура? Смирная и незложелательная. Создан ли я к супружеской жизни? Уж разумеется… А почему бы так? Люблю спокойствие и умеренность, читаю "Северную пчелу" и даю в рост деньги…"

Капитан вздохнул свободно и спешил сделать формальный вывод из этого форменного рассмотрения дела.

"Из вышесказанного явствует, что я жених хоть куда, только бы не подурнеть к бракосочетанию. Женюсь, непременно женюсь! На ком? На вдове Абрикосовой… потому что и она отдает… совершенно наклонности одинаковые. Притом я давно люблю… а дом такой сухой, решительно не бывает сырости!"

Именно в тот самый момент, в который эта великая идея озарила разум капитана, он отскочил от зеркала и выбежал на улицу.

Мечты о любви, процентах, переделке дома и о подобном тому провожали капитанскую душу нашего героя до самых ворот дома Абрикосовой; он был давно знаком с нею и, следовательно, мог надеяться, что его примут, а потому бодро и весело взбежал на лестницу.

Глава вторая,

– - Ах, кто-то идет… полноте, Андрей Петрович! -- воскликнула в испуге Домна Семеновна, выдергивая свою руку из руки молодого человека.

В это время в прихожей раздался голос Кука:

– - Дома ли барыня?

– - Ах, это "наш капитан"! -- сказала вдова.-- Какой несносный! Ступайте покуда в эту комнату… я его сейчас выпровожу.

Молодой человек ушел в комнату направо, и в ту же минуту вошел капитан… Лицо ее показалось ему божественным, ручка, которую он облобызал с жадностию, обожгла его губы и, как надо полагать, была причиною прыщей, о которых будет говорено впоследствии. Сначала разговор был довольно обыкновенный; наконец с стесненным сердцем Иван Егорович решился приступить к объяснению.

– - Сударыня,-- сказал он,-- вся природа веселится…

– - Да,-- отвечала она, взглянув на него с какой-то непонятной улыбкой.

– - И вы тоже веселитесь, смею спросить?

– - Как случится.-- И она опять смерила его глазами и улыбнулась…

– - Весна рассыпает благодетельные лучи на красоту вашу. Журчание ручейков, блеяние овец, зеленая травка, птицы небесные, конечно, вещи почетные… Что вы об них думаете, сударыня?

– - Я совершенно согласна с вами.-- Новая непонятная улыбка.

– - Но по мне вы их затмеваете, сударыня.-- Тут он "любовно" взглянул на Абрикосову и потом незаметно ущипнул себя в щеку, чтобы покраснеть.

– - Вы нынче пускаетесь в комплименты, я от вас этого но ожидала, вы такой почтенный, мусье Кук…

Почтенным мусье, почтенный! Это несколько столкнуло капитана Кука с мыса доброй надежды, однако ж он скоро оправился и не терял бодрости.

– - Странная бывает игра судьбы с человечеством, Домна Матвеевна,-- сказал он таинственно.

– - А что?

– - Да вот что. Вы называете меня мусье Кук, а вам и невдомек, что был когда-то другой Кук, мореплаватель?

– - Что ж тут удивительного… Такое сходство фамилий нередко.

– - Но это сходство простирается гораздо дальше. Вы помните также, что тот Кук был капитан, а ведь и я, если не изволили забыть, не какой-нибудь прапорщик; тоже капитан.-- Тут он приосанился и гордо взглянул на Абрикосову…

– - И это случается.

– - Он, как все моряки, любил пить ром, и я тоже, сударыня, хотя для экономии чаще пью вишневку.

– - И это случается.

– - Может быть, и конец-то наш будет одинаковый! -- сказал Кук с глубоким вздохом.

– - Как так?

– - Да так. Он погиб от любви к морю, от ожесточения диких; а я, может быть, погибну от любви к женщине, от жестокости ее. От любви к вам! -- воскликнул он, не имея сил более владеть собою, и упал на колена перед Домной Матвеевной.

– - Ха-ха-ха! вы шутите, мусье Кук! Вот уж, право, странно. Вы были всегда так степенны, так любезны, а тут вздумали шутить!

"Шутить! я шучу! И это сказала она, в самую торжественную минуту моей жизни… когда душа моя готова была излиться в страстном признании; когда рай и ад теснился в мою душу… и когда одно ее слово могло меня осчастливить… О нет, она не любит меня!.. Она никогда не может любить… Она -- холодная, безжизненная душа, которая отдала любовь свою в проценты, под верные залоги. А я, несчастный!" -- вот что продумал в одну минуту озадаченный Кук.

– - Прощайте, сударыня, прощайте! Вы меня никогда более не увидите, никогда!

– - Помилуйте, мусье Кук; право, я вас не понимаю, разве вы шутите… ваш костюм…

– - Мой костюм? мой костюм, сударыня, приличен благородному человеку моего звания и моей комплекции! -- воскликнул Кук и в это время увидел себя в зеркале.-- О ужас! О проклятие! Я в халате! -- вскричал он отчаянно и выбежал на улицу; хохот вдовы и Чугунова проводил его. Проклятая надпись "Дом надворной советницы Абрикосовой" мелькнула в глазах его и лишила душу нашего капитана последнего покоя.

– - Несчастный дом! На тебе никогда не будет надписано "Дом капитана Кука"!-- сказал он с горестью и поехал домой.

Соблюдая историческую достоверность, мы, однако ж, должны сказать, что капитан сделал утренний визит госпоже Абрикосовой не в халате, а в форменном сюртуке, который за старостью и худобою носился только дома и носил название халата. У капитана была страсть давать вещам не по шерсти кличку…

Глава третья,

– - Крови, Степка, крови! -- яростно закричал капитан, вбегая в свою комнату.

Степка подал ему стакан красной жидкости, которую он выпил с жадностию.

– - Отелло! сколько разительного сходства в судьбе моей с твоею! Ты блаженствуешь… семейное счастие тебе улыбается… Дездемона -- ангел, Дездемона -- рай души твоей… вдруг… всё переменяется: Дездемона -- демон, ад души твоей… "Крови, Яго, крови!" --восклицаешь ты, и сердце твое разрывается… Так и я. Обольстительные мечты лелеют пламенную душу мою… Домна -- кумир мой, Домна -- лучезарная звезда моего счастия… Я ощущаю предвкусив ее объятий… подъезжаю к пой; самый дом мне улыбается… вдруг… адские проценты! демонский хохот ростовщика над бедняком, принесшим в заклад свое бедное сердце! Ха-ха-ха! у него ничего больше… каменный… вдова… дом… прекрасная… Я разорен! Крови, Степка, крови! -- вторично воскликнул Кук и опять проглотил стакан. Но ничто не успокоивает бедной души его. О, как тяжело потерять веру в людей, в счастие, в жизнь, в дев, в мечту, в каменные строения, в чистоту нравов; о, ужасно! Будь у него бронзовая голова на каменном фундаменте… он бы и тут не выдержал!..

Быстрыми шагами ходил он по комнате и в ужасном отчаянии ломал себе руки, скрежетал зубами, моргал бровями, кусал губы и т. д. В таком положении застал его Евстафий Андреич, франт, отставной поручик, задушевный друг капитана.

– - Что с тобой? -- спросил он, заметив необыкновенную мрачность Кука.

– - Ничего! -- отвечал Кук гробовым голосом. Слова его заметно подействовали на чувствительную душу Евстафия. Он понял без слов, что друг его в бедственных обстоятельствах. У него была страстная охота прослыть утешителем страждущих, и он начал так, голосом, проникающим до глубины души:

– - Друг мой! мы все люди, все человеки, все странники! -- Кук пожал ему руку, в знак согласия, и вздохнул.-- Итак, согласись, что не стоит роптать на трудности пути, когда он не бесконечен… Но если можно преодолевать эти трудности и находить для себя радости в скоротечной жизни, то зачем отчаиваться… будем бодры…

– - Нет, радость не для меня!

Погибну я, как пламень дымный,

Среди полей, среди глуши!

Умру -- и могила примет кости мои; сгнию -- и прах мой соединится с землей; исчезну -- и меня не отыщешь ни на земле, ни под землею! -- Тут Кук заплакал и упал к нему в объятия…

– - Кто погубил тебя? -- спросил он с участием.-- Она? Но для тебя не всё еще потеряно… Мир не вечен… Тебя ожидает другой мир, лучший дом…

– - Лучший дом! -- повторил Кук с некоторой надеждой.-- Который, в какой улице?

– - Дом, в котором успокоиваются все страждущие…

– - Дом призрения бедных? Да он казенный?! -- воскликнул Кук с прежним отчаянием.

– - Есть, говорю я, мир, где будут жить по смерти; где встречаются души любящие и страдающие для вечного, неизменяемого блаженства… Там ты найдешь ее!

– - Крови, Степка, крови! -- закричал Кук еще отчаяннее.

– - Что так поразило тебя? -- спросил друг.

– - Неужели я должен обречь остальную жизнь,-- произнес он, глотая влагу,-- на страдания, слезы, проклятия, вздохи, воспоминания веселые, предчувствия печальные, идеи мрачные и мечты прозаические,-- сказал Кук раздирательным голосом. (Я вам говорил недаром, что он играет в трагедиях.)

– - Постой! может быть, всё поправится,-- сказал друг с надеждою.

– - Увы!

– - Кто она?

– - Домна Семеновна Абрикосова.

– - И она отказала? странно!

– - Ужели вечно будем мы бездомны! -- произнес Кук и заплакал.

– - Не плачь! Домна не так жестока… Не понимаю, почему она отказала? Когда ты у нее был?

– - Я только от нее перед твоим приходом.

Тут друг внимательно оглядел Кука с ног до головы и захохотал пронзительно.

– - Теперь наконец я всё понял! -- произнес он торжественно и подвел Кука к зеркалу.

– - Знаю, видел! семи пуговиц нет, правая пола разорвана, на левой во всю длину сальное пятно,-- простонал Кук голосом недорезанного теленка.

– - А на шее-то, на шее что? -- сказал Евстафий.-- Носовой платок вместо галстуха, и весь в табаке…

– - О судьба! Ты ли обрушила на главу мою столь тяжкие бедствия? Крови, Степка, крови! -- И Кук опять выпил крови.

Евстафий хохотал.

– - И ты в этом костюме предлагал ей приятности своей особи?

– - Да… шила в мешке не утаишь.

– - Любовь без галстуха, любовь без штрифок! ха-ха-ха! И ты ничего не снял, не прибавил, приехав домой?

– - Ни йоты! -- отвечал Кук мрачно.

– - Бьюсь об заклад, что твоя неудача произошла от костюма! Ты, верно, показался ей шутом, полусумасшедшим!

Пока он так рассуждал, Кук, с своей стороны, доискивался причины небрежности наряда. Наконец он догадался. Идея о сватовстве была так быстра и неожиданна и так ему понравилась, что она в ту же минуту завладела всею полостию его ведения; он всё забыл… и удивительно еще, как он не забыл самой шапки!

– - Но всё равно! Она не любит меня… Любовь не разбирает, в каких видах, она проявляется! Не костюм, не суетные украшения -- на нее действует только личность… а она отвергла меня!

– - Постой. Всё поправится! Есть у тебя хорошее платье?

– - Как же!Всё новое, третьего года только сделал! Темно-зеленый фрак с плисовым воротником, малиновая жилетка с желтыми цветочками… галстух белый с красненькими полосками, брюки суконные.

– - Без штрифок? -- спросил друг нетерпеливо, с каким-то страшным предчувствием.

– - Да!

– - Ничто -- не годится!

Кук был как пораженный громом… кровь бросилась ему в голову.

– - Крови, Степка, крови!

– - Друг мой,-- сказал Евстафий после некоторого молчания, схватив его за руку,-- ты хочешь владеть ею?

– - Еще бы! -- произнес Кук едва слышным голосом, в котором изображалась вся внутренняя борьба этой великой души.

– - Есть ли у тебя в наличности пятьсот рублей?

– - Есть полторы тысячи!

– - Она будет твоею!

– - Она будет моею! Крови, Степка, крови!

– - Бери деньги с собой, пойдем к лучшему здешнему портному. Костюм повредил тебе, он же должен и поправить дело…

– - Ты уверен?

– - Как нельзя более… Великое дело брюки со штрифками!

Разряженный самым блистательным образом, капитан Кук подъехал к дому Абрикосовой. Он более отчаивался, чем надеялся. Только когда воображение рисовало ему собственную его фигуру, красивую, новомодную, он несколько ободрялся. Он спрашивал самого себя: что бы я сделал, если б был на месте Домны Семеновны? Вышел бы замуж за капитана Ивана Егоровича Кука,-- отвечал он с самодовольствием, вытягивая свои триковые ноги. Мало-помалу он убаюкал сомнение, и, когда всходил на лестницу, в душе его была одна надежда.