Теперь же, как только мама приступала к повествованиям о профессорской жизни, папа мрачнел и под любым предлогом старался не слушать о приключениях всех этих «внучек-Жучек» старого доброго соседа. Мама делала вид, что ее совершенно не волнует папина реакция, и упорно продолжала свои рассказы.
– Пап, ты чего? Интересно же, – не раз пыталась остановить отца Варя, когда тот вставал из-за стола, только заслышав профессорское имя.
Папа лишь рукой махал и горько вздыхал.
Наконец до Вари дошло, что он терзается от ревности. Вот уж никогда бы не подумала, что папа станет считать своим соперником старика, да еще такого беспомощного, жалкого даже. Мама же просто прониклась сочувствием к непростым обстоятельствам заслуженного человека – и только. И потом – о чем ей было еще рассказывать? О своих плодах на огороде? Так она и им уделяла немало времени. И папа, слушая о поливе огурцов и их созревании, не махал руками, не уходил, говоря, что наскучило ему слушать всю эту белиберду. Нет, наоборот, слушал очень даже внимательно и сочувственно. А тут… Ну просто подростковая реакция. Злится, чуть ли не слезы на глазах.
– Мам, а ты заметила, что папа расстраивается, когда ты о соседе рассказываешь? – поинтересовалась как-то Варя.
– Как же такое не заметить! – подтвердила мама.
– Жалко его, мам, – вздохнула почему-то дочка.
– А чего жалко? Я что – профессору стихи пишу? Общаюсь с живым человеком в своем одиночестве, – мама горестно вздохнула, – что тут плохого? К чему ревновать? Мне что? Замолчать? Ничего не говорить?
– Говори, – ответила Варя, – говори, интересно же. Только папу как-то жалко. Смотри на него: извелся весь. Молчит, дуется, как маленький.
– Да ну! Маленький и есть. Они все маленькие. А мы за них должны взрослеть. И за них, и за себя. И жалеть их еще.
Что тут было сказать? Дочь просто старалась приласкать отца и мать, показать свою любовь каждому из родителей.
В последнее время Варя редко видела своих. Дел было много. Общались по телефону или эсэмэски друг другу посылали.
Вот и сейчас Варя попробовала позвонить, но мама не отозвалась. Наверняка телефон в доме, а она возится в своем саду. Ничего, вернется в дом, увидит пропущенный звонок, пришлет сообщение. Ничего-ничего. Доберутся и до них добрые вести.
«Любить – это бессердечно»
Еще в начале лета Варя была уверена, что в жизни ее все кончено. Жила в ее сердце любовь-благоговение, сильная и восторженная, к человеку, который, похоже, умел любить только себя. Варину любовь он принимал как должное и само собой разумеющееся. И она была благодарна, что принимал. И готова была ждать, когда что-то изменится, когда он решит, что им пора зажить вместе, а не встречаться время от времени, когда он сочтет нужным. Она научилась подстраиваться, улавливать оттенки его настроения и даже предчувствовать, когда он снова потянется к ней, позовет, скажет доброе слово о том, как она все-таки ему нужна, какой она хороший человек, как ему хорошо с ней, спокойно.
Так продолжалось годами. И, может быть, дальше шло бы так же, если бы не один незначительный эпизод. Она летела из Барселоны в Москву ночным рейсом. Ей нравилось летать ночью: народу, как правило, немного, все сонные, усталые. В салоне тишина. Обычно она закрывала глаза, засыпала, а просыпалась от слов стюардессы:
– Наш самолет совершил посадку в Москве.
Вот и весь полет.
Но в ту ночь у нее не получилось заснуть. В креслах за ее спиной выясняла отношения пара. Говорила в основном девушка, мужчина лишь изредка вставлял невнятные замечания. И дело было не в том, что мычал мужчина. Слова, которые произносила полушепотом женщина, казались Варе ее собственными словами.
– Мы столько лет вместе. Хотя что такое «вместе»? Сейчас прилетим, ты к себе, я к себе. И это называется вместе? Тебе, конечно, хорошо, удобно. Захотел – свистнул, и я тут как тут. Не захотел, сиди, Катя, кукуй одна. И что тебе мешает? Был бы ты женат или детям бы алименты платил, тогда я бы еще хоть какое-то оправдание имела. Не тебе! Себе! Что столько лет ушли в пустоту. Мое время идет. Я не успею родить. И кто я буду тогда? Что себе в старости скажу? Что единственную жизнь протратила на чужого дядю? Во имя любви? Какая же это любовь?
Каждое слово ударяло Варю в самое сердце. Все это было о ней. Точь-в-точь. Она вдруг увидела всю свою многолетнюю ситуацию со стороны. Увидела – и наконец-то поняла, что ничего нового у нее с «любимым» не будет. Вообще ничего. И никакого ребенка, и никакого будущего. Будет только так, как удобно ему, а она – пусть решает сама. Ее выбор, ей жить, как сказал только что спутник той женщины. Она словно увидела свое отражение. Оно ей очень не понравилось. Жалкое, ущербное, несчастное. И вдруг пришло простое решение, которое давно пора было принять, только кишка была тонка.
– Ты же и так одна, – сказала себе Варя. – Так и будь уж одна. И оглянись вокруг. Почувствуй, что живешь собственной жизнью, а не ждешь чьих-то милостей, как собака при хозяине.
Была предательская мысль, что, может быть, стоит напоследок встретиться, поговорить, поставить какие-то условия, и пусть даст слово, пообещает, что все между ними станет иначе, с учетом ее интересов тоже. Но, к счастью, полет длился больше трех часов, и доводов женщина привела очень много. А спутник ее мычал. Или говорил:
– Да брось ты. Ну, перестань. Ты просто устала. Надо выспаться. Все же хорошо.
И Варя убеждалась: ничего в ее жизни не изменится, пока она сама не примет окончательное решение. И лучше жить одной и ничего не ждать от другого, чем вот так, как много лет живет она: трепеща и ожидая, когда кто-то проявит милость и понимание.
Она прилетела в Москву и не объявилась, и не отвечала на звонки, а потом и просто сбежала на дачу к любимой подруге Марусе, у которой всегда кто-то был рядом, что-то происходило веселое и интересное. Рядом с Марусей было легче исполнить то, что она решила.
Там, на даче подруги, Марусина бабушка устроила им шуточный сеанс «доброго колдовства». Они пекли на костре картошку в фольге. Сколько кому картофелинок в пакетике достанется, столько в ближайший год и будет человек в семье у каждого гадающего. Бабушка у Маруси – известная выдумщица, все время придумает такое, что скучать не приходится.
Варя, раскрыв свой пакетик, обнаружила три картофелины.
– Три! – удивилась она. – Три! Но этого не может быть. Я одна. И все тут.
– Не быть тебе одной! – приказала тогда бабушка.
Все это, конечно, были ничего не значащие игры, но почему-то Варя тогда повеселела.
А потом случилось еще одно волшебство. Быстро так, как по заказу. Дачу по соседству с Марусиной купил какой-то человек, нового соседа пригласили на пироги, он пришел, увидел Варю в гамаке, читающую книгу про житейские воззрения кота Мурра, и почему-то спросил что-то насчет того, понимает ли она, откуда у нее взялась эта книга. И Варя ответила, что нашла ее сегодня на Марусиной книжной полке. И ничего другого ей не известно.
Оказалось, гость перепутал Варю с Марусей! Оказалось, он был тут, на даче, двадцать лет назад. Ему было шестнадцать, он познакомился с Марусей, оказавшись с друзьями у нее в гостях. А потом приехал и привез ей книгу. Но не вручил прямо в руки. Оставил в беседке. Так уж вышло.
Чудеса!
А потом из дома выбежала Маруся, чтобы звать их к столу, и узнала Даню, хотя видела его всего раз в жизни, давным-давно. И столько было смеху, разговоров, планов!
– Надо пойти тут все разведать, побродить по лесам. Хочу с местностью познакомиться, – сказал Даня. – Кто-нибудь составит мне компанию?
– Варь, иди, поброди. А я тут на хозяйстве останусь. Скоро мужики мои возвращаются. Муж, сын, – пояснила Маруся.
– Пойдем? – обратился Даниил к Варе.
– Пойдем, – согласилась она.
И пошли они бродить.
У Вари рядом с Даней сразу же возникло чувство, что к ней вернулась ее юность и что гуляет она с мальчиком из своего класса. Гуляет, радуется ему, и все у них впереди. Что – непонятно, но что-то очень-очень хорошее, долгожданное. Чудесное, как в добром сне. Ей ничего не нужно было из себя изображать, стараться как-то выглядеть и всякое такое. Они просто были такие, какие есть, и болтали обо всем на свете.
Варя говорила, что уже не ждет любви, сознательно и бесповоротно не ждет. Не мечтает и не хочет. Любовь все искажает. Отнимает силы, время, ослепляет. Лучше быть зрячей. Видеть все отчетливо и решать просто: да и нет. Без оттенков и самоуговоров. В конце концов, любить – это бессердечно. И даже, может быть, противоестественно, потому что – губительно.
– Какая революционная мысль! – хмыкнул тогда ее собеседник. – Надо додумать в тишине. Что-то в этом есть.
– В этом есть все! Главная мудрость моей многострадальной жизни! – воскликнула патетически Варя.
И Данька тогда присвистнул и засмеялся по-мальчишески.
– У меня тоже есть мудрость, если уж на то пошло. И еще какая многострадальная. Я вот дважды был женат. И оба раза думал, что по любви. А сейчас вот спрашиваю себя: а кто это такая, эта хваленая любовь? Она есть вообще? Или сказки сказывают нам, дуракам, чтобы мы доверчивее плодились и размножались? На сегодняшний день я в ее существовании сильно сомневаюсь.
– Какая революционная мысль! – хмыкнул тогда ее собеседник. – Надо додумать в тишине. Что-то в этом есть.
– В этом есть все! Главная мудрость моей многострадальной жизни! – воскликнула патетически Варя.
И Данька тогда присвистнул и засмеялся по-мальчишески.
– У меня тоже есть мудрость, если уж на то пошло. И еще какая многострадальная. Я вот дважды был женат. И оба раза думал, что по любви. А сейчас вот спрашиваю себя: а кто это такая, эта хваленая любовь? Она есть вообще? Или сказки сказывают нам, дуракам, чтобы мы доверчивее плодились и размножались? На сегодняшний день я в ее существовании сильно сомневаюсь.
– И я, – поддакнула Варя.
И они почему-то стали ржать. Совершенно беспричинно, как это бывает у подростков.
Встречались они каждый день и шлялись по лесам, купались в речке, валялись на песочке, хвастались своими горестями и хохотали над прошлыми бедами до колик.
– И вот я решил, что буду теперь один. На всю оставшуюся жизнь. Окончательно и бесповоротно, – гордо сообщал Даня.
– И я! – поддерживала его Варя. – И никто мне не нужен, потому что так – правильнее. Экологичнее. Никто не пьет твою кровь, не унижает, не бьет по больному.
Она рассказала свеженький эпизод из своей гордой одинокой жизни. За пару дней до ее бегства к Марусе произошла эта история. Просто пошла выбросить пакет с мусором, а потом села на лавочку во дворе. У них такую красивую клумбу разбили, вот она и захотела полюбоваться цветочками. И не успела пять минут полюбоваться, как к ней подсел приличного вида парень и с несвойственной в последние годы жителям большого города вежливостью спросил, не помешает ли. Ну, естественно, они разговорились, познакомились, он взял у нее номер телефона, хотя она обещала сама позвонить, но он проявил настойчивость и забил ее номер себе в трубку. Буквально через час позвонил и предложил вечером пойти в кино. Варя не возражала, потому что всеми силами жаждала отвлечься от мыслей о «любимом». Он ее встречал на машине. Машина шикарная, чистая-душистая. И сам он – такой весь ухоженный, наглаженный. Ну не бывают мужики в тридцать семь лет такими отмытыми, если живут сами по себе. И даже с мамами они такими не бывают.
– Ты женат? – спросила Варя.
И он не стал скрывать. Сказал, что женат. Давно и прочно. И деток двое. Семья хорошая, жена хорошая, детки чудесные. Но жизнь-то на этом не закончилась. Она продолжается. Вот работает он персональным водителем у большого босса и видит, что тот творит при живой жене и детках. А жена – красавица, каких мало, и моложе его на тридцать лет. И все равно – скучно. Надо же где-то радость жизни брать.
– Ты решил, что я с тобой радостью жизни поделюсь, что ли? – спросила Варя.
– Ты красивая. И одинокая. Это сразу видно. А радостью жизни я и сам с тобой готов поделиться. Это взаимообмен.
– А жена? – поинтересовалась «красивая и одинокая».
– Жена в убытке не останется. У нее дом, дети, подруги. Денег ей моих хватает, не жалуется. Я и тебе буду помогать.
– Мне чужого не надо, – сказала Варя.
В кино они все-таки пошли, потому что ей давно хотелось посмотреть тот фильм. После кино он галантно довез ее до дома, все предлагал выпить вина, которое припас заранее. Надеялся все-таки на взаимность. Ласковый такой домашний мужчинка.
После той встречи вообще как-то думать о «взаимоотношениях полов» Варе расхотелось.
– Он мне сказал, что все так живут, а я – идеалистка и упускаю лучшее время своей жизни, – пожаловалась Варя.
– И не все. И не упускаешь. Нашла кого слушать. Тупых скотов много. Всех слушать – голова лопнет. Тебе разве они нужны? Тебе нужен один-единственный человек. И чтобы он думал так же, как ты, – так сказал ей Даня.
– А если не найдется такой? Один-единственный? – возразила Варя.
И вот тогда-то они стали целоваться, как подростки, которые уверены, что встретились раз и навсегда. И нечего думать и рассуждать, когда счастье – вот оно, в твоих объятиях. И главное – успеть нацеловаться, пока никто не помешал.
И с тех пор они почти не расставались – вот чудеса. Вот только на эту неделю. Она полетела в Прагу, а он в Ниццу, к заказчикам, которые купили себе дивное поместье и нуждались в профессиональных советах архитектора. Договорились, что после Ниццы Даня прилетит к ней в Прагу. И она покажет ему любимый город, они снова будут бродить в обнимку, как тогда в подмосковных лесах, и целоваться, и засыпать вместе, и просыпаться.
И все это вместе должно быть названо одним словом, которое Варя суеверно боялась произносить, чтобы не спугнуть Ту, Которая все-таки явилась и открыла свой светлый лик.
Часть вторая
Марико
Странная красавица
Совсем недолго оставалось до встречи с Даней. День продержаться и ночь простоять. Или наоборот? Да какая разница. Жизнь прекрасна! Каждым своим мигом – прекрасна.
Сейчас, расставшись со своей гостьей и наслаждаясь покоем и вкусной едой, Варя поджидала свою чешскую подругу Марушку. Именно она подарила недавно книгу стихов Эрбена, составленную из народных сказаний, которая настолько полюбилась Варе, что она взялась ее переводить на русский.
Марушке требовалось рассказать ей что-то очень-очень важное, что-то, в чем одна Марушка никак не могла разобраться. Варя привыкла, что с ее подругой постоянно происходят странные, порой необъяснимые вещи, и готовилась услышать очередную удивительную быль, в которую порой трудно верилось, хотя и не верить было нельзя.
Марушка – персонаж экзотический. Она – топ-модель, самая настоящая, с серьезной международной карьерой, постоянными перелетами с континента на континент, весомыми контрактами. Редкая и необычная красавица. Рост у нее метр восемьдесят. Тонкая, хрупкая, смуглая, с азиатским разрезом глаз. Совсем не похожа на чешку. Хотя имя и фамилия – совершенно местные: Марушка Кубатова. Правда, Марушка – это уменьшительно-ласкательное. А в документах имя у нее Марико. Японское имя, подаренное новорожденной дочери отцом-японцем. Когда-то он прилетел в Прагу, интересуясь легендой о Големе. История об искусственном человеке невиданной силы так его поразила, что он решил сам разобраться и обязательно отличить быль от небылицы.
Давным-давно, когда они только познакомились с Марушкой и та рассказывала об обстоятельствах собственного появления на свет, Варя поразилась тому, что фантастический персонаж Голем стал, по сути дела, причиной зарождения новой реальной жизни. И еще – легенда эта издавна волновала и ее тоже. Собственно, решение отправиться на стажировку в Прагу в свое время она приняла и из-за Голема тоже. Ей хотелось самой побывать в тех местах, где возникли эти фантастические, но кажущиеся очень достоверными сказания, и попробовать определить, не было ли в этих рассказах о Големе хотя бы доли истины. Конечно, сказка – ложь… Но если это не совсем сказка?
Древнее предание
С древних времен сохранилось предание о том, что прежде чем Бог изгнал детей израилевых со Святой земли, Он подписал с ними и с другими народами договор. Евреи обязались, что не вернутся на Землю обетованную, прежде чем Отец небесный им это позволит, и поклялись, что не будут вредить народам, среди которых им придется жить. Остальные народы в свою очередь присягнули, что не будут особенно притеснять евреев, поселившихся у них. Договор был подписан, Господь поставил на нем свою печать, после чего евреи разошлись по белу свету. Везде, где они поселялись, они продолжали жить по законам своих предков, при этом стараясь соблюдать второй пункт договора, заключенного с Всевышним: не действовать против народов, их приютивших. Однако всегда находились люди среди разных народов, которые так или иначе притесняли изгнанников, обвиняя их во всех грехах. Не раз улицы еврейских кварталов и синагоги в городах старой Европы бывали залиты кровью невинных жертв, а выжившие переносили страдание за страданием.
И вот евреи взмолились:
– Господи, неужели мы навеки оставлены Тобой без помощи? Разве нет никого, кто бы нас защитил?
Однажды во время очередных гонений на своих соотечественников ребе Лёв из Праги во сне спросил Бога, как уберечься от грозящего им погрома. И Бог ему ответил: «Сделай голема, тело из глины, потом оживи его. И голем защитит евреев от любых врагов».
Следующим же утром ребе Лёв призвал к себе своего зятя и своего лучшего ученика.
– Я вас позвал, – сказал ребе, – потому что мне нужна ваша помощь. Мы уже много вынесли беззаконных нападок. Поэтому я хочу создать голема, сущность не добрую и не злую, повинующуюся всем моим приказам. В тайных книгах описано, как его сотворить, но при этом должны объединиться четыре стихии. Поэтому ты, зять мой, будешь представлять силу огня, ты, мой ученик, станешь представителем воды, а я – воздуха. Остается земля, и ее мы найдем там, где нам Бог укажет.