Я почувствовала, как что-то колет мне правую ладонь. Опустила глаза, разжала кулак и с изумлением обнаружила маленькую отвертку. Ту самую, которую взяла у Игоря. И я еще имею нахальство рассуждать о психологическом состоянии Павлика! На себя посмотри, Ирочка!.. Вздохнув и покачав головой, сунула отвертку в карман пиджака, чтобы потом вернуть в ту коробочку, из верхнего ящика стола… или из среднего? А, ладно, потом разберусь.
Толпа на месте происшествия собралась со скоростью, делающей честь людской любознательности. Еще несколько человек торопливо вышли из двери за нашей спиной и присоединились к зрителям. Свидетели, легко заглушая жалобные вопли владельца «Мерседеса», возбужденно галдели, делясь своими впечатлениями с теми, кто подошел только что. На Костю, к счастью, никто не обращал внимания, он был еще слишком далеко, когда Игорь бросился через дорогу.
Еще через пару минут Костя счел, что людей собралось достаточно, чтобы он мог незаметно удалиться. Уверенно держа папку под мышкой, он прошел мимо нас, легким движением головы приказав следовать за собой. Мы послушно пристроились у него за спиной.
– Интересно, а кто у нас теперь начальник? – ехидно шепнул мне на ходу Павлик.
– В любом случае не ты, – негромко ответила я, испытывая громадное облегчение от того, что этот тип начал приходить в себя.
Костя остановился около нашей «Волги», отпер ее, распахнул передо мной почему-то заднюю дверцу. Подождал, пока залезет и устроится рядом со мной Павлик, только после этого сел сам. Помолчал минуту, потом вздохнул и сказал мрачно:
– Глупо все получилось. Надо было мне сообразить, что у него есть оружие.
– Да ладно тебе, Костя, – попробовал утешить его Павлик, – кто же мог знать, что у Игоря пистолет? Я вот тоже не догадался.
– А я должен был предусмотреть, – досадливо поморщился Шилов, – но отвлекся…
Он снова вздохнул, развернулся к нам лицом и подал мне папку Игоря:
– Посмотри, наверняка там что-то важное.
Я кивнула, расстегнула «молнию». Первым делом вынула желтый конверт, достала из него кассету, сунула Павлику:
– Забери.
Смяла конверт, поискала, куда бы выкинуть. Костя, наблюдавший за мной, сказал немного раздраженно:
– Да сунь ты его в карман за сиденьем, я потом выброшу. Что там еще?
Еще в папке была только черная, из специальной бумаги упаковка, в такой продают фотобумагу. Не слишком церемонясь, я вытряхнула ее содержимое. Смела в сторону, прямо на сиденье, щепотку пшена и уставилась на то, что оказалось теперь у меня на коленях. Павлик выразительно присвистнул, а у Кости лицо стало таким… неизвестно почему, но я почувствовала себя виноватой.
Это действительно были фотографии, двенадцать штук, я посчитала. Цветные, очень хорошего качества. Действующие лица на всех были одни и те же – Камилла и незнакомый мне мужик. Что же до того, чем они занимались… я думаю, любая независимая экспертиза определила бы содержание этих снимков как «жесткое порно». Я почувствовала, что краснею – неудержимо, до слез. Сама понимала, что это глупо, в конце концов, мне не пятнадцать лет и даже не двадцать пять! И работа такая, что дает полную возможность и даже заставляет знакомиться с так называемой «изнанкой жизни», но эти фотографии окончательно вышибли меня из колеи. Ребята деликатно не смотрели на меня, шуршали снимками, передавая их друг другу.
– За что же ее все-таки убили? – спросил Павлик.
– И кто убил? – деловито добавил Костя.
– А разве не Игорь?
– Игорь убил ее мужа. Игорь искал у них в квартире и нашел эти фотографии. Это все, что мы знаем.
– Мы знаем, что Николай нашел эти фотографии. – Павлик отобрал у меня папку и начал рассуждать, раскладывая на ней снимки, словно пасьянс. – После этого он сразу позвонил на студию и сказал, что знает, кто убил его жену. Следовательно, это сделал или этот самый мужик, или кто-то из-за этого мужика… только мне непонятно, при чем здесь тогда Игорь?
– Очевидно, есть какая-то связь, – нахмурился Костя. – В любом случае прежде всего надо выяснить, кто такой этот герой-любовник.
– Надо спросить, – заговорила я, но оказалось, что голос мой сел, и пришлось сначала откашляться. Павлик с Костей терпеливо ждали, пока я приведу себя в рабочее состояние. – Надо спросить у Маргиты. Она должна знать, с кем ее сестрица время проводила.
– Не обязательно, – возразил Павлик. – Судя по тому, что мы слышали, – слова «и что мы видели» он опустил, но они подразумевались сами собой, – круг знакомых Камиллы был весьма разнообразен.
– Спросить у сестры все равно надо, – проворчал, открывая дверцу, Костя. – И у Рудольфа, он тоже может знать. Пошли.
Глава 7
Эта проклятая лестница теперь мне, наверное, по ночам в кошмарах сниться будет! В который раз я за сегодняшний день по ней поднимаюсь?
Маранелли, слава богу, были дома. И страшные события дня давным-давно заведенных привычек не изменили – дверь была не заперта, даже приоткрыта. Стукнув для приличия разок по косяку, мы подождали, пока из комнаты не раздастся голос Маргиты, и, дождавшись, зашли церемонной процессией – я впереди, следом Павлик; замыкающим, как обычно, Костя Шилов.
Рудольф с Маргитой, сидевшие на диване обнявшись, уставились на нас. Не дожидаясь, пока нам предложат присесть, я бесцеремонно плюхнулась на стул и сообщила супругам:
– Мы знаем, из-за чего погиб Николай. Он нашел вот это, – я протянула им фотографии. – Он полагал, что здесь ответ на вопрос, кто убил Камиллу.
Несколько секунд я ждала, однако ни один из супругов не пошевелился. Лишь рука Маргиты дрогнула, как мне показалось, но осталась лежать на плече мужа. Мне уже хотелось самой разложить у них на коленях шокирующие картинки, но Рудольф, хотя и очень неохотно, все-таки сам взял у меня тонкую стопку снимков.
Собственно, смотреть их все было не обязательно, вполне достаточно взглянуть хотя бы на одну фотографию, ту, что лежала сверху. Причем, если бы на ее месте оказалась следующая, ничего бы не изменилось – выразительность и качество везде были одинаковыми. Супруги Маранелли тщательно рассмотрели все двенадцать, причем реакция у них была абсолютно противоположной. Рудольф вспыхнул при взгляде на первую же фотографию и с каждой следующей багровел все больше. Но это не была краска смущения – судя по тому, как все сильнее сжимались его тонкие губы, он задыхался от бешенства. Когда мэтр глядел на последний снимок, физиономия его была уже такого буро-свекольного цвета, что я даже встревожилась, как бы его не хватил удар.
А Маргита, наоборот, побледнела. Морщины на ее и так заметно подурневшем лице проступили еще сильнее, кожа под подбородком обвисла. К фотографиям она так и не прикоснулась, но ее тонкие пальцы с длинными, покрытыми ярким лаком ногтями скрючились, словно ища горло невидимого врага. Глядя на нее в эту минуту, я вспомнила гарпий, которых жутко боялась в нежном возрасте, когда моей любимой книжкой были «Легенды и мифы Древней Греции» Куна. Я тогда даже страницы, где был про них рассказ с картинками, заклеила, чтобы не взглянуть случайно. И хотя уже давно не была маленькой девочкой, а рядом стояли Костя и Павлик, честное слово, мне было не по себе.
Впрочем, сама Маргита не обращала на меня внимания. Она вообще, казалось, забыла о существовании нашей троицы. С резким шипением выдохнув воздух сквозь сжатые зубы, она расправила плечи и уставилась куда-то в пространство за правым плечом Павлика. Он поежился и придвинулся ближе ко мне. И это не было вульгарной трусостью: теперь при взгляде на Маргиту на ум сразу приходила разъяренная кобра. Да что же это за женщина такая, почему ее никак невозможно сравнить с чем-нибудь миленьким – с кошечкой там, с ласточкой или хотя бы с рыбкой, – все только какая-то жуть представляется. Впрочем, надо быть справедливой, может, у нее сейчас просто период такой тяжелый? А в обычное время, когда вокруг нее почти ежедневно не убивают разными способами родственников и посторонние люди не рассматривают с ней вместе комплекты похабных картинок, где одним из главных действующих лиц является ее покойная сестра, в нормальной, обыденной жизни она, может, вовсе очень милая? Беленькая такая и пушистая, а?
Маргита наконец остановила свой взгляд на мне и заговорила. Смысл ее выступления передать не берусь, поскольку, как выяснилось, недостаточно хорошо владею разговорным русским. Но мне показалось, что существование этих фотографий ее не слишком удивило. Не то чтобы Маргита о них знала, скорее боялась, что они могут появиться. Продолжая материться, она вскочила с дивана и, дернув Рудольфа за плечо, выбежала в коридор. Он рванулся следом, рассыпал фотографии, засуетился, сгребая их и перегораживая нам дорогу к дверям. Впрочем, у меня не возникло впечатления, что он сделал это нарочно. По крайней мере вся эта неразбериха продолжалась считаные секунды, а потом он пулей вылетел за супругой. Мы, естественно, поспешили за ними.
Раскаты голоса Маргиты слышались где-то в конце коридора. Рудольф, не задумываясь, побежал в ту сторону, и не прошло минуты, как мы в прежнем составе плюс хозяин собрались в комнате, которую я вчера уже посещала.
Не могу сказать, что со вчерашнего дня воздух тут стал чище, а что касается пустых бутылок, то их явно прибавилось. И если небезызвестный мне акробат Аркадий не валялся, как вчера, поперек кровати, а сидел на ней, мотая головой из стороны в сторону, то только потому, что Маргита удерживала его в этом положении, держа одной рукой за длинные нечесаные волосы, а второй – яростно хлестала по щекам. При этом она продолжала кричать что-то, на мой взгляд, маловразумительное.
Появилась у меня однажды мысль купить словарь матерного языка, даже полистала тогда, но денег пожалела. И потом, одним словарем не обойдешься, разговорная практика нужна. Я не к месту хихикнула, представив себе физиономию Володьки, если я попрошу его со мной позаниматься. А что? Я, конечно, от него в жизни ничего подобного не слышала, но наверняка он умеет. Объяснялся же он как-то со слесарями, когда у нас прошлой осенью трубы отопления прорвало!
Аркадий начал приходить в себя. Не сказать, что протрезвел, но явно понял, что у него гости и гости хотят с ним общаться. Даже умудрился пропихнуть несколько невнятных слов сквозь распухшие губы. Маргита выхватила из рук мужа фотографии и, безжалостно сминая, стала совать Аркадию в лицо. В ее крике стали проявляться некоторые слова, которые я начала понимать: «ты скотина!», «как посмели!», «опять за старое!» и «говори, паскуда!». Он не пытался защититься, хотя бы отвести ее руку и освободить волосы, которые Маргита все еще держала намотанными на кулак, сидел обмякший; лицо его морщилось все больше и больше, и, наконец, Аркадий разрыдался.
– Тьфу, – Маргита сплюнула прямо на пол и оттолкнула его. Он упал обратно на диван, захлебываясь слезами. А Маргита обессиленно опустилась рядом, спрятала лицо в ладони.
– Боже мой, что же теперь делать? – прошептала она.
– А что ты теперь можешь сделать? – неожиданно громко и раздраженно сказал Рудольф. – Ты уже сделала все, что могла, но если она предпочитала… Марго, пойми ты наконец, твоя сестра была шлюхой и шантажисткой. И то, что она погибла, это естественный ход событий, рано или поздно это должно было случиться.
– Но она же обещала, – тонкий жалобный голос прозвучал так похоже на Камиллин, что у меня мурашки по коже пробежали.
– А ты, разумеется, поверила! Скажи спасибо, что нас не впутала, как тогда! – Рудольф обернулся к нам (мы все еще стояли в дверях немыми свидетелями происходящего) и, всплеснув руками, сказал: – Мы ведь думали, что живыми уже не выберемся! Камилла клялась, что никогда больше!.. Четыре года всего прошло, и все сначала!
– А что, собственно… что случилось четыре года назад? – спросила я, не особенно рассчитывая на ответ.
Рудольф пристально посмотрел на меня, перевел взгляд на Костю, на Павлика. Потом оглянулся на сгорбившуюся на краешке дивана жену, махнул рукой, присел рядом с ней и начал рассказывать:
– Сначала-то они просто развлекались, Камилла и этот дружок ее, – он брезгливо кивнул в сторону всхлипывающего Аркадия. – Фотографировали друг друга. Потом надумали снимать ее с другими мужиками. Были такие, что не возражали, так Аркашка прямо в комнате фотографировал, а если кто не рвался в фотомодели, так там щелочка специальная была. Снимали всех, потом фотографии показывали. Шутка это была у них такая, смешная очень. Подойти к человеку в самый неподходящий момент и бухнуть перед ним комплект снимков…
«Ха, в самый неподходящий момент! Интересно, бывают вообще моменты, для подобных шуточек подходящие? А Рудольф, судя по тому, как он об этом рассказывает, свой комплект получил».
– Марго еще тогда пыталась ее приструнить, – продолжал он, – но разве это возможно! Тем более, как потом оказалось, это были только цветочки. Сейчас неважно, в каком городе это было, но Милочке удалось подцепить очень влиятельного мужичка из местной администрации. А на следующий день она явилась к нему в кабинет и, наивно хлопая глазками, спросила, не хочет ли он купить несколько настоящих порнографических открыток. Мужик сначала обалдел, а потом, когда она выложила на стол фотографии, и вовсе чуть в обморок не хлопнулся. В общем, подзаработали Камилла с Аркадием на нем в тот раз так хорошо, что появилась охота и дальше продолжать. Они и продолжили. Я, дурак, еще удивлялся тогда, как это нам в неделю полугодовые гастроли по Канаде оформили! А это они перед этим свои гастроли в Москве устроили!
Маргита подняла голову, посмотрела на него, но ничего не сказала.
– Но долго так продолжаться, разумеется, не могло? – спросила я.
– Разумеется. Напоролись они на серьезных людей, те с ними ни про какие деньги даже говорить не стали. Избили. Этому, – он снова кивнул на Аркадия, – два ребра сломали, а Камиллу еще… впрочем, не думаю, что ее это слишком расстроило. Разве только пожалела, что никто не фотографировал…
– Рудик! – укоризненно прошелестела Маргита, но он не обратил на слова жены никакого внимания.
– Мало того, когда их стали бить, они сказали, что пленку отдали нам на хранение. И эти костоломы… Представляете себе, сидим мы с Марго, смотрим телевизор, и вдруг вваливаются четыре жлоба здоровенных и начинают с нас требовать какую-то пленку! Мы ничего не понимаем, они мебель опрокидывать начали, тайник искать… Слава богу, эта дура сообразила, что дело нешуточное заваривается, объяснили ей серьезные люди, что если эта четверка ни с чем вернется, то хорошо никому не будет. Позвонила она тогда Кольке, пленку они, оказывается, и не прятали вовсе, лежала она себе спокойненько на полочке под зеркалом. Колька прибежал к нам с этой пленкой, сам ничего не понимает, сует ее этим кретинам, а они отмахиваются и от нас пленку требуют! Еле-еле разобрались. Вот тогда Милочка и плакала, и клялась, что никогда в жизни больше ничего подобного! Это же надо, всего четыре года прошло! Тебе что, кретин, на кусок хлеба не хватало? – ткнул он Аркадия кулаком в бок.
– Это не я, – заскулил тот. – Я не хотел, я боялся… Ты же знаешь, Рудик, я после того случая три месяца выступать не мог! Это она, Милочка! Я даже не ходил с ней никуда, только фотографии сделал, как она велела, и все! Я даже знать ничего не хотел! Я словно чувствовал!
– Ну да, скажи еще, что ты не знаешь, кого снимал, – устало проговорила Маргита.
– Кстати, мы так и не знаем, кто этот человек, – напомнила я.
Акробат только съежился еще сильнее, а Маргита с Рудольфом переглянулись. Потом она вздохнула и снова опустила голову.
– Фадеичев это, Виталий Александрович, – сказал Рудольф. И, очевидно поняв по нашим лицам, что необходимы комментарии, добавил: – Он в Министерстве культуры не последний человек, один из замов.
– Замминистра? – подняла я брови и покосилась на фотографии, которые Маргита все еще держала в руке.
– Он приходил на открытие сезона, Милочка с ним и познакомилась, – торопливо объяснил Аркадий. – Я ей говорил, не связывайся с ним, у него глаза, как… это он ее убил, я знаю!
– О чем ты говоришь, – поморщился Рудольф, – Фадеичев с тех пор ни разу в цирке не был. А если бы и заходил, вокруг него сразу такая свита собирается! Что же он, по-твоему, при всех наши ящики потрошил, динамит подкладывал, порох подменял?
– Я не знаю! Я не знаю как, но это он ее убил! Я так боялся, что он и до меня доберется!
– А тебя за что? Ты же говоришь, что даже не ходил к нему, так откуда он мог про тебя догадаться?
– Милочка могла ему сказать. Просто так, для смеха, сказала бы, что пленка все еще у меня. Ты же знаешь, она все веселилась! А я поэтому и пью все время, чтобы не так страшно было!
– Лучше бы уехал куда-нибудь и спрятался, раз так испугался.
– Да? И все бы сразу решили, что Милочку… это я? Думаешь, я не знаю, какие разговоры ходят?
– И все равно ерунда получается. Фадеичев Камиллу убить не мог, такой вариант чисто технически не проходит.
– Сам он мог руки и не марать, – негромко заметил Рудольф. – Нанял кого-нибудь или приказал. Такой вариант проходит?
– Н-наверное, – клацнул зубами Аркадий. – Только… кто же смог бы?
– Действительно. – Маранелли был более спокоен, почти задумчив. – Народишко у нас в цирке, конечно, разный попадается – гадость какую сделать, и не по мелочи, а по-крупному, анонимку написать, гастроли выгодные перебить – это всегда пожалуйста! Но чтобы убивать, это уже перебор.
– Но вы же понимаете, что это кто-то из своих, – возразила я. – Сами говорите, чужой ни за что не смог бы ни динамит подложить незаметно, ни порох подменить.
Рудольф не ответил. Сидел, мрачно насупившись, и молчал. А Маргита, наоборот, слегка оживилась:
– Вы кого-то подозреваете?
– Сатонина, – быстро ответила я. – Дневного дежурного.
– Игоря? Но он же только что… – Маргита, моргая, уставилась на мужа.