Я сразу уловил его мысль и развил по своему усмотрению:
– Торсионные поля взаимодействуют и между собой, бывают дружественными или враждебными, могут воевать, как сегодня воевали наши с тобой поля с полем нашего дедка и с полем этой толпы охранников, – кивнул я на закрытую дверь.
– Но ты, сынок, не мог увидеть торсионное поле... Не мог, – вспомнил вдруг профессор, с чего начался наш разговор. Мне это сильно напоминало знаменитое чеховское: «чумазый не может!», и знал бы дедок, насколько он прав и насколько я чумазый...
Я видел явственно – он не верит, но изо всех сил старается поверить. Для него очень важно поверить в то, во что он не верит.
Но ответить мне не дали.
Два сильных удара кулаком в дверь вернули нас в положение осажденных.
– Что, созрели для разговора? – крикнул я.
– Будем говорить, – послышался незнакомый гибкий голос, не менее уверенный, чем мой собственный.
– Пусть все отойдут в глубину коридора. Я буду беседовать только с одним человеком.
– Нас двое.
– Пусть так. Тем хуже для вас. Вы готовы?
– Охрана уходит. Нас только двое.
– Виталий, обеспечь дедку соответствующий уровень обслуживания, – сказал я громко, чтобы и за дверью слышали.
Профессор попытался было взбрыкнуть копытами и не даться, но короткий тычок в печень угомонил его за две секунды. Железная хватка – левая рука на подбородке, правая на затылке – обеспечила мне безопасность.
3
Полковник Мочилов не дождался распечатки фотографий от генерала Болотова. Ему позвонили и доложили, что захват водителя «Волги», на которой ездит Решетов, подготовлен.
– Приедете сами, товарищ полковник?
Мочилов обычно предпочитал сам руководить операцией и сам отвечать за успех или неудачу. И офицеры отдела знали это. Брать на себя ответственность за принятие решения приходится часто. И не все способны это сделать. Правда, теперь работать пришлось не с оперативниками, а со спецназовцами, на которых сам полковник мог положиться вполне. Эти с решением вопроса не тянут. Надо – значит, действуют предельно жестко и без сомнений, отягощенных знанием законов, как это бывает с оперативниками. И все же, когда решаешь сам, это всегда кажется более правильным.
– Еду.
Машина еще только приближалась к центру Москвы, когда по переговорному устройству доложили, что «Волга» с Решетовым свернула на Охотный Ряд и показала поворот у парадного подъезда Думы.
– Решетов вышел, – комментировал наблюдатель процесс слежения. – Водитель остался в машине. Закурил, пускает дым старательно на улицу. Видимо, Решетов не любит, когда в машине пахнет дымом. Жадно затягивается, словно давно не курил. Должно быть, много ездили. Или далеко... – Сам доклад спецназовца по «переговорке» существенно отличался от подобного же доклада оперативника. Спецназовец наблюдает за мелочами и делает вывод. Много видит и выдает гипотезы. Не каждый оперативник на такое способен. – Все. Выбросил сигарету. Выруливает в сторону стоянки. Паркуется. Почти не глядя заехал. Место для него, судя по всему, привычное. Вышел из машины. Подошел к группе водителей. Здороваются за руку. Его здесь определенно хорошо знают. Разговаривают. Смеются над кем-то.
– «Скорая помощь»! Готова? – спросил Мочилов.
– Ждем за поворотом в трехстах метрах.
– Снайпер готов?
– Задняя дверца машины приоткрыта. Объект под контролем. «Сажаю на кол». Готово. Веду его. Жду команды.
– Я уже рядом, – сообщил Мочилов. – Буду на противоположной стороне. Есть кто-нибудь свободный под рукой?
– Найдем. Что сделать?
– Мы этот момент упустили... Надо исправлять... Пусть кто-то подойдет к группе водителей. Что-то спросит. Потом первым заметит и остановит «Скорую». И – главное! – пусть подберет пулю. Снайпер! Далеко пуля отлетает?
– В пределах полутора-двух метров. – Пулю следует обязательно подобрать. Снайпер, что с клиентом?
– Я его веду...
– Выбери момент, когда повернется спиной.
– Он так и стоит.
– Послали человека?
– Пошел. Подходит к ним. Заговорил. Ему показывают рукой направление. Дорогу, похоже, объясняют. Водилы друг другу помогать любят. Время! Быстрее надо!
– Все готовы?
– Готовы.
– Начали!
Машина Мочилова, словно по секундам выверив время, уже остановилась на другой стороне улицы. Отсюда хорошо было видно и группу водителей машин Думы, и старенький микроавтобус с замаскированным среди стопок газет снайпером – в пятидесяти метрах от группы. Стрелять с большей дистанции рискованно. Все-таки резиновая пуля. Она легкая и потому быстро теряет первоначальную скорость. С большой дистанции удар может быть просто болезненным, но недостаточно сильным, чтобы человек потерял сознание. И попасть в строго ограниченную область с большей дистанции труднее.
Выстрела «винтореза» полковник, естественно, не услышал, как не услышал его никто вокруг. Мало ли звуков издает в дневное время такой большой и шумный город, как Москва. Здесь и на автоматную очередь-то не слишком отреагируют. Но Мочилов хорошо увидел, как вдруг упал без видимых причин человек в группе водителей. Не схватился за голову, не отлетел в сторону, а просто осел на асфальт, потеряв сознание. Точку попадания на затылке снайпер вымерил идеально. Водители засуетились. Из группы выскочил человек и замахал рукой, останавливая машину «Cкорой помощи», «проезжающую мимо». Кроме водителя, в машине только женщины – это чтобы быть вне подозрений. Они распоряжаются. Показывают, как вытащить носилки, как уложить человека, как поставить носилки в машину. Быстрее... Врач-консультант сказал, что шок, вызванный ударом пули, длится от двух до пяти минут. Значит, надо уложиться в две.
Все столпились у «Скорой помощи». Только тот, кто ее останавливал, чуть задержался, уронил и поднял с асфальта бумажный пакет, что держал в руках. Отлично сработано. Кажется, никто на это внимания не обратил.
– Поехали, – скомандовал Мочилов своему водителю. – Надо прибыть раньше, чем они. Подготовимся к беседе...
Водитель – тоже офицер спецназа. В случае чего всегда может заменить любого.
В середине дня движение в центре Москвы жуткое. Не разгонишься. И как ни старался водитель, двигались они медленно, подолгу простаивая на каждом светофоре. Только уже на Щелковском шоссе сумели набрать скорость.
Тот же дом, где допрашивали трех человек, «достававших» капитана Пулатова. Официально: строительно-монтажная фирма. Мочилов вышел из машины и сразу отдал распоряжение о подготовке специализированного помещения в подвале.
– Все давно готово, товарищ полковник. И спецы ждут... Я к ним и заходить лишний раз боюсь, – улыбнулся вольно чувствующий себя в гражданской одежде прапорщик-дежурный. – Смотрят они как-то со странностями.
«Скорая помощь» появилась минут через десять. Заехала во двор. Закрылись ворота. «Врачи»-женщины почти бережно вывели под руки жилистого верзилу-водителя.
– Пришел в себя? – встретил их полковник во дворе. – Как себя ведет?
– Пытался на ходу из машины выпрыгнуть, – усмехнулась «врач». – Пришлось угомонить...
Выражение лица у женщины – мужское. Сказывается, что пришлось ей повоевать немало. Но врачу это простительно. Врач-женщина в своей жизни видит много крови и потому часто обретает даже мужские черты лица, не то что характера.
Верзила не знал, что представляют из себя женщины-спецназовцы. Он даже не понял, что с ним произошло. Ни в первый раз, ни во второй, когда снова потерял сознание.
Через пять минут «Скорая помощь» уехала. Если кто и заметил ее визит – ничего страшного. Женщине-бухгалтеру в строительно-монтажной фирме стало плохо. Пожилая. Сердце жары не выдерживает. Надо же, столько дней погода африканская держится...
Еще через пять минут стали по одной подъезжать другие машины. Полковник собрал всех прибывших офицеров в тесном кабинетике, отведенном ему для оперативной работы.
– Попрошу здесь не курить. Помещение плохо проветривается. Дышать и так нечем. Докладывайте. Кто что заметил?
– Вроде бы гладко прошло. Все в пределах девяноста секунд, как и планировалось.
– Что говорят свидетели?
– Водители, при которых все было, в мнении единодушны – солнечный удар... Я сразу эту мысль подбросил, они и уцепились. Жара-то небывалая.
Мочилов сурово хмыкнул, показывая свое неодобрение. Ему такой вариант показался не лучшим.
– Кто-нибудь знает? Солнечный удар может хватить человека, долго сидевшего в машине? Пусть и перекаленной на солнце? Может быть, тепловой? Бывает такой?
Офицеры переглянулись. Никого из собравшихся солнечный удар не «хватал». И даже тепловой не беспокоил.
– Ладно, хреновые из нас медики, – констатировал полковник лексиконом боевой обстановки. – Слушаю следующего. Как повел себя Решетов?
– Решетов вышел из здания и не сразу пошел к стоянке. С минуту подождал у кромки тротуара. Должно быть, привык, чтобы водитель сразу подъезжал. Через минуту начал всматриваться в сторону машин и нервничать. Через две с половиной минуты сам пошел на стоянку. Подошел к машине. Пытался рассмотреть салон сквозь темное стекло. По самому стеклу пару раз стукнул костяшками пальцев. Потом оглянулся и подошел к группе водителей. Там ему все и рассказали. Поинтересовался номером «Скорой помощи». Никто на номер внимания не обратил. Расспросил о врачах. Сказали, что две женщины. Это Решетова вроде успокоило. Спросил про место, где все произошло, и интересовался, не уронил ли что его водитель, когда падал? Показали место. Решетов осмотрел все внимательно. Словно ту самую резиновую пулю искал. После осмотра позвонил по сотовому телефону. Через минуту кто-то, вероятно, из Думы позвонил уже своему водителю, тот подошел к Решетову. Увез его к зданию ФСБ.
Еще через пять минут стали по одной подъезжать другие машины. Полковник собрал всех прибывших офицеров в тесном кабинетике, отведенном ему для оперативной работы.
– Попрошу здесь не курить. Помещение плохо проветривается. Дышать и так нечем. Докладывайте. Кто что заметил?
– Вроде бы гладко прошло. Все в пределах девяноста секунд, как и планировалось.
– Что говорят свидетели?
– Водители, при которых все было, в мнении единодушны – солнечный удар... Я сразу эту мысль подбросил, они и уцепились. Жара-то небывалая.
Мочилов сурово хмыкнул, показывая свое неодобрение. Ему такой вариант показался не лучшим.
– Кто-нибудь знает? Солнечный удар может хватить человека, долго сидевшего в машине? Пусть и перекаленной на солнце? Может быть, тепловой? Бывает такой?
Офицеры переглянулись. Никого из собравшихся солнечный удар не «хватал». И даже тепловой не беспокоил.
– Ладно, хреновые из нас медики, – констатировал полковник лексиконом боевой обстановки. – Слушаю следующего. Как повел себя Решетов?
– Решетов вышел из здания и не сразу пошел к стоянке. С минуту подождал у кромки тротуара. Должно быть, привык, чтобы водитель сразу подъезжал. Через минуту начал всматриваться в сторону машин и нервничать. Через две с половиной минуты сам пошел на стоянку. Подошел к машине. Пытался рассмотреть салон сквозь темное стекло. По самому стеклу пару раз стукнул костяшками пальцев. Потом оглянулся и подошел к группе водителей. Там ему все и рассказали. Поинтересовался номером «Скорой помощи». Никто на номер внимания не обратил. Расспросил о врачах. Сказали, что две женщины. Это Решетова вроде успокоило. Спросил про место, где все произошло, и интересовался, не уронил ли что его водитель, когда падал? Показали место. Решетов осмотрел все внимательно. Словно ту самую резиновую пулю искал. После осмотра позвонил по сотовому телефону. Через минуту кто-то, вероятно, из Думы позвонил уже своему водителю, тот подошел к Решетову. Увез его к зданию ФСБ.
– Запросили относительно номера машины, что отвозила Решетова?
– Так точно. Я сразу позвонил. Ответа еще нет. Проверяют. До номеров гаража Думы не сразу доберешься.
– Пешком пройти господин Решетов не смог, – проворчал другой офицер, вытирая носовым платком пот с бычьей шеи на жилистых, не слишком широких плечах. В комнате в самом деле было очень душно: герметичные окна с вакуумными стеклопакетами не имели форточек, но защищали от дистанционного подслушивания. – Там два шага идти-то.
– Дальше что? – не глядя, прервал непредусмотренные вольности доклада полковник.
– Дальше пока ничего. Из здания еще не выходит. Наша машина слежения ждет на месте.
– Вторая машина?
– Вторая машина ждет у другого подъезда. И вообще все выходы держим под контролем. Единственно, его могут вывезти из ворот в закрытой машине. Здесь мы бессильны. Но поскольку Решетов не офицер ФСБ, думаю, ему придется не выезжать, а выходить, причем через тот же подъезд, через который заходил. Но мы страхуемся от любой возможной случайности.
– Да... – раздумчиво сказал Мочилов и выдержал долгую паузу. Но не продолжил ее никаким резюме. – Будем ждать. Упускать Решетова нельзя. Мы могли контролировать его только по машине, теперь той машины нет. Вернее, нет того водителя. Когда еще объект пожалует в Думу... Когда мы его сможем вычислить... Ни в коем случае не выпускать из поля зрения. Позвоните, предупредите всех задействованных.
– Они и так проинструктированы, товарищ полковник. Ни к чему лишний звонок в эфире.
Так ответить старшему по званию может только спецназовец. Штабные оперативники ни за что не возразили бы и просто позвонили.
– Согласен, – кивнул полковник. – Пока отдыхайте. Пределы двора не покидать. Я поинтересуюсь, что с нашим водителем.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
1
По себе, по прошлым еще армейским годам знаю расстановку сил в аналогичных ситуациях и потому понимаю отлично, что самую неблагодарную работу я свалил на Пулата. Мне-то что, мне предстоит только поболтать и активно пошевелить мозгами – сплошное развлечение и несказанное удовольствие для узника. А ему стоять в напряжении, следить, чтобы дедок какую-нибудь гадость не учинил, и наблюдать за мной, чтобы в случае чего подправить умным словом, и еще остерегаться неприятности со стороны, как, например, неожиданный выстрел в момент, когда дедок упрется рогом и не даст попортить ему степенную осанку. Человек не в состоянии слишком долго быть в напряжении одновременно и в нервном, и в физическом – это известно. Устает, не каменный. На следующие переговоры, если такие будут, придется ему меня сменить. Хотя это тоже не выход или, по крайней мере, не лучший вариант. Меня дедок меньше опасается. Я ему сразу добреньким показался. Во-первых, потому, что я всего-то четырех противников сумел записать на свой счет при и после задержания, а Виталий сразу шестерых. Да еще каких-то троих ему приписывают. Он, конечно, будет отказываться и говорить, что его глаза лгать не умеют. Но я думаю, что руку он приложил. А может быть, и ногу. При всем своем небольшом весе ногой, как помню, Виталий бьет здорово. Во-вторых, здесь, в комнате, с первых минут беседы с профессором, знатоком торсионных полей, Пулат повел себя по отношению к нему агрессивно, как квалифицированный сторожевой пес. Профессор не понял, естественно, что это наша игра, тоже своего рода развлечение узников. Он слышал наверняка про доброго и злого следователей – классический вариант криминальной психологии, но не понимает, как и большинство людей, что если к делу отнестись творчески, то можно применять чужой опыт в любой ситуации. Что мы и сделали с хорошим качеством актерской игры. И я вижу, как дедок смотрит на меня с надеждой, одновременно побаиваясь не слишком нежного к нему Пулата. Ну да, будет вести себя соответствующим образом – мы договоримся обо всем, и шея славного представителя науки не пострадает.
Поигрывая ключом в руке и разве только не посвистывая от беспечности, я подошел к двери и смело вставил ключ в замочную скважину.
– Вы готовы, господа хорошие? – спросил я через дверь.
– Открывайте, открывайте!
– Берегитесь, я открываю...
На всякий случай я встал не туда, где меня надеялись бы увидеть сразу, как ключ завершит последний оборот. Вариант, что пожаловало некое бездумное начальство, каким начальству и быть положено, если оно слишком верит в собственную силу и не верит в противосилу и потому посылает охранников на штурм, не слишком высоко при этом оценивая стоимость жизни странного профессора, я не отбросил в сторону. И потому сообразил, что будет делать тот, кто желает в комнату ворваться. Будут бить ногой в дверь и стрелять туда, где стоит человек. Где он то есть должен стоять... Стрелять, разумеется, будут шприцем, потому что выстрел на поражение им удобнее было бы сделать прямо через дверь, когда только услышали, что я поворачиваю ключ в замке и, соответственно, стою рядом. Они его уже сделали бы. Потом дверь бы взломали – при наличии технических средств это несложно – и добили бы Пулата. Только это им ни к чему. Тогда вся история с нашим похищением теряет смысл. Значит – только шприц со снотворным.
Шприц со снотворным... Дверь после удара ногой должна сильно распахнуться. Я оказался бы прямо на чьей-то мушке. И потому я встал в сторону, именно туда, куда дверь распахнется. Пусть и ударит меня слегка, это нестрашно, но эта же дверь в первый момент защитит меня от шприца и скроет от глаз атакующих. Они врываются, не сразу, как всегда бывает при атаке, сообразив, что к чему, – им еще предстоит оценить обстановку и расстановку сил противника, а я нападаю на них сзади, сначала бью этой самой дверью, потом – чем получится.
Таким образом, взвесив все «за» и «против», довершив поворот ключа, я скользнул влево и выставил руки, чтобы блокировать раскрывшуюся дверь не головой. Но удара не последовало. Значит, хотят говорить. Это легче. Я тоже на такое согласен.
Я небрежно привалился плечом к стене около косяка и только слегка приоткрыл дверь.
Двое, как и обещали...
Уважаю людей, которые слово держат. Один помоложе меня. Второй постарше. Внешне впечатления силовиков-единоборцев не производят, хотя от того, что постарше, можно ждать неприятностей. Сухощавый и слишком спокойный. Умеет, должно быть, взрываться. Второй тоже спокойный, но не настолько, чтобы внушать опасения. И слишком мощный, чтобы уметь взрываться неожиданными ударами. Глаза у того и у другого умные, как у собак. Это не охранники. Это достойные противники.
– Я рад с вами поздороваться, – сказал я, показывая голосом преимущество своего вольного положения – не они нас взяли в заложники, а мы с Пулатом взяли в заложники их человека. И очень интересно будет, если эти двое дедком так же дорожат, как охранники. А мне кажется, что все будет обстоять именно так. – Извиняйте уж, что в гости не приглашаю. У нас несколько, как бы это сказать вежливее, не прибрано. Наследили здесь некоторые малокультурные гости...