Затем он умолкал и звал Варни, к совету которого прибегал теперь чаще чем когда-либо, потому что помнил, как восставал Варни против его тайного брака. Беседы их обычно сводились к мучительным обсуждениям того, каким образом представить графиню в Кенилворте. В течение некоторого времени в результате этих совещаний празднества откладывались со дня на день. Но наконец пришлось принять решение безотлагательно.
— Елизавета не успокоится, пока не увидит Эми, — сказал Лестер. — То ли у нее зародились подозрения, то ли Сассекс напомнил ей о прошении Тресилиана, то ли здесь замешан еще какой-нибудь тайный враг — не знаю. Но во время самых благосклонных разговоров, которые она ведет со мной, она часто возвращается к истории Эми Робсарт. Право, я думаю, что Эми — это раб в колеснице, помещенный туда моей злой судьбой, чтобы разбить и сокрушить мой триумф, когда он достигнет наивысшей точки. Придумай, Варни, как преодолеть эту неразрешимую трудность. Для того чтобы оттянуть эти проклятые празднества, я использовал каждый предлог, какой только мог выдвинуть, соблюдая хотя бы тень приличия, но сегодняшняя беседа поставила под угрозу все. Она заявила мне ласково, но решительно: «Мы больше не даем вам времени на приготовления, милорд, чтобы вы окончательно не разорились. В субботу девятого июля мы будем у вас в Кенилворте. Мы убедительно просим вас не забыть ни одного из намеченных гостей и наших приближенных и особенно эту ветреницу Эми Робсарт. Нам желательно взглянуть на женщину, которая могла отвергнуть поэтичного мистера Тресилиана ради вашего слуги Ричарда Варни». Послушай, Варни, призови на помощь всю свою изобретательность, которая так часто выручала нас; опасность, предсказанная моим гороскопом, сейчас нависла надо мной, — это так же верно, как то, что меня зовут Дадли.
— Нельзя ли каким-нибудь способом убедить миледи короткое время играть незаметную роль, на которую ее вынуждают обстоятельства? — спросил после некоторого колебания Варни.
— Как! Графиня назовется твоей женой? Это несовместимо ни с моей, ни с ее честью!
— Увы, милорд! Однако Елизавета считает ее именно моей женой; опровергнуть ее мнение — значит раскрыть все.
— Придумай что-нибудь другое, Варни, — воскликнул граф в величайшем волнении, — эта выдумка никуда не годится! Если даже соглашусь я, не согласится она. Говорю тебе, Варни, если ты сам не знаешь, что эта дочь захудалого дворянина из Девоншира не менее горда, чем сама королева Елизавета. Эми во многом уступчива, но там, где дело касается ее чести, у нее появляются и стойкость и характер, и действует она с быстротой молнии.
— Мы испытали это, милорд, иначе не оказались бы в таком положении. Но я не знаю, что можно еще предложить. Мне кажется, что за счастье сделаться вашей женой, подвергнув вас тем самым опасности, она должна что-то предпринять и отвратить эту опасность.
— Невозможно, — отозвался граф, махнув рукой, — я знаю: ни сила, ни мольбы не заставят ее принять твое имя хотя бы на час.
— Положение и впрямь трудное, — сухо сказал Варни и, не останавливаясь на этой теме, добавил: — Предположим, мы найдем кого-нибудь, кто мог бы сойти за нее. Такие штуки проделывались при дворах монархов не менее проницательных, чем королева Елизавета.
— Чистейшее безумие, Варни, — ответил граф. — Тресилиан тотчас же обнаружит обман, и разоблачение станет неизбежным.
— Тресилиана можно удалить от двора, — заметил непреклонный Варни,
— Каким способом?
— Есть много средств, с помощью которых такой вельможа, как вы, милорд, может убрать со сцены того, кто сует нос в ваши дела и, сопротивляясь вам, идет на большой риск.
— И речи не может быть о чем-либо подобном, Варни, — поспешно отозвался граф. — К тому же это ничем не поможет в данном случае. При дворе могут найтись многие другие, которые знают Эми; кроме того, в отсутствие Тресилиана сюда немедленно вызовут ее отца или кого-нибудь из друзей. Попробуй придумать что-нибудь еще.
— Милорд, не знаю, что вам сказать, — ответил Варни, — но, если бы я оказался в таком положении, я поскакал бы в Камнор-холл и заставил свою жену дать согласие на те меры, которые необходимы для нашего общего блага.
— Варни, я не могу принудить ее к участию в такой интриге: это слишком противоречит ее благородной натуре и слишком недостойная плата за ее любовь ко мне.
— Что ж, милорд, вы человек мудрый, благородный, искушенный в высоких романтических материях, которые уместны в Аркадии, как пишет ваш племянник сэр Филипп Сидней. А я, ваш покорный слуга, человек мира сего и счастлив тем, что знаю этот мир и пути его настолько хорошо, что могу быть полезным вашей милости. Одно я хотел бы знать: налагает ли этот счастливый союз больше обязательств на вас или на миледи, и у кого из вас есть больше оснований уступить и посчитаться с желаниями, интересами и безопасностью другого?
— Говорю тебе, Варни, все, что я мог предложить ей, она не только заслужила, но сторицей возместила своими достоинствами и красотой; ибо никогда еще высокое положение не предлагалось созданию, самой природой предназначенному, чтобы украсить его.
— Я рад, милорд, что вы удовлетворены своим выбором, — ответил Варни с саркастической усмешкой, которую не всегда могло изгладить даже уважение к Лестеру. — У вас будет достаточно времени, чтобы безмятежно наслаждаться обществом такого нежного и прекрасного создания, — конечно, после того, как окончится срок вашего заключения в Тауэре, соответствующий преступлению — надругательству над чувствами Елизаветы Тюдор. Полагаю, вы не можете надеяться на более мягкое наказание?
— Злобный дьявол! — воскликнул Лестер. — Ты насмехаешься над моей бедой? Поступай как считаешь нужным.
— Если вы не шутите, милорд, — сказал Варни, — то немедленно должны собраться и скакать в Камнор.
— Поезжай лучше ты, Варни; дьявол наградил тебя красноречием, особенно убедительным в самых гнусных случаях. У меня не хватит подлости настаивать на таком обмане. Ступай, говорю тебе! Не молить же мне тебя о собственном позоре!
— Нет, милорд, но если вы действительно поручаете мне добиться согласия на эту необходимейшую меру, вы в подтверждение должны дать мне письмо к миледи, а также разрешение употребить все средства, которые окажутся в моей власти, чтобы графиня последовала вашему совету. Я уверен, что любовь миледи к вашей милости и ее готовность сделать все для вашего удовольствия и безопасности заставят ее согласиться в течение нескольких коротких дней носить имя такого скромного человека, как я, особенно если вспомнить, что в смысле древности рода оно нисколько не уступает имени ее отца.
Лестер схватил перо и несколько раз начинал письмо к графине, а затем рвал его на клочки. Наконец он набросал несколько бессвязных строк, в которых заклинал ее, по соображениям, касающимся его жизни и чести, согласиться в течение нескольких дней празднеств в Кенилворте носить имя Варни. Он добавил, что Варни объяснит все причины крайней необходимости этого обмана. Подписав и запечатав письмо, он швырнул его через стол Варни, жестом приказав ему отправляться. Его советчик не замедлил понять и повиновался.
Лестер, словно оглушенный, оставался сидеть на месте, пока не услышал конский топот, так как Варни, даже не переодевшись, вскочил в седло и в сопровождении лишь одного слуги поскакал в Беркшир. Тут граф вскочил с кресла и подбежал к окну, чтобы отменить недостойное поручение, которое доверил человеку, не имевшему, по его же словам, иных добродетелей, кроме преданности своему покровителю.
Но Варни уже скрылся из виду. Чистый, усыпанный звездами небосвод, который в те времена считался Книгой Судеб, открылся Лестеру, когда он распахнул окно, и отвлек его мысли от доброго и мужественного порыва.
— Вот звезды идут своим безмолвным, но неуклонным путем, — сказал граф, оглядываясь вокруг. — Они лишены голоса, доступного нашему слуху, но воздействие их непрестанно испытывают все обитатели нашей мерзостной планеты. Если астрологи не лгут, в моей судьбе наступает грозный перелом! Приближается час, которого мне велено остерегаться, и в то же время час, на который я должен надеяться!) Я стану королем — вот предсказание. Но каким образом? Путем брака? Все надежды на это рухнули — что ж, пусть! Богатые Нидерланды просили меня принять власть над ними, и, если Елизавета согласится, они отдадут мне свою корону. Но разве я не имею этих прав здесь, в Англии? Право Йорка, переданное по наследству от Джорджа Кларенса семейству Хантингдонов, которое, случись что с королевой, имеет все шансы. Хантингдоны принадлежат к моему роду. Но я не стану глубже вникать в эти высокие тайны. Некоторое время буду идти своим путем в молчании и безвестности, как подземная река, — придет время, когда я обрету силу и смету все преграды, стоящие на моем пути!
Пока Лестер пытался подавить угрызения совести, ссылаясь в свое оправдание на политическую необходимость или погружаясь в безумные честолюбивые грезы, его посланец был уже за пределами города, торопясь в Беркшир. Варни тоже лелеял большие надежды.
Он добился от лорда Лестера того, что хотел, — граф доверил ему самую сокровенную тайну своей души и сделал его посредником в секретнейших переговорах со своей супругой. Он предвидел, что отныне графу будет трудно обходиться без его услуг или ответить отказом на его требования, пусть даже непомерные. А если эта надменная дама, как он называл графиню, подчинится требованию супруга, то Варни, ее мнимый, муж, неизбежно может попасть в такое положение, когда ему не придется обуздывать свои самые смелые порывы. Возможно, что обстоятельства позволят ему добиться полного торжества. И он думал об этом торжестве со смесью злорадных чувств, в которых первым и преобладающим была жажда мести за ее прежнее пренебрежительное отношение. И он снова задумался над тем, что графиня, быть может, не поддастся уговорам и наотрез откажется играть роль, предназначенную ей в кенилвортской драме.
«Тогда Аласко сделает свое дело, — решил он. — Болезнь послужит в глазах ее величества извинением для миссис Варни в том, что она не смогла засвидетельствовать свое почтение королеве. Да, болезнь эта может оказаться тяжелой и неизлечимой, если Елизавета будет и дальше так милостиво взирать на лорда Лестера. Я не упущу случая стать фаворитом монарха из-за недостатка средств, которые могут понадобиться. Вперед, мой добрый конь, вперед! Честолюбие, надежды на власть, наслаждения и месть так же глубоко вонзают жало в мое сердце, как я вонзаю шпоры в твои бока. Скачи, мой добрый конь, скачи! Нас обоих гонит вперед дьявол!»
Глава XXII
Да, я равняться красотою
С придворной дамой не должна!
Зачем же, граф, была тобою
Из дому я увезена?
Сюда верхом, покрытый пылью,
Ты не спешишь уже давно…
И я жива или в могиле —
Тебе отныне все равно.
«Замок Камнор-холл» Уильяма Джулиуса Микла[95]Наши современницы, так же как и светские дамы любой другой эпохи, должны согласиться, что юная и прекрасная графиня Лестер помимо молодости и красоты обладала двумя качествами, которые давали ей право занимать место среди женщин знатных и высокопоставленных. Она, как мы могли заметить по ее встрече с разносчиком, обнаруживала явную склонность делать ненужные покупки, исключительно ради удовольствия приобретать бесполезные и эффектные безделушки, которые перестают доставлять удовольствие, как только становятся вашей собственностью. Кроме того, она была способна ежедневно посвящать значительную часть времени украшению своей особы, хотя великолепие и разнообразие ее нарядов могло вызвать лишь полунасмешливую похвалу скромной Дженет или одобрительный взгляд ее собственных ясных глаз, которые, светясь торжеством, глядели на нее из зеркала.
Однако легкомысленные вкусы графини Эми заслуживали снисхождения, ибо в те времена образование давало очень мало или вообще ничего не давало уму, по природе своей живому и не расположенному к занятиям. Если бы она не любила подбирать украшения и носить их, то могла бы ткать ковры или вышивать, пока плоды ее трудов не покрыли бы своим ярким великолепием все стены и кресла в Лидкот-холле; могла бы разнообразить труды Минервы приготовлением внушительного пудинга к часу возвращения сэра Хью Робсарта с охоты. Но у Эми не было природных способностей ни для ткацкого станка или иглы, ни для поваренной книги. Она с детства лишилась матери; отец не перечил ей ни в чем, и Тресилиан, единственный из ее друзей, который мог и хотел заняться ее развитием, немало повредил себе, слишком рьяно взявшись за роль наставника. Благодаря этому живая, избалованная и беспечная девочка относилась к нему со страхом и большим уважением, но испытывала очень мало нежных чувств, которые он надеялся внушить ей. Таким образом, сердце ее было свободно, а воображение пленилось благородной наружностью, изящными манерами и изысканно-учтивой лестью Лестера еще раньше, чем он стал ей известен как блестящий королевский любимец, богатый и могущественный.
Частые в начале их брака приезды Лестера в Камнор-холл примиряли графиню с одиночеством и уединением, на которые она была обречена. Но когда посещения эти начали становиться все реже и реже, а пустота заполнялась лишь письмами с просьбой извинить его отсутствие, не всегда достаточно сердечными и обычно чрезвычайно краткими, недовольство и подозрения стали проникать в эти роскошные покои, воздвигнутые любовью для красоты. Ее ответы Лестеру слишком красноречиво выражали эти чувства, и она настаивала — хотя и естественно, но неблагоразумно, — чтобы ее избавили от мрачного, уединенного жилища, чтобы граф открыто признал их брак, и, выбирая доводы со всем искусством, на которое была способна, она полагалась прежде всего на горячность своих просьб. Иногда она отваживалась даже прибегнуть к упрекам, давая Лестеру удобный предлог для недовольства.
— Я сделал ее графиней, — говорил он Варни. — Неужели она не может подождать, пока мне будет угодно возложить на нее графскую корону?
Но графине Эми дело представлялось в прямо противоположном свете.
— Какое имеют значение, — говорила она, — мой титул и высокий сан, если я живу безвестной узницей, лишена общества и почета, а моя репутация страдает, как у женщины порочной или обесчещенной? Что мне все эти нитки жемчуга, которыми ты украшаешь мои локоны, Дженет? Говорю тебе — в Лидкот-холле стоило мне воткнуть в волосы свежий розовый бутон, как меня подзывал мой дорогой отец, чтобы получше рассмотреть его; наш добрый старый священник улыбался, а мистер Мамблейзен рассказывал что-нибудь о значении роз в геральдике. А теперь я сижу тут, украшенная, словно икона, золотом и драгоценными камнями, и некому смотреть на мои пышные наряды, кроме тебя, Дженет. Был еще бедный Тресилиан… Да что пользы вспоминать о нем?
— Вот именно, госпожа, — молвила ее благоразумная наперсница, — и поистине я иногда желаю, чтобы вы не говорили о нем так часто и так неосторожно.
— Можешь не предостерегать меня, Дженет, — ответила нетерпеливая и неисправимая графиня, — я рождена свободной, хотя сейчас и заперта в клетку, словно дорогая чужеземная рабыня, а не жена английского вельможи. Я выносила все это с радостью, пока была уверена в его любви ко мне; но теперь и язык мой и сердце будут свободны, как бы ни пытались обуздать их. Говорю тебе, Дженет, я люблю своего мужа и буду любить его до последнего вздоха; я не смогу разлюбить его, даже если бы захотела, даже если бы он, упаси боже, разлюбил меня. Но я буду повторять во всеуслышание, что была бы счастливее, если бы осталась в Лидкот-холле, хотя бы мне и пришлось выйти замуж за беднягу Тресилиана с его унылым видом и головой, забитой науками, а этого мне вовсе не хотелось. Он не раз говорил, что если я буду читать его любимые книги, то придет время, когда я порадуюсь этому, — теперь, кажется, это время настало.
— Я купила вам несколько книг, госпожа, — сказала Дженет, — у хромого, который продавал их на Рыночной площади и довольно-таки дерзко таращил на меня глаза…
— Дай-ка я взгляну на них, Дженет, но только не предлагай мне книг по твоему собственному строгому выбору. Что это такое, моя праведнейшая девица?.. «Пара щипцов для золотого подсвечника», «Горсть мирры и иссопа для исцеления тоскующей души», «Глоток воды из долины Бака», «Лицемеры и подстрекатели», — что это за чушь, милая?
— Нет, госпожа, вовсе не чушь, — отозвалась Дженет, — книги эти подобают случаю и помогли бы призвать благословение божие на путь вашей светлости; но если вам не нравится ни одна из них, то здесь, мне кажется, есть и пьесы и стихи.
Графиня рассеянно принялась рассматривать книги, перебирая такие редчайшие тома, которые теперь обогатили бы десятка два букинистов. Здесь были «Поваренная книга, изданная Ричардом Лентом» и «Книги Скелтона», «Народные забавы», «Замок познания» и тому подобное. Но ни одна из них не заинтересовала графиню. Услышав во дворе быстрый топот лошади, она перестала равнодушно перелистывать страницы, радостно вскочила, уронив книги на пол, и бросилась к окну, восклицая:
— Это Лестер! Мой благородный граф! Мой Дадли! Каждый удар копыт его лошади звучит как божественная музыка!
В замке поднялась суматоха, затем в комнату вошел Фостер и, не поднимая глаз, угрюмо объявил:
— Там прибыл от милорда мистер Ричард Варни; он скакал всю ночь, и ему необходимо поговорить с вашей светлостью.
— Варни! — разочарованно произнесла графиня. — Поговорить со мной? Фи! Но он прибыл с вестями от Лестера — впусти же его поскорей.