Народ по этому поводу думает так: «В любые сливки никогда не поздно добавить яду».
И элита это чувствует. В последнее время в России стало модно говорить о том, что наш недоделанный народ слишком завистлив и маниакально не любит богатых. Не уважает экономическую элиту. За Ходорковского, сука, не заступается. Однако никому из тех, кто так говорит, даже в голову не приходит, что любовь надо заслужить. Какая барышня полюбит жлоба, который держит ее в черном теле, является домой с куршевельских попоек только для того, чтобы пожрать и потрахаться, бьет ее почем зря, а потом еще и орет: «Ты почему меня не любишь, шлюха?!»
В 2005 году Москва, по данным журнала «Форбс», стала вторым городом в мире по количеству долларовых миллиардеров. В российской столице их 25 человек. Всего же в списке российских предпринимателей, чье состояние перевалило за миллиард, значатся 33 имени. Это на шесть человек больше, чем в предыдущем году.
Народ по этому поводу говорит так: «Полный дом бл…ей, а жрать нечего».
И элита это чувствует. Утечка капитала из России в том же 2005 году достигла рекордного уровня с 1997 года. Всего за последние четыре года из страны было вывезено 100 миллиардов долларов. По мнению экспертов, это является свидетельством «враждебного» инвестиционного климата в стране. Все так. За исключением одного. В экономике нет циклонов и антициклонов. Инвестиционный климат создают люди. И не только те представители элиты, которые сидят в правительстве, но и те, что накачали своим баблом офшоры. А как написано в том же Евангелии, «где сокровище ваше, там и сердце ваше». Очень мудрая книга.
Большинство этих людей не чувствуют на себе никакой социальной ответственности. Их враждебный инвестиционный климат вполне устраивает. Они привыкли относиться к «стране» как к грязному цеху для зарабатывания денег. Они не хотят рисковать и напрягаться. Они уже расслабились. Они уже там. Их здесь еще интересует человеческая древесина, но заботиться о ее воспроизводстве им уже не нужно. Они точно знают, что в этом лесу скоро будет пожар, и приглядываются к делянкам в других лесных массивах. Успеют ли?
Жители столицы ЮКОСА не желают заступаться за Ходорковского
Ноябрь 2004 года, Ханты-Мансийский
автономный округ, город Нефтеюганск:
О том, что государство воюет с ЮКОСом, знает вся страна: фронтовые сводки уже год занимают верхние строчки рейтинга новостей. Само слово ЮКОС давно переросло значение своей аббревиатуры (Юганскнефтегаз-КубышевОргСинтез) и стало символом: для одних — свежего воздуха демократии и свободного бизнеса, для других — превышения олигархами своих социальных функций и полномочий. Между тем любая крупная бизнес-структура — это прежде всего работающие в ней люди. В ЮКОСе, по информации Российского союза промышленников и предпринимателей, работают 175 тысяч человек. Вместе с их семьями, это около полумиллиона. А если же прибавить все предприятия, которые напрямую зависят от ЮКОСа, получится огромная масса людей. Пожелай эти люди встать на защиту опального олигарха, с ними пришлось бы считаться любой власти. Почему подданные империи Ходорковского безмолвствуют? Ответ на этот вопрос я попытался найти в столице империи ЮКОС, городе Нефтеюганске.
Ходорковского зовут АлексеемС 1 ноября в Нефтеюганск можно попасть только через соседний Сургут. Аэропорт города закрыт в связи с падением спроса на авиабилеты. Плакат «Нам ЮКОС строить и жить помогает» на здании аэровокзала теперь читает только сторож аэропорта.
От Сургута до столицы ЮКОСа ехать 50 километров. На всех встречных заправках цена за литр бензина почти на два рубля больше, чем в Москве, и на три, чем в Подмосковье. Дороговизна бензина в Ханты-Мансийском автономном округе, который стоит на нефти, объясняется тем, что в регионе нет нефтепереработки. Чтобы попасть из скважины на заправку, топливу приходится сбегать на «материк» и вернуться обратно.
Первое впечатление о городе приятное: упакованные снегом улицы выглядят чисто, машины перед пешеходными переходами послушно останавливаются, обычные хрущевские пятиэтажки, выкрашенные в яркие цвета, выглядят по-европейски аккуратно, на улицах много света, на каждом втором фонарном столбе горит пирамидка ЮКОСа: пирамидка — ромашка — пирамидка — звезда — пирамидка — салют — пирамидка — ромашка и так далее.
В Нефтеюганске живет 96 тысяч человек. Все они приехали сюда в последние 37 лет — это возраст города. Судя по обитателям доски почета «Юганскнефтегаза», по национальному составу преобладают русские, татары, башкиры и азербайджанцы.
— Но здесь национальность не имеет того значения, которое она имеет в других регионах, — говорит ведущий специалист отдела по связям с общественностью Алексей Радочинский. — Нефть размывает все различия, в том числе и национальные. Здесь человек чувствует себя прежде всего нефтяником, а уже потом русским или татарином.
Алексея трудно назвать Радочинским. Его все называют Ходорковским. Ему сейчас 31 год и, если взять фотографию Михаила Борисовича десятилетней давности, то он будет похож на него, как Электроник на Сыроежкина. Когда Алексей приехал в Нефтеюганск из своего родного Кургана и устроился учителем истории в школу, на него оглядывались на улице. Когда он стал вести на местном телевидении передачу «Черное золото Сибири», город вздрогнул. Сначала пошли слухи, что МБХ прислал на стажировку своего родственника. Когда узнали, что родственных отношений у Алексея с Ходорковским нет, стали думать, что олигарх растит себе двойника на случай проблем с законом. Шутки шутками, но Алексей и сам не исключает, что родись он лет на 10 лет пораньше, у работников Генпрокуратуры неизбежно возник бы вопрос, а того ли они судят.
— Правда, по характеру они совершенно разные, — говорит начальник Радочинского Ирина Крикун. — Михаил Борисович — он как ртуть: мобильный, энергичный, фантастически работоспособный и умеющий интуитивно угадывать правильное решение. Алексей — он более вдумчивый, что ли. Прежде чем что-то сделать, очень долго анализирует. Но бегает тоже быстро. Особенно если придать ускорение.
Радочинский, как никто другой в этом городе, ощущает на себе отношение людей к Ходорковскому. Усмешки, которыми провожают его взгляды прохожих, становятся все напряженней.
«Повеет законам бизнеса мы уже должны увольнять людей»
На здании центрального офиса «Юганскнефтегаза» висит табличка — «Осторожно! Лавиноопасная крыша». Серьезные последствия от ареста Ходорковского под этой крышей ощутили во второй половине минувшего лета. Но с тех пор положение «ЮНГ» уже приблизилось к критическому.
— Мы подошли к тому моменту, когда по всем законам бизнеса уже пора временно увольнять людей, — говорит директор по развитию производства Юрий Левин. — Конечно, мы будем тянуть до последнего, но наши возможности не безграничны. Мы уже сейчас можем встать в любой момент — из-за какой-нибудь ерунды. Вот кончится графитовая смазка, и у нас будет выбор: либо нарушать технологию, либо останавливать все 150 ремонтных бригад. Закупить новую смазку не на что. С 25 августа мы сидим без денег. Счета заморожены. Все, что на них приходит, идет на налоги и зарплату. Из 14 буровых бригад работает лишь одна. От нас ушли почти все иностранные партнеры-. «Шлюмберже», «Халибертон», «Петроальянс». Остались лишь те сервисные компании, руководителей которых по старой советской традиции можно уговорить «войти в положение». Но и они уже берут кредиты, чтобы оставаться на плаву — в сущности, чтобы кредитовать нас. В октябре на «Юганскнефтегазе» впервые упала добыча нефти — правда, пока лишь со 145 тысяч тонн в сутки до 144,5 тысячи тонн, но это уже очень тревожный сигнал. Если бы мне кто-нибудь год назад сказал, что мы когда-нибудь заведем папку «Остановка производства», я бы его убил. А сейчас это реальность. Даже если завтра в Москве как-то выберутся из проблемы ЮКОСа и разморозят нам счета, потребуется год напряженной работы, чтобы вернуть «Юганскнефтегаз» в прежнее состояние.
Юрий Левин — типичный птенец гнезда Ходорковского. В Нефтеюганск попал по распределению в 1983 году-, тогда за место здесь, на передовой нефтяной отрасли, студенты дрались. Начинал простым оператором, но во второй половине девяностых резко пошел вверх по служебной лестнице, поскольку отвечал всем четырем требованиям ЮКОСа к персоналу: молодой, перспективный, злой, талантливый. После стажировки в Москве его вернули сюда в 2001 году уже в качестве заместителя гендиректора. Левин считает, что Ходорковский создал великолепную систему мобильного менеджмента, способную решить любую задачу в любом месте и на любом производстве.
— Но в последнее время мне приходится работать не менеджером, а клерком, только успеваю на запросы отвечать. — Юрий Алексеевич включил проектор, на экране высветился график под названием «Динамика запросов со стороны внешних организаций в ОАО «ЮНГ». Если в январе их было 36, то в октябре — 101. Большинство из них — от органов природопользования, на втором месте — Министерство по налогам и сборам, затем МВД и органы прокуратуры. — Иногда складывается ощущение, что мы — какая-то Атлантида, которую только что открыли и теперь все нами интересуются.
— Но в последнее время мне приходится работать не менеджером, а клерком, только успеваю на запросы отвечать. — Юрий Алексеевич включил проектор, на экране высветился график под названием «Динамика запросов со стороны внешних организаций в ОАО «ЮНГ». Если в январе их было 36, то в октябре — 101. Большинство из них — от органов природопользования, на втором месте — Министерство по налогам и сборам, затем МВД и органы прокуратуры. — Иногда складывается ощущение, что мы — какая-то Атлантида, которую только что открыли и теперь все нами интересуются.
— Причем большинство вопросов — на грани разумного, — подхватил разговор директор по региональной политике Сергей Буров. — Представьте, что вас кто-нибудь спрашивает, сколько коробков спичек вы купили шесть лет назад в магазине № 28. Вы будете долго смеяться, а нам приходится всерьез отвечать. Я помню, как в советские времена я строил себе дачу. Приходилось каждый чек сохранять, чтобы потом можно было отчитаться, где какую доску купил, и доказать, что ничего не украл. Похоже, эти времена возвращаются.
Впрочем, пока кризис «ЮНГ» в полной мере ощутили лишь в смежных сервисных организациях: в них задержка зарплаты перевалила уже за третий месяц. Работники самого «Юганскнефтегаза» пока получают деньги вовремя. У служащих центрального офиса список неудобств исчерпывается отключением Интернета и выхода на межгород для всех ниже начальников отдела, а также ликвидацией корпоративного тарифа мобильной связи. Теперь каждый оплачивает свой сотовый сам. О положении работников московского офиса ЮКОСа можно судить по бесплодным попыткам командированных обитателей гостиницы «Рассвет» атаковать стоящий в холле банкомат.
— Ситуация в городе пока под контролем, — вместо мэра Виктора Ткачева, который почему-то очень часто находится за пределами региона, ситуацию в городе охарактеризовал председатель городской думы Рашид Тагиров. — Я оцениваю наш запас прочности — около двух месяцев. Потом могут начаться волнения. Напряженность уже ощущается: задержка зарплаты в сервисных компаниях ЮКОСа привела к падению в городе спроса на товары и услуги. Даже те, кто получает зарплату вовремя, теперь предпочитает на всякий случай затянуть пояса и экономить. Бюджет города пока спасает то, что год назад мы считали большим несчастьем — перераспределение. собранных налогов в пользу Ханты-Мансийского округа и федерального бюджета. С тех пор мы считаемся дотационным городом, но именно эти дотации сейчас держат нас на плаву. По сути, мы сегодня держимся за счет общих средств округа.
Но даже при всех напрягах расходная часть бюджета Нефтеюганска — около трех миллиардов рублей. Это почти на миллиард больше, чем, к примеру, бюджет города Твери, население которого превышает Нефтеюганск в пять раз. Вместе с тем даже до реформы межбюджетных отношений, когда все нефтяные города Ханты-Мансийского автономного округа (Сургут, Нижневартовск, Когалым) были донорами, столица ЮКОСа оставалась дотационной. В деле оптимизации налогов эта компания преуспела больше других.
«Ходорковский — это холодная сила денег»Южносургутское месторождение. Бригада № 8 ремонтников сервисной компании 000 «РУСРС». Внешне это выглядит так: посреди заснеженного болота два вагончика с надписью ЮКОС, у одной из скважин стоит машина с вышкой, по стропилам которой из-под земли извлекаются трубы. Вокруг видны еще несколько десятков скважин. Выглядят они совершенно несексуально: просто из-под земли выныривает и снова ныряет в землю железная труба, на трубе — кран. Красные трубы — холодные. Это нагнетательные скважины. По ним под землю подается вода, чтобы поднимать нефть в верхние пласты. Синие трубы — теплые. В них расположенный под землей насос качает нефть с глубины 2,5 километра. Традиционные нефтяные вышки — это уже вчерашний день нефтедобычи, их продолжают изображать на всяких буклетах исключительно для красоты.
Идет подземный ремонт нагнетательной скважины. Три человека на ледяном ветру с помощью специального оборудования извлекают из нее трубы. Пока наш фотограф снимает этот процесс, его синий пуховик покрывается черной нефтяной крапинкой. У рабочих нефтью не залиты только лица.
Начальника бригады Вахида Белосарова мы застали в вагончике. Он свое уже отпахал, в нефтянке с 1976 года. Несмотря на то что Белосаров сидит в тепле, вид у него нерадостный. И не только потому, что два месяца не платят зарплату.
— По большому счету нам все равно, кому достанется ЮКОС, — говорит Вахид, не стесняясь присутствия работников идеологического фронта из «ЮНГ». — Лишь бы скорее ситуация как-то разрешилась. Лично к Ходорковскому мы никогда особой любви не испытывали. За что нам его любить? Мы когда-то по пояс в грязи поднимали эту нефть, работали на износ, а пришел Ходорковский, и нас, ремонтников, даже не спрашивая нашего согласия, выделили в отдельную фирму, лишили всех льгот, связанных со стажем работы, в том числе и права помощи при переселении на материк Мы теперь по отношению к ЮКОСу никто. От меня требуют сдать даже удостоверение ветерана. Какая после этого любовь.
— Это называется оптимизация производства.
— Я не разбираюсь в экономике, но я разбираюсь в справедливости, — вмешивается в разговор старший мастер Рафаиль Сабитов. — И я не понимаю, почему законы бизнеса должны им противоречить. Можно было поверить в эту оптимизацию, если бы рядом с нами не было города Сургута. Там зарплаты у нефтяников в два-три раза больше. Я недавно смотрел одну передачу по сургутскому телевидению и чуть не упал со стула. Звонит в прямой эфир помбур (помощник бурильщика. — Д. С. -М.) и задает лидеру профсоюза вопрос: «До каких пор мы будем получать эти несчастные 40–50 тысяч рублей в месяц?
Сколько можно это терпеть?» Мне хотелось позвонить и сказать: «Ребята, а вы знаете, сколько у нас помбуры получают? Максимум 18 тысяч!»
— Пятнадцать лет назад на зарплату и отпускные можно было съездить в отпуск семье из трех человек. — В вагончик за шел Василий Сагорин. Обеденный перерыв. — А сейчас только на билет в один конец хватит. Я сам вахтовик, живу в Нижнекамске, сюда езжу уже 19 лет. До 1997 года мы бесплатно летали на самолетах. Теперь за свои ездим на поезде в плацкартных вагонах. Это тоже оптимизация.
— Но ведь ездите же, никто не заставляет.
— Да, вы правы. Ходорковский платит столько, за сколько люди готовы работать. Ни больше и ни меньше. В том же Сургуте, если сейчас снизить всем зарплаты в два-три раза, люди тоже будут работать. Куда ты денешься с подводной лодки? Тут, на севере, у рабочей силы нет выбора. Просто Владимир Богданов, который возглавляет «Сургутнефтегаз», считает, что если ты зарабатываешь огромные бабки, то вроде как и людям надо платить по-человечески, а не по законам рынка. Вон арабские шейхи, и то со своим народом делятся сверхприбылями, за это их и боготворят. А Ходорковский — это не человек, а холодная сила денег. Даже когда он демонстрирует человеческие чувства — это расчет, и ничего больше. Помнишь, Вахид, как во время кризиса он призывал нас «поддержать родную организацию» и добровольно написать заявления о временном снижении зарплаты на 30 процентов? Написали, и что? До сих пор эти 30 процентов не восстановлены. Короче, Ходорковский — это высокотехнологичная машина, зарабатывающая деньги. Быть таким — это его право, только тогда и на нашу любовь не надо рассчитывать.
«Шапка-валенки — страшный человек»Нефтеюганск состоит из 16 микрорайонов. То место, с которого город начинался, называется микрорайон 2-а. Он состоит из нагромождения нескольких десятков домов, которые здесь называют балки (с ударением на последнем слоге). Балок — это убогая хижина, обшитая рубероидом. Ее стены состоят из двух слоев вагонки; пространство между которыми засыпано опилками. Со временем опилки сыреют, проседают и стены оказываются пустыми. Даже если топить эти дома не переставая, в них все равно будет холодно. Тем, кто живет в балках, завидуют те, кто живут в железных вагончиках. Их от 30- градусного мороза отделяет лишь слой ржавого металла. Летом он нагревается так, что люди предпочитают спать на улице. Микрорайон 2-а находится в самом центре города. Люди здесь живут десятилетиями. Каждая предвыборная кампания начинается с того, что сюда приезжают все кандидаты и обещают расселить эти дома в два счета. После выборов все об этом забывают.
— Мы бы давно уже сами нормально отстроились, но нам не разрешают, — говорит Александр Щеглов с улицы Культурной. Он родился и вырос в железном вагончике. — И квартиры не дают, и строиться не позволяют. Говорят: «К 2007 году ваша проблема может быть решена. Не хотите ждать — покупайте по ипотеке». А как я куплю по ипотеке, если у меня зарплата со всеми северными 12 тысяч рублей. Да еще при том, что я вырабатываю полторы нормы, а так бы еще меньше было. А цены на жилье здесь такие же, как в Петербурге.