Он воровато оглянулся – нет ли кого поблизости. Только после этого сказал отрывистым, почти рваным шепотом:
– После ужина вас приглашает на беседу профессор. Если сможете, откажитесь от встречи.
– Почему?
– Так лучше для вас будет. Мы-то, к сожалению, все через это прошли. А вам не надо... Вам, наверное, это вообще нельзя...
– Почему нам не надо? Почему нам нельзя? – с угрозой в голосе настаивал любопытный Пулат. Любопытство всегда было его пороком. Я уверен, что он исключительно из любопытства и согласился в здешние степи отправиться.
– Потому что после этого вы станете такими же, как мы...
– То есть? Взял, молодой человек, лопату в руки, копай глубже, хоть до уровня могилы.
– Мое дело предупредить! – Сережа чуть не психанул от нашего встречного недоверия. – А уж вы поступайте как знаете... – И выкатил грудь колесом, словно утверждая, что дальше разговаривать не намерен.
– Мы, кажется, собрались прогуляться? – Я взял и того, и другого под руки и потащил к выходу. – Если драться намереваетесь, то на свежем воздухе. За битье стекол могут даже из местной гостиницы выселить и счет на пенсионный фонд выставить. Если выселят, где будем ночевать? Профессорский подвал мне не нравится по причине отсутствия должной вентиляции. На улицу! Вперед!
Они поддались моим уговорам.
– Ключи от комнат оставьте! – скомандовала из-за своего стола администраторша.
– Мы на этой неделе еще собираемся непременно вернуться в этот приют вампиров. И обязательно со свежими вестями, будьте уверены, – бодрым пионерским голосом ответил Пулат, и мы тут же оказались за дверью.
К моему удивлению, администраторша не поспешила вслед за нами с естественным намерением все же отобрать ключи у нерадивых жильцов. Похоже, прощание маленького капитана заставило ее задуматься достаточно основательно и надолго. Пулат умеет прощаться. Это его известная слабость. Помню, когда некие турецкие туристы уезжали из Германии, швейцар-гренадер с гренадерскими же усами очень желал помочь Виталию донести до выхода тяжеленный чемодан. Но у Пулата почти кончились деньги и нечем было заплатить за такую услугу. И тогда он, чтобы швейцар отвязался, очень подробно стал объяснять верзиле на чистом русском языке, а отнюдь не на турецком, что у того отклеился гренадерский ус. Хотя только за день до этого говорил с тем же швейцаром на смеси немецкого и турецкого. Когда мы оглянулись, покидая холл гостиницы, швейцар сосредоточенно трогал свой ус перед зеркалом, будучи не в состоянии понять, что же случилось с его гордостью. У местной администраторши гренадерских усов, к счастью, не оказалось, но задумалась она почти аналогичным образом. Может быть, приняла на свой счет высказывание о вампирах – не знаю...
– А почему приют вампиров? – поинтересовался и Сережа.
Виталий, уже потеряв желание заставить оппонента быть предельно четким и законченным в выражении своей мысли, подробно и с нескрываемым возмущением рассказал ему о своей ванне. Сережа чуть заметно улыбнулся и покосился в мою сторону. Он видел, как я собирал пиявок.
– Кстати, никакие кровавые дела не могут лишить меня аппетита, настоятельно прошу это выучить наизусть. Что у нас с ужином? – Маленький капитан всем своим видом показал страдания голодного неандертальца.
– Скоро. Первая смена уже ужинает.
– Первая смена? А сколько всего смен?
– Две полные, и остатки на третью.
– Ага... К третьей смене все остынет. – Судя по голосу, Пулат готов был заплакать. – А есть остывшую пищу все равно что в «Макдоналдсе» питаться – гастрит себе для полного счастья зарабатывать. Увольте меня, голодного, от этого!
– Что же, пойдемте, – согласился Сережа. – Вы сами приближаете время своего свидания с профессором.
– Мы просто жаждем его, – подтвердил и я. – Только вот не знаю, насколько жаждет он, памятуя привычку товарища капитана Пулатова брать время от времени заложников.
– Столовая там, – показал Сережа. – В полуподвале. Над столовой клуб. Но, кроме бильярда и телевизора, там никаких развлечений. В бильярд очередь занимают за три дня. Списки составляют. По телевизору программы только со спутниковой антенны, больше на иностранных языках. Мало кто смотрит.
– Но для нас это может показаться интересным, – не упустил я возможности пообщаться с местным населением. – В некоторых странах воюя, мы запомнили отдельные слова...
– Согласен, – сказал как отрезал Пулат. – Я тоже некоторые слова еще помню.
Насколько помню я, он пять иностранных языков знает свободно. После военного училища еще и военный институт иностранных языков заочно оканчивал, тогда как я только исторический факультет пединститута.
– Но это только после посещения кабинета профессора, – напомнил Сережа. – Мне приказано обеспечить ваше появление.
Под навесом, выставив вперед наетые животы, курили несколько человек. По внешнему виду и по рукам я сразу определил, что это не военные и даже не охранники. Но все же приятно обнаружить, что здесь и еще всякие люди водятся – не в пустыню попали, как казалось днем, когда на тропинках, заменяющих улицы, не было видно ни одного человека – я смотрел специально. Мы спустились под навес. Лестница в четыре ступени. Над дверью даже не написано, что это столовая, но мы все равно нашли бы ее – у Пулата нюх на съестное и спиртное сверхъестественный.
– А выпить здесь не подносят? – поинтересовался я.
– По субботам перед ужином для желающих. Но это не поощряется.
Особый режим, иначе не назовешь...
К раздаче тянулась очередь скучных людей с подносами. Я как-то сразу определил скуку. Она висела в воздухе и казалась ощутимой. Постные лица, скучные, редко произносимые слова. Поваров слышно чаще, чем разговаривающих друг с другом людей из очереди. Наметанным взглядом я сразу определил – около сорока человек. Ошибиться я могу на парочку в ту или иную сторону. Сорок человек в первой смене. Столько же во второй. Плюс остатки, если они составляют хотя бы половину. Итого: около сотни человек. Тут же я подсчитал, что столовая рассчитана на шестьдесят. Значит, без людей подсчет может оказаться весьма ошибочным. Хорошо, что Пулат настоял на немедленном утолении собственного великого голода.
Но возникает вопрос: по какому признаку производится разбивка голодных на смены – по принципу наибольшего аппетита, по принципу профессиональной или партийной принадлежности, по принципу элитарности, грамотности, безграмотности или еще по какому-то, нам неведомому? При взгляде на скучные лица я сразу отбросил первый принцип – здесь вне очереди должен обслуживаться только всеядный маленький капитан, остальные совершенно не показывают голода, как, впрочем, и элементарной активности. Только по одному этому нетрудно определить уровень классности поваров. Люди в очереди – словно спящие мухи. Даже соленый анекдот никто не расскажет, чтобы соседу аппетит подпортить. С остальными принципами следует разобраться.
Сережа отошел на пару слов к охранникам, стоящим в середине очереди.
– Около ста человек, – сказал Пулат.
Я кивнул. Наши математические способности оказались схожими.
– Из них около двадцати – охранники, остальные измученные тяжелой неволей... – Он даже это отметил, точно так же, как и я.
– Нам бы хватило часа, чтобы обезвредить это гнездо.
– Надеюсь управиться быстрее, – сказал Пулат.
Мне его категоричность нравится.
Стоять так долго было бы скучно, но очередь двигалась достаточно быстро. А тут и Сережа вернулся, взял наши подносы и отнес к своим друзьям. В итоге мы втроем вскоре уже сидели за столом.
Я поковырял вилкой котлету, попробовал на вкус.
– Совсем без соли, – поморщился.
– Я где-то на столе соль видел, – сказал Пулат. Так всегда бывает. Когда он видит перед собой еду, становится просто неестественно добрым.
Я тоже видел. Но я же не скажу про это.
– Где?
– Сейчас...
Он ушел и вернулся с бумажкой, куда ему отсыпали пару щепоток. Ужин продолжился. Говорят, кто как ест, тот так и работает. Я знаю, что Пулат в работе быстр. И он наглядно доказал нам верность поговорки. Я еще возился с гарниром, когда он поднял стакан с компотом и... тут же с громким стуком опустил его на стол.
На нас смотрели, как смотрят на выступление заезжих иностранных рок-звезд. Должно быть, в этом заведении никогда не слышали такого громкого, отборного, а главное, колоритнейшего мата, на какой способны только армейские и флотские капитаны.
– Ты что, мой друг? – с невинным удивлением спросил я. – Объелся?
– Пиявки...
– Что – пиявки?
– В компоте, говорю, пиявки!
Подумаешь, пиявки... Не надо было показывать свою услужливость и ходить за солью...
Обедню испортил Сережа, который своей котлетой просто поперхнулся, пытаясь подавить смех. И мне пришлось от всей сердитой души постучать ему в отместку по спине. Жалко парня. Плохо спать сегодня будет. Синяки обычно имеют обыкновение болеть.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
1
Дело приняло совершенно неожиданный оборот и размах. Генерал-лейтенант Спиридонов собрался лично выехать в разведцентр, чтобы принять участие в допросе голландца, которому спешно ставили новые уколы, чтобы привести его в дееспособный вид после действия скополамина. На вопросы отвечать следовало немедленно. И необходимо было заставить голландца это сделать.
Полковник Мочилов получил устный выговор от начальника управления не за то, что устроил слежку за начальником агентурного отдела (о полном действии и результате слежки он даже не догадывался, как, впрочем, и сам генерал-лейтенант), а за то, что вместе с генералом Легкоступовым упустил очень важный момент – не проконтролировал самолет, которым генерал ФСБ вылетел. И сейчас пришлось терять драгоценное время на поиски этого самолета, на выяснение направления и конечной точки следования.
Мочилов несмело пытался возразить, что он, начиная операцию своими скудными средствами из состава офицеров спецназа, не знал, на кого может опереться и кому довериться не только во всем управлении, но и в своем отделе. А уж о подключении оперативников ФСБ, умеющих работать в таких ситуациях за счет прочных связей, наличия стукачей, да и просто опыта действий в соответствии со своим профилем, разговор не зашел даже у самого начальника. Никто не пожелал взять на себя смелость решиться определить входящего в Структуру или не входящего в нее руководителя ФСБ.
Вся сложность предстоящей операции заключалась в том, что Главное разведывательное управление почти не имеет своей сети осведомителей и вообще не предназначено для ведения агентурной работы внутри страны, за исключением отдельных регионов типа Чечни. Поэтому, посовещавшись со Спиридоновым прямо в присутствии полковника Мочилова, начальник управления объявил по всем подчиненным частям общую учебную тревогу. И тут же, чтобы не возникало мешающих вопросов, поставил об этом в известность начальника Генштаба. Большие учения. По всем подразделениям управления. Без всякой предварительной подготовки снизу. Неожиданно, как снег среди изнуряющей летней жары. Дана сложная вводная. Пусть отрабатывают, а то совсем засиделись без дела...
Начальник Генштаба недовольно помычал в телефонную трубку, что следовало бы заранее его предупредить при том размахе, который намечен, и дал «добро», но, в свою очередь, не стал звонить министру обороны. Что может гражданский человек понимать в военных делах? Дело министра обороны – представительское. Пусть этим и занимается, если считает, что он вообще нужен.
Колесо завертелось и стало набирать обороты...
Мочилов не поехал вместе со Спиридоновым в разведцентр. Он посчитал голландца отработанным для себя материалом. Но предложил для участия в собеседовании сотрудника своего отдела Александра Дмитриевича, человека с глазами акулы. В руках Александра Дмитриевича самые фанатичные чеченские боевики рассказывали больше, чем знали сами. Генерал согласился.
А Мочилов поехал с капитаном Яблочкиным из отдела Спиридонова в Жуковский, где агентурщики имели на всякий случай «своего» человека. Одновременно полковник послал двух офицеров на смену охране семьи Легкоступова. Тем офицерам, которые дежурили уже сутки, было передано задание узнать точное время, когда Легкоступов выехал из дома в командировку.
На сей раз время выпало неудачное. Московские дороги напоминали собой трубы старого дома, такие же гудящие и вонючие, засоренные и ржавые. Пробка следовала за пробкой, сигналить и подгонять кого-то – только аккумулятор на машине сажать, и выехать из города удалось не скоро. Хорошо, что офицеры, выполняющие команду полковника, были вызваны им из разных бригад. Не местные, без своего транспорта. Они добирались до дачи генерала на электричке. И когда машина с Мочиловым только еще выехала за городскую черту и пыталась наверстать упущенное время за счет скорости, в нарушение всех ограничений, ему уже позвонили и сообщили время отъезда генерала из дома и время утреннего звонка уже по прибытии на место. Теперь можно было ориентироваться и вычислять примерное время вылета, время полета и, следовательно, возможно было при удачливости определить и саму конечную точку авиационного маршрута.
Одновременно другие офицеры по заданию полковника занимались точно таким вычислением, хотя и с большим разбросом времени, связанным с захватом капитанов Пулатова и Ангелова. Ангелова вообще вывозили с Урала. Туда была передана срочная шифротелеграмма с заданием.
В военном аэропорту Мочилов с Яблочкиным потеряли много времени, разыскивая нужного им человека, того самого «своего». А когда все-таки нашли, он взял еще два часа на поиски.
– Он толковый инженер, – сказал капитан Яблочкин в спину уходящему «своему». – Всегда делает больше, чем просишь. Я на него надеюсь.
Ехать в управление смысла не имело – ни туда не успевали, ни обратно. В принципе, результат можно было бы получить и по телефону, но вдруг возникнут вопросы, которые с помощью трубки не решить... Чтобы никому не мозолить глаза своим присутствием, они сидели на стоянке в машине капитана, как в кастрюле на горящей кухонной плите. Яблочкин рассказывал сказки про то, что его не берет пуля, потому что в Анголе его накормили заговоренным сырым сердцем леопарда. Мочилов смеялся, представляя, как капитан ест это окровавленное сердце и размазывает кровь по румяным, как бока у настоящего яблока, щекам.
– В самом деле, товарищ полковник. – Яблочкин даже обиделся на смех. – В одной операции на мне в одиннадцати местах одежду пулями прорвало, даже в каблук одна угодила. Видел, как прямо в меня стреляют. И ни одной царапины...
Ждали... Мочилов смотрел, как абсолютно со стороны солнца, словно боевая машина в классической атаке, заходил на посадку «Як-40». Подумалось, что вот на такой машине и вывезли генерала Легкоступова. На такой же машине вывозили Пулатова с Ангеловым. Летит самолет... Кто помыслит плохо о его пассажирах? Мало ли у кого какие дела...
Вопреки обещанию, «свой» человек оказался расторопнее. Он принес компьютерную распечатку выделения воздушных коридоров системой ПВО для рейсов, вылетающих из Жуковского, не через два часа, а уже через сорок минут.
– Вы у кого-то спрашивали разрешение на получение данных? – поинтересовался Мочилов, стараясь обеспечить на всякий случай «тылы» и знать, с кого спрашивать, если случится непредвиденное. Нагоняй, полученный от начальника управления, заставлял его узнавать даже больше, чем следовало по необходимости.
– Никак нет, товарищ полковник... В этих делах следует действовать осторожно. Я умышленно «повесил» свой компьютер, громко поругался для приличия и вошел в сеть с компьютера нашего сотрудника-отпускника. Ему еще неделю гулять, а он два часа назад как раз заходил. Распечатывал что-то с дискеты. И я все данные нашел сразу. Пароль у меня есть, так что обошлось даже без «взлома».
Они поблагодарили «своего» человека «конвертом», при этом полковник даже не узнал ни его имени, ни звания, потому что на стандартных летных рабочих куртках – ни на зимних, ни на летних – погоны не носят.
Пора было ехать. Только выезд со стоянки загородил микроавтобус «Фольксваген». Три человека в камуфлированной форме без погон приветливо здоровались с водителем. Распоряжался посадкой коренастый лысоватый крепыш. Забрасывали в салон рюкзаки и какие-то мешки. Должно быть, пассажиры того самого «Як-40», чью посадку недавно наблюдал полковник. Они выехали сразу перед Яблочкиным и быстро ушли вперед на скорости.
По дороге Мочилов рассматривал распечатку, стараясь что-то понять. Понял, надо сказать, с трудом. В указанный промежуток времени вылетали четыре самолета. Два грузовых борта, два грузопассажирских. Хотелось сразу плотнее заняться вторыми, но отбрасывать возможность использования первых тоже нельзя.
– Разыскивать и расспрашивать летчиков слишком рискованно? – поинтересовался Яблочкин. – Они иногда знают лучше диспетчера, кого везут...
– Пожалуй, тут можно и засветиться раньше срока. Летчики народ болтливый. А если им оттуда еще и доплачивают, то обязательно предупредят. Да и все равно времени на это уйдет много. Проще подождать пару часов. Сообщат данные на Пулатова и Ангелова, сопоставим и выясним маршрут.
– Тоже верно.
«Сотовик» полковника подал сигнал. Мочилов посмотрел на табло. Звонили с дачи – охрана семьи генерала Легкоступова.
– Товарищ полковник, три странных типа в округе вертятся. Машину оставили в стороне. Наблюдают с соседней дачи. Там хозяева час назад уехали. Принимать превентивные меры?
– Ждите. Вмешивайтесь только в самый критический момент. Смотрите, осторожнее. Они живыми нужны, а то знаю я вас, вояк...
Он сам такой же вояка, прошел в спецназе путь от командира взвода до нынешней должности. И знает, что при численном преимуществе противника есть обязательное желание сразу бить наповал, чтобы уравнять шансы.