Но когда ты вернулся из Лос-Анджелеса, я думала, что теперь мы поговорим обо всем. Я знала, что папа не поможет; он все отрицал, как всегда отрицал все семейные проблемы (или считал, что мне нельзя знать правду). Когда я увидела тебя, мне показалось, что ты выглядишь лучше. Счастливее. Ты написал несколько новых песен.
Сейчас я понимаю, что ты притворялся. Тогда притворство стало нормой твоей жизни – не отрицай этого! Теперь мне все ясно. И я жалею, что не поняла этого раньше.
Иногда я думаю, что именно мне суждено было спасти тебя. Мама видит то, что хочет видеть, папа отстранился от нас десять лет назад, а Джейн слишком занята своими делами, чтобы замечать что-то, кроме самой себя. Так что оставалась я, и – буду честна с тобой – я потерпела полную неудачу. Я знаю, что именно поэтому мама отказывалась смотреть мне в глаза после того, как обнаружила, что я знала о твоей депрессии и ничего не сделала. Может поэтому и папа делает вид, будто ничего не случилось, – он просто не в силах смириться с тем, что старшая дочь сломала жизнь его семье.
Вероятно, поэтому я чувствую себя здесь, в Корее, значительно лучше. Никто не знает моего прошлого. Никто не знает о моей семье. Я могу делать вид, будто мама не ненавидит меня, что господь не пытается наказать меня за глупость. И я могу быть самой собой. Ты же понимаешь меня, да?
Я все еще скучаю по тебе, и я была бы безумно рада получить от тебя весточку. Я хочу, чтобы ты сказал, что не считаешь меня причиной всего случившегося. Я хочу, чтобы ты сказал, что это не моя вина.
Из Кореи, с любовью, Грейс».
* * *Октябрь пролетает в подготовке к промежуточным семестровым контрольным, которые, кажется, свалились на нас все одновременно. Мы с Софи больше не ходим с ребятами на всякие тусовки. Мы не вылезаем из своей комнаты и скрываем тот факт, что уже немножко сошли с ума от этих домашних заданий и контрольных.
Я думала, что в старшем классе учиться легко. Вранье. В этой школе требования по литературе отличаются от американских, поэтому мне не нужно читать Теннисона[27], или Уолта Уитмена[28], или Фицджеральда[29], но вместо этого я вынуждена изучать эссе по буддизму, классическую корейскую поэзию и литературу по японской оккупации Кореи. Жесть.
Софи, как и множество других учеников, после уроков ходит на консультации, поэтому я подолгу остаюсь одна. Чтобы отвлечься, я часто хожу гулять с Йон Джэ, однако моя тревога, которую я привезла из дома, из Теннесси, продолжает донимать меня.
Усугубляют ситуацию и звонки репортеров, желающих взять у меня интервью. Тот, самый первый, заваливает мою голосовую почту сообщениями, заманивая меня «редакционной статьей на первой полосе и, может, даже фотосессией». Он хочет услышать «вашу историю, рассказанную вашими словами».
Ну-ну.
Скорее, он хочет нарыть что-нибудь пикантное. Я написала об этом папе в электронном письме в надежде, что он подергает за нужные ниточки, и начальство отзовет этого репортера, но папа, в типичной для себя манере, не удосужился ответить.
Хотя я и начинаю осознавать, что учиться в корейской школе труднее, чем в американской, я все равно рада, что я не в Теннесси. Не дома. Что мне не приходится сталкиваться со снующей вокруг прессой, с неловкостью в отношениях с мамой, с полным игнором со стороны папы. Пусть тот репортер и раздобыл где-то номер моего мобильного, но зато он не знает, в какой корейской школе я учусь.
Первые недели ноября пролетают так же быстро, как октябрь. Мы с Джейсоном заканчиваем песню для телефильма, но он до сих пор отказывается дать мне послушать окончательный вариант.
– Подожди – и услышишь ее по телевизору, – сказал он, когда я как-то раз пристала к нему на уроке.
Я уже неделю не спрашиваю его о песне, однако мое любопытство от этого не уменьшается. Если честно, я скучаю по тем временам, когда мы сидели в репетиционной и яростно спорили. Мы изредка встречаемся с Джейсоном в библиотеке, чтобы учить китайский, но там у нас мало возможности говорить о чем-то, кроме учебы. Я в шаге от «неуда», и он задался целью подтянуть меня до проходного балла.
В четверг я просыпаюсь и обнаруживаю во «входящих» новое письмо, в тот момент, когда чищу зубы, и от шока я едва не роняю щетку. Письмо от мамы.
«Грейс,
мы с папой хотим знать, когда у тебя заканчивается семестр, чтобы купить тебе билет на самолет – мы хотим, чтобы ты прилетела домой на Рождество. Пожалуйста, поторопись с ответом, пока цены на билеты не поднялись.
Мама».
Я хмыкаю, но вместе с тем чувствую укол страха, честно. С каких это пор мои родители стали экономить? Когда у тебя на счетах больше ста миллионов, билет первого класса из Сеула в Нэшвилл не относится к категории трат – это карманные расходы.
По пути в класс я все размышляю над маминым письмом. Полететь домой на Рождество. Я даже не думала об этом. С самого начала я решила, что на каникулах останусь на Канхва. Я не могу ехать в Нэшвилл. Я не могу видеть своих родителей.
А Софи с Джейсоном поедут домой? Я плохо представляю, что за ситуация у них в семье, нравится ли им общаться с родителями или нет, – они вообще мало об этом говорят. Их родители разведены, отец живет в Нью- Йорке, поэтому, скорее всего, они поедут к маме в Сеул.
На алгебре я пишу эсэмэску Джейн: «Слушай, а мама серьезно насчет моего приезда на Рождество?»
Она почти сразу отвечает: «ты дум-дум? ты ОБЯЗАНА приехать! я сбрендю без тебя!»
Я проверяю, не заметил ли учитель моих манипуляций с телефоном, но тот продолжает писать уравнения на доске. Я набираю ответ: «я не могу смотреть им в лицо. Мама ненавидит меня».
Спустя минуту мой телефон вибрирует. «она не НЕНАВИДИТ тебя… она не знает, что сказать. ПОЖАЛУЙСТА приезжай! я хочу тебя видеть! или купи мне билет!!!!»
Я улыбаюсь. Я бы с радостью показала Джейн Инчхон, а еще лучше, Сеул. Познакомила бы ее с Софи, повела бы по знаменитым магазинам, смотрела бы, как она западала бы на Йон Джэ. Но мама убьет меня, если я приглашу Джейн и за рождественским столом не будет ни одной из ее дочерей.
«Джейн, – пишу я, – ты же знаешь, что не получится. Я что-нибудь придумаю. Хочешь в выходные поговорить в видеочате?»
Я не успеваю положить на парту телефон, как приходит ответ: «ДА!!!!!!!!! И ТАЩИ С СОБОЙ ТОГО СЕКС- КОРЕЙЦА!»
Я диким кашлем маскирую смех, и учитель смотрит на меня с негодованием. Заканчивается урок, а я все посмеиваюсь над сообщением Джейн. Боже, до чего же я скучаю по ней! Я уже забыла, как перед моим отъездом мы с ней подолгу разговаривали, как сильно я зависела от ее настроения. Софи – отличная девчонка, но она не заменит сестру.
Когда я возвращаюсь в нашу комнату, Софи сидит за своим письменным столом и листает тетрадь. При виде меня она вскакивает и кричит:
– Где ты была? У тебя урок закончился час назад!
Я бросаю рюкзак на пол.
– Да, но мне нужно было кое за чем зайти в книжный. А что?
– Сегодня у нас выход в свет.
– Сегодня же четверг.
– Но это важный четверг.
– Софи, что ты имеешь в виду?
Она закатывает глаза.
– Просто не верится, что ты забыла. А еще считаешься американкой!
Я наблюдаю, как она хватает свою сумочку, достает зеркальце и поправляет макияж.
– Послушай, мне действительно интересно, – говорю я. – О чем речь?
Она пожимает плечами.
– Тебе просто придется пойти со мной, и там ты все узнаешь.
Мы выходим из общежития и шагаем к ее мотоциклу. Весь путь до Инчхона я преодолеваю с закрытыми глазами. Остановившись в каком-то переулке, Софи ведет меня в уже знакомую мне часть города. Неоновые огни, мощеные дворы с толпами народа, магазины и переполненные рестораны. На гигантском экране, вмонтированном в фасад здания, показывают футбольный матч. Мы идем мимо магазинов косметики и одежды, и из открытых дверей льется к-поп.
Софи сворачивает на менее оживленную улицу, и я уже начинаю опасаться, что у нас назначена встреча с корейскими гангстерами. И вообще, как этот выезд в город связан с тем, что я американка?
Я уже собираюсь спросить у нее, что происходит, когда она устремляется к зданию с надписью на хангыле на стеклянной витрине. Я стараюсь не отставать от нее. Мы входим внутрь, и я вдыхаю знакомый запах. Сердце радостно подпрыгивает. Не может быть! Это просто невозможно!
Пахнет барбекю!
Я имею в виду не корейское барбекю, где ты готовишь принесенное с собой мясо.
Я имею в виду BBQ.
Поджаренную на медленном огне свининку с божественным соусом, такую, какую подают в южных штатах.
У меня тут же начинается слюноотделение. Когда я в последний раз ела американскую еду? Я старалась постоянно питаться рисом и лапшой в надежде, что такой рацион поможет мне скорее ассимилироваться. И хотя местная еда начинает мне нравиться, я все равно страшно скучаю по маминым блюдам.
У входа нам кланяется хозяин ресторана. Софи сразу направляется в заднюю часть зала, и я вижу, что за столиком, застланным белой скатертью, сидят Тэ Хва и Джейсон. Мы садимся напротив.
– Что здесь происходит? – спрашиваю я, вдыхая очередную порцию восхитительных ароматов. – Мы едим американскую еду?
Джейсон с изумлением смотрит на меня.
– Сегодня же День благодарения. Как ты могла забыть?
– Я думала, мы отпраздновали его в прошлом месяце. Как он называется? Чхусок.
Я запомнила это только потому, что нас отпустили из школы на три дня. Софи объяснила, что здесь это большой семейный праздник, люди отдают дань уважения своим предкам и едят традиционные блюда. Многие ученики остались в школе, потому что среди них мало корейцев. Софи повела меня в традиционный корейский ресторан, чтобы я поближе познакомилась с их культурой.
Но Джейсон продолжает с удивлением таращиться на меня.
– Я имею в виду американский День благодарения.
– Постойте. – Я ошеломлена. – Вы серьезно?
Я выхватываю телефон и смотрю в календарь. Он прав. Сегодня День благодарения. Через двенадцать часов мое семейство будет есть индейку с соусом, картофельное пюре и пирог с пеканом. Мама заставит Джейн съесть ямс и только после этого позволит ей полакомиться кусочком тыквенного пирога, а папа весь вечер будет смотреть футбол.
А я сижу в стейк-хаусе в Южной Корее. Сюрреализм какой-то.
– Мы подумали, что сегодня тебе будет особенно грустно без семьи, – говорит Софи и морщит нос, читая меню, – и решили вывести тебя в свет. Этим рестораном владеет один старый американец. Он остался здесь после корейской войны. Если бы мы знали, что ты даже не вспомнила о празднике, мы нашли бы заведение получше.
Джейсон наклоняется ко мне через стол и насмешливо шепчет:
– Софи не любит американскую еду.
– Неправда! – Софи бросает на него сердитый взгляд. – Я просто не люблю эту американскую еду. Надо было идти туда, где готовят пиццу. Или бургеры.
– Мы решили, что барбекю лучше, потому что Грейс с Юга, – говорит Джейсон.
– Нет, это ты решил, что барбекю лучше, потому что Грейс с Юга, – парирует Софи. – А я считала, что она предпочтет отпраздновать День благодарения в хорошем итальянском ресторане.
В иной ситуации я бы посмеялась над их перепалкой, но после утреннего общения с Джейн я испытываю тоску, глядя на них. Я смотрю в меню и учащенно моргаю, чтобы прогнать навернувшиеся слезы. Софи оживленно болтает с Тэ Хва по-корейски, а я делаю вид, будто внимательно изучаю меню. Джейсон ловит мой взгляд.
– Ты в порядке? – хмурясь, тихо спрашивает он.
– Что? – Я заставляю себя улыбнуться. – Конечно! Мне так приятно, что вы все это устроили. Я вам так благодарна!
Он ничего не отвечает, но чувствуется, что мои слова его не убедили. Между нами повисает неловкое молчание. Наконец, он опускает глаза в меню. Я облегченно вздыхаю. Пока он читает названия блюд, я успеваю разглядеть его. Сегодня он в голубой рубашке с закатанными до локтей рукавами, на шее у него висит серебряный крестик. В распахнутом вороте видны ключицы, прекрасные до умопомрачения.
Меня обдает жаром, когда я вспоминаю наше возвращение со съемок. Я еще не набралась храбрости спросить, зачем он взял меня за руку. С тех пор он держится со мной вполне любезно, но никакого физического контакта между нами больше не было. Я прикасаюсь к нему только тогда, когда он подвозит меня на своем велосипеде, однако я уже научилась балансировать так, чтобы как можно меньше дотрагиваться до него.
Подходит официант, и Софи заказывает нам напитки.
– Кстати, Грейс, даже не думай платить, – говорит она. – Это твой день… За всех заплатит Джейсон.
Она лукаво улыбается брату, тот закатывает глаза, но не возражает.
Я заказываю самую большую порцию тушеной свинины и съедаю ее всю, до последней крошки. Жареная картошка не сравнится с коул-слоу[30] и кукурузным хлебом, но я все равно рада съесть что-нибудь, кроме риса. Мясо не такое хорошее, как дома, но соус очень похож на мемфисский – сладкий и острый, с абсолютно правильным количеством коричневого сахара и уксуса.
Даже хозяин подходит, чтобы поговорить со мной, и мы с ним вспоминаем Теннесси и спорим, какой город лучше – Нэшвилл или его родная Чаттануга.
Когда мы собираемся уходить, в зале звучит знакомая мелодия, и я указываю на потолок, предполагая, что там висят динамики.
– Эй, а это же песня «Эдема»! – Я улыбаюсь Джейсону.
Софи, сияя, хлопает его по спине, он же закатывает глаза, однако ему не удается скрыть румянец, заливший его щеки.
На улице Джейсон тут же надевает солнцезащитные очки. Как будто в них его не узнают! Но я не спорю.
Софи берет за руку Тэ Хва.
– У нас тут кое-какие дела, так что мы возьмем мотоцикл. Джейсон, ты доставишь Грейс домой? – Она смотрит на меня. – А может, ты хочешь с нами? – обращается она ко мне. – Хотя не представляю, как мы втроем разместимся на моем мотоцикле.
– Нет, все в порядке! Мне все равно надо домой, доделать домашнее задание.
На самом же деле я не хочу мешать Софи и Тэ Хва. Хотя она и утверждает, что между ними ничего нет и что он нравится ей просто как друг семьи, у меня на этот счет есть большие сомнения. Я же вижу, что она старается прикасаться к нему как можно чаще… вот как сейчас.
Я обнимаю ее на прощание.
– Спасибо за такой замечательный сюрприз.
– Без проблем, – отвечает она. – Было весело!
Они с Тэ Хва идут по улице и исчезают в толпе, а я остаюсь наедине с Джейсоном. Мы направляемся в противоположную сторону, он все время идет с опущенной головой – не знаю почему, то ли не хочет, чтобы его узнали, то ли разочарован перспективой провести со мной остаток дня.
– Хочешь немного погулять, или сразу поедем домой? – спрашивает он. – Мне нужно предупредить водителя.
– Почему меня не удивляет, что ты приехал сюда не на автобусе?
Он пожимает плечами.
Я смотрю в чистое небо. Я знаю, что там миллионы крохотных звездочек, только сейчас смог и уличное освещение мешают их увидеть.
– Меня дома ждет куча писанины, – говорю я.
Он принимается большим пальцем набирать сообщение на телефоне.
– Это значит, что прямо сейчас ехать домой я не хочу, – со смехом добавляю я.
– О. – Он дарит мне одну из столь редких для него улыбок и закрывает экран сообщений.
Мы неспешно идем по улице – двое, затерявшихся в толпе. На Канхва я не видела таких толп. Машины едва тащатся в диких пробках, хотя уже семь вечера, и рабочий день закончился и большинство офисных сотрудников разъехались по домам на пригородных электричках.
Нас обгоняют две девушки, но внезапно останавливаются и смотрят на меня. Одна из них подходит к Джейсону, и я решаю, что она сейчас попросит у него автограф. Или начнет верещать во всю силу своих легких. Почему-то такая реакция очень популярна у корейских фанаток.
Хотя не мне судить. Я миновала эту стадию еще в средних классах.
Однако вместо того чтобы кидаться к Джейсону, девица достает телефон и наставляет его на меня. Она смотрит на Джейсона, что-то говорит ему по-корейски, он в ответ кивает.
– Она хочет тебя сфотографировать, – говорит он.
– Что? А она знает, кто ты?
Он хмыкает.
– Не знаю, но о том, чтобы я был на снимке, она не говорила.
Девица лучезарно улыбается мне.
– Фото, пожалуйста.
– Гм… ладно.
Подружки, хихикая, окружают меня. Они вскидывают вверх руки, сложенные в знаке мира, и я от неожиданности подпрыгиваю. Джейсон щелкает камерой, девицы кланяются мне.
– Спасибо, – говорят они и уходят прочь, тараторя без умолку.
– Что это было? – спрашиваю я.
Джейсон тихо смеется.
– Они узнали тебя, видели в американских таблоидах. Сказали, что у тебя потрясающие волосы и поэтому ты им нравишься.
– О. Это что-то новенькое.
Я привыкла только к тому, что меня узнают честолюбивые музыканты, стремящиеся через меня выйти на папу. Или, что бывает чаще, репортеры, желающие сделать сенсацию на моей семейной драме.
Джейсон засовывает руки в карманы своих джинсов.
– Прикольно. Тебя узнали, а не меня. Может, мне стоит почаще гулять с тобой?
Я ликую.
Но потом он заявляет:
– Не понимаю, как им могут нравиться твои волосы.
Я тут же ощетиниваюсь, ликования как не бывало.
– Ну, может, кому-то нравятся блондинки?
– Наверное. – Он пожимает плечами. – Но мне такой цвет кажется фальшивым. Сейчас натуральных блондинок практически нет.
Во мне мгновенно вспыхивает гнев, и я уже готова проинформировать его о том, что я самая что ни на есть натуральная блондинка, но тут вижу улыбку на его губах. Я закатываю глаза. До того как у него обнаружилось чувство юмора, он нравился мне куда больше.
– Ага, ну а я не могу понять, что люди находят в корейских бойзбендах.
Джейсон смеется.
– Так тебе понравился праздничный ужин? – спрашивает он, когда мы проходим мимо гигантского здания банка, где в окнах еще горит свет и на своих рабочих местах сидят люди.