– Юбер не подведет.
– Кто знает?
Бандиты переглянулись.
– Вы… вы думаете, Юбер может расколоться?
– Нет, не думаю. По-моему, он настоящий мужчина.
Все с облегчением перевели дух. Консегюд, краешком глаза наблюдавший за своими людьми, позволил им расслабиться и только тут небрежно заметил:
– К тому же Сервионе, быть может, и без Юбера загребет и тебя, и скопище болванов, которые тебе помогали…
– У него нет свидетелей!
Гастон не торопился прервать наступившее тревожное молчание, но наконец, изобразив на лице величайшее простодушие, он обратился к Кабри:
– Возможно, ты не знал, что у Доминика Пьетрапьяна была жена, у Антонио – мать, а у Анны – свекровь и что та, кто соединяет в себе три этих качества, зовется Бази-лией?
– Конечно знал, но, к счастью, ее там не было!
– Откуда такая уверенность?
– Мы заглядывали в дом и не нашли ни малейших следов ни старухи, ни малышей!
– Дурак…
– Но, патрон…
– А тебе не приходило в голову, что, пока мужчины и ее невестка играли в шары, Базилия могла пойти гулять с детишками?
– Мы бы их увидели!
– Почему?
– Потому что… потому что…
Мариус ослабил галстук, и Консегюд понял, что толстяк трусит. Эспри нервно крошил сигарету, Барнабе перестал полировать ногти, а Фред бросал на приятелей отчаянные взгляды, тщетно моля о поддержке и помощи. Только Полена (и не без основания) ничуть не волновала проблема, занимавшая его друзей. Консегюд дал им помучиться и хорошенько осознать положение.
– По-моему, Базилия, – заявил Гастон, – а это настоящая женщина, и кое-кому из вас я охотно пожелал бы иметь такую жену, так вот, я думаю, она все видела. Старуха схоронилась где-нибудь в кустах и не показалась вам на глаза только потому, что рядом были малыши.
Эспри мрачно пробормотал: «Господи Боже!», а Фред окончательно растерялся.
– Если бы она нас видела, – заикаясь пробормотал он, – легавые Сервионе уже кусали бы нас за пятки!
– Это еще не доказано!
– Но, послушайте…
– У тебя совсем нет мозгов, Фред! А людям нашего звания они очень нужны. Стало быть, с этой минуты ты уступишь свое место Эспри…
– Это несправедливо!
– Справедливо или нет – решать мне одному!
Смирившись, Кабри промолчал.
– А ты понял, почему Сервионе до сих пор не спустил на нас свою свору? – спросил Консегюд у Акро.
– Скорее всего ждет, чтобы мы попытались заставить старуху умолкнуть навеки.
– Совершенно верно. Ну, а мы поостережемся лезть в ловушку.
– С вашего позволения, патрон, есть еще один вариант, – робко вмешался Полен.
– Я тебя слушаю.
– Возможно, в тот день старухи действительно не было в хижине.
– Точно, и могу подкинуть тебе еще и третью версию, малыш: Базилия все видела, но молчит, потому что боится за своих внуков.
– Верно!
– Проще всего – попытаться выяснить, была ли старуха в хижине в тот день, когда месье Кабри вздумалось уничтожить всех, кто попадется под руку. А для этого кто-то из вас должен ежедневно бродить по старому городу и, не слишком настаивая, болтать то с тем, то с другим. Мы должны точно знать, как обстоит дело, а уж тогда принять решение. Кто начнет?
Особого рвения никто не проявил, и Мариус Бенджен предложил свои услуги. Впрочем, он всегда так делал.
– Я люблю старый город… Там всегда можно вкусно поесть, и я знаю уголок, где водится вино из Сен-Жанне[4]. Хозяин виноградника – мой приятель… он живет у самого подножия Бау[5]…
У себя в квартирке в «малой Корсике», куда почти не проникали лучи солнца, Базилия постоянно держалась настороже – так наседка все время поглядывает на небо, ища признаков близкой опасности. Старуха смотрела на улицу, прислушиваясь к возне детей в дальней комнате. Она ждала. Слезы придут потом. И подумает она, как не умереть с голоду вместе с детьми, тоже потом. А сначала надо отомстить за мертвых. И Базилия пока выжидала, когда все начнется. Она знала, что убийцы придут, просто вынуждены будут прийти. Старуха была не глупее Консегюда и понимала ход его мыслей. Бандит непременно захочет проверить, сможет ли она выступить свидетелем обвинения. Базилия рассчитывала, что это и поможет ей осуществить план мести. А еще она надеялась на помощь Святой Девы. И перед схваткой собирала остатки сил.
Мариус вошел в старый город со стороны площади Гарибальди. Он прошелся по Новой улице, окликая прохожих и здороваясь со стариками в полосатых майках, стоявшими в тенечке на порогах кафе. Мариус родился в этом квартале, и его здесь все еще помнили и любили. Они, конечно, догадывались, что Бенджен пошел по плохой дорожке, но южане не так щепетильны, как жители Севера, и не могут похвастаться слишком чувствительной совестью.
– Привет, Мариус! Гуляем?
– Надо же время от времени отдыхать, а?
– О, тот день, когда ты переутомишься, наступит очень не скоро!
– Почему ты так говоришь, Анжелен? Ты желаешь мне смерти?
Дружеские тумаки, громкий смех и звучные ругательства – все это своего рода приветствия, способ сказать друг другу, как приятно встретиться, какое чудесное сегодня солнце и что жизнь, в конечном счете, вполне стоит того, чтобы ее прожить.
Бенджен стал дурным только потому, что очень рано понял, что ни на что хорошее не годен. Не то чтобы он был злым, но его лень превосходила все вообразимые пределы! Большую часть времени Мариус проводил за столом и в постели. Столь потрясающая тяга к безделью почти исключала всякое общение, и ни одна женщина не могла без содрогания подумать о возможности разделить его судьбу. Это не особенно волновало Бенджена. Любовь он считал более чем утомительным приключением и чувствовал себя по-настоящему счастливым, только забираясь под одеяло, садясь за стол в хорошем ресторане или за стойку бара.
На улице де ля Круа Мариус вошел в сумрачное логово своего друга Фане, обладавшего в его глазах тем несравненным достоинством, что подавал настоящее вино из Сен-Жанне. Оба они потихоньку завершали четвертый десяток и знали друг друга с тех давних пор, когда совсем мальчишками тратили с трудом раздобытые несколько су на порцию раскаленных «socca»[6] или кусочек «peissaladiere»[7]. Теперь Фане превратился в жирного мучнисто-белого мужчину. Он почти не видел солнца и со временем начал смахивать на одну из тех совершенно бесцветных рыб, что живут глубоко под водой в каком-нибудь гроте.
– Не может быть! Это и вправду ты, Мариус? Честное слово, ты, наверное, упал с постели? Ведь едва пробило одиннадцать!
Бенджен глубоко вздохнул.
– Жизнь становится совсем невыносимой… В конце концов они меня доконают… Послушай, налей-ка мне стаканчик… Чертовски надо взбодриться…
Фане тут же выполнил просьбу приятеля.
– Каким ветром тебя сюда занесло?
– Слушаю… навожу справки…
– Насчет чего?
– Да насчет убийства тех бедолаг…
– А с чего это вдруг тебя заинтересовали корсиканцы? Мариус наморщил нос и прикрыл глаза.
– На твоем месте я бы поостерегся задавать такие вопросы, – медленно проговорил он. – Вдруг кому-то они очень не понравятся, Фане?…
Приятель понял и торопливо кивнул:
– Ты прав… я ничего не говорил… Хочешь, угощу еще стаканчиком?
– Ладно… А кстати, раз уж ты заговорил о корсиканцах… Ты, конечно, знаешь, что там у них произошло?
– Как все.
– А вот я кое-что совершенно не понимаю во всей этой истории…
– Чего же это?
– Например, почему те, кто это сделал, пощадили старуху и ребят? По-моему, это слишком опасные свидетели, разве не так?
– Но их, кажется, там не было?
– А ты не находишь странным, что бабку и детей оставили дома?
– О, я, ты знаешь… Я вообще почти не имею дела с корсиканцами. Стариков, о которых ты говоришь, я само собой знал в лицо, но не больше. Мы даже не здоровались.
– Представляешь, эти сволочи легавые пытаются взвалить все на Фреда!
– Не может быть!
– Честное слово.
– Вот шкуры!
– Ну, так Фреду ужасно хочется знать, была ли бабка в ущелье Вилльфранш, потому как, если да, она могла бы засвидетельствовать, что Фред ни при чем. Сечешь?
– Еще бы!… Может, тебе стоило бы потолковать с друзьями Пьетрапьяна? В «малой Корсике» знают друг о друге все…
Сестра инспектора Кастелле Арлетт и ее муж Пьер держали небольшую лавочку на улице Розетти, в самом центре старого города. Торговали они маслом, сыром и яйцами. Когда позволяла служба, инспектор не упускал случая расцеловать племянников – Мари-Агнес, по прозвищу Блоха, и Жоржа. Конечно, он забегал только на минутку, но все тем не менее очень радовались. Совершенно случайно, выйдя в то утро из дома зятя, Кастелле заметил Бенджена. Инспектора сразу насторожило, что один из подручных Консегюда бродит по самой границе «малой Корсики». Он осторожно пошел следом.
Как только Кастелле убедился, что бандит и в самом деле направляется к «малой Корсике», он решил, что, вопреки мнению начальника управления следственной полиции, дело Пьетрапьяна еще далеко не закончено… Эта мысль обрадовала инспектора. Больше всего он опасался, что, убив трех человек, банда Консегюда будет сидеть тише воды ниже травы и несчастные убитые так и останутся неотомщенными. Офицер полиции затаился в уголке, откуда вся «малая Корсика» виднелась как на ладони, и решил не вмешиваться, если только Бенджен не войдет в дом старой Базилии.
По правде говоря, Мариус, никогда не блиставший умом, понятия не имел, каким образом раздобыть нужные патрону сведения. В конце концов он решил, что лучше всего идти напролом. Немного поколебавшись между колбасной и бакалеей, бандит выбрал последнюю, вспомнив, что у него почти кончился кофе, и решительно толкнул стеклянную дверь, на которой много лет назад какой-то художник красивыми печатными буквами вывел: «Жан-Батист Мурато».
Сначала Мариус решил, что в лавке никого нет, но неожиданно детский голосок вывел его из заблуждения:
– Что вам угодно, месье?
Поняв, что голосок принадлежит маленькой, согбенной под бременем лет старухе, Бенджен несказанно удивился. На испещренном морщинами лице бакалейщицы сверкали все еще очень красивые черные глаза.
Получив свой пакет кофе, Мариус спросил:
– Скажите, мадам… кажется, где-то поблизости жили несчастные, которых так зверски убили в ущелье Вилльфранш?
Антония навострила уши. Уж не один ли это из виновников трагедии?
– О да!… Ужасное несчастье… Такие славные люди…
– Говорят, спаслись только бабушка и малыши?
Теперь Антония больше не сомневалась, что клиент явился отнюдь не за кофе.
– Да, Базилия и детишки оставались с нами. Благодарение Господу!
– Так она не ездила за город с остальными?
Антония вздрогнула. Да, старая Базилия угадала верно. Убийцы явились-таки к ним, в «малую Корсику»!
– Ну, за это отвечать не могу… Сами понимаете, с тех пор, как произошло несчастье, мы не смеем приставать с расспросами.
– Послушайте, мадам… Я журналист и хотел бы что-нибудь написать об этой трагедии. Может, вы смогли бы узнать, была ли мадам Пьетрапьяна в хижине, когда произошло несчастье?
Антония Мурато прикинулась идиоткой.
– А какое, спрашивается, это имеет значение, а?
– Ну, тогда моя статья стала бы настоящей сенсацией… Могу я рассчитывать на вашу помощь?
– Право же…
Видя колебания бакалейщицы, Мариус вытащил из кармана несколько стофранковых бумажек.
– Всякая помощь заслуживает более весомого вознаграждения, чем просто слова. Ну, так как?
Антония быстро припрятала деньги.
– Возвращайтесь сюда в одиннадцать вечера, и я расскажу вам все, что смогу выяснить. Ради такого случая уж придется потревожить старую Базилию…
– Но почему в одиннадцать? Это же очень поздно, верно?
Старуха, заговорщицки подмигнув, шепнула:
– Моему мужу лучше не знать об этом, а он редко ложится раньше одиннадцати!
Инспектор Кастелле, все больше удивляясь, смотрел вслед удаляющемуся Бенджену, но не пошел за ним, а в свою очередь решил заглянуть к Антонии Мурато.
Комиссар Сервионе внимательно выслушал рассказ помощника о его утренних приключениях.
– Мадам Мурато заявила мне, что понятия не имеет, как зовут клиента, который к ней только что приходил. Явился он в бакалею якобы за кофе. Я спросил, не расспрашивал ли покупатель о трагедии в Вилльфранш, но мадам Мурато это упорно отрицала. Однако, если хотите знать мое мнение, эта дама просто водила меня за нос, – подвел итог Кастелле.
– Согласен. Но любопытно было бы разобраться, чего ради она вас обманула!
– Как только мы распрощались, мадам Мурато побежала в дом бабушки Пьетрапьяна.
– Это доказывает, что Антония либо знает Бенджена, либо догадалась, кто он такой.
– Но зачем им нужна такая таинственность?
– Не знаю… Это-то меня и тревожит больше всего. Я уверен, что Базилия видела убийц… Она отказывается их назвать, потому что боится… И однако это очень непохоже на старую Базилию… Но тогда… быть может, она ждет чего-то такого, что я пока не могу угадать…
– Будем устраивать в «малой Корсике» «мышеловку»?
– Бесполезно. И все-таки придется охранять эту упрямую голову, хотя я не думаю, чтобы Консегюд и прочие стали нарываться на неприятности – сейчас у них масса шансов выйти сухими из воды, а убив старуху, которую мы защищаем, они рискуют влипнуть по-настоящему. Так что, я думаю, достаточно будет днем и ночью патрулировать квартал.
Когда Кастелле разговаривал с шефом, Антония сидела у старухи Пьетрапьяна. Жена, мать и свекровь убитых давала последние указания, надеясь отомстить за пролитую кровь.
Анджелина Сервионе чувствовала, что ее муж озабочен. Одно то, как он метался по квартире, показывало, что Оноре гнетет какая-то мысль. Но опыт подсказывал, что в подобных случаях разумнее всего выжидать молча. Как правило, безмолвие жены так раздражало комиссара (хотя он сам же не потерпел бы никаких вопросов), что в конце концов он выкладывал, что не дает ему покоя. На сей раз это произошло, когда Сервионе садились ужинать.
– Из-за этой Базилии у меня скоро заболит печень, – проворчал комиссар.
Анджелина с облегчением вздохнула. Теперь оставалось только слушать.
– Никак не могу понять, что она затевает… Да-да, и не пытайся мне перечить! Я уверен, что эта безумная задумала какую-нибудь глупость! Черт возьми! Но не воображает же она – в таком-то возрасте! – будто одна может заменить всю полицию?! И я ничегошеньки не в состоянии вдолбить в их упрямые головы. Все эти древние старики и старухи считают меня мальчишкой, сующим нос в дела взрослых! Согласись, это уж чересчур!
Знай комиссар план Базилии, его бы, наверное, хватил удар.
Весь день и в первые ночные часы патрульные полицейские сообщали, что в квартале все спокойно. Никто из них не заметил, как в десять минут двенадцатого Бенджен тихонько поскребся в дверь бакалеи Мурато.
Мариусу не пришлось долго ждать. Очень скоро смотровое окошко приотворилось, и чей-то голос шепнул:
– Это вы?
– Да.
– Входите…
Бенджен проскользнул в магазин. Дверь за его спиной закрылась. В лавке стоял такой пряный запах, что Мариус едва не чихнул. Сухонькая сморщенная лапка потянула его за руку.
– Пойдемте…
Мариус следом за старухой прошел через всю лавку и оказался в слабо освещенной комнате. На столе стояли два стаканчика – один пустой, второй наполовину полный. Антония предложила гостю сесть и, убрав грязный стаканчик, пояснила:
– Из него пил мой муж. Каждый вечер перед сном мы обычно выпиваем по капельке ратафии – я настаиваю ее на апельсиновых корках, и получается отличное лекарство для пищеварения. Хотите попробовать?
Бенджен мог пить что угодно. Кроме того, он полагал, что за рюмкой старуха станет откровеннее.
– С удовольствием.
– Для такого мужчины, как вы, нужен стакан побольше. Я сейчас принесу.
Антония вытащила из буфета бокал для бордо и, наполнив до краев, поставила перед гостем.
– Я думаю, вы будете довольны, – сказала она, – мне удалось узнать то, что вы хотели.
– Правда?
Мариус внутренне ликовал. Уж теперь-то Консегюд и другие, быть может, начнут наконец воспринимать его всерьез! Старуха подняла стаканчик, и Бенджен последовал ее примеру.
– Базилия была в ущелье Вилльфранш… Она присутствовала при убийстве и видела тех, кто расстрелял ее родных.
– Но… где же она пряталась?
– В лесочке вместе с малышами.
Бандита охватил ужас. Чтобы прийти в себя, он, не соображая толком, что делает, залпом осушил бокал и тут же скорчил гримасу. Господи, какая горечь!
– И… как она собирается поступить? – спросил Мариус.
– Кто, Базилия? Ждет своего часа… А тогда выдаст полиции всех… всех, включая и вас, месье Бенджен. Так что у вас масса шансов закончить жизнь на эшафоте.
– У меня?
– Да, потому что вы убийца.
Мариус хотел ответить, но не смог. Все его тело внезапно сковал холод… Уже совсем цепенея, он попробовал встать. Антония заметила его усилия.
– Не торопитесь, – проговорила она, поднося стаканчик к губам, – умирайте себе на здоровье, мой мальчик.
Бенджен покинул этот мир прежде, чем старуха допила до дна. И Антония стала спокойно ждать, пока соберутся ее подруги.
Полицейский Марсель Бутафоччи был славным парнем. Он обожал свою мать, и часть этой привязанности переносил на всех пожилых дам. Охотнее, чем кто-либо другой, Марсель помогал старикам перебраться через запруженную машинами улицу, и в то утро при виде четырех старушек, в первых рассветных лучах тянувших и толкавших по улице Сент-Репарат тележку с овощами, у добряка сжалось сердце. Несмотря на то, что он носил униформу стража порядка, Бутафоччи крепко выругал режим, вынуждающий несчастных древних бабок ради хлеба насущного браться за непосильную работу, да еще в такой неурочный час. Марсель помог им протащить тележку ближайшие сто метров, а потом со слезами на глазах смотрел, как бедные старушки ползут со своей ношей в сторону, улицы Префектуры. Наверняка возвращаются с овощного рынка в Пайоне и развозят зелень по мелким бакалеям квартала, чьи владельцы не любят рано вставать… Во всяком случае, Марселю и в голову не пришло бы уловить какую-то связь между этими несчастными и трупом сравнительно молодого мужчины, обнаруженным чуть позже на углу одного из домов бульвара Салейя.