— Вотъ какъ люди-то здѣсь живутъ, сказала Анфиса, указывая на шалаши, и покачала головой.
— А что-жъ? Все-таки лучше, чѣмъ мы на тряпичномъ дворѣ жили. Здѣсь по крайней мѣрѣ вони нѣтъ, отвѣчала Арина.
— Все-таки, дѣвушка, тамъ, хоть подъ навѣсомъ или въ сараѣ отъ дождя-то можно было укрыться, а здѣсь вѣдь промежду дровъ-то щели. Ну, какъ дождь ночью?…
— Богъ вымочитъ, Богъ и высушитъ, сказала Фекла. — А здѣсь по крайности можно три четвертака, а нѣтъ такъ и весь рубль въ день заработать. Рубль… Это не то, что двугривенный, который мы получали на тряпичномъ дворѣ отъ Емельяна Алексѣева. Такъ чего тутъ охать-то! Не хуже насъ другіе люди, да живутъ-же!
— Эй, бабы! Вы пилить, что ли, пришли? крикнулъ мужской голосъ женщинамъ и изъ-за дровъ показался мужикъ съ головой обвязанной тряпицей вмѣсто шапки.
Онъ былъ босъ, воротъ пестрядинной рубахи былъ разстегнутъ. Когда женщины приблизились къ мужику, то увидали, что потъ съ него лилъ градомъ.
— Пилить, пилить, голубчикъ, отвѣчала Анфиса и спросила его:- Гдѣ-бы намъ тутъ прикащика Калину Максимыча розыскать? Насъ прикащикъ Карпъ Иванычъ вотъ съ этой запиской изъ Питера къ нему прислалъ.
— Прикащикъ Калина Максимовъ стоитъ на квартирѣ вонъ въ той деревнѣ, гдѣ большая заводская труба-то виднѣется, отвѣчалъ мужикъ и указалъ на высокую кирпичную трубу.
— Что-жъ, дѣвушки, надо поспѣшать, встрепенулась Аграфена. — Пойдемте поскорѣй къ прикащику-то.
Изъ-за полѣнницъ распиленныхъ и расколотыхъ дровъ вышла вслѣдъ за мужикомъ босая баба. Она обтирала подоломъ платья большую пилу и стала задавать женщинамъ вопросы, какой онѣ губерніи, какого уѣзда, будутъ-ли пилить своими пилами или хозяйскими и, получивъ отвѣты, сказала:
— Ну, и мы съ мужемъ также по четвертаку съ сажени пилимъ на хозяйскихъ пилахъ, а только ужъ очень за поломку зубьевъ вычитаютъ. Вотъ пилу-то какъ глазъ свой бережешь. Дешево нынче платятъ за распилку-то, прибавила она. — А все оттого, что ужъ очень много народу сюда претъ. Въ повзапрошломъ году народу меньше приходило, такъ мы съ мужемъ начали съ ранней весны по тридцати пяти копѣекъ пилить, а кончили въ іюнѣ мѣсяцѣ по сорока пяти.
— Пойдемте, дѣвушки, пойдемте-же на деревню-то скорѣй. А то стемнѣетъ, прикащикъ заляжетъ спать и тогда и рядиться будетъ не съ кѣмъ, торопила женщинъ Аграфена. — Увидимся еще милая, такъ поговоримъ, кивнула она бабѣ-пильщицѣ и ускорила шагъ.
Женщины послѣдовали за ней. Онѣ прошли съ полъ-версты. Вотъ и небольшая деревушка. Дрова все еще стояли сплошной массой по рѣкѣ и виднѣлись вдали, но выгрузки дровъ на берегъ здѣсь уже не было. Смеркалось. У самаго входа въ улицу деревни они встрѣтили мальчишекъ играющихъ въ бабки и спросили ихъ, гдѣ живетъ прикащикъ Калина Максимычъ.
— А вотъ въ первой избѣ. Да вонъ онъ и самъ сидитъ за воротами и куритъ папироску, отвѣчали мальчишки.
У воротъ избы сидѣлъ толстенькій, коротенькій человѣкъ въ сапогахъ бутылками, въ кожанной курткѣ и въ кожанномъ картузѣ и курилъ папиросу. Около него прыгала маленькая дѣвочка, закутанная въ большой байковый платокъ, завязанный концами на спинѣ, и ѣла крендель. Подойдя къ толстенькому человѣку, женщины остановились, поклонились, спросили его онъ ли Калина Максимычъ и, получивъ утвердительный отвѣтъ, подали ему значительно уже засаленную записку.
— Отъ Карпа Иваныча. Подрядилъ онъ насъ пилить.
Прикащикъ прочелъ записку, повертѣлъ ее и отвѣчалъ:
— Рядитъ человѣкъ на работу съ нашими пилами эдакую араву, а самъ того и не знаетъ, что у насъ только три пилы осталось. Что-жъ, оставайтесь, а только напередъ скажу, что у меня пилъ только для трехъ паръ, а васъ одиннадцать человѣкъ. Чѣмъ остальныя-то пять женщинъ пилить будутъ?
Женщины опѣшили.
— Да нельзя-ли, милостивецъ, какъ нибудь? заговорили онѣ.
— Есть еще четвертая пила, да у ней нѣсколько зубовъ не хватаетъ. Эту, поди, сами не возьмете.
— Да ужъ дай хоть эту, кормилецъ.
— Ладно, дамъ, а только все равно, трое безъ пилъ останутся. Сообща развѣ станете работать, чтобы расчетъ сообща получать? Однѣ могутъ пилить днемъ, другія ночью.
— Да, да, голубчикъ, можно и сообща, допусти только до работы. Вотъ наша и старостиха, указали женщины на Анфису.
— Паспорта въ порядкѣ?
— Въ порядкѣ, голубчикъ.
— Ну, давайте паспорта и ступайте получать пилы.
Женщины полѣзли въ котомки за паспортами, вынули ихъ и передали прикащику.
— По четвертаку съ сажени? задала прикащику вопросъ Анериса.
— Да, да… По четвертаку… А только знаете-ли, какая наша сажень? наша сажень въ три съ половиной аршина.
— То-есть какъ-же это такъ, голубчикъ?
— Очень просто. Вездѣ такъ… Здѣсь свои порядки. Таковъ нашъ монастырь. А въ чужой монастырь съ своимъ уставомъ не ходятъ. Наша сажень четырнадцать четвертей. Такъ намъ въ четырнадцать четвертей сажень и выставляйте.
Женщины стали перешептываться.
— Такъ выдавать пилы-то или, можетъ статься, обратно паспорта возьмете? спросилъ прикащикъ женщинъ.
— Гдѣ ужъ тутъ!.. Что ужъ тутъ, коли у васъ такіе порядки. Давай пилы… заговорила Анфиса.
— Всѣ такъ пилятъ. Вотъ будете работать, такъ можете справиться у другихъ рабочихъ, сказалъ прикащикъ и повелъ женщинъ на дворъ избы.
Черезъ пять минутъ пилы и топоры были женщинамъ выданы. Прикащикъ вывелъ женщинъ опять за ворота и произнесъ:
— Ну, съ Богомъ. Идите туда къ полѣнницамъ, гдѣ девятка сложена, и стройте себѣ изъ плахъ палаты. Да костры будете жечь, такъ дрова-то поберегайте, а то за это и нашему брату отъ хозяевъ нашлепка бываетъ.
Женщины поплелись къ выставленнымъ на берегу полѣнницамъ дровъ.
— Слава Богу, принялъ на работу. А, я шла и все думала: а вдругъ какъ не приметъ? радостно шепнула Арина Аграфенѣ и шутливо пихнула ее въ бокъ. — Груша! Рада ты?
— Рада, отвѣчала та и улыбнулась во всю ширину лица.
LII
Отъ прикащика Калины Максимыча женщины вернулись опять къ выгруженнымъ дровамъ. Тамъ уже ужинали. Между полѣнницами дровъ горѣли уже десятки костровъ, розовымъ заревомъ, отражающимся въ темнотѣ ночи, и около костровъ сидѣли усталые рабочіе. Гдѣ-то звенѣла гармонія и раздавалась пѣсня. Большинство ужинало горячимъ — тутъ-же на кострахъ свареной кашей или похлебкой. У мужчинъ въ двухъ-трехъ мѣстахъ женщины замѣтили сороковки, блеснувшія при свѣтѣ костра, но пьяныхъ не было. Хотя и былъ третій день праздника Пасхи, но почти всѣ рабочіе работали днемъ, кто принявшись за пилы съ утра, а кто послѣ обѣда. Кой-гдѣ на кострахъ грѣлись и желѣзные чайники, подвѣшенные на треножникахъ изъ кольевъ. Женщины шли и отыскивали мѣсто, чтобы имъ можно было разложить костеръ и поужинать около него принесеннымъ съ собой хлѣбомъ. Наконецъ, между двухъ полѣнницъ девятки мѣсто было выбрано и женщины стали располагаться, положивъ данные имъ прикащикомъ топоры и пилы, бережно прикрывъ ихъ мѣшками и котомками. Аграфена и Федосья какъ пришли, такъ и растянулись на травѣ лицомъ внизъ. Кто доставалъ изъ мѣшковъ хлѣбъ, кто обувался въ чулки и сапоги, такъ какъ холодъ ночи давалъ себя знать.
— Груша! Феня! Чего-жъ вы дрыхнете-то! мало прежде костеръ разложить, а ужъ потомъ растягиваться на покой. Складывайте-ка дрова, да соберите по берегу бересты посуше на подтопку. Вонъ сколько бересты по берегу валяется, суетилась, какъ старостиха, Анфиса.
— Охъ, Анфисушка, дай малость полежать! Всѣ ноженьки, всю спину разломило, отвѣчала Аграфена. — Шутка-ли, сколько шли!.. До того замучилась, что меня и на ѣду не тянетъ.
— Вишь, нѣженка… Дѣвушки, бабоньки!… Да что-жъ вы! Собирайте дрова и подтопки, да ладьте костеръ. При кострѣ-то какъ чудесно. А я пойду къ сосѣдямъ, да головешку изъ ихъ костра принесу.
Двѣ демянскія женщины и Арина стали выбирать дрова посуше и поднимать на берегу бересту.
— Попроси ужъ, кстати, и ведерко, чѣмъ воды зачерпнуть, а то намъ не изъ чего и напиться, а я ковшичекъ изъ бересты слажу, сказала Арина.
Анфиса отправилась къ сосѣдямъ, расположившимся шагахъ въ тридцати тоже между полѣнницами дровъ. Сосѣди сидѣли около костра и хлебали изъ котелка деревянными ложками жидкую пшенную кашу или похлебку, такъ какъ изъ нея торчали рыбные хвосты и головы. Тутъ были три женщины и одинъ пожилой мужикъ въ пестрядинной рубахѣ и короткомъ сермяжномъ армякѣ. Мужикъ ѣлъ безъ шапки.
— Хлѣбъ да соль… поклонилась имъ Анфиса.
— Милости просимъ, — отвѣчали они хоромъ.
— Благодаримъ на ласковости. Я за огонькомъ пришла. Дайте головешечки нашъ костеръ поджечь.
— Сдѣлай, братъ, одолженіе, — сказалъ мужикъ и спросилъ Анфису:- Каковскія будете?
— Мы-то демянскія, а съ нами есть двѣ боровичскія и одна новоладожская.
— Ну, вотъ, стало быть, одна землячка. Мы сами новоладожскіе… Здѣсь и демянскіе есть, пилятъ и боровичскіе… Всякаго народу собралось.
— Сдѣлай, братъ, одолженіе, — сказалъ мужикъ и спросилъ Анфису:- Каковскія будете?
— Мы-то демянскія, а съ нами есть двѣ боровичскія и одна новоладожская.
— Ну, вотъ, стало быть, одна землячка. Мы сами новоладожскіе… Здѣсь и демянскіе есть, пилятъ и боровичскіе… Всякаго народу собралось.
— Да вотъ и мы сегодня пришли и порядились, съ завтраго пилить начнемъ и вотъ теперь устраиваться надо. Вишь, какъ у васъ хорошо! Совсѣмъ хорошо! — сказала Анфиса, замѣтивъ благосостояніе сосѣдей.
А благосостояніе это состояло въ слѣдующемъ: около костра были сложены изъ дровяныхъ длинныхъ плахъ три шалаша и на каждомъ изъ нихъ было накинуто по рогожѣ и лежали плотной массой пучки нарѣзаннаго лозняка, что составляло крыши. Съ нижнихъ концовъ плахи были обрыты на полъ-аршина землей. На кострѣ грѣлся закопченый чайникъ, около костра стояли два деревянныя ведра, лежала путаница — небольшая сѣтка для ловли рыбы и тутъ-же были два берестяныхъ бурака, изъ которыхъ торчали донышки чайныхъ чашекъ.
— Запасливые вы люди, прибавила Анфиса…
— Здѣсь, милая, безъ запаса нельзя… Хозяйства не будетъ, такъ какъ жить! похвастался мужикъ. — Трактиръ въ двухъ верстахъ, да и дорого въ немъ.
— А пуще всего ужъ то, что въ трактирѣ одинъ забалуй и больше ничего, прибавила сидѣвшая рядомъ съ мужикомъ на землѣ баба и звонко схлебнула съ ложки похлебку.
— Позвольте, добренькіе, у васъ ведерочкомъ попользоваться. Сейчасъ только пришли, ничего-то у насъ нѣтъ и нечѣмъ водицы зачеринутъ, сказала Анфиса.
— Бери. Только сегодня и принеси обратно. а то тутъ не доглядишь, такъ и утащутъ, отвѣчалъ мужикъ.
Анфиса взяла ведро и зажженную головешку изъ костра и отправилась къ товаркамъ. Тѣ уже сложили костеръ и подтопки, Арина смастерила съ помощью ножа ковшичекъ — берестяную посудинку въ видѣ конуса и скрѣпляла его, прошивая берестяной ленточкой.
— Ну, дѣвушки, а какъ сосѣди хорошо живутъ, такъ просто рай красный, разсказывала Анфиса, зажигая головешкой костеръ. — Сѣно у нихъ въ шалашахъ настлано, подушку я въ красной наволочкѣ видѣла, сѣтка у нихъ для рыбной ловли — все, все. Вотъ надо и намъ такъ устроиться, какъ обживемся. Все, все у нихъ въ порядкѣ. И посуда есть.
— Да конечно-же устроимся, дай только хотя по рублю заработать, отвѣчала Фекла.
Вскорѣ костеръ запылалъ. Женщины усѣлись около него и стали ѣсть хлѣбъ, запивая его водой изъ берестянаго ковша. Поужинавъ, онѣ стали приготовляться къ ночлегу и, подражая сосѣдямъ, начали мастерить около костра шалаши изъ дровяныхъ плахъ. Костеръ рѣшено было оставить на всю ночь и поддерживать въ немъ огонь, пилы и топоры подложить подъ котомки подъ головы.
Во время складыванія шалашей къ женщинамъ подошелъ молодой парень лѣтъ двадцати, бѣлокурый, съ еле пробивающейся бородкой, въ лаптяхъ, въ плохенькомъ армячишкѣ и замасленномъ картузѣ. Онъ остановился, посмотрѣлъ на. женщинъ и, помолчавъ, спросилъ:
— Которыя тутъ изъ васъ боровичскія? Сейчасъ сказывали, что боровичскія проявились.
— Я, да вотъ она, отвѣчала Арина, указывая на Аграфену.
— Ну, такъ землячки будете… Мы сами боровичскіе.
— Откуда? Изъ какой деревни? быстро спросила Арина.
— А мы тутъ отъ Мсты двадцать верстъ, близь Покрова.
— Ну, а мы стало быть въ пятнадцати верстахъ отъ васъ. Мы отъ Рождества. Рождество въ двухъ верстахъ отъ насъ. Деревня Галкино.
— Знаю я Галкино. У насъ изъ Галкина невѣстка взята.
— Чья такая?
— Вавилы Прохорова дочка.
— Кривой Вавила Прохоровъ? Какъ не знать! Онъ намъ даже родней приходится: у старшей сестры сынишку крестилъ, которая теперь померши.
— Такъ вы не Гаврилы-ли Матвѣева дочь?
— Вотъ, вотъ… Федотовы мы по прозванью.
— Очень чудесно знаю и Гаврилу Матвѣева. Спину ему на Мстѣ гонками придавило.
— Придавило, придавило, долго хворалъ, а теперь отлежался и поправился.
— Ну, вотъ здравствуйте… Ближніе будемъ, сказалъ парень. — Васъ какъ звать-то?
— Я Арина; а вонъ она Аграфена, проговорила Арина, указывая на землячку.
— А я Андрей…
— Ты, молодецъ, чѣмъ зря бобы-то разводить, помогъ-бы лучше шалашики намъ смастерить, замѣтила парню Анфиса. — А то вонъ дѣвки-то да бабы у насъ надорвались, плахи таскавши.
— Что-жъ, это можно…
И парень принялся помогать женщинамъ устраивать шалаши.
— Сегодня переночуйте такъ, какъ есть, говорилъ онъ. — А завтра я раздобудусь лопатой да дерну нарѣжу, такъ можно на верхнихъ-то плахахъ и крыши изъ дерна сдѣлать. Чудесно будетъ во время ненастья и дождь не такъ протекать станетъ.
— Ну, вотъ, вотъ… спасибо тебѣ.
Анфиса взяла ведро и понесла его сосѣдямъ. Тѣ уже залѣзли подъ шалаши на ночлегъ, завѣсивъ входы въ нихъ разной ветошью, и Анфисѣ пришлось увидать только ноги.
— Поставь ведерочко-то тутъ около шалашика, сказалъ ей изъ-подъ дровъ мужикъ.
Когда Анфиса вернулась къ товаркамъ, шалаши были уже сложены. Демянскія женщины лѣзли подъ нихъ укадываться. Парень все еще суетился около шалашей, сдвигая плотнѣе дровяныя плахи. Арина зѣвала. Потолкавшись еще немного, парень сказалъ ей:
— Прощайте, Арина Гавриловна. Будьте здоровеньки на новомъ мѣстѣ.
Проговоривъ это, онъ покосился на нее и ушелъ. Арина перекрестилась на небо и полѣзла подъ шалашъ. Полѣзла вслѣдъ за ней и Анфиса.
LII
Ночь была холодная. Женщины то и дѣло просыпались, подкладывали дровъ въ костеръ, но и костеръ грѣлъ плохо, хоть и былъ разложенъ близь шалашей: ногамъ, высунутымъ изъ шалашей, было относительно тепло, но все тѣло, находившееся подъ шалашомъ, прохватывала дрожь. Нѣкоторыя женщины вылѣзли изъ-подъ шалашей и легли подъ открытымъ небомъ, близь самыхъ костровъ, и въ такомъ положеніи окончили ночь. Просыпаясь ночью, онѣ слышали звуки пилъ о дерево, удары топоровъ. Очевидно, кое-кто изъ пильщиковъ работалъ и ночью. Утромъ дѣло объяснилось. Оказалось, что нѣкоторые изъ пильщиковъ, въ виду того, что по ночамъ спать холодно, а днемъ все-таки пригрѣваетъ солнце, передѣлали день въ ночь и работали ночью, а днемъ отсыпались. Женщинамъ сообщилъ это парень Андрей, раннимъ утромъ, пришедшій къ ихъ Шалашамъ.
— А что, дѣвушки, вѣдь это ловко придумано. Надо и намъ такъ попробовать, сказала Фекла. — А то что по ночамъ-то дрогнуть!
— Погоди. Дай сначала днемъ-то къ работѣ привыкнуть, отвѣчала Анфиса. — А ты, парень, что-жъ это слоновъ-то водишь и не работаешь?
— Да мой товарищъ съ перваго дня Пасхи въ Ижору къ землякамъ ушелъ и до сихъ поръ не вернулся, отвѣчалъ Андрей. — Загулялъ онъ, что-ли, ужъ и ума не приложу. А какъ-же одному-то пилить? Никакъ на это дѣло не ухитришься. Остались тутъ у насъ не расколотыя дрова — ну, вчера кололъ ихъ, а сегодня ужъ и колоть нечего. Вотъ развѣ что вамъ помочь, пока товарищъ вернется. Для этого и пришелъ. Вѣдь у меня пила есть.
— Ну, что-жъ, помогай. Намъ пилъ-то и не хватаетъ. Кстати, и покажешь намъ какъ и что, а то вѣдь намъ съ непривычки-то дико. А долю, какая за твою работу придется, мы тебѣ отдадимъ, когда съ хозяина расчетъ получимъ. Вотъ я старостиха, сказала Анфиса и крикнула грѣвшимся у костра отъ утренняго холода женщинамъ:- Ну, что-жъ, дѣвушки, благословитесь да и принимайтесь за работу! Гдѣ пилы-то? Берите пилы.
— Чего-же зря пилы брать, коли у насъ еще козловъ нѣтъ, на которыхъ надо пилить, возразила Фекла. — Надо прежде козлы сдѣлать, а ужъ эта плотничья работа для бабы ой-ой…
— Ну, давайте дѣлать козлы.
— А какъ ихъ сдѣлаешь, коли нѣтъ ни гвоздя ни долота.
— Да вонъ парень поможетъ, кивнула Анфиса на Андрея.
— Въ лучшемъ видѣ могу, а только все-таки безъ гвоздей невозможно. Надо за гвоздями въ лавочку на деревню сходить и купить, а что до долота, то никакого тутъ долота не надо. Я и такъ сдѣлаю. Пусть только кто-нибудь въ лавочку сбѣгаетъ за гвоздями. За хлѣбомъ-же вѣдь, поди, въ лавочку пойдете, такъ за одно ужъ…
— Ну, ладно, я схожу въ лавочку, вызвалась Арина. — На сколько купить-то гвоздей?
— Четыре пилы у васъ, четверо козелъ надо — ну, фунтъ пятидюймовыхъ гвоздей ужъ навѣрное потребуется. Пятнадцать копѣекъ здѣсь эти самые гвозди стоятъ.
— Вотъ деньги. Это ужъ мы сообща… Бѣги, Ариша, въ лавочку. Купишь и хлѣба каравай для обѣда.
— А гдѣ здѣсь лавочка? задала вопросъ Арина.
— Э, матка, языкъ до Кіева доведетъ. Тебѣ сказано, что на деревнѣ. Бѣги скорѣй, торопила ее Анфиса.
Арина, взявъ деньги, тронулась въ путь. Парень посмотрѣлъ ей въ слѣдъ и сказалъ женщинамъ:
— Да семъ-ка я ее провожу. Такъ ужъ она и будетъ знать, гдѣ лавочка. Здѣсь три лавочки на деревнѣ и только въ одной хлѣбъ хорошій, а въ другихъ-то норовятъ продать такой хлѣбъ, что твоя замазка — вотъ до чего сыръ.
Женщины улыбнулись.
— Лясы по дорогѣ съ землячкой поточить хочешь? — отвѣтилъ кто-то.
— Ну, пусть его идетъ, пусть проводитъ, рѣшила Анфиса. — Иди, Андрей, иди. Кстати и гвоздей выберешь, какихъ нужно. А то гдѣ-же дѣвушкѣ выбирать! Ничего она въ гвоздяхъ не смыслитъ. Принесетъ да не такихъ. Иди.