На этой версии можно было бы и остановиться. Если бы не одно «но».
Дело в том, что я прекрасно помнил совет мужика в подвале: товар привезти, упаковав в пивную картонку. В ту самую, что потом наполнят деньгами.
Однако то, что умещается в памяти, тем более усиленной микрокомпом, имплантированным в голову любого галакта, в том числе и ина, не нуждается для перевозки и доставки ни в пивной картонке, ни вообще ни в какой таре.
А что же можно упаковать в такую коробку и доставить по назначению?
Задавая самому себе такой вопрос, я уже знал ответ.
И невольно поискал глазами мою спутницу: непроизвольное движение, вызванное желанием убедиться в том, что она не подглядела, не подслушала, не прочитала и не угадала того, что я только что понял.
Нет, не подслушала и не угадала. Хотя бы потому, что ее по соседству со мною не было. Исчезла. Сбежала.
Глава 13
У меня в груди екнуло. На миг я потерял контроль над собой: такого поворота событий я не ожидал. Не был готов. И не запасся программой действий на такой случай.
К счастью, моя паника длилась совсем недолго. Потому что мой взгляд, неосознанно обшаривавший сейчас пространство в направлении полета, фиксируя всех встречных и попутных, успел уже наткнуться на чертову старуху.
Несколько секунд я лишь туповато таращился на нее.
Ну и стиль!
Она летела, как бы это сказать, – элегантно. Быстро. Маневрировала уверенно, плавно, полет ее можно было сравнить, пожалуй, с прохождением дистанции суперслалома, только вместо горных лыж она пользовалась агриндиком. Лихая полуслепая тетка, ничуть не ощущающая, можно подумать, своего возраста. А к чему это она пошла в такой отрыв? Хочет показать мне, на что еще способна? Или решила, что мне за нею не угнаться? А может быть, ощутила какую-то опасность и пустилась наутек, даже не попытавшись предупредить меня?
Ну, знаете ли!.. Мы играем не по таким правилам!
Я всерьез рассердился, прибавил ходу. И постепенно расстояние между нами не то чтобы сократилось, но, во всяком случае, перестало увеличиваться. Да что она себе позволяет, в конце концов? Мчится чуть ли не вдвое скорее, чем разрешено в этих эшелонах. Странно, что до сих пор никто из службы регулирования не засек ее, не остановил. А из-за нее и мне приходится сейчас нарушать правила – иначе я ее потеряю, а без нее из предстоящей встречи ничего не получится. Черт, может, мне все же не следовало лепить из себя инского представителя? А стали бы тогда со мною вообще разговаривать? Да что сейчас об этом думать: догнать ее – вот что сейчас нужно сделать. А остальное…
Не знаю, что у меня получилось бы, если бы она сама не помогла. То есть, не замедлила бы скорости, почти остановилась, зависла в воздухе, позволяя настичь.
Мне пришлось тоже резко тормозить, что вообще-то не рекомендуется при оживленном движении. Но иначе я промчался бы мимо нее, пришлось бы разворачиваться и терять время. Сейчас мне удалось зависнуть рядом с нею, чтобы возмущенно спросить с самой выразительной из инских интонаций:
– Что это вы себе позволяете, мадам?
– Была необходимость, – ответила она спокойно, уставилась на меня своим бельмом, словно ничуть не ощущала своей вины. – Объясню как-нибудь на досуге.
– Чего же вы остановились? Время уходит…
– Мы не договорились – как входим: нормально или по-срочному?
– Погодите, погодите. Мы, собственно…
– Мы на месте, не заметил?
Только тут я сообразил, что мы и в самом деле висим почти на развязке, и до нужного нам здания остались считаные метры. Прелестно. Она, надо признать, сориентировалась неплохо, долетели мы даже быстрее, чем я предполагал.
– Входить придется нормально, – сказал я, одновременно увертываясь от пролетающего мимо. – Я не знаю, на каком они этаже, а бродить внутри наугад – не лучший метод.
– Этаж – восемьдесят четвертый. Окна на запад. Восемь окон, из них два порта. Так что срочный вариант проходит без проблем. Итак?
– Сейчас, – пообещал я, – тут надо подумать.
Это было ошибкой, потому что, как оказалось, надо было не думать, а действовать, используя ту минуту-полторы, что Лиза выиграла, двигаясь сама и меня вынудив лететь на предельной скорости. Моя медлительность свела полученное преимущество на нет, и когда я проговорил наконец:
– Пожалуй, войдем низом, чтобы не привлекать…
Меня сзади взяли за плечо, деликатно, но весьма крепко. И я услышал сказанное по-сальтски, негромко, но уверенно, решительно:
– А сейчас – малым ходом, с подъемом спиралью до восемьдесят четвертого, там вас уже ждут. И вы, женщина, то же самое. Спокойно, без суеты.
Не нужно было даже оглядываться, чтобы посмотреть на говорившего, я узнал его голос и так; слова принадлежали человеку, с которым я недавно разговаривал в подвале – если мои действия там можно было назвать разговором. И он был, конечно, не один – явственно слышалось сопение позади еще, самое малое, трех человек и приглушенный шелест их агриндиков. Вряд ли тут можно было сопротивляться.
Однако, вопреки этой разумной мысли, рука моя сама собой дернулась к поясу, где помещался пульт агриндика. Потому что поведение в таких вот ситуациях давно разучено, с этого начинается любая специальная подготовка, как с гамм начинается обучение музыке. Действия элементарно просты: ты выключаешь агриндик и начинаешь свободно падать в полном соответствии с законом тяготения, и за малое время, какое неизбежно проходит между началом твоего падения, и ответными действиями человека, желающего тебя задержать, – за эту секунду успеваешь оторваться от него на несколько метров (в зависимости от того, в каком мире это происходит и какая там постоянная тяготения), а оторвавшись – найти глазами местечко с самой большой плотностью пролетающих, взять курс на него и сразу же включить движок на самый полный. Пока смысл этих твоих действий дойдет до преследующего, ты (в пяти случаях из десяти) успеешь затесаться в толпу, сманеврировать в ней и вылететь в таком направлении, чтобы пролетающие заслонили тебя от враждебного взгляда. Такое действие является уже безуловным рефлексом, не нуждающимся в обдумывании и принятии решения.
Рефлекс сработал и сейчас – но безуспешно. Потому что мои пальцы, безошибочно приблизившиеся к клавише «on/off» агриндика, прикоснуться к ней не смогли, а наткнулись на руку моего противника – или кем следовало считать его? – чья кисть уже лежала на моем пульте. Видимо, моя реакция была ожидаемой. Самое время пожалеть, что агриндик лишен голосового управления; вернее – не он лишен, а просто я сейчас не в состоянии был издать нужные звуки: голосовое управление не рассчитано на инов с их косноязычием.
– Ну, ну, – сказал задержавший меня не без укоризны в голосе. – Это несерьезно. Не будем терять времени.
И, по-прежнему распоряжаясь моим пультом, собственноручно включил мой малый ход и задал нужный угол подъема. Один из его спутников – кажется, я узнал и его – проделал ту же операцию с пультом моей переводчицы. И мы начали подниматься по заданной спирали, а потом обогнули угол здания на уровне восемьдесят четвертого этажа и стали приближаться к гостеприимно распахнутому портальному окну.
Глава 14
Нас действительно ждали, и, похоже, с большим нетерпением. Их было четверо, не считая тех, кто задержал нас и доставил сюда. Четыре хорошо одетых (по сальтским понятиям) мужика, один – постарше, трое – примерно моего возраста, то есть в самой поре расцвета (мысль очень приятная, но в данном случае нимало не утешительная). Все они размещались за столом в правой от окон части помещения, такого же, в общем, небольшого конференц-зала, каким был тот, где я так и не дождался Орро. Сидели в ряд, спиной к стене и лицом к нам, усаженные на стулья в середине комнаты. Доставившие нас заняли позицию за нашими спинами. В общем, мизансцена более всего смахивала на судебное заседание, не хватало только адвокатов, Лизиного и моего. Видимо, защиту придется вести самим.
Похоже, что такую возможность нам предоставили, задав вопрос:
– Где товар?
Я ответил, а Лиза аккуратно перевела:
– В надежном месте. Я не взял его с собой, поскольку было условлено, что сперва мы окончательно договоримся о цене, и только потом…
Председатель судебной коллегии (похоже, старший из четверых видел себя именно в такой роли) не позволил договорить:
– Глупости. Ясно же, что окончательная цена может быть установлена только после того, как мы увидим товар своими глазами и сможем убедиться в том, что он действительно является тем, что мы хотим получить. А ваше поведение больше всего напоминает повадки мелкого жулья. Вы же не думаете всерьез, что сможете подсунуть нам «куклу»?
Я счел уместным возразить:
– Это вы, похоже, считаете нас за полных лохов, способных принести такую ценность в место, где ее могут просто отобрать, а с нами разобраться по-крутому. Серьезные дела так не делаются. Нужны гарантии. Нейтральное место и деньги против товара. Место должно быть хорошо просматриваемым, число участников – равное с обеих сторон. Что может быть у вас против такого варианта – если вы играете честно?
– Глупости. Ясно же, что окончательная цена может быть установлена только после того, как мы увидим товар своими глазами и сможем убедиться в том, что он действительно является тем, что мы хотим получить. А ваше поведение больше всего напоминает повадки мелкого жулья. Вы же не думаете всерьез, что сможете подсунуть нам «куклу»?
Я счел уместным возразить:
– Это вы, похоже, считаете нас за полных лохов, способных принести такую ценность в место, где ее могут просто отобрать, а с нами разобраться по-крутому. Серьезные дела так не делаются. Нужны гарантии. Нейтральное место и деньги против товара. Место должно быть хорошо просматриваемым, число участников – равное с обеих сторон. Что может быть у вас против такого варианта – если вы играете честно?
Пока Лиза переводила, я внимательно прислушивался к ней; ничего, терминологией она владела нормально, и мой инский тоже понимала хорошо. Трибунал тоже выслушал ее вполне серьезно.
Старший ответил:
– Мы всегда играем только честно. А вот вы ведете двойную игру.
Стоило большого труда сразу же не выразить лицом крайнего возмущения; но я помнил, что сальтским владею ограниченно и потому должен сперва выслушать перевод. Лиза переводила достаточно медленно, чтобы дать мне время обдумать ответ. Я испугался было, что она захочет добавить что-то от себя – дать какой-нибудь совет, женщины вообще обожают давать советы. Существовала ведь вероятность, что хоть один из присутствующих понимает инский, если даже сам и не может говорить. К счастью, моя переводчица, видимо, понимала это не хуже моего. Когда она умолкла, я смог наконец показать, что оскорблен до глубины души, смог в той степени, конечно, в какой владел своим новым, еще не очень привычным лицом. Но то, чего не смогла выразить мимика, я постарался сформулировать на словах:
– За базар ответишь!
Тут он наконец усмехнулся, показав очень белые, как у младенца, зубы:
– Отвечаю. Тебя еще вчера вечером срисовали, когда ты вышел на стрелку с теми – с шестерками из «Могучих». Значит, ты и с ними договаривался, ждал, кто больше даст. А может, ты уже успел им все отдать? – Тут улыбка исчезла с его лица, голос окрасился гневом: – Тебе надо бы вовремя узнать, как мы наказываем тех, кто хочет быть хитрее всех. Ничего, узнаешь теперь. А если не хочешь больших неприятностей, колись сразу: где товар? До тех пор пока не увидим его перед собой, мы тебя придержим вместе с твоей подружкой. И если вдруг окажется, что товар уже у тех – это будет последним, о чем ты успеешь пожалеть в своей жизни. Ты, старуха, переведи ему точно, чтобы он понял: тут не шутки шутят.
К чести Елизаветы, она, и глазом не моргнув, переводила все очень точно, и лишь при словах «твоя подружка» в глазах ее промелькнула усмешка, но только на мгновение. Ответ у меня был уже готов:
– Фуфло. Не встречался, не разговаривал, никому ничего не обещал, кроме вас.
– Ну да, конечно. Крепыш, покажи-ка ему. Чтобы успокоился. Не то мы, чего доброго, станем ему верить. Он ведь на это и надеется!
Крепышом оказался тот самый мужик, с которым я объяснялся в подвале. Он кивнул, подошел поближе ко мне. Я подумал, что они сделали ошибку, не связав меня по рукам и ногам: сейчас на каждый его удар я отвечу, как уж сумею, то есть, мало ему не покажется. Он, однако, остановился в метре от меня и сказал только:
– Смотри внимательно.
И повесил в воздухе вирт-экран, на котором сразу же возникла картинка. Качество изображения было хорошим, и никаких сомнений в том, что там виднеется, у меня не возникло.
Там были двое. Орро и – да, никаких сомнений – тот парень, что приходил ко мне в качестве курьера, передал текст и которого потом схватили, когда он возвращался, чтобы, наверное, отвести меня куда-то, может быть, туда, где затаился Орро.
– Ну, что – убедился, что мы все видели?
Лиза перевела – спокойно, как бы отрешенно, словно она тут была совершенно посторонней и ей самой ничто не угрожало. И лишь какая-то нотка удивления прозвучала в ее голосе – настолько мимолетная, что, кроме меня, никто, похоже, ее не уловил.
Я в этот миг испытывал двойственное ощущение. С одной стороны, удовлетворение: все-таки я хорошо преобразился, если уж они приняли меня за Орро. А с другой – досаду: какого же черта он мог позволить, чтобы его вели так элементарно, и не помешать им, не сбить с толку, не…
На миг возникло сильное искушение: раскрыться, сказать им, что это не я, что того, что тут называлось «товаром», у меня никогда и не было, я сам его ищу, и давайте станем искать его вместе, а уж там разберемся, кому им владеть. В конце концов, не моя это была игра, работа не по моей специальности, и события начинали оборачиваться очень неприятной стороной…
«Играй!»
Нет, этого слова не прозвучало. Но если человеческий взгляд способен что-то выразить, то сейчас глаза Елизаветы совершенно ясно передали мне именно это.
Я поднял брови, пожал плечами, говоря:
– Ну, и что же это доказывает? Да, встречался я с этим парнем, но ни о чем с ним не договаривался, да и не мог бы, если бы даже хотел: он же в моем языке ни бум-бум, а переводчика у меня, сами видите, не было. О чем же базар?
Лиза переводила это медленно, с расстановкой, казалось даже – с удовольствием. Ее выслушали, не перебивая. Потом старший сказал:
– Теперь переведи ему точно. Мы знаем, что ты как-то ухитрился направить того парня к твоему напарнику, что ждал тебя. И наверняка с указанием, куда спрятать товар, пока ты сам его не заберешь. Парня мы взяли. Напарнику удалось от нас оторваться, но будь уверен – ненадолго: мы уже вот-вот возьмем и его. И с ним не станем деликатничать, будь уверен. Его станем колоть жестко, у тебя на глазах. И он все скажет. А если хочешь избавить его от сильных переживаний, сам скажи все сейчас. Потому что если мы получим товар от него, то с тобой станем разбираться по-другому.
– Интересно, – сказал я, – что же вы не раскололи того парнишку, с которым меня видели? Ведь если я ему что-то как-то передал, то он должен бы это знать? Все то, чего вы от меня добиваетесь.
Елизавета посмотрела на меня озабоченно: похоже, по ее мнению, то был уже перебор – вряд ли следовало слишком уж раздражать тех, кто сейчас был хозяевами положения; ведь и так ясно было, что с этим курьером у них что-то не срослось. Но я сказал, как бы в продолжение своей реплики:
– Давай-давай, не запинайся.
Она перевела бесстрастно, как автомат.
Ответа на этот вопрос я так и не получил. Вместо него мне было сказано:
– Значит, так. Или ты сейчас скажешь нам, куда твой напарник запрятал товар – и тогда всем станет хорошо. Или, если станешь втирать нам очки…
Он не закончил фразы, лишь очень нехорошо усмехнулся – так нехорошо, что я поверил в самое скверное развитие событий. И понял, что надо как-то выкручиваться.
Конечно, я мог выдать им моего напарника – потому что сейчас я сам этим напарником и был, един, как говорится, в двух лицах. Но такой вариант по понятным причинам исключался. И я высказал им мое понимание обстановки:
– Ладно, ваша карта сильнее. Значит, так. Я и правда передал напарнику, чтобы он надежно укрыл товар. И предупредил, что встретимся там, где и было условленно, через пять… – тут я глянул на часы, – то есть теперь уже через три часа. Сразу предупреждаю: где он спрятал товар – мне неизвестно, он в ваших краях разбирается куда лучше моего, я же в вашем мире всегда на виду. Знает только он сам. Так что он вам куда нужнее, чем я.
– Ага, похоже, ты начинаешь петь по нотам. Через три часа – где?
Я ответил, не колеблясь:
– Да там же, где мы сняли офис для переговоров.
Председатель трибунала покачал головой и сказал:
– Очень неосторожно.
– Ничуть, – не согласился я. – Мы ведь рассчитывали именно там провести переговоры с вами, там же передать вам товар и, понятно, получить деньги. Кто же мог подумать, что вы станете нас отслеживать. И это, кстати, говорит о том, что мы вовсе не собирались разговаривать еще с кем-то, кроме вас.
Старший пожевал губами, прежде чем ответить:
– Можно подумать, что ты не знал, что этот паренек – из «Могучих».
– Впервые слышу!
– Это их мальчик. Выходит, ты своими руками сдал им информацию о том, где надо искать товар. И очень возможно, что они сейчас уже взяли твоего напарника и с ним разговаривают, а они – люди грубые. Так что им, может быть, уже стало известно, где товар лежит. А?
Я решительно мотнул головой:
– Как же они могут знать, если вы этого мальчика взяли?
– М-да, – сказал он, – взять-то мы его взяли, да только… Ладно, это пустой базар. Короче: ты всерьез рассчитываешь, что твой напарник появится там в условленное время?
– Иначе и быть не может.
Я проследил за переводом. Очень хорошо: в голосе Лизы звучало чуть ли не вдвое больше уверенности, чем в моем заявлении.
– Хорошо. Значит, через три часа будем там. Вместе с вами обоими. И на месте разберемся окончательно во всем. – Он усмехнулся. – И в том, быть тебе богатым и здоровым – или бедным, но больным, это в лучшем случае. А до того времени придется уж вам поскучать здесь. Не взыщите. Крепыш, размести их, чтобы было надежно, но с удобствами. Все, шабаш.