Дэниэл явно чувствует себя не в своей тарелке, но по-прежнему старается быть вежливым.
— Будете искать в темноте?
— Именно.
— Нам скрывать нечего, — пожимает плечами Дэниэл, — но вообще-то это наши дома. Сейчас поздно, дети спят. Может быть, подождете до утра?
— Думаю, вы правы, — помолчав, кивает Савл. — В конце концов, по такой темноте далеко не уйдешь, как ни крути, верно?
— Палатка у вас есть? — словно не слыша его, спрашивает Дэниэл.
— Есть, но время действительно позднее, а ставить ее долго. Пожалуй, мы возьмем спальные мешки и устроимся на ночлег у огня.
Дэниэл кивает в ответ, но Савл, кажется, и не думал спрашивать его разрешения.
Вечер подошел к концу. Люди встают и отправляются к себе. Трое незнакомцев уходят в темноту за вещами.
— Что нам теперь делать? — шепчет Сара.
— Забираем свои манатки и идем, — отвечаю.
— Так темно же! Далеко ли мы уйдем на ночь глядя?
— Не знаю. Надо найти укрытие.
— В темноте?
Почему она не понимает? Почему не боится этих мужчин? Почему не может просто согласиться со мной хотя бы раз? Мия снова начинает кашлять.
— Прекрати кашлять, Мия. Мне надо подумать.
— Адам, что ты такое говоришь! Смотри, они возвращаются. Ш-ш, Мия, ш-ш. — Сара расстегивает пальто, укутывает в него Мию и качает ее вперед-назад.
— Уходи, — тихо говорит Мия. — Дядя, уходи.
Трое мужчин кладут спальные мешки на землю у костра. Они захватили с собой бутылку и теперь по очереди прикладываются к ней. Золотистая жидкость поблескивает в отсветах пламени.
Все остальные уже разошлись. Мотоциклисты спокойно переговариваются между собой, обмениваясь шуточками, как и подобает людям, которые много времени проводят вместе.
По спине пробегает мороз, и я вздрагиваю всем телом. Жуткий холод. Сколько времени пройдет, прежде чем они заснут и мы сможем крадучись уйти отсюда? Бутылка почти пуста, огонь начинает затухать.
И тут Савл, седоволосый мужчина, не поворачивая головы, громко произносит:
— Что же вы не идете к костру, Адам? У вас там, должно быть, от холода зуб на зуб не попадает.
Сара
Похоже, нас загнали в угол, хотя за нашими спинами никаких стен, лишь многие мили безлюдного темного леса. Он, должно быть, услышал Миин кашель. Придется идти. Сейчас все узнаем.
— Помоги мне встать, — обращаюсь к Адаму, и мы все вместе волочимся к костру.
Марти и Люк прячутся за мной.
Трое мужчин поворачиваются и смотрят на нас. Поначалу мне не страшно, но, когда мы подходим к огню и наблюдающим за нами незнакомцам, у меня по всему телу бегут мурашки. Чувствую, как темные глаза вожака сверлят меня. Он как будто дотрагивается до меня. Мысленно отталкиваю его.
Мия начинает плакать. Я плотнее заворачиваю ее в свое пальто, но она вся съеживается, тычется головой мне в подмышку, и ее худенькое тельце разрывается от слез и кашля.
— Уходи, — повторяет она сквозь слезы. — Дядя, уходи.
— Как вы узнали, что мы там? — спрашивает Адам.
Савл переводит взгляд на него. От волнения у меня перехватывает дыхание.
— Я вас почувствовал.
На какой-то миг я верю ему: он дьявол, вампир, оборотень. Существо со сверхчеловеческими возможностями.
Но затем он усмехается:
— Мой луч засек твой чип. — Он похлопывает по фонарю, что свисает с его ремня. — Хитрая штуковина. А еще я услышал детский кашель, — добавляет он. — Похоже, ей плохо.
— Ничего не плохо, — говорю, — просто мне пора ее укладывать.
— Твоя дочь? — спрашивает Савл. Он обращается не ко мне, а к Адаму, который не соглашается, однако и не поправляет его. — Дайте-ка взглянуть.
— Нет, — возражаю я, крепче прижимая Мию к себе, защищая ее, но Савл оказывается рядом со мной, не успеваю я и глазом моргнуть. Он хватает меня за воротник и разводит полы моего пальто. Спустя секунду его пальцы касаются ее лица, поворачивают ее голову к нему, а его большой палец поднимает ее веко.
— Что вы делаете?.. А ну прекратите!
— Мама! — рыдает Мия.
Ее испуганный голубой глаз вперивается в него, грудка тяжело поднимается, и она начинает биться и визжать. Я никогда не видела, чтобы она вот так на кого-то реагировала.
— Оставьте ее в покое! — кричим мы с Адамом.
Не извиняясь, Савл молча отступает. Взгляд его все еще прикован к Мии. Вдруг его горло издает смех, все такой же резкий и искусственный.
— Девочка в лесу, — произносит он. — Шумная она у вас. С виду ангелочек, а визжит, как бесенок.
Ненавижу его. Ненавижу этого человека. Как можно напугать ребенка, а потом смеяться, когда он плачет? Не могу поверить, что он коснулся ее. От одной мысли об этом к горлу подкатывает тошнота.
— Она испугалась. Вы напугали ее, — говорю я, пытаясь утихомирить Мию. — Пойдем, Адам, нам пора.
Но Адам не двигается с места.
— Я буду через минуту, — говорит он. Его голос звучит странно, неестественно.
— Адам?
Но он смотрит на Савла так, как будто в мире больше никого нет. Как будто меня нет.
Я оставляю его у костра.
Марти и Люк засыпают быстро, но на то, чтобы успокоить Мию, у меня уходит очень много времени.
— Дядя бяка, — рыдая и икая, повторяет она.
— Да, да, — говорю я, поглаживая ее волосы. — Не думай о нем больше. Давай засыпать, хорошо?
— Мама споет «Мигалочку»?
«Звездочка моя, мигай»[1]. Ее любимая песенка. Мия любит звезды. Пожалуй, единственное, чем обогатил нашу жизнь Хаос, — это бесконечные черные ночные небеса, усеянные звездами, планетами и созвездиями, метеорами и, конечно же, украшенные луной, знакомой нам так же хорошо, как и солнце.
Я начинаю негромко петь, стараясь не разбудить братьев.
Мия вытягивает ручки над головой. Она сжимает и разжимает ладошки, «мигает» ими.
Чуть позже она кладет большой палец в рот и поворачивается на бочок. Я укутываю ее в одеяло, вылезаю из палатки и сажусь снаружи. Жду Адама.
Адам
Мы стоим на расстоянии двух метров и смотрим друг на друга. Над его левым глазом белеет шрам.
Я едва не обделываюсь, но не хочу, чтобы он знал, как мне страшно. Заставляю себя стоять прямо, встречаюсь с ним взглядом. И когда я вижу его число, меня чуть кондрашка не хватает. Это просто нечто.
1622029.
Но поражает меня не дата.
Сама смерть.
Словами это не описать. На долю секунды меня захлестывает ощущение боли, отчаяния, гнева и паники. Никогда не чувствовал ничего подобного. Я вижу, что смерть проникает в него снаружи, кромсает кожу, наполняет внутренности скребущей, грызущей, нечеловеческой болью и одновременно раздирает его изнутри, разрушает каждую клетку и превращает его последние минуты в раскаленный добела ад.
Я хочу отвести взгляд, оторваться от его боли, но в ней есть что-то еще. Его число мерцает в моей голове. Чем больше я пытаюсь сосредоточиться на нем, тем быстрее оно движется, то становясь четче, то расплываясь. Свет и тьма перетекают друг в друга. Проходит одна минута, потом другая.
От увиденного голова идет кругом. Земля под ногами дрожит.
— Адам, — обращается ко мне Савл, — присаживайся. Выпьешь?
— Нет, спасибо, — отвечаю, — не пью спиртное.
Сесть все-таки приходится. Особого выбора нет — ноги совсем ватные.
Савл кивает своим спутникам, и они исчезают в темноте.
— Заставил ты нас побегать, — говорит Савл.
Он садится рядом со мной, достает бутылку и залпом выхлебывает остатки.
Я сосредотачиваюсь на дыхании, пытаясь справиться с тревогой, которая разливается по всему телу.
Кто этот человек? От чего так погибают?
— А зачем вы за мной гоняетесь? — спрашиваю, и голос мой звучит выше, чем хотелось бы. — На что я вам сдался?
— Я приехал забрать тебя.
Горло как будто сжимает цепкая рука. А я же говорил Саре. Говорил. Они гнались за мной и теперь хотят увезти меня.
— Забрать меня? Но куда? Зачем?
— Мы работаем на правительство. Налаживаем жизнь в стране. Нам нужны люди вроде тебя, Адам. Сильные люди. Люди, которые могут вести за собой. Одаренные люди.
Вот это да.
— «Одаренные», — повторяю, пробуя слово на вкус. Впервые кто-то называет меня одаренным. — Но правительство не хочет ничего слушать, не хочет ничего знать! Два года назад я попытался достучаться до них, а они мне только рот затыкали.
— Тебя арестовали.
— Да.
— За убийство.
— Которого я не совершал! Это было ложное обвинение. Я никого не убивал.
Теперь мне по-настоящему страшно. Кем бы ни был этот тип, он много знает обо мне. Слишком много.
— Это дело прошлое. Сейчас все по-другому. Нам нужна твоя помощь.
— Да какой от меня теперь прок? Я уже сказал всем, что наступает конец, и он наступил.
— Это дело прошлое. Сейчас все по-другому. Нам нужна твоя помощь.
— Да какой от меня теперь прок? Я уже сказал всем, что наступает конец, и он наступил.
— Это не конец, Адам. — Савл качает головой. — Это только начало, начало нового мира, где к таким людям, как ты, прислушиваются, их уважают, их ценят. Где твои слова могут все изменить.
Не знаю, что и сказать.
— Что вы имеете в виду?
— Однажды люди послушались тебя и стали покидать Лондон. Они послушаются тебя снова. Ты можешь стать флагманом нового общества. Если ты почуешь опасность, то сможешь предупредить людей, их эвакуируют из областей, которым угрожает затопление, из зданий, которые скоро разрушатся. Сможешь добиться, чтобы детей перевезли туда, где есть пища. Ты всем поможешь, Адам. Ты будешь восстанавливать эту страну. Вместе с нами.
Я не верю ему. С какого перепуга людям, которые когда-то сочли меня опасным и изолировали, вдруг захотелось обратиться ко мне за помощью?
— Что-то долго вы меня выслеживали. А ведь я чипирован, и вы могли засечь меня в любой момент.
— Мы восстанавливали информационную инфраструктуру. Программное обеспечение, системы. У нас были беспилотники, но мы не могли поддерживать с ними связь. Теперь можем. Телефоны тоже есть, базовая сеть снова работает. Мы по кусочкам воссоздаем все то, что было разрушено, но нам нужны такие люди, как ты.
— Я, конечно, хочу помогать людям, но…
— Тебе незачем так жить, — продолжает он, будто не слыша меня. — Тебе незачем жить так, как живет здешний люд, прозябать в грязи и прятаться. Твоим детям незачем голодать и мерзнуть. Им незачем болеть.
— О чем вы говорите?
— Вы можете жить там, где есть электричество, отопление, еда и лекарства.
— В Англии есть такие места?
— В Англии, Шотландии, Уэльсе. Тут и там есть островки цивилизации. Анклавы. Для тех, кто может приносить пользу.
— Города?
Он пожимает плечами:
— Районы городов, здания, усадьбы, фермы. Специализированные территории, созданные по особым проектам, оснащенные ветряными двигателями, твердотопливными топками, солнечными батареями. Одни сохранились. Другие были восстановлены.
Он улыбается и бросает пустую бутылку в огонь.
— Зима будет суровой, Адам. Самой суровой с 2010 года.
Я знаю, что он прав. В лагере есть по крайней мере три человека, которые не дотянут до весны. Я думаю о Марти и Люке, о Мии и Саре, о двух прошедших годах.
«Островки цивилизации».
Одна мысль о том, что мы могли бы оказаться в помещении, где тепло и сухо, причиняет боль.
— И что я должен буду делать?
Савл хлопает меня по спине, как будто я уже согласился ехать с ним.
— Играть свою роль, дружище. Играть свою роль. Мы закладываем фундамент нового общества, где интуиция и наука работают рука об руку. Единство старого и нового. В этом обществе будут иначе относиться к особенным людям вроде тебя, которых раньше не понимали. Мы хотим понять вас.
«Одаренные». «Особенные». «Не понимали». «Понять».
Он тщательно подбирает слова и искусно складывает их в предложения. Нажимает на мои болевые точки. Мне это не нравится. Но его слова такие теплые. Они греют душу.
— Обсуди это с Сарой, — все так же спокойно произносит он. — Иди и обсуди прямо сейчас. Потом возвращайся и скажи мне, что она ответит.
— Она, наверно, спит. Не хочу будить ее.
— Значит, поговори с ней, как только она проснется. Я буду здесь.
Я представляю, как он сидит у костра всю ночь и ждет моего ответа.
И устроит его только один ответ.
Сара
Он еще не зашел в палатку, а я уже слышу его. Ветки хрустят под его ботинками.
— Что им нужно?
Внутри все сжалось от страха в тугой комок.
— Хотят, чтобы я помогал им, помогал правительству.
— Почему ты?
— Потому что у меня есть… дар. Когда я почувствую угрозу, то смогу сообщить об этом и спасти людей. Как тогда.
— Адам, в тот раз тебя пытались остановить именно люди из правительства. Что изменилось?
— Думаю, они просто поняли, что от меня может быть польза. Они видят во мне лидера.
Чушь редкостная.
— Я им не доверяю, — говорю.
— Я тоже, — кивает он, — но они сказали, что мы можем уехать с ними, перебраться туда, где тепло и сухо, где есть врачи, электричество, короче, все, чего у нас не было эти два года. Ты ведь сама хочешь где-нибудь осесть, Сара. Ты хочешь, чтобы Марти, Люк, Мия и малыш были в безопасности. Может быть, там у нас все это будет.
— Я думала, мы решили пожить здесь.
— Все, что нам светит здесь, — это и дальше жить в палатке в лесу, так ведь? Савл предлагает совсем другое. Мы вернемся в цивилизацию. Дети будут нормально питаться. Заметила, какое у этих мужиков снаряжение? Они явно приехали из места, где есть все необходимое и даже больше.
«Где есть все необходимое и даже больше». Мысленно я переношусь в дом, где я выросла. До землетрясения и до моего побега еще далеко. Голые ступни утопают в мягком ковре. Я погружаюсь в ванну на львиных ногах, наполненную пузырящейся пеной, смотрю голливудские блок-бастеры на экране во всю стену. У меня есть все… о такой жизни большинство людей может только мечтать. Но эта жизнь насквозь гнилая.
Моя семья греховна, отравлена, а дом — всего лишь красивая клетка, в которой мой отец может делать все, что ему вздумается. И он делает это — ночь за ночью, ночь за ночью.
— Дом — это люди, Адам. Ты сам сказал. И потом, этот Савл — редкостная сволочь. Ты разве забыл, как он повел себя с Мией?
— Подумай о другом. Мия и твои братья будут жить по-человечески. Регулярное питание, крыша над головами. Разве это не классно?
— Не знаю. Я ему не доверяю.
— Ты не слышала, что он предлагает. Поговори с ним утром. Сама убедишься.
Внимательно смотрю на него. Что-то не так. У него бегают глаза.
Он чего-то недоговаривает.
Адам
С первыми лучами солнца мы выходим из палатки, оставив спящих мальчиков и Мию, и идем к Савлу. Он по-прежнему сидит у костра и ждет, как и обещал. Другие двое куда-то делись. Спальные мешки и винтовки тоже.
Сара засыпает его вопросами. Она еще больше похожа на ротвейлера, чем в самом начале нашего знакомства. Сильное зрелище, даже немного трогательное. Но по лицу Савла я вижу, что он еле сдерживается. Он не хочет отвечать на вопросы, не хочет рассказывать, куда именно мы поедем. «На юг» — вот и все его объяснения. Наконец он нехотя произносит слово «Котсуолдс». Я без понятия, что это и где это.
— До туда миль пятьдесят, — говорит Сара. Похоже, слово «Котсуолдс» ей знакомо. — Как мы туда доберемся?
— На мотоциклах. Час пути, и мы на месте.
— Нас пятеро, вас трое. Да и потом, Мия не поедет на мотоцикле, мальчикам, я думаю, тоже не стоит, а я не могу…
Она обрывает себя на полуслове, и я понимаю: она не хочет, чтобы Савл узнал о ребенке. Но она зачем-то плотнее запахивается в пальто и вместо того, чтобы скрыть живот, только привлекает внимание к нему.
Савл оглядывает ее с головы до ног. Дошло, значит.
— Точно, Сара, — соглашается он. — Ввосьмером на трех мотоциклах не уедешь. Значит, едем вшестером. Трое нас, трое вас — Адам, ты и Мия.
На миг у нее отвисает челюсть.
— Нет, — говорит она. — Ни за что. Мы не оставим моих братьев. Адам, скажи ему. Скажи!
— Сейчас не время для эгоизма. Сейчас время подумать о том, что мы можем сделать для других, — ровным голосом убеждает Савл.
— Вы хотите сказать, что забота о семье — это эгоизм? — Она возмущена не на шутку.
— Нет, просто дело намного серьезнее. Я знаю, что Адам важен для тебя, но он важен и для всех нас.
Оба поворачиваются ко мне.
Я думаю о теплых постелях. Я думаю о горячей еде. Я думаю о том, что смогу помогать людям, используя свои знания о числах, как тогда. Но я знаю, что Сара права. Я должен быть с ней, а она никуда не поедет без мальчиков.
— Не сейчас, Савл, — говорю. — Мы останемся здесь до конца зимы.
Кладу руки Саре на плечи и чувствую, как ее напряжение понемногу уходит.
— Так, значит, это твое последнее слово? — спрашивает он. В его голосе звучит предупреждение, но мне плевать на то, что он скажет. Я принял решение и знаю, что поступаю правильно.
— Да, — твердо отвечаю я. — Именно.
Он сжимает челюсти, глаза его горят яростным огнем. Он быстро озирается по сторонам, как будто выясняет, где кто находится. Затем поворачивается ко мне.
— В таком случае ты не оставляешь мне выбора. — Он подлетает ко мне, хватает за запястье и заламывает мне руку за спину. — Я арестовываю вас, Адам Доусон. Вам предъявлено обвинение в убийстве, или вы забыли?
Все происходит так быстро, что я даже не успеваю среагировать. Он дергает мою руку так резко, что она вот-вот оторвется.