— У нас под землёй в сухих схронах ещё сохранились кой–какие, более всего розмысловые, с чертежами да с картинками замысловатыми… Это кожица телячья такая тонкая или бересту так ловко умельцы склеивают?
— Из щепы дерева шелковицы сначала варево варят, а потом тоненько на противень выкладывают, чтобы варево высохло в лист, который под тяжкий спуд кладут для гладкости бумажной поверхности.
— А из осины али там ольхи ту бумагу можно варить?
— Тайну надо знать.
— А ты знаешь?
— На Востоке из мастеров тайны и под пытками не вытащишь.
— Это уж точно. Мы одного иноземца–рудознатца насмерть запытали, а тайны булата не узнали. Пришлось самим дознаваться, как сплав делать, чтобы ржа по нему никогда не пошла.
— Неужто нержавейка?
— Хоть ты в болото клинок кинь на год — ни пятнышка не сядет.
— Чудные дела у вас творятся, князь!.. На–ко вот посмотри на картину мира, — разостлал купец свиток на столе. — Там тоже много чудес увидишь. Вот мой Грумант–остров, где самоеды. Вот Кола, где лопари ещё остались, по–русски с ними можно договориться. Вот Ижора и Колывань, где вепсь и чудь с нами живут бок о бок. Говорка у них русская, с ними мир и лад. Вот Чёрноморье, вот море Хвалынское, а между ними Колхида и Шемаха за каменной стеной гор Кауказоса. Людей там повсюду очень мало. Говорка русская, но выговор гортанный, и с древлеправославными русскими те люди плохо ладят, по себе знаю. Без меча торговый человек не пройдёт теми местами — ограбят, если не убьют.
— А Волга, русская река, ещё течет, как в старых книгах писано?
— В море Хвалынское впадает, как от веку было.
— А Непра–река?
— На ней Киевок–городок и посюль стоит махонький, гостевая вольница, где купцы товары на склады переваливают. Там многие язЫки сходятся, но со всеми можно по–русски без труда сговориться.
— А Ергень — Дон–речка не пересохла?
— В Меот–болото больше не впадает, как допрежь в летописях писано, а в Волгу, как и Урал–река. С того места их совместного впадения, видишь, десять рукавов тянутся в Хвалынское море. Месторасположение богатое и благодатное, хлебное и пушное, мясное и рыбное. Там казаки казакуют, хлеба не сеют, земли не пашут, а сыты и пьяны круглый год бывают, потому как проезжие купцы им хлебом кланяются. Земля богатая, целинная, сам–двадцать житного урожаю дала бы, но и досе холостует без оратая. На обеих берегах Волги трава в степи вельми буйная — всадника с головой скроет.
— Понять говорку местную можно?
— Говорка у казаков тоже русская. Только власть там фарсидская от сменного сатрапа — каждый год нового сажают, чтобы не проворовался дюже на купцах проезжих, а всё мыто до последней полушки к Фарсидам слал. Место то фарсидское на протоках у моря прозывается Намостье. Столица его в намостном городке Астархан поставлена, где плавучие мосты с домами и прелестными виноградами на них наведены через все десять проток, какие в Волгу впадают.
— А зачем люди на намостьях через протоки живут?
— Говорил же, места там непаханые и нерасчищенные.
— Войска у фарсидского сатрапа, видать без числа, коли он так крепко там сидит.
— Войска там нет никакого, потому как оно без надобности. На твёрдой земле промеж десяти протоками, что в Волгу сбегают, заросли непроходимые, вьюнком с ядовитыми колючками спутанные. Чужаку не пройти ни пеши, ни конно. Зверю и птице там раздолье, а человеку прохода нету. Только по воде на лодке можно пройти вверх по течению Волги. Для того одну протоку без намостья оставили. Разве что цепями перегородили, чтобы плату с купцов брать.
— А куда плывут купцы вверх по течению?
— Есть на Волге северное ханство. Столица прозывается Волгарчак–городок. Поставлен в том месте, где река Камая впадает в Волгу. Летом домов в том городке нет — одни шатры кочевников. На зиму ставят саманные мазанки–землянки, их по весне дожди смывают. Там правит наместник великхана всея Тартарии для сбора ясака с купцов.
— Войску у него много?
— Много, но войско трудно собрать на поход. Тартарове народ дружный в битве, но все они очень разные. Одни обличностью как русские, другие как степняки. Держатся крепко по родам, племенам и семействам. Правит родом старший когхан или просто хан, правит самодержавно и самодурно. Никто из них власти над собой не признаёт, а в поход пойти уговорить хана можно, если посулить добычу, которую можно увезти с собой на коне в перемётных сумах. Верности наместнику Волгарчака они не хранят, а воюют за него по вольной воле. Сиречь каждый волен выйти из битвы, как ему в голову взбредёт. Нет в них единства.
* * *Купец попался вертлявый да торопкий, как и всякий торгаш. Все косил глазами по сторонам, даже когда говорил без передыху. Видно, что таил заветное желание за пазухой, но до поры до времени помалкивал. Воевода ткнул пальцем в карту.
— От верховьев Печоры–реки до верховьев Камаи–реки волок можно наладить?
Купец почему–то уставил глаза в потолок и проговорил как–то безразлично в сторону:
— Волок не волок, а лучше в промежутке между реками сообщающиеся дорогами зимовья для людей ставить, строевой лес рубить, корабли гребные под прямым парусом строить и на Камаю–реку спускать.
Воевода строго прищурился на него:
— В Волгарчак и Астархан русским людям входимо?
— Нет. Говорка там русская, но земская власть русоборская, а вера языческая и частью басурманская. С древлеправославных заживо шкуру сдерут, если с ним не будет местных казаков в провожатых.
— А с казаками пропустят?
— Русских казаков басурманы дюже пужаются, потому что у них есть пушки с огненным зельем.
— Неужто они тайну огненного взрыва оседлали?
— Не сами осилили, а познали через Тартарию от Китаёв, и теми самыми пушками пороховыми фарсидам в Астархане и тартарам в Влогарчаке полной власти не дают и сами им в руки не даются. В делах бывают с ними в доле, но остаются в своей воле.
— Казаки те русские, али басурмане?
— Все русские, но ненадежные.
— Это как понимать?
— Ну, гуляки и головорезы, что с них взять? Могут и своим русским кровь пустить, дабы чужим добром поживиться. Ненадежные. Налётчики–ватажники, одним словом.
— А на кой те казаки вольные у тех городков на Волге крутятся и долю в них свою имеют? Им же вся земля открыта — скачи, куда душа твоя пожелает. Бери землю жирную и жито сей — всегда с того сыт будешь.
— Выгода с того им немалая. Сие место от Волгарчака до Астархана именуется Ворота Мира, потому как кто ни придёт из купцов с захода или восхода солнца, тот обязуется дань проездную заплатить золотом, шелками и зерном. Оттого–то казаки да тарторове землю не пашут, не засевают, а живут в достатке с мыта за проход. Ещё, князь, поверье у них бытует — кто Воротами Мира завладеет, тот будет самодержец всей былой земли Русской.
* * *Лицо у воеводы стало дураковатое, а улыбка — глуповатая, как у того дурачка от рожденья. Купец явно озлился — ожидал от собеседника мудрых выводов из полученного знания, а тот задал как бы походя никчёмный вопрос, словно сам не видел картины мира перед ним на столе:
— Покажешь, где мы, купец?
— Вот тут, на Печоре–реке, где почти что те же самоеды, что у нас на Коле. Речных путей вам удобных нету. Ближе всех к вам зачинается Камая–река, которая в Волгу впадает у городка Волгарчак. От места того вверх по течению Волги идет водный путь с волоками до Ижорской Земли на Балтоморье с Колывань–городком и до Беломорья с Архангел–городком, откуда мне морской путь на Грумант–стров открывается.
— А в Немцах ты бывал, купец?
— С Балтиморья же открывается путь и в Немцы. Там нет людей, потому как в дебрях шерстистые людоеды бродят. Туда морем только и доступно. Зверья там видимо–невидимо, да вывезти меха трудно — просек нет, а леса буйные, южные. Там дуб, бук и граб пышно растут, не в пример вашим жидковатым ёлкам. На море слёзный камень електрон из песка копают на продажу — барыш купцам немалый, если шерстистых людоедов не бояться.
— Мохнатые люди и к нам наведываются час за часом. Людей не едят, а женок наших крадут… А библейские любимцы святых солунских братьев Кирилла и Мефодия — дети Чеха, Ляха и Хорвата — на своей земле остались?
— О таких никто не слышал. Бают, они немцами переписались. С немцами и ушли в небытие, а может, в шерстистых людоедов выродились. Земли те уж слишком буйно лесами после Ледника поросли.
— А святоотеческие греки?
— Те греки жили в святоотеческие времена. Они ушли, когда их время вышло. Теперь там сарацины от побережья до опушек непроходимого леса.
— Святая земля обитаема?
— Нет, в Палестинах вОды горько–солёные текут и в колодцах вода полынная. Туда даже сарацины не заходят, если караваны вельблудов мимо Святой земли путь держат.
— А кто из православных вживу остался?
— Валахи, бессарабцы… Говорка у них только частью русская. И ещё подкарпатские русы и приниструяне, те совсем русские. Богато и весело живут, никакой власти над собой знать не хотят, почти что казаки, а прозываются их лихие люди гайдуками.
Воевода тяжело вздохнул:
— Отчего же не жить, ежели у них винограды…
* * *— А чья земля от Волги на восход солнца лежит?
— Тартарский Сибир — земля малолюдная, но обширная и богатая. Там свои казаки верховодят. Говорка у них русская и тартарская, как у всех казаков.
— А на заход солнца от Волги до Немцев?
— Там Великая Русская пустошь. Земля безлюдная, небогатая, густо лесистая, но для житья приятная, если бы там дороги были.
— А любопытно мне, купец, посмотреть на твоей картине мира, где стоял, как сказывают, былинный Москов–городок?
— Вот тут. Посередине Русской пустоши, как предание гласит и летописи пишут.
— Ты в тех местах бывал?
— Чащобы там дремучие, реки теперь мимо текут. Неудобь сплошная. Никому ещё не довелось туда пробраться. Но Московский холм издалека видел — гора немалая на ровном месте, густым лесом поросла.
— А град антихристов Питербурх устоял?
— Вода в море поднялась после последнего Ледника, сам знаешь. Теперь это остров, гора жидколесистая посредь воды. А вокруг солёное болото, трудно подобраться, ещё труднее выбраться.
— А на юг от Волги?
— За морем Хвалынским — Фарсиды да сарацины. Ещё дальше — Хиндусы.
— В Фарсидах дороги проходимы?
— Пути вдосталь открыты и безопасны для путника, да места там гористые. Конь с вьюком не пройдёт.
— А как сами фарсиды обихаживатся?
— Скотину особую водят от свойской кобылицы и дикого онагра. У приплода ихнего бесплодного копыто оленье, за камень цепляется — со скалы в пропасть не сорвется.
— А Орду на твоей картине покажешь?
— Вот она, в степях под Тартарией Сибирской от Волгарчака до Кесарии Китаянской растянулась. Только Орды больше нет на самом деле.
— А в летописях прописано — их было тьмы, и тьмы, и тьмы в Великой монгольской кесарии.
— Не было никакой Великой монгольской кесарии!
— А о чем же летописцы писали? Монахи врать не станут.
— Было воровское сборище кочевых налётчиков, а не кесария. Вот ты булат уже куёшь князь, а монголы никак за всю историю простого чёрного железа для ножей не познали. Бывал я в Монголах. Они и по сей день в дикости живут, как шесть тыщ лет назад. Ничуть не изменились.
— Откуда же они оружие и панцири брали?
— Русские же предатели их вооружали и на своих же натравливали. Чтой–то в могилах монгольских воинов ни мечей, ни доспехов никто никогда не находил.
— В степях ордынских русские разве жили?
— Да, шальные ватажники, их потом казаками стали называть. Да ещё и русские князья–предатели им потакали. Они тартарских ханов ставили над русскими, чтобы те им дань качали, загребали себе золото чужими руками. А сами как будто и не виноваты в разорении земли Русской.
— Зачем?
— Чтобы пограбить, покуражиться да в княжеские роды из Орды выбиться. Прежде только рюриковичи князевали, а после монгольского ига многие князья ордынской крови в столбовые книги себя прописали. А с захода солнца литвинские разбойники ольгердовичи да гедиминовичи в князья да бояре русские определились. Вот тебе и всё иго татарское и литовское. Просто лжа великая. Воровское торжище награбленным, а не кесария.
— Брешешь, пёс! — рассвирипел нарядчик. — Монгольское нашествие заполонило землю Древнерусскую, как саранча.
— Глупый ты, а ещё князь! — плутовато скосился на него купчина. — Литвины и монголы не то что кесарии, даже царство не могли создать.
— Почему?
— Потому как голь перекатипольная, с набегов живущая, да ещё просто собиратели плодов земных и кочевые скотоводы. Только жито не даёт народу вымереть в тяжёлую годину. А кто жита не сеет, не жнёт и в закрома не собирает, тот вместе со своим скотом в степи падет в бескормицу. На корову поди–ка десять десятин травостоя потребно. Где же земли набраться, чтобы прокормить несметные стада! Сказки это всё про несметные тьмы кочевников.
— Так летописцы же…
— Все летописцы — сочинители и любители приврать, а ты им веришь.
Нарядчик, чтобы смирить свой гнев, щёлкал мечом, чуть–чуть вынимая его из ножен, затем со злостью загонял его обратно.
— Правда твоя, купец. Слепая вера в письменное слово затмевает сознание. Нельзя слова на веру принимать, пока сам не поразмыслишь.
— Потом Русь ещё раз погибла от русского же предательства. Это было второе нашествие поганых, новое иго. Русские сами своих врагов вооружали и на землю Русскую науськивали, да ещё правителей чужеземных себе на шею сажали. Русские своими же руками для поганых не раз громили Русь, дабы самим на русском богатстве раздобреть да за море с мошной сбежать к сладкой жизни. Такими вот предателями своего народа наши правители русские от роду были. Такими, не дай бог, и останемся.
— В летописях древних об этом ничего нет. Откуда знаешь?
— Значит, мы разные летописи читали, князь. Русские много раз свою землю врагам предавали, чтобы иноземцы тайно Русью правили, а своих же людей за морем рабами да недоумками ославили.
— А по Амуру–реке русские остались?
— Кто с КитаЯми не породнился, те русскими до сих пор остались. Но мало их совсем, почти как тунгусов. У них мериканы побережье и острова отобрали.
— А что за мериканы такие?
— Говорка у тех мериканов гишпанская, а повадка огневая — не сладишь. А как заговорят — тараторку их никто не разберёт. Там русские, как вы, носа из лесу не кажут, будто зверьё дюже пуганое.
— Китаёв пугаются?
— Уже нет. Кесария Китаянская разделилась на шесть царств. Всяк из них воюет против всякого, а все вместе под рукой уйгурских правителей стонут. Русские землепашцы пугаются казаков–налётчиков.
— С Тартарией Сибирской КитаИ не воюют?
— Сибирские богатства их манят на разграбление, да жить там они не согласны — любят тёплые места.
* * *Хозяин был из любопытствующих, а гость попался нетерпеливый и себе на уме, к неторопкой беседе мало расположенный. У него было своё на уме, да вопросы воеводы мешали вывести беседу в нужное русло. Под конец он не выдержал:
— Не петляй, как заяц, князь! Вижу, что–то заветное выпытать хочешь, да никак не отважишься.
— И спрошу! — решительно рубанул нарядчик ладонью воздух, но тут же сник, отвел глаза и почти что прошептал: — Вечный враг рода человеческого на Русской земле по–прежнему торжествует?
— Нет уже. Вся былая Русская земля ныне пустая, свободна от греха и почивает втуне. Отдыхает под лесами, лугами и степями. Русского плугу ждет.
Воевода с подозрением всмотрелся в плутливые глазёнки купца. А впрочем, какие ещё бывают глаза у торгашей?
— Ты как на духу мне скажи, на Великой русской пустоши царит закон или благодать?
— Понял я, чего спросить хочешь, и ответствую прямо — благодать бережёт Русскую землю, хоть церковных куполов давно на ней нет. Летописных козар никто не видел и не знает, как они выглядят. Самому пытливо было, у многих по дороге спрашивал у в пути шествующих. Козарянина никто и на нюх не чуял. Козырем никто больше не ходит, как и не было их вживу. Говорят, они народ былинный, так в былинах и остались. Даже на Святой земле их нет.
— Побожись!
— Во имя отца и сына и святаго духа! — истово перекрестился купец.
Воевода ещё раз недоверчиво прищурился на гостя. Но у того была такая благодушная чухонская образина, какая никакого подвоха не сулит. Хотя масляные глазки всё–таки поблёскивали хитровато, словно скрывали тайный подвох.
— А тысячатысечные грады антихристовы — рассадник греха и питомник беззакония — где–то ещё остались на земле?
— Городки в пути попадаются, а стран–городов нигде больше нету.
— Так нету боле силы вражьей?
— Пуста святая землица наша. Хрестьянина–хлебопашца ждёт. И князя–нарядчика.
Кто бы мог подумать, что воевода, суровый воин, сможет запрыгать от благой вести, как малец сопливый.
— Тогда я тебе, купец, на радостях свои тайные палаты покажу, которых у нас ещё никто не видел.
3
Они опустились в скользящей каморке ещё на пару ярусов под землю.
Необъятные палаты из древнего рукотворного камня пугали своей бездонностью. Высились в полутьме диковинные ржавые махины. Вдоль стен и потолка тянулось всякое вервие — проволоки, толстые и тонкие — всякие.
— Это врытый в землю оружейный завод древних русов. Остался нетронутым со староотеческих времён. Ещё до Оледенения был построен. Таких у нас тут много всяких–разных под холмами на высотах захоронено. И ещё подземные кладохранилища древних с припасёнными редкими землями, медью, золотом, серебром и дивными сплавами в слитках. И ещё всякие едкие зелья для алхимиков под землёй хранятся.