– Нет.
– Так вот, когда я повесила трубку, он аж телефон от стенки оторвал.
– Может, он тебя любит. Ты б получше с ним обращалась.
– А ты сам хорошо обращаешься с теми, кто тебя любит?
– Нет, не хорошо.
– Почему?
– Я инфантил; тут я не могу ничего поделать.
Мы пили весь остаток ночи, потом легли спать перед самой зарей.
Мне не удалось расколоть эти 90 фунтов напополам. Она могла справиться и со мной, и со многими, многими другими.
102
Когда я проснулся через несколько часов, Тани в постели не было.
На часах всего 9. Я нашел ее на кушетке – она сидела и отхлебывала из пинты вискача.
– Господи, ну и рано же ты начинаешь.
– Я всегда просыпаюсь в 6 и сразу встаю.
– Я всегда встаю в полдень. У нас с тобой будет проблема.
Таня продолжала шпарить виски, а я вернулся в постель. Вставать в 6 утра – безумие. Должно быть, у нее нервы не в порядке. Не удивительно, что она ни шиша не весит.
Она зашла в спальню:
– Схожу погуляю.
– Давай.
Я снова уснул.
Когда я проснулся в следующий раз, Таня сидела на мне. Хуй у меня был тверд и похоронен у нее в пизде. Она снова на мне скакала. Она закидывала назад голову, вся изгибалась. Всю работу делала сама. Она тихонько ахала от восторга, ахи раздавались всё чаще и чаще. Я тоже начал покряхтывать. Громче. Я чувствовал, что уже приближаюсь. Я уже был в нем. Потом он произошел – хороший, долгий, жёсткий оргазм. Затем Таня с меня слезла. Я по-прежнему оставался тверд. Таня опустила туда свою голову и, глядя мне прямо в глаза, стала слизывать сперму прямо с головки члена. Судомойка еще та.
Она встала и ушла в ванную. Я слышал, как набегает вода. Всего 10.15 утра. Я снова уснул.
103
Я повез Таню в Санта-Аниту. Сенсацией сезона был 16-летний жокей, скакавший со своим весовым преимуществом в 5 фунтов. Откуда-то с востока и выезжал в Санта-Аните впервые. Ипподром предлагал приз в 10.000 долларов тому, кто правильно угадает победителя гвоздевого заезда, но его или ее выбор надо было вытягивать из всех остальных названных. На каждую лошадь по одному человеку – с этого вс и начиналось.
Мы приехали где-то к 4-му заезду, а эти обсосы уже заполнили трибуны под завязку. Все места заняты, негде даже машину поставить. Ипподромные служители направили нас к ближайшему торговому центру. Оттуда нас должны были привезти на автобусе, а обратно после последнего заезда явно пришлось бы тащиться пёхом.
– Это безумие. Поехали лучше домой, – сказал я Тане.
Та отхлебнула из своей пинты.
– Поебать, – сказала она, – мы уже здесь.
Мы вошли внутрь – там я знал одно особое местечко, удобное и уединенное, и повел ее туда. Единственная неприятность – дети его тоже обнаружили. Они бегали вокруг, поднимая ногами пыль и вопя, но это все равно лучше, чем стоять.
– Мы уходим после 8-го заезда, – сказал я Тане. – Последние из этой толпы не смогут выбраться отсюда до самой полуночи.
– Спорить готова, на скачках хорошо можно мужиков кадрить.
– Шлюхи в клубе работают.
– А тебя тут когда-нибудь снимали?
– Один раз, но это не считается.
– Почему?
– Я ее уже знал раньше.
– Ты разве не боишься чего-нибудь подцепить?
– Боюсь, конечно, поэтому большинство мужиков дает только за щеку.
– А тебе так нравится?
– Ну да, еще бы.
– Когда ставки делать?
– Сейчас.
Таня пошла со мной к окошечкам тотализатора. Я подошел к тому, что на 5 долларов. Она стояла рядом.
– А откуда ты знаешь, на кого ставить?
– Этого никто не знает. Но в основе своей система очень простая.
– Типа как?
– Ну, в общем и целом, лучшая лошадь стартует с почти равными шансами, и по мере того, как лошади становятся хуже, шансы нарастают. Но так называемая лучшая лошадь выигрывает один раз из трех с шансами меньше, чем 3 к одному.
– А можно ставить на всех лошадей в заезде?
– Да, если хочешь обнищать побыстрее.
– Выигрывает много народу?
– Я бы сказал, примерно один из 20 или 25.
– Зачем они сюда приходят?
– Я не психиатр, но я – здесь. И могу вообразить, что пара-тройка психиатров тоже сюда ездит.
Я поставил 5 на победителя на 6 лошадь и мы отправились смотреть заезд. Я всегда предпочитал лошадей с ранним стартом, особенно если они вылетают в последнем заезде. Игроки называли таких «лодырями», но ведь всегда получаешь лучшую цену за те же самые способности, что и у «зубрил», финиширующих резко. Я получил 4 к одному за своего «лодыря»; он опередил на 2 с половиной корпуса и оплачивался 10.20 долларами на каждые 2. Я был в выигрыше в 25.50 баксов.
– Давай возьмем чего-нибудь выпить, – предложил я Тане. – Бармен здесь делает лучшие «Кровавые Мэри» во всей Южной Калифорнии.
Мы пошли в бар. Там попросили танины документы. Мы получили напитки.
– Кто тебе нравится в следующем заезде? – спросила Таня.
– Заг-Зиг.
– Думаешь, выиграет?
– А у тебя две груди?
– А ты заметил?
– Да.
– Где тут дамская комната?
– Два раза направо.
Как только Таня ушла, я заказал еще одну «КМ». Ко мне подошел черный парень. На вид ему был полтинник.
– Хэнк, старик, как поживаешь?
– Держусь.
– Мужик, мы в натуре по тебе скучаем на почте. Ты был у нас одним из самых смешных парней. В смысле, нам тебя очень не хватает.
– Спасибо, скажи ребятам, что я привет передавал.
– А сейчас что делаешь, Хэнк?
– О, стучу на машинке.
– Это в каком смысле?
– Стучу на машинке…
Я поднял руки и попечатал по воздуху.
– В смысле, машинисткой в конторе?
– Нет, пишу.
– Что пишешь?
– Стихи, рассказы, романы. Мне за это платят.
Он посмотрел на меня. Потом отвернулся и отошел.
Вернулась Таня.
– Какой-то сукин сын пытался меня снять!
– Во как? Извини. Надо было пойти с тобой.
– Нет, какой хам, а? Терпеть не могу таких типов!
Мерзость какая!
– Если б у них было хоть немного оригинальности, было б лучше. У них просто нет воображения. Может, поэтому они совсем одни.
– Я поставлю на Заг-Зига.
– Пойду куплю тебе билетик…
Заг-Зиг просто не раскочегарился. Он пришел к воротам слабо, жокей уныло сшиб побелку со столбика своим хлыстом. Заг-Зиг хило оторвался, потом помчался вприскочку. Опередил всего одну лошадь. Мы вернулись в бар. Ну и заездик, бля, с 6 к 5 попыткам.
Мы взяли две «Мэри».
– Так тебе нравится, когда берут за щеку? – спросила меня Таня.
– Всё зависит. Некоторые это хорошо делают, а большинство не умеет.
– Ты здесь когда-нибудь с друзьями встречаешься?
– Только что встретился, перед предыдущим заездом.
– С женщиной?
– Нет, с парнем, на почте работает. У меня, на самом деле, нет друзей.
– У тебя есть я.
– Девяносто фунтов ревущего секса.
– И это – всё, что ты во мне видишь?
– Конечно, нет. У тебя еще есть эти огромные, огромные глаза.
– Ты не очень-то мил.
– Пойдем, на следующий заезд успеть надо.
Мы успели на следующий заезд. Она поставила на своих, я – на своих. Оба проиграли.
– Поехали отсюда, – предложил я.
– Ладно, – согласилась Таня.
Вернувшись ко мне, мы сели на тахту выпивать. На самом деле, она неплохая девчонка. Есть в ней что-то печальное. Носит платья и шпильки, и лодыжки у нее ничего. Я не вполне был уверен, чего именно она от меня ожидала.
Мне не хотелось обижать ее. Я ее поцеловал. Длинный, тонкий язычок затрепетал у меня во рту. Я подумал о серебристой рыбке тарпон. Во всем столько печали, даже когда всё получается.
Потом Таня расстегнула мне ширинку и взяла мой хуй в рот. Вытянула его и взглянула на меня. Она стояла на коленях у меня между ног. Смотрела мне прямо в глаза и обводила языком головку. У нее за спиной остатки солнца протекали сквозь мои грязные жалюзи. Потом приступила. Она абсолютно не владела никакой техникой; она ничегошеньки не знала о том, как это надо. Прямое и простое покусывание и полизывание. Как лобовой гротеск оно прекрасно, но трудно списать его на прямой гротеск. Я до этого пил, и теперь мне не хотелось ранить ее чувства. Поэтому я рванул в страну грез: мы оба лежим на пляже, и нас окружает человек 45 или 50, и мужчин, и женщин, большинство – в купальных костюмах. Собрались вокруг тесным кругом. Солнце стоит высоко, море накатывает и откатывает, и его хорошо слышно. Время от времени две-три чайки вьют низкие круги у нас над головами.
Таня сосала и покусывала, а они смотрели, и я слышал их замечания:
– Господи, глянь, как захватывает!
– Дешевая охуевшая потаскуха!
– Отсасывает у мужика на 40 лет старше!
– Оттащите ее! Она ненормальная!
– Нет, постойте! Как набрасывается, а?
– И ПОСМОТРИТЕ на эту штуку только!
– УЖАС!
– Эй! Я ей щас в жопу засажу, пока она занята!
– Она СУМАСШЕДШАЯ! БЕРЕТ ЗА ЩЕКУ У ЭТОГО СТАРОГО МУДАКА!
– Давайте подпалим ей спинку спичками!
– Она СУМАСШЕДШАЯ! БЕРЕТ ЗА ЩЕКУ У ЭТОГО СТАРОГО МУДАКА!
– Давайте подпалим ей спинку спичками!
– СМОТРИ, ВО ДАЕТ!
– СОВСЕМ СПЯТИЛА!
Я нагнулся, схватил Таню за голову и всадил свой хуй прямо в центр ее черепа.
Когда она вышла из ванной, я уже приготовил два стакана. Таня отхлебнула и посмотрела на меня.
– Тебе понравилось, правда? Я так и поняла.
– Ты права, – ответил я. – Тебе симфоническая музыка нравится?
– Фолк-рок, – сказала она.
Я подошел к приемнику, передвинул на 160, включил его, врубил погромче. Приехали.
104
Я отвез Таню в аэропорт на следующий день. Мы выпили в том же баре. Мулатки нигде не видать; вся эта нога сейчас с кем-то другим.
– Я тебе напишу, – сказала Таня.
– Хорошо.
– Ты думаешь, я потаскушка?
– Нет. Ты любишь секс, а в этом ничего дурного нет.
– Да ты и сам от него шалеешь.
– Во мне много пуританского. А пуритане наслаждаются сексом больше кого бы то ни было.
– Ты действительно ведешь себя невиннее любых других мужиков из всех, кого я знала.
– В каком-то смысля я всегда был девственником…
– Вот бы о себе так сказать.
– Еще выпьешь?
– Конечно.
Мы пили молча. Потом пришло время посадки. На прощанье я поцеловал Таню рядом с контрольным постом, спустился вниз на эскалаторе.
Возвращение домой прошло без событий. Я думал: что ж, я снова один. Надо хоть написать что-нибудь, еби его мать, – или же снова в дворники подаваться. Обратно на почту меня никогда уже не возьмут. Человек должен быть на своем месте, как говорится.
Я въехал во двор. В почтовом ящике ничего. Я сел и набрал Сару. Та была в «Таверне».
– Как оно всё? – спросил я.
– Эта сука уехала?
– Уехала.
– Давно?
– Только что посадил на самолет.
– Тебе она понравилась?
– У нее были кое-какие качества.
– Ты ее любишь?
– Нет. Послушай, мне бы хотелось тебя увидеть.
– Я не знаю. Мне было ужасно трудно это всё. Откуда я знаю, что ты не поступишь так снова?
– Никто никогда не может быть вполне уверен в том, что сделает.
Ты и сама не уверена, как поступишь.
– Я знаю, как мне бывает.
– Слушай, я ведь даже не спрашиваю, чем ты занималась, Сара.
– Спасибо, ты очень добрый.
– Я бы хотел тебя увидеть. Сегодня вечером. Приезжай.
– Хэнк, ну, я не знаю…
– Приезжай. Просто поговорим.
– Я просто дьявольски расстроена. Мне плохо как черту было.
– Слушай, давай, я так скажу: ты у меня – номер первый, а второго номера вообще не существует.
– Ладно. Буду около семи. Слушай, меня два клиента ждут…
– Хорошо. Увидимся в семь.
Я положил трубку. Сара в самом деле – добрая душа. Потерять ее ради Тани – просто смешно. Однако, и Таня кое-что мне дала. Сара же заслуживает лучшего обращения. Люди обязаны друг другу некой верностью, что ли, – даже если не женаты. В каком-то смысле, доверие должно заходить еще глубже именно потому, что оно не освящено законом.
М-да, нам нужно вино, хорошее белое вино.
Я вышел, сел в «фольксваген» и подъехал к винной лавке рядом с супермаркетом. Мне нравится часто менять винные лавки, поскольку продавцы запоминают твои привычки, если приходишь денно и нощно и закупаешь огромные количества. Я ощущал их недоумение, почему это я еще не сдох, и от этого мне становилось неловко. Возможно, правда, они ни о чем подобном и не думают, но человек, в конце концов, становится параноиком, когда у него по 300 бодунов в году.
В этой новой точке я нашел четыре бутылки хорошего белого вина и вышел с ними наружу. Снаружи стояли четверо пацанов-мексиканцев.
– Эй, мистер! Дай нам немного денег! Эй, мужик, ну дай денег-то!
– Зачем вам?
– Надо, мужик, надо, сам знаешь!
– Коки купить?
– Пепси-колы, чувак!
Я дал им 50 центов.
(БЕССМЕРТНЫЙ ПИСАТЕЛЬ ПРИХОДИТ НА ВЫРУЧКУ УЛИЧНЫМ БЕСПРИЗОРНИКАМ)
Они убежали прочь. Я распахнул дверцу «фолька» и поставил вино на сиденье. Не успел я этого сделать, как мимо пронесся фургон, его дверца с лязгом распахнулась. Изнутри грубо выпихнули женщину. Молодая мексиканка, года 22, без грудей, в серых брючках. Черные волосы – немыты и жидки. Мужик орал на нее из кабины:
– БЛЯДЬ ПРОКЛЯТАЯ! БОЛЬНАЯ ЕБАНАЯ БЛЯДЬ! ДАВНО ПОРА БЫЛО ТЕБЕ ПИНКА ПОД СРАКУ ДАТЬ!
– ТУПОЕ МУДАЧЬЕ! – орала в ответ та. – А ОТ ТЕБЯ ГОВНОМ ВОНЯЕТ!
Мужик выскочил из фургона и побежал за ней. Она рванула в сторону винной лавки. Он увидел меня, бросил погоню, вернулся в кабину и с ревом дернул по стоянке, затем развернулся и укатил вниз по Бульвару Голливуд.
Я подошел к ней.
– С вами всё в порядке?
– Да.
– Я могу для вас что-нибудь сделать?
– Да, отвезите меня на Ван-Несс. Угол Ван-Несс и Фрэнклина.
– Хорошо.
Она залезла в «фольксваген» и мы выехали на Голливуд.
Я свернул вправо, потом влево – и мы оказались на Фрэнклине.
– А у тебя много вина, правда? – спросила она.
– Угу.
– Я думаю, мне выпить надо.
– Выпить почти всем надо, только они об этом не знают.
– Я знаю.
– Можем ко мне поехать.
– Ладно.
Я развернулся, направляясь обратно.
– У меня есть немного денег, – сказал я ей.
– 20 баксов, – ответила она.
– За щеку берешь?
– Как никто другой.
Когда мы добрались до дому, я нацедил ей стакан вина. Оказалось теплым. Она не возражала. Я тоже выпил теплого. Потом стащил с себя штаны и вытянулся на постели. Она вошла в спальню вслед за мной. Я вытянул из трусов свою квелую нитку. Она на нее сразу набросилась. Она была ужасна – совершенно никакого воображения.
Да это чистое говно, подумал я.
Я поднял с подушки голову.
– Давай же, малышка, начинай! Какого хуя ты там делаешь?
У меня никак не получалось отвердеть. Она его сосала и смотрела мне в глаза. Худшая сосюра, что у меня вообще была. Она потела, наверное, минуты две, потом отползла. Вытащила из сумочки носовой платок и сплюнула в него, как будто сперму отхаркивала.
– Эй, – сказал я, – какого это черта ты мне тут вешаешь? Я не кончил.
– Нет, кончил, кончил!
– Эй, ну уж я-то знаю!
– Ты спустил мне прямо в рот.
– Кончай херню пороть! Ну-ка вниз!
Она начала заново, но так же погано. Я не стал ей мешать, надеясь на лучшее. Блядина еще та. Она кусала и сосала. Как будто только притворялась, что берет, как будто мы оба всего лишь притворялись. Мой хуй оставался мягок. Она продолжала.
– Ну ладно, ладно, – сказал я, – хватит уже. Забудь об этом. – Я дотянулся до штанов и вытащил из кармана бумажник. – Вот твоя двадцатка. Теперь можешь идти.
– Как насчет прокатиться?
– Ты меня только что прокатила.
– Мне надо на угол Фрэнклина и Ван-Несс.
– Ладно.
Мы вышли к машине, и я отвез ее на Ван-Несс. Отъезжая, я заметил, как она подняла руку с оттопыренным большим пальцем. Она ехала стопом.
Вернувшись, я позвонил Саре еще раз.
– Ну, как оно всё? – спросил я.
– Сегодня – медленно.
– Ты по-прежнему приезжаешь вечером?
– Я же сказала, что да.
– У меня есть хорошее белое вино. Все будет как в старые времена.
– А ты еще с Таней встречаться собираешься?
– Нет.
– Не пей ничего, пока я не приеду.
– Ладно.
– Мне идти надо… Только что клиент зашел.
– Хорошо. До вечера.
Хорошая женщина Сара. Мне следует подтянуться. Мужику нужно много баб только тогда, когда все они никуда не годятся. Мужик может вообще личность свою утратить, если будет слишком сильно хреном по сторонам размахивать. Сара заслуживает гораздо лучшего, нежели я ей даю. Теперь всё зависит от меня. Я вытянулся на кровати и вскоре уснул.
Разбудил меня телефон.
– Да? – спросил я.
– Вы – Генри Чинаски?
– Да.
– Я всегда обожала вашу работу. Я думаю, никто не пишет лучше вас!
Голос у нее был молодой и сексуальный.
– Я кой-чего хорошего действительно написал.
– Я знаю. Я знаю. У вас в самом деле были все эти романы с женщинами?
– Да.
– Слушайте, я тоже пишу. Я живу в Лос-Анжелесе, и мне бы хотелось приехать к вам повидаться. Я бы хотела показать вам свои стихи.
– Я не редактор и не издатель.
– Я знаю. Слушайте, мне 19 лет. Я просто хочу приехать к вам в гости.
– Сегодня вечером я занят.
– Ох, да любой вечер подойдет!
– Нет, я не могу вас увидеть.
– Вы действительно тот самый Генри Чинаски, писатель?
– Ну еще бы.
– Я миленькая цыпа.
– Весьма вероятно.
– Меня зовут Рошель.
– До свиданья, Рошель.
Я положил трубку. Ну, вот я это и сделал – на сей раз.
Я зашел в кухню, открыл пузырек витамина Е, 400 международных единиц каждый шарик, и проглотил несколько, запив полстаканом воды «Перье». Хорошая это будет ночь у Чинаски. Солнце наискось падало сквозь щели в жалюзи, рисуя на ковре знакомый узор, а в холодильнике остывало белое вино.