– А чем он занимается?
Я вздыхаю.
– Он продюсер звукозаписи.
Его глаза едва не вылезают на лоб.
– В какой фирме?
Придется сказать, деваться некуда.
– В своей собственной, «Уайлде Энтертейнмент».
Он охает и в полном изумлении таращится на меня, а мне хочется съежиться под его взглядом.
– Стивен Уайлде – твой отец?
– Да…
Его лицо расплывается в улыбке.
– Джинё? Правда? «Уайлде Энтертейнмент» – самая успешная компания, работающая с «кантри»!
Он быстрым, как молния, движением достает мобильник и, прежде чем я успеваю возразить, поворачивает его экраном ко мне. И показывает мне мое фото, сделанное папарацци в аэропорту Атланты.
– Это ты! – Он с восторгом смотрит на меня. – Ты знаменитость!
Я издаю нервный смешок.
– Нет, я не знаменитость. Это папа знаменитость. Просто на меня падает тень его славы.
Он морщится в ответ на мои слова, но продолжает прокручивать фотографии, пока я не накрываю экран ладонью.
– Хватит, – говорю я и смеюсь, когда он пытается вырвать телефон из моих пальцев.
– Я хочу посмотреть твои американские фотки.
Я пытаюсь выхватить у него мобильник, но он отдергивает руку и отбегает. Я гонюсь за ним по репетиционной и догоняю.
– Дай-ка я… – Он смотрит куда-то мне за плечо. – Хёнг!
Я поворачиваюсь и вижу в дверях Джейсона с рюкзаком на одном плече.
– Что ты делаешь? – спрашивает он, только я не знаю, к кому именно он обращается.
– Нуна помогала мне с песней, – отвечает Йон Джэ, отступая от меня на несколько шагов.
– Нуна? – спрашиваю я в надежде разрушить неловкую атмосферу, вдруг возникшую в комнате.
Джейсон небрежно отмахивается.
– Это он уважительно. Это значит «старшая сестра».
– Корейские штучки? – говорю я, но никто из них не отвечает.
– Зачем тебе понадобилась помощь? – спрашивает Джейсон, словно не замечая того, что может быть неправильно истолковано в отношении меня и Йон Джэ. – Я же вчера тебе показывал.
– Знаю, но звучало все равно плохо. А она все поправила! Ты знал, что Стивен Уайлде – ее отец?
Джейсон смотрит на меня, и я опять борюсь с инстинктивным желанием съежиться под его взглядом. Вместо этого я рассматриваю его с ног до головы. Сегодня на нем другие кроссовки, такие же яркие, и джинсы, которые обтягивают худые ноги. Меня обдает жаром, и я с усилием поднимаю взгляд на его лицо, хотя это не помогает мне вернуть душевное равновесие.
– Я встречал Стивена Уайлде, – наконец говорит он, – и ты на него совсем не похожа.
Я усмехаюсь. Он что, не верит?
– Ты прав. Я похожа на маму.
И слава богу. Папе ужасно не повезло с носом, и этот нос унаследовал бедолага Нейтан.
– Почему ты об этом не рассказывала? – спрашивает он.
– Повода не было. У меня нет привычки на каждом углу рассказывать о своих родителях.
У меня была куча непрошеных поклонников, и я сыта ими по горло. Правда, я чувствую, что Джейсон никогда бы не стал унижаться и использовать меня, чтобы пробраться наверх. Ведь тогда ему пришлось бы признать, что без меня ему не обойтись.
– Хочешь, я предоставлю тебе свое генеалогическое древо? – добавляю я.
Надеюсь, не захочет. Пока еще никто из них не сообразил, что Нейтан – мой брат. Большинство и не знает, что лучший клиент моего отца – это его сын, так как Нейтан взял в качестве сценического псевдонима девичью фамилию мамы. Нейтан Кросс. Папа решил, что бизнесу не пойдет на пользу, если все будут знать, что он продюсирует музыку собственного отпрыска.
– Нуна Грейс могла бы помочь с новой песней, – встревает в разговор Йон Джэ. – Ты говорил, что у нас с ней не все гладко.
Лицо Джейсона неуловимо меняется, застывает.
– Мне не нужна помощь.
Я поднимаю вверх обе руки, признавая, что сдаюсь.
– Послушай, я не хотела ни во что влезать. Если тебе неприятно мое присутствие, я могу уйти.
Минуя Джейсона, я успеваю вдохнуть свежий аромат его одеколона, и у меня тут же начинает кружиться голова. Я уже готова повернуть дверную ручку двери и уйти, пока еще у меня есть возможность совладать со своими противоборствующими эмоциями, но он останавливает меня.
– Можно послушать, что ты сделала с партией ударных?
Я указываю на листок с нотами в руках Йон Джэ.
– Я все записала.
Он берет листок и внимательно читает.
– Ты играешь на ударных?
– Она вообще ни на чем не играет, – отвечает за меня Йон Джэ. – Она просто знает о музыке все.
– Это неправда. – Но я против воли улыбаюсь: мне приятна его слепая вера в меня. – Я знаю очень мало.
– А тебе было бы интересно помочь мне с новой песней? – спрашивает Джейсон. Его голос звучит преувеличенно спокойно, и я понимаю: ему почти физически больно просить меня о помощи. – Мне нужно закончить ее к ноябрю, то есть осталось чуть меньше двух месяцев.
Я пожимаю плечами, но от мысли, что мы вместе будем создавать музыку, как мы это делали с Нейтаном, когда папа не видел, у меня учащается пульс.
– Может быть.
– А я помогу тебе с корейским, – предлагает он. – Я ничего не беру бесплатно.
– Хёнг хорошо знает корейский, – рекламирует Джейсона Йон Джэ. – Только он не умеет на нем читать, поэтому и ходит на уроки.
Джейсон бросает на приятеля испепеляющий взгляд и снова смотрит на меня. Я же обнаруживаю, что вполне серьезно обдумываю его предложение. Это действительно интересно, только вот это значит, что нам придется проводить вместе много времени. Хотя, может, рядом будут Йон Джэ и Тэ Хва, которые разрядят обстановку? Или мы с ним будем только вдвоем, в его комнате?
Пульс колотится в висках.
Я снова подавляю желание съежиться. Мне и в самом деле нужно переосмыслить свои приоритеты. Оставаться наедине с Джейсоном – плохо. Мы и так постоянно ссоримся, не важно, что пару раз нам удалось поговорить как цивилизованным людям. Мы с ним не друзья. Точка.
И все же…
– Ладно, – говорю я. – Но я соглашаюсь только потому, что мне нужен репетитор.
Йон Джэ за спиной у Джейсона показывает мне поднятый вверх большой палец, и я улыбаюсь. Вполне возможно, мне будет приятно работать с «Эдемом».
* * *Позже на той же неделе мы с Джейсоном встречаемся в репетиционной. Одной рукой толкая дверь, другой я прокручиваю на своем телефоне блоги о знаменитостях. Разговор с Йон Джэ о моем отце напомнил мне, что я давно не читала новостей о своем семействе. Мне гораздо проще узнать о них в Интернете, чем рассчитывать на мейл от кого-нибудь из родителей.
Однако ничего интересного я не нахожу, хотя сегодня утром я получила по электронной почте странное письмо от человека, назвавшегося репортером, с просьбой дать интервью. Я стерла его, даже не дочитав до конца.
Когда я вхожу в репетиционную, я обнаруживаю Джейсона с потрепанной акустической гитарой в руках.
– Похоже на Боба Дилана. «Мастера войны», верно? – Я сажусь на стул и убираю телефон, а с ним и связь со всем, что осталось дома.
Джейсон что-то утвердительно буркает.
– Удивительно, что он тебе нравится, – говорю я.
Его пальцы замирают на струнах, и он смотрит на меня.
– А что, я не могу любить американскую музыку?
– Нет, я имела в виду, что песни твоей группы совсем не похожи на его творчество, а люди обычно исполняют ту музыку, которую им нравится слушать. К тому же у меня сложилось впечатление, что тебе самому не нравится ваша музыка.
Он хмурится, и хотя мои слова рассердили его, мне приятно видеть на его лице живые эмоции. Он настолько редко проявляет какие-то чувства, что я иногда сомневаюсь, что он вообще способен что-то чувствовать.
– Итак, ты намерен объяснить мне, что ты имел в виду на днях? Когда сказал, что сомневаешься, что из вашей группы получится что-то хорошее? – спрашиваю я и вижу, как напрягаются его плечи.
– Я лишь хотел сказать, что у нас есть к чему стремиться, – сдержанно отвечает он.
– Нет, я абсолютно уверена, что ты назвал вашу музыку ужасной. Никто не станет называть свою музыку ужасной ради красного словца. А так как нам с тобой предстоит провести много времени в разговорах о музыке, я хотела бы хотя бы понять, какой ты видишь ее, свою музыку.
– Ты хочешь понять меня? – скептически спрашивает он.
Я пожимаю плечами.
– Тебя. Твою музыку. Смотри на это как хочешь. Я не смогу помочь, если не пойму философии твоей музыки – даже если у меня нулевой интерес к твой личной жизни.
Он усмехается:
– Это отец научил тебя такой технике?
Я ощетиниваюсь при упоминании о папе, и Джейсон замечает это.
– Вы с ним не в лучших отношениях, да? Может, он слишком строг с тобой? Между прочим, теперь я понимаю, почему ты строишь из себя принцессу – ты и есть принцесса. А твой отец – король от музыки.
Слово «принцесса» всегда имело положительное значение, но почему-то из уст Джейсона оно звучит как отрицательная характеристика.
– Мы сейчас говорим не обо мне, – парирую я. – Тебя не касается, какие у меня отношения с отцом. Что касается твоего вопроса: да, это он научил меня так работать с клиентом, потому что нужно понять, что он представляет собой как артист. Извини, что пыталась помочь тебе. Если ты считаешь меня принцессой, то, может, тебе не стоит со мной работать? – Я встаю, собираясь уйти.
– Подожди, – окликает он меня, когда я подхожу к двери. – Прости… меня.
Я поворачиваюсь и успеваю заметить гримасу на его лице. Гордыня не любит извиняться.
– За что? – Я хочу, чтобы он пострадал, признал, что он не прав.
– За то, что обидел тебя, – цедит он сквозь стиснутые зубы. – Я был.
– Груб? – перебиваю его я.
– Да.
– Ты прав. Ты действительно был груб. – Я возвращаюсь к стулу. – Но ты прощен.
На данный момент, во всяком случае.
– Над какой песней ты хочешь поработать?
Он вздыхает, правда, почти незаметно, с облегчением, как будто радуется, что мы снова в почти хороших отношениях, и протягивает мне лист с записями. В них полная неразбериха – одни ноты зачеркнуты, другие подписаны сверху, – но даже при беглом просмотре я вижу чистую мелодию, которая вызывает у меня неподдельное удивление.
– Но это… совсем другое, – говорю я.
– Сыграть? – предлагает он.
– Нет, я и так поняла.
– Не слушая?
– Я слышу в голове.
Я вижу, что он все еще сомневается, однако ничего не говорит.
Я негромко пропеваю несколько аккордов, ведя пальцем по нотам.
– А для чего эта песня? Она совсем не сочетается с тем, что вы исполняете.
– Для телевизионного фильма. Они хотят, чтобы я написал для них песню.
– Что за фильм?
– Корейский.
– Очевидно.
Он опять хмурится и снова молчит, предоставляя мне додумывать самой.
– Это все, что у тебя есть? – Я возвращаю ему листок.
– Пока да. Я пытался закончить припев, прежде чем писать стихи. – Он выжидательно смотрит на меня, и неуверенность, что я замечаю в его взгляде, ошеломляет не только своей нетипичностью, но и своей невероятной прелестью. – Что думаешь? – спрашивает он.
– Неплохо. Я… мне, в общем, нравится. – Сюрприз. Сюрприз. – Но все это слишком четко очерчено. Слишком гладко. Где синкопа? Где джаз? Как будто ты пытаешься писать что-то в духе блюза, но настроен на поп. Тебе нужно выйти из рамок. Вот прямо сейчас – ты «Битлз», но хочешь быть «Роллинг Стоунз». Понимаешь?
Я ищу нужную терминологию, но не могу найти, так как мне не хватает классического музыкального образования. Ну, почему я не слушала папу, когда он уговаривал меня брать уроки музыкальной теории? Два года игры на пианино в средних классах научили меня читать ноты, но я не представляю, как объяснить то, что звучит у меня в голове.
– Не знаю, как это описать, – говорю я, – но это выглядит так, будто ты пытаешься втиснуть рок-н-ролл в рамки поп-музыки, и у тебя получается ни то ни се.
– То есть ты говоришь, что это плохо?
– Нет, я не это имею в виду. – Я издаю стон, бессилие раздражает меня. Бесит, что я не могу выразить свою мысль. – Здесь нужно больше блюза. Вот что я хочу сказать. Здесь нужно больше грязи, разболтанности, небрежности.
– Ты ведь понимаешь, что это не песенка в стиле кантри, да?
– Да, – отвечаю я. – Но ты спросил мое мнение, и я тебе отвечаю. Ты еще сказал, что считаешь свою музыку – цитирую – «ужасной». Может, если ты прислушаешься к моим предложениям, она тебе понравится.
Я уже готова к тому, что он ответит мне колкостями, но он просто смотрит в листок с нотами и тихо бормочет что-то. Когда я уже собираюсь попросить его говорить погромче – и желательно по-английски, – он говорит:
– Думаю, на сегодня хватит. Вернемся завтра.
Он избегает моего взгляда, и я чувствую укол совести. Только как он может обижаться на меня, если сам чувствует, что его музыка не такая, какой должна быть?
– Надеюсь… я не обидела тебя? – спрашиваю я.
У него тут же напрягается спина.
– Чем?
– Я просто хотела убедиться, что мои слова не показались тебе слишком резкими.
Он снисходительно оглядывает меня.
– Никакие твои слова, Грейс, не заставят меня расстроиться.
Вот так. И едва появившиеся ростки дружеских чувств быстро увядают. Однако я не могу не отметить, что сегодня он впервые назвал меня по имени. И из его уст оно прозвучало очень красиво.
Глава седьмая
Суббота, и я лежу в постели и таращусь в дно кровати Софи, а бледный утренний свет просачивается в щели жалюзи. Я держу телефон, и он кажется мне неестественно тяжелым. Сообщение от Джейн все еще крутится у меня в голове. За три недели, что я в Корее, мы обменялись как минимум десятком сообщений, и только последнее заставило меня со всей остротой ощутить свою вину.
«Мама страшно обижена на тебя, – написала она. – Почему ты до сих пор не поговорила с ней? НАПИШИ ЕЙ НА МЫЛО!»
Я загружаю почту на телефоне, обнаруживаю еще одно сообщение от того репортера и начинаю писать письмо маме. Но мои пальцы так и зависают над клавиатурой. Что мне писать? Наконец я принимаюсь печатать:
«Мама,
Я учусь хорошо. Мне очень нравятся уроки физики. Моя соседка по комнате очень хорошая девочка, и я помогаю ее брату сочинять песню. Мне уже надоело каждый день есть рис, и я скучаю по вам, ребята.
Грейс».
Последнее – это небольшое преувеличение, я ни по кому не скучаю, включая ее. Но вряд ли такие слова помогут наладить отношения. Вообще-то письмо должно бы быть подлиннее, но я не могу придумать, что бы еще написать, поэтому сойдет и так. К тому же, если я позволю своим мыслям задержаться на маме и остальных, на поверхность тут же вынырнут воспоминания. А противостоять им я не смогу. Пока.
Я отправляю сообщение и папе, такое же короткое, но я знаю, что он не ответит.
Сверху свешивается Софи. Она без очков, щурится и смотрит на меня, как на мелкий шрифт.
– Какие планы на вечер? – спрашивает она.
– Ну, если учесть, что у меня нет подруг, кроме тебя, я бы сказала, что планирую заниматься тем же, что и ты.
Она радостно улыбается.
– А у меня сегодня день рождения.
– Что? – Я вскакиваю так резко, что бьюсь головой о планку. – Ой!
Она хихикает.
– Тэ Хва написал, чтобы я была готова к шести. Как думаешь, что они затеяли?
Я тру ушибленную макушку.
– Даже не знаю. Может, вечеринку?
– Вряд ли. Джейсон не любит, когда вокруг много народу, а сегодня и его день рождения, так что Тэ Хва и Йон Джэ обязательно примут это в расчет.
– Ах да, вы же близнецы.
День рождения Джейсона? Я пытаюсь осмыслить, что это значит, но не могу понять суть. Едва ли нас можно считать друзьями. У меня нет перед ним никаких обязательств, я не обязана дарить ему подарок или планировать празднование. А вот ради Софи постараться стоит. На свете еще не было худших соседок по комнате, чем я.
Я вылезаю из кровати и роюсь в шкафу в поисках чистых вещей.
– Если мы до шести сидим дома, что мы будем делать?
– Заниматься, наверное. В понедельник у меня контрольная.
– Ну а мне до ухода нужно кое-куда пойти. – Я надеваю шорты, сделанные из обрезанных джинсов, и майку с надписью «Twisted Sister»[19], дополняю свой наряд армейскими ботинками и огромными солнцезащитными очками, которыми я хочу скрыть отсутствие макияжа.
– Ты хочешь купить мне подарок? – догадывается Софи.
– Что? Нет!
Она смеется.
– Я не обижусь. Только постарайся не заблудиться. Может, возьмешь с собой кого-нибудь из ребят?
Я завязываю шнурки на ботинках и тайком списываю номер Йон Джэ из телефона Софи. Он отвечает после второго гудка, и мы договариваемся встретиться перед столовой. Почистив зубы и, насколько это возможно, взбив волосы, я ухожу.
Йон Джэ стоит, прислонившись к перилам лестницы, ведущей в столовую, и при виде меня расплывается в счастливой улыбке.
– Куда идем? – спрашивает он.
– Куда скажешь, но чтобы там можно было купить подарок для Софи.
Мы спускаемся в городок у подножия горы и оказываемся в корейской версии «Уол-Марта»[20]. Йон Джэ без малейшего неудовольствия ходит за мной по магазину, но я так ничего и не нахожу. К тому же я вижу, что мой спутник постепенно выдыхается.
Хорошо то, что на нас не набросились фаны. Йон Джэ рассказывал, что на Канхва уже привыкли к знаменитостям или их детям, которые здесь учатся. К тому же большинству горожан уже за пятьдесят, так что вряд ли среди них есть ярые фанаты «Эдема».
Наконец я нахожу бледно-розовое мини-платье с газовой юбкой и кружевным корсажем. Мне кажется, что Софи оно понравится. В соседнем магазине я покупаю к нему ожерелье из искусственного жемчуга и на этом останавливаюсь.
По дороге к выходу я замечаю музыкальный отдел и хочу пройти мимо, но ноги сами несут меня к прилавку. Я покупаю упаковку медиаторов с изображением американского флага. Только ради того, чтобы посмеяться, когда Джейсон будет их использовать. А еще я хорошая девочка и дарю подарки на день рождения даже тем, кто раздражает меня.
Когда мы выходим из автобуса около школы, часы показывают половину четвертого. Прежде чем расстаться с Йон Джэ, я спрашиваю у него:
– А какие планы на сегодняшний вечер?