— А я прежде встречал Комптона, цирюльника, — заметил Моуэт. — Однажды я был на вечере на «Дефендере», когда им командовал капитан Эштон. Комптон тогда изображал чревовещателя. Помню, среди матросов были великолепные танцоры, которые вполне могли бы выступать в театре Сэдлерс Уэллс.
— Давайте взглянем на пациентов госпиталя, — предложил Джек Обри. — Мистер Пуллингс, прошу вас, посмотрите, не пришел ли в себя доктор.
Оказалось, что Стивен вполне пришел в себя, однако, судя по недобрым огонькам в его глазах, придя в себя, он еще не успел овладеть собой.
— Не стоит волноваться, — ответил он на расспросы Джека Обри. — Велите привести пациентов.
Немногие члены экипажа «Сюрприза», которые были свободны от дел и пришли, чтобы понаблюдать забавное зрелище, а также те, кто смог оторваться от своих занятий на минуту, перестали ждать развлечения, как только увидели поднимающегося по трапу первого гостя. С обращенным к небу серым лицом, по которому лились слезы, он горько рыдал. Никто не мог усомниться в том, насколько он несчастен. В других пришельцах также не было ничего забавного. Стивен задержал одного из них, единственным недостатком которого было слабое знание английского и чрезвычайные трудности с произношением вследствие расщепления верхнего нёба, отчего его ответы звучали очень странно. Это был рослый, застенчивый и скромный уроженец графства Клер. Кроме того, он осмотрел трех больных, получивших травму головы от падения рангоута, и одного разгильдяя, косившего под придурка.
— Высокого мужчину я оставлю у себя в качестве вестового, если не возражаете, — сказал Стивен в частном разговоре капитану. — Он совершенно неграмотен, и именно это меня устраивает. Трое остальных могут служить как на море, так и на суше. Большой опасности от них я не вижу. Мэтьюз явно придуривается и придет в себя, как только мы выйдем в море. Что касается остальных, то их не следовало выпускать из лечебницы, они должны вернуться назад.
Этих пациентов вернули на берег, и как только они спустились на набережную, пришла депеша от адмирала порта.
— Черт бы меня побрал, — воскликнул Джек, прочтя ее. — Мне самому впору отправляться в желтый дом. Вся наша спешка, загрузка трюма по ночам при свете фонаря, моя беготня по этому городу, похожему на Содом и Гоморру, — все оказалось мартышкиным трудом. Мне вовсе незачем было укомплектовывать экипаж своего корабля бунтовщиками и маньяками. Адмирал просто сбыл их с рук. «Норфолк» на целый месяц задержан в порту. У нас была уйма времени, и этот старый и злой пес узнал об этом много дней назад.
Глава третья
За всю свою долгую жизнь корабль Его Величества «Сюрприз» единственный раз получил возможность отдохнуть от трудов праведных, чему Джек Обри был чрезвычайно рад. Ему не надо было устраивать гонку, выжимая из старого фрегата все до последнего узла, и гонять матросов по мачтам, заставляя их ставить брамсели и бом-брамсели при первой возможности и чуть что стремительно убирать их вновь, чтобы не порвать раньше времени. Он сможет привести в идеальный порядок и рангоут, и такелаж, и паруса, что было великим утешением для его морской души в любое время, но особенно сейчас, когда вскоре, возможно, придется обогнуть мыс Горн и, плывя на запад, попасть в неизведанный Тихий океан, где, даже преодолев несколько тысяч миль, не сможешь раздобыть себе запасную стеньгу.
Правда, шансы на выход в Тихий океан значительно уменьшились после того, как «Норфолк» задержался в своем порту на целый месяц, тем более что «Сюрприз», оставаясь в Гибралтаре, находился в более выгодном исходном положении, чем его соперник, и мог первым попасть в южную часть Атлантики. Джек Обри полагал более чем вероятным, что, добравшись до мыса Сент-Рок и курсируя поблизости от него, он сможет или перехватить американца, или же, по крайней мере, что-то узнать о нем. Именно там береговая черта Бразилии более всего выдается в море в восточном направлении, и Джеку уже приходилось бывать у этих берегов по пути к мысу Доброй Надежды. Находясь чуть южнее Сент-Рока и приближаясь к суше с целью воспользоваться ветрами, дующими с моря, он не раз видел торговые суда, направлявшиеся к устью реки Ла-Плата. Иногда можно было заметить сразу до двух десятков торговых парусников, следующих привычным маршрутом. Однако Джек Обри плавал достаточно долго, чтобы знать совершенную непредсказуемость их шкиперов. Он не верил мысу Сент-Рок, как, впрочем, и ни одному другому мысу, и был готов в случае нужды плыть хоть до Земли Ван Димена или острова Борнео.
И все-таки Джек был рад этой передышке. Она не только позволила команде прийти в себя после бешеной подготовки к плаванию, но и давала возможность офицерам «Сюрприза» превратить пополнение из балласта в таких моряков, которые не подкачают в случае боевого столкновения с «Норфолком». Находясь в плену в Бостоне, Джек видел его среди других военных кораблей. «Норфолк» был твердым орешком, хотя и не шел в сравнение с такими фрегатами, как «Президент» или «Соединенные Штаты»: те были вооружены двадцатичетырехфунтовыми орудиями и не уступали в размерах линейным кораблям. На «Норфолке» наверняка будут хорошо обученные моряки и офицеры, прошедшие суровую школу в просторах Северной Атлантики. Сумели же их сослуживцы разгромить британские корабли во время первых трех сражений с участием фрегатов. «Герьер», «Македониан» и «Ява» один за другим сдались американцам.
Поскольку капитан Обри находился на последнем из этих фрегатов лишь в качестве пассажира, неудивительно, что он мог позволить себе придерживаться высокого мнения об американском флоте. Однако победа корабля Его Величества «Шеннон», одержанная над американским «Чезапиком», сняла пятно с репутации британских моряков. Уважительное отношение Джека к американцам привело к тому, что он с удвоенным рвением обучал новых матросов стрельбе из тяжелых орудий и ружейному огню. Находясь на «Дефендере», они научились только скоблить палубу и драить медяшку.
Едва «Сюрприз» вышел из Гибралтарского пролива и справа по борту замаячил мыс Трафальгар, а слева мавританский Спартель, стайка веселых пятнистых дельфинов, резвясь, стала обгонять фрегат, и ветерок от норднорд-веста наполнил брамсели, как офицеры взяли новичков в оборот.
На третий день похода их спины согнулись, ладони покрылись волдырями и ссадинами от работы с орудийными талями. У некоторых на руках и ногах появились синяки от ударов орудийных стволов при откате. Но неумолимый как судьба мистер Хани, исполнявший обязанности третьего лейтенанта, снова вел команду новичков к одной из установленных на шканцах каронад. Визг люльки над самой головой заставил капитана Обри возвысить голос, чтобы позвать буфетчика. Это было непросто, поскольку Киллик болтал с приятелем с другой стороны переборки. Упрямый дурак-буфетчик не мог заняться двумя делами сразу и не хотел за здорово живешь бросить начатый рассказ про ирландца Тейга Рейли из команды, работающей на корме.
— «Послушай, Киллик, — сказал он мне на допотопном наречии, на котором говорят жители побережья залива Корк, совсем на нас, христиан, не похожие, бедняги, — ты всего лишь окаянный протестантишка, ты век не поймешь, о чем я толкую. Но как только мы доберемся до Канар, я сразу же отправлюсь к францисканцам, чтобы как следует исповедаться». «А зачем это тебе нужно, приятель?» — спрашиваю я у него. «То есть как это зачем?» — отвечает…
— Киллик! — крикнул Джек Обри так, что задрожала переборка.
Нетерпеливо отмахнувшись, буфетчик продолжал:
— «То есть как это зачем? — отвечает. — Во-первых, потому, что штурман привел на корабль этого Иону, во-вторых, у нас появился протестантский поп, а в-третьих, боцманская девка принесла к нему в каюту кота. Дальше ехать некуда».
После третьего окрика Киллик все же удостоил капитана вниманием, ворвавшись в каюту с таким видом, будто мчался с полубака.
— Ты где это запропастился? — спросил его Джек Обри.
— Видите ли, сэр, — отвечал буфетчик. — Джо Плейс говорит, что сумеет поймать омара, а Джемми Дакс обещает испечь пирог с гусятиной.
— Как насчет пудинга? Ты спрашивал у миссис Лэмб про пудинг? И молочную кашу?
— Она блюет. И сквернословит хуже боцмана, — весело смеясь, отвечал Киллик. — Как мы вышли из Гибралтара, так ее сразу и укачало. Может, попросить жену старшего канонира?
— Нет-нет, — запротестовал Джек Обри. Женщина с такой фигурой, как у жены старшего канонира, создана не для того, чтобы готовить сладкую кашу на молоке, пудинг с корицей или сбитые сливки с вином и сахаром. И вообще он не хочет связываться с ней. — Не надо. Обойдемся кексом, оставшимся с Гибралтара. И тостами с сыром. Разрежь страсбургский пирог, буженину, что-нибудь еще на закуску. Для начала достань красное испанское вино, а потом портвейн с желтой печатью.
Торопясь выйти в море, Джек не удосужился вовремя заменить своего кока. И в последнюю минуту мерзавец подвел его, сбежав с корабля. Чтобы не терять попутный ветер, Джек решил отплыть без кока, рассчитывая найти ему замену на Тенерифе. Но вышла неувязка: ему очень хотелось пригласить к столу офицеров в самом начале плавания, во-первых, для того, чтобы сообщить им о подлинной цели их экспедиции, а во-вторых, чтобы послушать рассказы мистера Аллена о китовом промысле, о плавании вокруг мыса Горн и о водах, расположенных далеко за ними. По старинной морской традиции капитан должен был попотчевать своих гостей такими яствами, которые отличалась бы от тех блюд, которые им будут подавать в кают-компании. Словом, угощение должно быть праздничным. Даже во время продолжительных плаваний, когда личные припасы давно уничтожены и все, включая офицеров, сидят на казенных харчах, капитанский кок должен уметь изловчиться и состряпать из солонины, конины и заплесневелых сухарей такие блюда, чтобы кок, готовящий для кают-компании, повесился от зависти.
Джек Обри, тори, любивший старые обычаи и старые вина, один из немногих капитанов, который носил длинные волосы, завязанные узлом на затылке, и треуголку набекрень, как Нельсон, был не из тех, кто готов нарушить традиции. По этой причине он не захотел воспользоваться услугами Тиббетса, кока, готовившего для офицерской кают-компании, а попытался отыскать кулинарные таланты среди команды. Киллик в счет не шел, поскольку его способности простирались не далее тостов с сыром, кофе и холодных закусок. Что касается Ориджа, общего судового кока, то в эпикурейском плане он представлял собой ничтожную величину. По существу, с сухопутной точки зрения никаким коком он не был, поскольку умел только отмачивать солонину в лоханях с пресной водой, а затем варить ее в больших медных котлах, в то время как об остальном заботился кто-нибудь из матросов. Во всяком случае, у него не было ни вкуса, ни обоняния, а поварское свидетельство он получил не потому, что умел стряпать, а оттого, что потерял руку в битве под Кампердауном note 16. И все равно матросы любили его за добрый характер, за то, что он знал бесконечное множество баллад и песен и щедро раздавал жир, остававшийся на поверхности котла после варки мяса. Помимо того, что жир этот был нужен для смазки мачт и реев, он представлял собой еще и ходкий товар. Однако однорукий кок был так щедр, что раздавал его матросам кружками, с тем чтобы те могли поджарить на нем раскрошенные сухари или случайно пойманную рыбу, хотя торговцы сальными свечами в любом порту отвалили бы Ориджу по два фунта десять шиллингов за бочонок.
Над голубым сверкающим морем поднималось солнце, а ветер в это время слабел и переходил в норд-остовую четверть, дуя фрегату в корму. Обычно в таких случаях Джек ставил бом-брамсели и, возможно, трисели, но на этот раз он ограничился тем, что убрал бизань и кливер, подняв грот и подобрав фор-марсель-рей, продолжая нести блинд, прямой фок, фор-марсаи нижние лисели, грот-марсель и грот-брамсель с лиселями с обоих бортов. Фрегат гладко скользил по волнам в фордевинд в почти полной тишине. Слышны были лишь журчание воды, рассекаемой корпусом, да мерное поскрипывание рангоута и бесчисленных блоков, покачивающихся на остатках длинной, хорошо знакомой капитану зыби, шедшей от веста. Кораблю пришлось преодолеть своего рода пургу, из-за которой Мейтленд, который был вахтенным офицером, не раз вызывал уборщиков. Дело в том, что Джемми Дакс ощипывал на носу гусей. Пух летел вперед первые несколько ярдов, поскольку «Сюрприз» не обгонял ветер, а когда из-за косого паруса возникал воздушный вихрь, пух взвивался ввысь и, подхваченный воздухом, отраженным другими парусами, плавно и тихо, как снег, опускался на палубу. Он падал и падал, а Джемми Дакс уныло бубнил себе под нос: «И вечно-то я не поспеваю вовремя. Ох уж этот окаянный пух!»
Заложив руки за спину, Джек молча наблюдал за качкой, привычно отмечая про себя взаимодействие корпуса корабля, ветра и парусов. Эту систему переменных величин чрезвычайно трудно было определить математически. В то же время он слышал, как Джо Плейс хлопочет на камбузе. Плейс, пожилой матрос с полубака, плававший вместе с Джеком с незапамятных времен, корил себя за то, что пообещал приготовить рагу для капитанского стола, с той самой минуты, как с его предложением согласились. Все это время он страшно нервничал и чрезвычайно громко, поскольку был глуховат, ругал Баррета Бондена, своего кузена и напарника, самыми последними словами.
— Ты бы поостерегся, Джо, — толкал его в бок Бонден, указывая пальцем на миссис Джеймс, жену сержанта морской пехоты, и миссис Хорнер, которые принесли свое вязанье. — Тут же дамы.
— А пошел-ка ты куда подальше со своими дамами, — отвечал Плейс, несколько понизив голос. — Чего я больше всего не перевариваю, так это баб. Не доведут они до добра, особенно на нашем старом корыте.
Через каждые полчаса били склянки. Подходила к концу утренняя вахта, приближалась полуденная церемония. Солнце достигло зенита; офицеры и юные гардемарины или измеряли высоту солнца, или же готовились к этой операции; команду свистали на обед. Не обращая внимания на крики трапезующих и шум, поднятый дневальными, Плейс и Джемми Дакс возились на камбузе, загораживая всем дорогу. Спустя час они все еще торчали там, сердя Тиббетса, который стряпал, а затем подавал обед в кают-компанию младших офицеров, число которых значительно сократилось. В ней оставались лишь двое исполняющих обязанности лейтенантов: Говард, офицер морской пехоты, и казначей. Остальные, облачившись в парадную форму, глотая слюнки, бродили по палубе в ожидании, когда их пригласят в капитанскую каюту.
Когда пробило четыре склянки, означавшие начало дневной вахты, оба матроса по-прежнему торчали на камбузе, успев за это время угореть от чада и недостатка воздуха. При первом ударе рынды в капитанскую каюту вошли офицеры, предводительствуемые Пуллингсом. В это время Киллик, которому помогал толстый молодой негр, ставил на поднос огромное блюдо с кушаньем, которое должно было изображать рагу. Капитан Обри чрезвычайно берег скатерть и поэтому усадил капеллана по правую руку, за ним Стивена. Пуллингс сидел на противоположном конце стола, справа от него Моуэт, Аллен расположился между Моуэтом и капитаном.
После того как перед трапезой капеллан прочитал молитву, Джек Обри произнес:
— Отец Мартин, я подумал, что вы, возможно, никогда не пробовали прежде рагу по-флотски. В море его готовят с незапамятных времен. Оно очень вкусно, если его хорошо приготовить. В молодости я предпочитал его всем прочим лакомствам. Позвольте мне положить вам немного.
Увы, когда Джек был молод, он был еще и беден, а зачастую не имел и гроша за душой. Это же было яство богачей, блюдо для лорд-мэра. Оридж совсем расщедрился, и рагу было покрыто слоем жира толщиной в полдюйма. Картофель и тертые сухари, которые пошли на гарнир, были погребены под толстым слоем жирного мяса, жареного лука и специй.
«Помоги нам, Господи, — мысленно произнес Джек Обри, проглотив пару кусков. — Это слишком сытно даже для меня. Должно быть, я старею. Надо было пригласить к столу мичманов». Он озабоченно оглядел едоков, но все из присутствующих были людьми закаленными; умели терпеть жару и стужу, мокли и жарились на солнце, терпели кораблекрушения, были ранены, знали, как перебороть голод, жажду, свирепость стихий и злобу недругов короля. Пройдя огонь, воду и медные трубы, они справились бы и с этим рагу. Тем более что от гостей капитана этого требовал долг учтивости. Между тем отец Мартин, еще до своего священства, тоже узнал, почем фунт лиха, потрудившись у книгопродавцев в Лондоне — работа не приведи Господь! Словом, все, кроме капитана, ели так, что за ушами трещало. «А может, оно и в самом деле съедобно, — подумал Джек. Ему не хотелось показаться скупым в еще большей мере, чем насильно потчевать гостей. — Может, просто я чересчур себя избаловал, слишком мало двигаюсь и оттого стал слишком разборчивым брюзгой».
— Очень своеобразное блюдо, сэр, — героически заключил отец Мартин. — Пожалуй, я попрошу положить мне еще немного, если можно.
Во всяком случае, не было никакого сомнения, что трапезующие по-настоящему оценили поданное вино. Это объяснялось отчасти тем, что вино помогало справиться с жирной пищей, к тому же Плейс и Бонден пересолили свое блюдо, что сразу вызвало жажду, но и само по себе вино было отменным.
— Так вот какова она — эта испанская лоза, — произнес отец Мартин, глядя на свет через бокал, наполненный пурпурной влагой. — Это вино напоминает наше церковное, но оно сочнее, насыщеннее, более…
Джеку пришло в голову произнести какие-то слова хвалы Вакху, возлияниям, алтарям в его честь, но он был слишком занят поисками тем для застольных бесед (к сожалению, он редко блистал остроумием, хотя всегда получал удовольствие и от искрометной шутки, и от острого словца). А такие темы следовало найти, поскольку гости сидели словно неживые и говорили лишь в том случае, когда к ним обращались, как, впрочем, того и требовал морской этикет. К тому же за столом присутствовал почти незнакомый человек — новый штурман. К счастью, если у Джека кончались темы для бесед, он всегда мог перейти к тостам.