Похоже, дети давно смирились с ритмом жизни матери и ничуть не роптали, когда она, строго по ежедневнику, сверяла с ними результаты необходимых мероприятий по их обучению, воспитанию и досугу. Вот и сегодня, наскоро перецеловав отпрысков, она приняла из их рук небольшие подарки и, поблагодарив улыбкой и еще одним поцелуем, раскрыла ежедневник.
– Так, что тут у нас… – Мать наскоро просмотрела свои записи. – Петр, как успехи с английским?
– Нормально, – прогудел подросток, уставив взор в потолок.
– Ольга Карловна сказала, что у тебя опять проблемы с временами. Мне что, добавить еще один час в неделю?
– Не надо, мам, – испугался парень. – Я исправлюсь. Да и куда добавлять-то? Два раза в неделю – англичанка. Два раза – математик. Еще два – теннис. Плюс занятия в историческом кружке.
– Мне кажется, запас еще есть, – глубокомысленно изрекла мать. – Ну, ладно. Пожалуй, повременим. Дальше… Визит к стоматологу… Мария, все сделано?
– Да, – кивнула головой девушка, специально обнажив затянутые в брекеты зубы. – Теперь я выгляжу, как страшилище из сказки.
– Не болтай ерунды! Станешь красавицей одним годом позже, вот и вся недолга.
– Но мам… У меня же выпускной класс! Я что, в таком виде буду на праздничном балу?
– Я бы на твоем месте думала о поступлении в институт. Как, кстати, твоя новая биологичка?
– Нормально.
– Значит, никуда не годится. Она должна драть с тебя семь шкур. Найдем другую. – Виктория сделала пометку в своей книжечке.
– А как же осенние каникулы? Мы куда-нибудь поедем?
– Подумайте и пришлите мне свои письменные предложения по факсу, – машинально ответила она. Но тут же спохватилась: – Ах да, по какому факсу… Скажете мне по телефону.
Мать обвела прямоугольником дни школьных каникул и нарисовала стрелочку с размашистой надписью «организовать через Васильеву». Аккуратно поставив точку, посмотрела на детей:
– К моему приезду из Праги подготовьте краткий отчет по каждому пройденному предмету. А сейчас ступайте, дорогие мои. Я вас люблю.
– Мы тебя тоже любим, мама, – нестройными голосами ответили дети.
– Главное, чтобы вы гордились мной, а я гордилась вами, – улыбнулась она. – Можете быть свободны…
На банкете по случаю дня рождения Виктории гостей собралось с избытком. Здесь были коллеги именинницы, несколько известных бизнес-персон, друзья семьи и, конечно, близкие и родные. Родители Вики, убеленные сединами профессора Андриевские, чинно сидели на самом почетном месте и принимали поздравления от именитых гостей. Они были чрезвычайно горды и довольны, ведь их жизнь удалась. Яркое доказательство тому – их собственная дочь, красавица в серебристом струящемся платье, принимающая посетителей, как королева поданных.
Виктория и впрямь была хороша. На лице ее не было заметно и слабого намека на усталость и напряжение. Она словно только что покинула кресло салона красоты и блистала теперь безупречной прической и свежим макияжем. Модное платье, приобретенное по случаю в Лондоне, открывало взору одно оголенное плечо. Кожа цвета слоновой кости матово светилась при несколько приглушенном освещении банкетного зала. Она стояла рука об руку с супругом, высоким, прекрасно сложенным брюнетом, и принимала поздравления гостей.
– Аркадий, тебе ужасно повезло! – басил ректор университета, пожимая руку супругу именинницы. – Не женщина – жар-птица. Как, черт побери, тебе удалось ее отыскать? Ей в министерство – прямая дорога. Нет, определенно тебе повезло, брат!
– Я сама ему часто говорю то же самое, – улыбнулась Виктория, тихонько сжимая локоть спутника жизни.
– Вы чудесная пара! Просто загляденье! – вторила мужу ректорша, цепким взглядом охватывая Соболевых. – Счастья и любви вам!
– У нас все это уже есть, – улыбался Аркадий. – Но мы, пожалуй, не откажемся добавить пару кирпичиков счастья в фундамент нашего дома.
– Ах ты душка! – грозила пальчиком пожилая женщина.
– Господа Андриевские, поделитесь секретом, как вырастить чудесную дочь да еще умудриться найти ей замечательного мужа?
Родители Виктории только улыбнулись. У них были собственно семейные секреты.
Все шло своим чередом. До отлета в Прагу оставалось еще четыре часа…
Уже позже, сидя в кресле самолета, Виктория тихонько улыбалась, убаюканная мерным звуком двигателей. Воспоминания накатывали на нее, как волны, укрывая с головой, а потом резко отступали. Она, выплывая из небытия, сразу не понимала, что происходит, и видела улыбчивое лицо бортпроводницы, предлагающей воду или сок. Соболева только качала головой и опять закрывала глаза.
Теперь она слышала плеск ручья и видела дорожку, поросшую лопухами, по которой когда-то носила полные лейки воды. Солнце потоками света заливало дачные участки горожан, и вокруг стояла пронзительная тишина, как бывает обычно в жаркий летний полдень, когда птицы и люди ищут укрытия в тени…
Дорога убегала вдаль, и внезапно налетевший откуда-то ветер приносил с собой трель школьного звонка. Трепетали на сквозняке тетрадные страницы, слышался строгий голос математички и стук мела по доске. Перед глазами красными каракулями плясала свежая запись в дневнике: «На уроке алгебры разговаривала с соседом»…
Последний звонок нес за собой какую-то неясную печаль, и дело было вовсе не в прощании со школой. Из безликого марева воспоминаний внезапно возникал чей-то образ. Сначала он был еле различим, словно Виктория видела его через полупрозрачное стекло. Черты лица расплывались, не желая соединяться воедино. Вот появились чьи-то знакомые до боли серые глаза. Они смотрели на нее в упор, словно желая получить ответ на какой-то очень важный вопрос. Над губой топорщились первые усики, а голос звучал немного резко: «Ты всегда делаешь то, что велит мама?» Серебристым переливом звучал ответ: «Нет, но родители хотят мне добра». А затем новый чуть резкий вопрос: «А как же любовь?» – «Какая любовь? – следовал вдруг гневный окрик. – Где твой здравый смысл? Он же не нашего круга! Ты что, желаешь всю жизнь считать копейки? А как же твои способности? Как твои мечты?»
Воспоминания стали вдруг холодными, словно подул резкий ветер, и течение переменило свое направление. «Репортер в заводской малотиражке. Вот умора!» Нет, ей было неуютно здесь. Она бессознательно стремилась на свет, в тепло, где звучали негромкие голоса… «Сын известного глазного хирурга Соболева. Говорят, вопрос о строительстве медицинского центра, который он возглавит, уже решен». Светлая челка и серые глаза растворились во мраке времени. Вместо них возник другой, хорошо знакомый образ. «Станете ли вы моей женой?» – «А что, невесту называют на «вы»?» – «Но мы ведь недавно познакомились. Говорят, мы будем отличной парой».
Конец. В ушах гремел марш Мендельсона. Цветы, улыбки. Море лиц, из которого белесым пятном выделялось чье-то напряженное, бледное, с плотно сжатыми губами. «Горько!» – истошно заорали гости, и все затянулось непроницаемой розовой пеленой.
«Как все-таки хорошо слушать родителей!» – подумала Виктория, качаясь на безмятежных волнах своей памяти…
Глава 2
Гости разошлись ближе к полуночи. Некоторые из них так и не заметили английского исчезновения именинницы. Зал пустел. Собственно говоря, и самому Аркадию Александровичу впору было откланяться, тем более что завтра у него напряженный день: шесть часов лекций, заседание кафедры и собрание научного кружка. Дома его дожидалась стопка непросмотренных дипломных работ и проект статьи, которую спешно нужно сдать в научный журнал. Кроме того, после отъезда жены все контрольные функции по отношению к детям перешли к нему. Маша и Петя находились в том возрасте, когда за ними нужен глаз да глаз.
Все это Аркадий Александрович, сидя за опустошенным столом в банкетном зале, прекрасно понимал, только ленивая истома, навеянная не то хмелем, не то беспричинной грустью, вдруг овладела им. Ему не хотелось домой, туда, где уже давно, должно быть, спят дети и его дожидается пустая холодная постель. Ему не хотелось оставаться и здесь, среди пустых бутылок и снующих взад-вперед угрюмых официантов. Он желал продолжения банкета, веселых песен и «цыганочки с выходом». Ему хотелось тряхнуть стариной, показать свою молодецкую удаль, но в присутствии почтенной публики ничего подобного он себе позволить не мог.
«Чертовы снобы!» – думал Аркадий Александрович Соболев, стараясь поймать на вилку маринованный гриб, который бегал от него по тарелке, словно живой.
Внезапно его взгляд упал в самый конец зала, где банкетный стол, уходя влево, упирался в нишу. Там с бокалом в руках сидела привлекательная блондинка. Она была одна и, по всей видимости, никуда не торопилась. Женщина смотрела на него и улыбалась.
Кто она такая? Черт ее знает… Вот только лицо казалось ему смутно знакомым, что только усложняло его щекотливое положение.
Кто она такая? Черт ее знает… Вот только лицо казалось ему смутно знакомым, что только усложняло его щекотливое положение.
Аркадию вовсе не хотелось выглядеть невежливым, оставив без ответа милую улыбку незнакомки. Он отсалютовал ей бокалом. Та ответила, продолжая смотреть на него. Черт возьми, он должен ей хотя бы что-то сказать… Но для этого нужно примерно представлять, кто она есть. Блондинка могла оказаться его студенткой или аспиранткой, коллегой Вики или, что еще хуже, их родственницей. Банкет был закрытым мероприятием, стало быть, незнакомых и незваных гостей здесь быть не может. Значит, он знает ее. Либо лично, либо через Викторию. Но ему никак не удавалось вспомнить ни ее имени, ни хотя бы того, откуда она взялась. К сожалению, подобной амнезией часто страдают люди, круг общения которых чрезвычайно велик.
В другой ситуации Аркадий бы непременно смешался, отвел взгляд, но сейчас он был слегка пьян и потому отважен. В конце концов, для чего человеку дан язык? Правильно, для того, чтобы решать всевозможные проблемы. А эта внезапно возникшая проблема казалась Аркадию Александровичу весьма симпатичной.
Он встал со своего места и, стараясь придать походке ровность, двинулся к незнакомке.
– Как прошел вечер? – спросил, присаживаясь рядом.
– О, великолепно, Аркадий Александрович! – откликнулась блондинка, чем окончательно сбила его с толку. Нужно было быть полным кретином, чтобы после подобной реплики брякнуть: «Собственно говоря, а как вас зовут? Что-то я запамятовал…»
Теперь, сидя рядом с женщиной, Аркадий разглядел тоненькую сеточку морщин у внутренних уголков глаз и понял, что «его незнакомка» не так уж и молода. Во всяком случае, не моложе его жены. Лет тридцать семь – тридцать восемь… Старовата для того, чтобы быть студенткой. Стало быть, белокурая гостья – скорее всего, сотрудница университета. Хотя, может, и журналистка. Кто ее знает?
– Завтра на работу? – спросил он, наводя ее на нужную тему.
Но блондинка улыбнулась:
– О, нет! Завтра я буду спать до обеда. Видите ли, я – ужасная засоня…
Она демонстративно потянулась, разведя руки в стороны, от чего ее довольно большая грудь вздыбилась под тонкой блузкой. Аркадию показалось, что на него пахнуло чем-то уютным, домашним. Так благоухал хлеб его детства, испеченный бабушкой в настоящей деревенской печи. Черт знает почему, но ему понравилось, что от незнакомки не несет тошнотворным ароматом дорогих духов.
– Должно быть, поэтому родители меня и назвали Соней, – бесхитростно призналась она.
А он обрадовался. Одна загадка была уже решена.
– А что, Сонечка, если вы, конечно, не торопитесь, зайдем-ка мы в бар? Тут, по соседству, – предложил он. – Боюсь, здесь мы только мешаем.
Официанты и вправду бросали на них недовольные взгляды. Гости разошлись, пожав на прощание руку Аркадию Александровичу, и они с «незнакомкой» Соней остались одни в большом неуютном зале. Одни, не считая, конечно, обслуживающего персонала, который спешил поскорее разойтись по домам.
Соня не стала ломаться:
– Идемте!
Аркадий галантно предложил даме руку и почувствовал приятное возбуждение, когда, словно случайно, рукой коснулся ее бедра, помогая ей выбраться из-за стола.
– Побыстрее, товарищи! – обратилась к ним на старомодный манер женщина из обслуги, пожилая неулыбчивая тетка, должно быть, посудомойка. – Времени, между прочим, почти половина первого, а за банкет только до двенадцати уплачено!
Аркадий и Софья переглянулись. Неожиданное замечание их развеселило, и они как добрые знакомые, шутя и переговариваясь, двинулись к выходу из банкетного зала.
«И все-таки, откуда я ее знаю?» – вяло шевельнулась в голове Аркадия затуманенная алкоголем мысль. «А! Да не все ли равно!» – махнул он рукой и еще раз, уже специально, обнял незнакомку за талию…
В баре было многолюдно и накурено. Они заказали коньяк и уселись прямо за стойкой. Громко звучала музыка, и Аркадий не всегда понимал обращенный к нему вопрос, а потому, должно быть, отвечал невпопад. Но все это было неважно, поскольку Софья улыбалась ему ласковой улыбкой, а ее колено под столом касалось его ноги. Соболев чувствовал себя, как мальчишка на первом свидании.
Барный стульчик – вещь весьма неудобная, созданная для длинноногих и молодых. Софья немного смущалась, что разрез на юбке разошелся в стороны и ее полное округлое бедро стало видно едва ли не на две трети. Она прикрывала разрез ладонью, как школьница, а Аркадия ее жест страшно заводил. Домой его не загнало бы сейчас даже известие о пожаре.
Выпили по порции. Он заказал еще. Блондинка продолжала улыбаться, рассказывая ему что-то не то из своей жизни, не то из жизни своих знакомых, не то вообще содержание какой-то книги. Ему было наплевать. Он завороженно следил за тем, как на ее подбородке дрожит, переливаясь, как янтарь, крохотная капля коньяка. Повинуясь внезапному порыву, Аркадий вдруг наклонился к ней, так что ее лицо оказалось совсем близко, чуть снизу, и тихонько слизнул каплю. Потом нашел ее губы, мягкие и податливые. Софья отшатнулась.
– Пожалуй, мне пора, – сказала она, спуская ногу со стула. Разрез пошел еще выше, и он увидел тугую резинку чулка.
– Сдачи не надо! – крикнул Аркадий бармену, швыряя на стойку мятую купюру. Догнал он ее почти у дверей…
Телефонный звонок звучал так же пронзительно, как дрель в руках соседа-садиста, вздумавшего с утра пораньше в воскресенье приделать к стене полочку для книг. Аркадий не сразу сообразил, где находится источник шума, в складках постельного белья или у него в голове.
– Ал-ло! – выдохнул он.
– Аркадий Александрович, – раздался в трубке высокий женский голос, – вы где?
– Что это, собственно говоря, значит? «Вы где…» – передразнил он недовольно. – Я там, где мне и положено быть.
– Аркадий Александрович, но вы должны быть в университете. У вас лекции! Кроме того, заседание кафедры…
– Сам знаю, – буркнул он и, спустив ноги с кровати, попытался нащупать тапочки. Странно, но их там не оказалось. Впрочем, и кровать стала вдруг какой-то не такой, слишком высокой и неудобной, издающей при каждом его движении ужасный скрип.
Когда сонная пелена спала с глаз, Соболев с удивлением обнаружил, что находится в небольшой квадратной комнате, обставленной так, как обычно бывает в гостиницах. Прикроватные тумбочки с двух сторон подпирали неудобное ложе, на котором в беспорядочную кучу сбились скомканные простыни. Занавеси на окне были задвинуты, и в комнате царил полумрак, но он все же разглядел журнальный столик в углу, а на нем неубранную посуду. На спинке кресла, по-хозяйски расправив плечи, расположился его пиджак.
Все это было дико и неправдоподобно, и Аркадий, который по праву гордился своей рассудительностью, несомненно, нашел бы объяснение странному пробуждению в незнакомой комнате, если бы не тупая, ноющая боль в голове и не отвратительный привкус во рту.
«Ох ты, боже мой! – подумал он с досадой. – Где же я?»
Аркадий Александрович пытался припомнить, что было накануне, но мысли его окутывал сумрак, а в голове неумолчно звучал звон бокалов. «Тост за именинницу!» – как бы раздался в его ушах чей-то бархатный баритон, и он встрепенулся, обрадовавшись случайной подсказке. Значит, накануне у его жены был день рождения. Только где теперь сама Виктория и почему он лежит на кровати в дешевой гостинице?
Соболев встал на ноги и, слегка покачиваясь, подошел к окну. Конечно, за плотно зашторенными окнами оказался не Лондон и не Париж, а город, в котором он прожил всю сознательную жизнь. Открытие не обрадовало. Но не потому, что Аркадий хотел за границу, а потому, что прекрасно знал: в этом самом городе у него имеется комфортабельная квартира, и, стало быть, ночевать в третьесортной гостинице ему не было резона. Он сделал еще шаг и наткнулся босой ногой на какой-то тряпичный комок. Подняв его с пола, оторопел, осознав, что в его руках находится предмет одежды, который никак не мог принадлежать ему. Это был розовый женский пиджак, немного неряшливый, помятый, да еще с оторванной верхней пуговицей. Виктория никогда бы не надела столь безвкусную вещь, да еще требующую срочного ремонта. Что еще за загадка?
Сообразив, что странностей становится все больше и больше, Аркадий решил, что ему недурно будет убраться отсюда, чем быстрее, тем лучше. Не то чтобы ему было чего бояться, просто все неведомое и непонятное настораживало его, требовало разрешения. Сейчас же он явно не в форме. Страдающий от боли, чуть живой от похмелья, он нуждался в покое и не был настроен разгадывать шарады. Потом, быть может. А теперь ему требовалось утрясти проблемы на работе, показаться дома и привести себя в порядок. В общем, не без труда отыскав в скомканных простынях собственные брюки, Аркадий Александрович был готов к побегу. Шаги и приглушенные голоса в общем коридоре заставили его насторожиться.