Сашка был мертв.
Вениамин отдернул занавески, впуская в помещение тусклый пасмурный день. Опустился на подлокотник дивана и долго сидел, оцепенело глядя в одну точку. Резко поднялся, подошел к комоду и стал выдвигать ящик за ящиком в поисках документов. Спустя полчаса позвонил в «Скорую». Прежде чем впустить врачей в квартиру, снял с Тубиса старомодные квадратные очки и надел на него свои — аккуратные, с прямоугольными линзами.
Вскрытие показало, что Сашка скончался от инсульта двое суток назад.
Лучшего друга он хоронил в одиночестве. На могильной табличке значилось:
«Волков Вениамин Михайлович, 12.01.1973 — 13.10.2004».
Глава 20
Чуть меньше двух недель прошло после операции, но никаких изменений со зрением, вернее, его отсутствием, не наблюдалось. Джек по-прежнему пребывал в апатии, не особенно интересуясь происходящим, однако не забывал имитировать человеческие реакции, дабы не смущать отца. Кравцов-старший приходил каждый день вопреки советам сына сократить количество посещений.
За это время Сергей Иванович консультировался еще с несколькими врачами, и все они подтверждали слова доктора Вангенхайма: прошел слишком малый срок после операции, чтобы предпринимать новые активные действия. Преждевременное вмешательство может навредить и без того нестабильному состоянию глаз. Пациент должен набраться терпения и проходить все процедуры, которые от него требуют.
Пересказывая эти выводы сыну, Кравцов-старший опасался, что тот впадет в еще большее уныние. Но безрадостные новости Иван принимал стойко. Пожалуй, слишком стойко. И этот факт всерьез беспокоил отца. Он стал подозревать, что сын работает на публику, тогда как на самом деле едва справляется с навалившимся на него испытанием.
Сергей Иванович вошел в палату с намерением докопаться до истины.
— Я вытрясу из тебя правду любой ценой, так и знай, — вместо приветствия сообщил он.
— Ого. Звучит угрожающе. Бить будете, папаша? — усмехнулся Джек, усаживаясь на кровати.
— Если придется, — без намека на улыбку произнес Кравцов-старший.
— Видно, здорово я тебя достал.
— Не глупи, Иван. — Сергей Иванович встал напротив сына, заведя руки за спину и сильно сжав ладони. — Сегодня я не настроен на шутки. Если тебе требуется психологическая помощь, я немедля договорюсь о консультации.
Джек устало вздохнул:
— Пап, ну какая психологическая помощь? Ты забыл, кто я по образованию? Я действительно позволил себе немного расслабиться и посмаковать депрессию. Но я контролирую это. Я в порядке. Если не веришь, спроси у Гретхен.
— Гретхен? Кто такая? — по-военному осведомился отец.
— Медсестра. Она водит меня на прогулки. — Фраза прозвучала так нелепо, что Джек не сдержал улыбки. — Мы с ней иногда беседуем. И я вряд ли успел ее предупредить о том, что она должна отвечать на твои вопросы о моем душевном состоянии.
— Мне не нужна медсестра, чтобы вычислить истинное положение дел. Не буду скрывать, меня беспокоит твое здоровье, но твое настроение волнует куда сильнее. — Отец громко выдохнул. — Иван, я знаю, ты не приветствуешь сантименты и неуместную откровенность. Но сейчас тот случай, когда сдержанность еще более неуместна.
Джек хотел продолжать гнуть свою линию, но понял, что упустил момент. Отец больше не потерпит его притворства. Кравцов-старший никогда не торопился с выводами, но если уж приходил к определенному заключению, то не изменял его без веских оснований. А не слишком убедительные доводы сына меньше всего походили на веские основания.
— Ладно, сдаюсь. — Джек шутливо поднял руки. — Я действительно немного запустил процесс. Не стоило позволять себе подобную слабость.
— Это не слабость, Иван, — повысил голос Сергей Иванович. — Это глупость. В слабости нет ничего унизительного, невозможно быть всегда на коне. Иногда приходится идти пешком или ползти на брюхе. Ты можешь даже остановиться на какое-то время. Это нормально. Ненормально, когда ты перестаешь желать выжить, победить, вернуть зрение. Когда ты добровольно вгоняешь себя в безразличие, обесценивая свою жизнь, это и есть настоящая глупость. В любом состоянии духа можно добиться достойных результатов. В любом состоянии, кроме того, в котором ты сейчас находишься. — Кравцов-старший устало опустился рядом на кровать и с грустью посмотрел на сына: — Когда ты ничего не хочешь, ты ни к чему и не придешь. Понимаешь ты это, Иван?
Джек ощутил легкий укол совести. Отец говорил правильно, трудно не согласиться с его доводами. Подобную проповедь психотерапевт Иван Кравцов неоднократно озвучивал своим пациентам, недоумевая, почему большинство людей самостоятельно не приходят к элементарным выводам. И уж никак не предполагал, что однажды сам окажется на месте этого большинства. Даже собственный мозг, изученный с пристрастием вдоль и поперек, порой преподносит сюрпризы, игнорируя проверенные опытом знания.
Джек осознавал, что причиной пустоты, поглотившей его, является он сам. Никто другой не сможет его вытащить из вакуума. Наверное, если очень сильно постараться, он сможет себя спасти. «Но хочу ли я этого спасения?» — подумал он и мысленно усмехнулся. Ответ был очевиден. Тот факт, что он размышляет на эту тему, говорит о многом. Решение зрело в нем на протяжении последних дней, отец лишь ускорил его принятие.
— Ты прав. Нужно выбираться, — тихо произнес Джек, ощущая, как неловкость от откровенного разговора сменяется слабой надеждой. Может, жизнь еще не окончена. Кто знает, что ждет его за поворотом. И пусть сейчас верой в светлое будущее даже не пахнет и темнота над его головой все так же пугающе глубока, стоит попробовать разбудить любопытство.
— Это не очередная попытка отделаться от меня? — Сергей Иванович внимательно посмотрел на сосредоточенное лицо сына, в который раз отметив, как сильно они похожи — и внешностью, и характером. — Я могу тебе доверять?
— Ты можешь мне доверять, — чуть помедлив, ответил Джек.
— Вот и хорошо, — с облегчением выдохнул отец и поспешил сменить тему: — Вчера мать безуспешно пыталась достучаться к тебе по скайпу. Так что позвони ей сегодня с московского телефона, соври что-нибудь.
— Я скажу правду.
— Гм?
— Скажу, что сутками пропадаю в больнице.
Губы отца растянулись в улыбке:
— И то верно. Кстати, пару дней назад мне звонил твой друг Максим. Новостями интересовался, привет передавал. Я заметил, ты не слишком балуешь товарищей общением?
— Каюсь. Не до общения было, — неохотно отчитался Джек.
Сергей Иванович неопределенно пожал плечами:
— Смотри сам. Я не очень близко знаком с твоими приятелями, в школе вас нельзя было заманить домой, вы все больше по дворам ошивались, а потом ты подрос и подавно стал самостоятельным. Но кажется, они неплохо к тебе относятся. У вас крепкая компания, не так ли?
«Была крепкой», — подумал Джек. И хотя на этот счет он не испытывал большой горечи, все же данная мысль неприятно кольнула. С момента потери зрения это было первое полноценное воспоминание о друзьях. Им вместе бывало весело. Отец прав, не стоит отгораживаться от близких. Джек решил, что завтра обязательно наберет Макса или Глеба. Обрадовать их он ничем не сможет, зато, вероятно, услышит что-нибудь любопытное. Удалось ли им идентифицировать анонимного врага? Объявилась ли Елизавета? Собирается ли Макс организовывать новую фирму? Чем планирует заняться Глеб? Оказывается, есть достаточно вопросов, которые если не волнуют его, то в какой-то степени ему интересны.
Отец предложил пройтись, но Иван отказался, сославшись на то, что для этой цели к нему прикреплен «специально обученный персонал». Джек не хотел отнимать много времени у отца, чей мобильный и без того беспрестанно звонил. И хотя Кравцов-старший старался свести деловые переговоры к минимуму, проведывая сына, некоторые вопросы бизнеса не терпели отлагательства. Имел Джек и свой личный интерес: Гретхен. Ему нравилось общество этой необычной медсестры. Впрочем, необычным в ней было разве что умение развлечь собеседника, не прилагая к этому никаких усилий.
Из открытого окна доносилась заливистая птичья трель. Пернатые заходились звонким, радостным щебетом, празднуя начало лета. Джек любил лето, особенно московское, с его пыльным зноем и изматывающей духотой. Раньше психотерапевт Кравцов никогда не брал отпуск в летние месяцы, с профессиональным интересом наблюдая, как тяжело дышит больной организм города, измученный высокой температурой и лихорадочной тоской. Мюнхенское лето было другим. В нем не ощущалось надрыва и подавленной истерики, и кисловатый запах безысходности не клубился по узким опрятным улочкам. Мюнхенское лето было спокойным и стерильным, как и сам город. Иное лето, непривычное.
Джек подумал, что перепробовал уже все. Практически все, за исключением неосуществимых фантастических вариантов. Но ничего не получалось. Совсем ничего. Иногда приходится опустить весла и надеяться на чудо. Иногда жизненно необходимо, чтобы чудо произошло. Потому что по-другому уже никак.
Джек пообещал отцу, что заставит себя бороться, чтобы вернуть вкус к жизни. Но сил для борьбы у него попросту не осталось. Он честно пытался наполнить себя топливом, но создавалось впечатление, что пропасть внутри его бездонна. Джек даже не услышал эха, когда бросил туда камень. Он все еще летел.
Пациентам, которые в прошлом жаловались психотерапевту Кравцову на схожие проблемы, он цитировал китайского философа Чжуан-цзы: «Научись видеть, где все темно, и слышать, где все тихо. Во тьме увидишь свет, в тишине услышишь гармонию». Но если раньше эта фраза казалась ему тонкой и оригинальной, то сегодня — донельзя плоской и пошлой.
— Приоритеты меняются.
— Прости, ты что-то сказал, должно быть, по-русски. Я не поняла. — Мягкий голос заставил Джека вздрогнуть. Гретхен вошла в палату тихо, он и не заметил.
— Не обращай внимания. Просто мысли вслух. — Джек улыбнулся, приветствуя медсестру. — А ты зачем подкрадываешься? Хотела напугать?
— Конечно. Это то, что я всегда делаю, увидев слепого.
— Купи себе сердце, чудовище.
— Такая покупка мне не по карману, — фыркнула Гретхен. — Не очень-то разбогатеешь, выгуливая инвалидов.
— Разве тебя не должны уволить за такие разговоры? — сдерживая улыбку, обронил Джек. Пикировки с Гретхен бодрили его и поднимали настроение.
— Ты ведь не нажалуешься на меня? — осторожно уточнила собеседница.
— Может быть, позже.
Оба рассмеялись. Смех у Гретхен был грубоватый, лишенный кокетства. Джеку нравился ее смех.
Они спустились во двор, и последующие тридцать минут медсестра признавалась пациенту, что если во время ПМС выйти на улицу и посмотреть на людей, то сразу становится понятно, что Бога нет. Джек даже не утруждался делать серьезный вид. Ему было весело, и воинственный настрой спутницы только способствовал этому.
Внезапно Гретхен умолкла. В течение пяти минут они шли молча, пока Джек не выдержал.
— Что-то случилось?
Ответа не последовало.
Он слегка напрягся и повторил вопрос.
— Я отрицательно покачала головой, — объяснила Гретхен.
— Очень мило, учитывая мою слепоту.
— Прости. Засмотрелась на тебя. Ты сегодня иначе выглядишь.
Под ногами шуршал гравий, пугая прятавшихся в ветвях птиц, откуда-то доносился слабый запах масляной краски, в высоте гудели двигатели пролетающего самолета.
— Иначе?
— Да. Вчера ты походил на умирающего от СПИДа. А сегодня у тебя будто всего-навсего ангина. — Гретхен помолчала и добавила: — Или геморрой. Или сифилис. Или…
— Не продолжай, — перебил ее Джек. — Я понял.
— Ну вот.
— Ничего не изменилось.
— Может быть, нет, а может быть, и да, — загадочно протянула Гретхен.
Повисла пауза.
— Справа от меня ель или пихта? — немного погодя спросил Джек. — Сильно пахнет хвоей.
— Пихта.
Они снова замолчали. На этот раз тишину нарушила Гретхен:
— Вчера ты говорил, что испытываешь ко мне благодарность. Это так?
— Так.
— Ты абсолютно в этом уверен?
— Уверен, Гретхен. К чему ты ведешь? — Джек остановился, чтобы лучше разобрать интонации ее голоса.
— Мне от тебя кое-что нужно, — беззаботно сообщила она, но Джек уловил легкое напряжение. Очевидно, ей был крайне важен его ответ.
— Я сделаю все, что в моих силах.
— Это в твоих силах.
— Хорошо.
Гретхен удовлетворилась ответом и продолжила прогулку, не намереваясь развивать тему. Джек застыл в недоумении.
— Ты не озвучила свою просьбу.
Успевшая сделать несколько шагов медсестра обернулась:
— О, я озвучу ее, когда ты окончишь лечение. И ты, кстати, сможешь отказаться.
Он двинулся с места и поравнялся с ней.
— Заинтриговала.
— Я умею.
— У тебя ведь есть родинки — одна на щеке и вторая на ключице? — спросил Джек.
— Конечно, — с готовностью подтвердила Гретхен.
Он улыбнулся. Обычно, когда люди лгут, голос теряет выразительность и становится вялым. Гретхен врала с исключительным воодушевлением.
По ту сторону забора ехавший вдоль дороги велосипедист звякнул звонком, прося посторониться зазевавшихся пешеходов.
Пребывание в любой клинике не предполагает особых развлечений. А уж если тебя лечат немецкие врачи, то будь готов подчиняться строгому расписанию и незыблемому порядку. Каждое утро после завтрака Джека осматривал доктор Вангенхайм или его помощница, обычно это занимало не более получаса. Пациент принимал витамины и прописанные медикаменты, после чего имел в своем распоряжении час-полтора, пока не придет отец. Сергей Иванович заскакивал перед обедом, рассказывал новости и расспрашивал о самочувствии. Иногда они выбирали какую-то тему и заводили дискуссию, соревнуясь друг с другом в красноречии. В два часа приносили обед — обычно это был постный суп, рыба с гарниром, салат из свежих овощей и чай с кексом. В первый же день Кравцов-старший позаботился о том, чтобы его сыну готовили вегетарианское меню.
После обеда Джек слушал новости, заставляя себя интересоваться происходящим в мире. Насильственные действия не прошли даром — мало-помалу пациент переставал концентрироваться на своей проблеме, и вакуум, в котором он дрейфовал последнее время, постепенно заполнялся. Перемены в душевном состоянии были пока еще слишком незначительны, чтобы воспринимать их всерьез, но достаточны, чтобы Кравцов-старший обратил на них внимание.
Затем в палату наведывалась медсестра (чаще всего Гретхен), и они отправлялись во двор на прогулку. Джек запросто мог самостоятельно спуститься на первый этаж и выйти на свежий воздух — путь он изучил досконально. Иногда он так и поступал, однако чаще предпочитал компанию Гретхен.
Джек не испытывал к ней сексуального влечения — в конце концов, он даже не знал, как она выглядит, хотя и создал в воображении вполне конкретный образ. Тем не менее его тянуло к этой циничной медсестре с совсем не немецким темпераментом. Она обладала выдержкой и высокой самоорганизацией, но при этом относилась к жизни не слишком серьезно. Умела дурачиться, и это качество импонировало Джеку. Нет ничего скучнее строгой женщины.
После прогулки Джек слушал аудиокниги или музыку или же размышлял, покуда не наступало время ужина. Вечером отжимался и качал пресс, игнорируя запрет на физические нагрузки. Перед сном он подолгу стоял у окна, слушая звуки вечернего города, — а точнее, пытался слушать, ибо район был тих, как ночь на украинском хуторе. Засыпал не сразу, долго ворочался. Видел один и тот же сон — будто зрение вернулось.
День выдался особенно жарким и тоскливым. Обычно до Джека доносился деликатный больничный шум — легкие шаги медсестер, редкое хлопанье дверей, далекий звон телефона, чей-то быстрый обмен фразами, упругое трение колес колясок по скользкому полу… Сегодня клиника словно вымерла. Никто ничего не ронял на пол, не спешил, не переговаривался. Джеку казалось, что кроме него в здании нет ни души.
Он взял мобильный и набрал номер Макса. Тот искренне обрадовался звонку, и Джек ощутил неловкость оттого, что долго отказывался от общения. Они побеседовали минут пятнадцать, на вопросы о здоровье Джек отвечал уклончиво; гораздо больше его интересовали московские новости. Оказалось, Елизавета так и не нашлась. Около двух месяцев назад она была объявлена в розыск как без вести пропавшая. Макс регулярно теребит полицию, но новых сведений об исчезновении госпожи Гончаровой не появилось. Нанятый детектив облажался по полной программе, не выяснив сколько-нибудь полезных данных про анонимного мстителя.
— Это, старик, какая-то засада по всем фронтам, — подвел итог Максим, тяжело выдыхая в трубку. — Давай хотя бы ты нас порадуй. Возвращайся со зрячими глазами. Передай своим фашистам, чтобы они постарались.
— Обязательно передам, — невесело ответил Джек. На несколько минут он позабыл о своей слепоте, погрузившись в увлекательные проблемы и прикидывая, с каким энтузиазмом примется за их решение. Но друг своевременно вернул его на землю, напомнив о собственной ущербности. Та сказочная жизнь, когда Джек был мобилен и независим и мог запросто позволить вовлечь себя в сомнительную аферу, осталась позади. Теперь он даже не способен управлять автомобилем.
— Лады, старик, будем на связи. Держись там, — Макс говорил бодро, но Джек отлично понимал, что он всерьез обеспокоен и от подавленности его отделяют считаные шаги. Макс нуждался в поддержке — слишком много неприятностей навалилось на него. В иной ситуации Джек непременно нашел бы правильные слова, но сейчас не ощущал в себе достаточно сил. Он сам находился в опасной близости к отчаянию, и лишь данное отцу обещание удерживало его на плаву.