Громко и четко произнесла. Настолько громко, что даже поперхнулась и закашлялась.
Очень смешная вышла сценка. Луцка рассмеялась. Юкио улыбнулся и сказал:
– Смотри-ка, первое слово она произнесла по-японски!
– Как это? – не поняла Луцинка. – Где ж тут японский?
– По-японски «ворона» – «карасу́», – пояснил гордый папаша.
– Вот как, – протянула Луцинка, – по-японски! А почему тогда не по-английски? Может быть, она услышала, как за домом машина сигналит, и сказала «кар», потому что я ее учила, что машинка – на английском «кар»? Что скажешь?
Муж и жена улыбались друг другу, как в добрые времена, когда о любви между ними еще не было сказано ни слова.
– Каррр! – снова крикнула ворона из-под яблони.
– Каррр! – повторила Марико и помахала птице рукой с балкона.
– Похоже, она научилась говорить по-птичьи, – сказала Луцинка.
– Ну да. Собачий язык она у нас давно освоила, теперь по-птичьи научилась, – согласился Юкио.
Кажется, это была последняя столь явная сцена супружеского мира и взаимопонимания. Юкио полностью вернулся к своей навязчивой идее и не мог себе позволить заниматься ничем другим. С появлением дочки квартирка жены стала казаться совсем крошечной: всюду царил маленький ребенок, его вещички, голос. Воздух был пропитан запахом молочной каши и свежевыстиранных пеленок. Сосредоточиться не получалось.
Когда Марико исполнился годик, отец оставил жену и дочку, купил маленькую квартирку, чтобы никто не мешал ему постигать древнюю мудрость. Он приходил раз в неделю и смотрел на Марико. Она бурно радовалась отцу, как самому дорогому человеку на свете. Мама неизменно удивлялась: надо же, не видит его, заботы от него никакой, не играет, не гуляет, сказку не расскажет, а дочка бросается к нему с таким счастливым личиком, что сердце разрывается смотреть. Марико что-то лепетала, хватаясь за руку отца, пытаясь успеть рассказать что-то очень важное, как делала это не так давно ее мать. Женщины! Им лишь бы поговорить. Это часть их природы…
Японский отец сидел некоторое время, с непроницаемым лицом глядя на сотворенного им живого младенца, а потом уходил искать глину для изготовления неживого существа, которое мечтал приобщить к миру живых с помощью тайных заклинаний.
О своих поисках, опытах и мучительных ошибках он лишь однажды поведал Марушке, когда той исполнилось десять лет. В день ее рождения отец повел ее на прогулку и, стоя на Карловом мосту, с которого Влтава кажется особенно величественной и мощной, рассказал о том, что привело его в Прагу и как продвигаются его изыскания. Он впервые был так разговорчив и откровенен. Марушка в этом пошла в него: многословием не отличалась. Но в тот день (чем-то он выделялся все же из череды других, тот памятный день) – так вот: в тот день и отец, и дочь говорили много. Именно тогда и пришла девочке в голову мысль, что родилась она из-за вымысла. Изначально из-за древнего мифа евреев, живших в Центральной Европе в своих гетто и никогда не чувствовавших себя в безопасности, а потом из-за одержимости японского юноши, обуреваемого стремлением воссоздать то, что никогда в реальности не существовало. Только в мечтах, только в чьих-то мозгах… А в результате получился не голем. Получилась она, Марико. И на нее всем плевать. Она – просто человек, ничего интересного. Людей повсюду полно. Кого лишним человеком удивишь, даже если это твой собственный ребенок?
Об этом она сказала своему отцу. А тот подумал и ответил:
– Я уже хорошо продвинулся в своих поисках. Мне осталось только найти соратников. Ведь нужно еще двое надежных мужчин, понимаешь?
Конечно, Марико все поняла. Отцовская мечта была для него важнее всего. Даже собственная дочь представлялась помехой. После того разговора она четко и окончательно уяснила, что полагаться в этой жизни может и будет только на себя. И еще: она окончательно убедилась, что везде, на всем белом свете окажется для всех чужой. Приняв это знание, она не стала злой и угрюмой. Наоборот – ей сделалось легче. Когда про себя все понимаешь, обид на жизнь и людей больше не возникает. Ты просто учишься выживать, не принимая во внимание ничьи издевки и оскорбления.
На двенадцатилетие отец подарил ей то, о чем она очень его просила уже пару лет: ее японскую родословную. На листе тонкого картона была изображена половина ствола дерева. От ствола отходили ветви. В квадратиках на ветвях значились имена и даты жизни предков Марико по отцовской линии. Имена были тщательно выписаны рукой отца по-японски и по-чешски. Оставшись одна, девочка внимательно разглядела дорогие ей имена неведомых людей. Она поняла, что дедушка не так давно отошел в мир иной, и очень пожалела, что не успела с ним познакомиться. Из живущих оставались у нее, помимо отца, бабушка и дядя. Бабушка была уже очень стара, но, судя по тому, как долго все жили в их роду, впереди у нее было лет десять-пятнадцать. Марико принялась мечтать, как вырастет, заработает много денег, полетит в Японию, приедет в Осаку, найдет бабушку, обнимет ее. Общаться они будут на английском. Папа как-то упомянул, что его мать прекрасно владеет этим языком. И тогда Марико наконец расскажет бабушке, как мечтала о том, чтобы оказаться в ее объятиях.
Из двух половинок
Наверное, чтобы что-то драгоценное получить от жизни в качестве подарка, в детстве положено серьезно перестрадать. Так Марико и стала думать после того памятного разговора с отцом, когда ей исполнилось десять лет.
Она с раннего детства привыкла слышать обидные слова. Чаще всего ей кричали «косоглазая», а еще – «вьетнамёза». У нее на родине, в ее родной Чехии, развелось много приезжих из далекой азиатской страны. Почему именно Чехию облюбовали вьетнамцы для массового исхода, вопрос сложный. Наверное, все вышло стихийно. Посылали во времена социализма учиться вьетнамских студентов в Прагу, вот они и проторили дорожку. А там и пошло. Хлынули при первой же возможности представители чуждого, но упорного, трудолюбивого и терпеливого народа в древнюю славянскую страну за лучшей долей. А ведь местным жителям собственная доля лучшей отнюдь не представлялась, потому чужаки и раздражали. И даже вполне образованная и обладающая широким кругозором Марушкина мама, не стесняясь, увлеченно рассказывала о вьетнамцах всякие ужасающие были.
Вот приходит она как-то из парикмахерской в шоковом состоянии и делится с дочкой свежими новостями:
– Ты только послушай, что пани Новакова сейчас рассказала! Работает она, стрижет, причесывает, волосы красиво укладывает. Очередь женщин сидит, ждет. И среди них вьетнамка. Тихая такая, вроде аккуратная, чистая. Сидит и сидит себе. И все рядом с ней сидят. Не будет же никто отшатываться, правда? Она же никому ничего плохого не делает. Ладно. Время идет. Сидят, ждут. Потом подходит ее очередь, вьетнамки этой. Садится она в кресло. Ну, пани Новакова ее спрашивает, что, мол, будем делать? А та отвечает, что хочет подстричься покороче. Ну, хорошо. Перед стрижкой обычно голову моют. И пока пани Новакова мыла этой клиентке голову, нащупала у той под волосами шишку, довольно большую. Но парикмахерша не встревожилась: бывают у многих такие жировики на головах. Ничего опасного в них нет. Она только спросила: «Давно это у вас, не беспокоит?» Та и говорит, что давно, не беспокоит, все в порядке. Потом пани Новакова подстригла эту вьетнамку и стала ей волосы феном сушить.
И представляешь!!! Ох, даже выговорить страшно, даже вспоминать противно! Когда горячий воздух из фена попал на эту шишку, она вдруг лопнула! И из нее черви вывалились и поползли! Куча червей! И все это увидели, кто в очереди сидел! И принялись дико визжать, как будто их режут. А бедная пани Новакова сначала страшно растерялась, у нее прямо руки отнялись, представь, но потом взяла спрей от насекомых и напшикала на этих червей.
Ужас! Ужас!!! Что ей только пришлось пережить, бедняжке! Черви перестали извиваться и попадали на накидку, которой была эта вьетнамка укрыта во время стрижки. Уйма червей скрюченных, не сосчитать, сколько их у женщины под кожей жило! И еще там, в шишке, сколько осталось!!!
Пани Новакова просто святая: она все там ей прочистила пинцетом, йодом залила, велела к врачу пойти. А та – как должное все восприняла. Даже не извинилась и, главное, не удивилась. Видно, не впервой ей такое видеть. Встала, заплатила и ушла. Пани Новакова смотрит – а у нее клиенток ни одной не осталось! Все разбежались, как от чумы. Еще бы! Каждый убежит, если своими глазами такое увидит.
– Мамочка, откуда у той женщины черви в голове завелись? Как это возможно? – ужасалась Марико.
– У них там джунгли. Попала какая-то личинка под кожу – и развелось их множество. Там все другое. Не как у нас. У нас своего счастья хватает: клещи вот тоже под кожу залезают, кровь сосут, отравляют человека. У них – свое. Но мы-то к ним со своими клещами не лезем. А они везут и везут всякую заразу. Пани Новакова сказала, что теперь будет сначала проверять, нет ли у чужеземцев на головах шишек. А если обнаружит – ни за что обслуживать не станет. И правильно! Такое пережить! С какой стати? Как у нее только сердце не разорвалось?
Марушка страшно тосковала, выслушивая подобные истории. Мамочка не понимала, что этот рассказ относился и к ее собственной дочери! Дочь словно изнутри постигала, что о ней говорят, когда она этого не слышит. Да и слышать приходилось немало, что уж говорить. Ей со всех сторон доставалось за нестандартную внешность. И привыкнуть к этому было невозможно. Можно было только научиться терпеть и ждать.
Чего она ждала? Ну, как обычно, чего и все остальные люди. Счастья, чего же еще! И ведь вот диво – никто не знает, что это за штука такая – счастье, а все его ждут и друг другу настойчиво желают во время всяких праздников.
Счастье, в Марушкином понимании, заключалось в материальном достатке и в том, чтобы ее приняли со всей ее уродской внешностью в среду нормальных людей. В старших классах ко всем ее прежним прелестям прибавился еще и непомерно высокий рост, и добавилось ей на окончательную погибель еще несколько обозначений: «дылда», «каланча раскосая», «китайский небоскреб»… Всего не запомнишь. И не забудешь.
Она не раз рыдала в подушку, спрашивая у ночи, за что ей все это, почему она не только раскосая и желтокожая, как отец, но еще и долговязая, непонятно в кого? Зачем природе надо было издеваться над ней по полной программе? Неужели за то, что в какой-то момент своей молодости ее родители, такие разные и несочетаемые, встретились и потянулись друг к другу? И почему за это должен платить их ребенок, разве есть в этом его вина?
* * *Вот такую, тощую, высоченную, узкоглазую, и усмотрел случайный приезжий рано утром, когда она стремительно вышагивала в школу, старательно сутулясь и глядя себе под ноги, чтобы не видеть выражения лиц прохожих, в которых она умела к своим пятнадцати годам прочитать только отвращение и отторжение.
– Простите, – окликнул девочку турист, – могу ли я к вам обратиться?
Он говорил по-английски, и Марико немного успокоилась. Иностранцы к ее внешности относились совершенно нейтрально. Во всяком случае, от них она ни разу не услышала обидных слов и не увидела саркастичных недоуменных гримас, появляющихся на лицах соотечественников при разговоре с ней.
– Чем я могу вам помочь? – отозвалась она.
Английский ей мама вдалбливала с раннего детства, тут она была лучшей в классе.
– Я работаю в известном модельном агентстве, вот моя визитная карточка, возьмите. У вас необычная внешность, совершенно модельная. Несомненно! Я хочу вас пригласить на фотосессию. Уверен, что вас ожидает большое будущее в нашем бизнесе. Вы не пожалеете, если дадите согласие.
Марико насупилась, считая, что в очередной раз стала объектом издевки. Только издевка эта отличалась от прежних своей особой изощренностью. Однако опытный работник агентства не в первый раз встречался с недоверием и даже враждебной реакцией будущих звезд мировой моды, которых он случайно встречал в разных концах света. Он отлично понимал, что творится в сердечках этих непомерно высоких, выделяющихся из толпы девочек, какие словечки привыкли слышать они в свой адрес, как угнетены и придавлены ощущением собственного мнимого уродства.
Он умел убеждать. Для начала он добился того, что Марико дала ему мамочкин номер телефона. Остальное было уже делом техники. Он постарался предъявить взрослой женщине убедительные доказательства своих слов. Через две недели мать с дочерью уже находились в Париже, в том самом агентстве, которое он представлял. Там и был составлен и подписан первый контракт. Счастливая звезда взошла наконец над Марушкиной дорогой жизни.
Теперь она не боится никаких трудностей, она всем довольна. Ведь сейчас она может позволить себе все. Все-все-все. И мамочка ее ни в чем не нуждается и нуждаться не будет. Марушка оставила ряд распоряжений, касающихся всяких непредвиденных случаев. Мамочка ее всегда будет обеспеченной и довольной. Стоило в детстве так страдать, чтоб получить сейчас то, что она имеет? Это открытый вопрос. Она бы ни в коем случае не хотела снова пережить свое детство. Ни под каким видом. С отцом она последние годы почти и не виделась. Он был погружен в работу, то есть в то, что он называл работой, а Марушкина мама – чистейшей воды безумием.
Присутствие голема
Как бы там ни было, но голем продолжал своей несуществующей жизнью вмешиваться в чужие судьбы.
Получалось, что и Варя подружилась с Марушкой именно благодаря голему, если уж смотреть в корень вещей.
Однажды Варя гуляла в центре Праги, останавливаясь у каждого ларька, торгующего сувенирами. Ей хотелось привезти своему любимому что-то необычное, какую-то небольшую вещичку со значением, чтобы он с удовольствием послушал Варин рассказ, заинтересовался и обрадовался подарку. Конечно, она остановила свой выбор на глиняной фигурке голема. Фигурка выглядела нарочито грубой и страшноватой, но внимание привлекала.
– Берите, хороший подарок. Недорого и нигде в мире больше не купите, – посоветовал продавец.
– Голем был не такой, – услышала Варя нежный девичий голос у себя за спиной.
Она оглянулась и увидела удивительную звездную красавицу, не похожую ни на одного человека на свете, единственную во всем мире.
Варя улыбнулась девушке и с восхищением заметила:
– Вы так хорошо говорите по-чешски!
Та засмеялась:
– Что неудивительно! Ведь я же чешка! И родилась совсем неподалеку отсюда, на соседней улице.
Варя увидела выражение лица продавца сувениров и поняла, что тот тоже удивлен.
– Голем был не такой, он был совершенно похож на других людей, понимаете? – повторила девушка.
– Вы уверены? – уточнила Варя, знавшая историю голема не настолько досконально, а лишь в общих чертах.
– К сожалению, да, – вздохнула прекрасная незнакомка. – Хотите, я вам магазинчик покажу, где другие фигурки продаются?
– С удовольствием, спасибо! – обрадовалась Варя.
Ее невероятно заинтересовала эта девушка.
Вот во время прогулки к магазинчику с «настоящими» големами они и познакомились. Тогда-то Варя узнала и подробности удивительной легенды, так повлиявшей на жизнь Марушки. Конечно, не подружиться им было невозможно! Несмотря на разницу в возрасте (Варя, увы, была старше), несмотря на то, что росли они в разных мирах, но тянулись они друг к другу, как родные люди, с детства жившие под одной крышей.
Марико никогда еще не была такой разговорчивой, как в день, когда они с Варей выбирали правильного голема. В день их знакомства они просидели в каварне, ставшей для них местом постоянных встреч, несколько часов. Марушка была уверена, что над ее жизнью тяготеет злой рок. И виной тому – занятия колдовством ее собственного отца. Так считала ее мама, так думала и она сама. А уж когда случилась в ее жизни настоящая беда, тут она перестала сомневаться, что ее накликал папа, пусть невольно, но – виноват он.
Любовь
В шестнадцать лет, уже вовсю работая моделью, Марико повстречала свою любовь, о которой даже мечтать не смела. Она к тому времени уже весь мир успела посмотреть, а любимый, оказалось, ждал ее совсем рядом, в доме напротив. Томаш был старше Марушки на восемь лет. Они оба казались похожими друг на друга, несмотря на его светлые волосы и серые глаза. Схожи они были ростом и худобой: высокие, тонкие, словно рожденные встретиться и жить вместе, не расставаясь. Томаш потом признался, что давно в нее влюбился, но не решался заговорить: уж очень красивой она ему казалась. А потом случай помог: Марико надо было шину на велике подкачать, он рядом оказался, помог. Так у них все и закрутилось. Настоящее счастье, неописуемое, что тут говорить.
Но вот не бывает в мире людей такого, чтобы радость человеческая долго просуществовала без помех и чужой злости. Марушку люто возненавидела мать Томаша. Хотя ведь девушка к тому времени была невестой хоть куда, на всех обложках модных журналов красовалась, богатая сделалась. Но все это в учет не принималось никак.
– Зачем она тебе такая? – раздражалась женщина, пытаясь открыть глаза сыну на то, что с чужаками ничего доброго не сложится.
– Мама, она не чужая, она здесь родилась и выросла, она не хуже тебя, – твердил Томаш.
И в качестве самого весомого аргумента повторял:
– Я люблю ее, а она любит меня.
– Еще бы ей тебя не любить, – не унималась мать, – ты вон какой красавец вырос! Разве я для нее тебя рожала? Я такую невестку даже в страшном сне представить себе не могу!
Бесконечные разговоры матерей взрослых сыновей, не готовых делить своего ребенка с непонятно откуда взявшейся девицей…
Тем не менее Марушка и Томаш встречались и даже договорились пожениться, когда ей исполнится восемнадцать лет. Она купила огромную квартиру в старинном доме. Окна выходили на Влтаву. Ей хотелось свободного пространства, без мебели: чистый пол, высокие окна, свет – и больше ничего. Она не знала, что в Японии обладание большим жизненным пространством – символ богатства и власти. Именно пространством, без лишних предметов, крадущих цельность пустоты. Да, отец не говорил ей о своей родине. Но что-то наследуется без слов.