– Давай лучше встретимся около Пушкина.
– На Тверской? – Он мгновенно понял, о чем я говорю. В ту нашу встречу он, кажется, говорил, что тоже любит город.
– Да. Можно будет погулять.
– Отличная идея. Я готов гулять, – обрадовался он.
– В семь? – спросила я.
– Давай в восемь.
Я не возражала, и мы, еще чуть помолчав, наконец простились. После этого я, как ныряльщик за жемчугом, вынырнула из своего персонального подводного мира и вдохнула воздух нашего офисного помещения. В воздухе стоял сильно выраженный запах моих макарон. Ням-ням.
– Значит, у тебя никого нет? – едко спросил Саша, специально пройдя мимо меня.
– Это не то, что ты подумал, – ответила я, злясь на себя за то, что оправдываюсь перед ним. Это теперь вообще не его дело.
– Я уверен, что подумал именно то, что надо, – прокомментировал он и вышел из комнаты.
Минуту мы с Тоськой и остальными молчали. Потом Тоська открыла рот, чтобы что-то сказать, но я остановила ее:
– Только не надо ни слова!
– Да? – поморщилась она.
– Да, – убедительно кивнула я.
Тогда она вздохнула и сказала:
– Как ты можешь есть такую гадость. Тащишь в рот всякую дрянь, а потом будешь болеть.
– Ага, буду, – радостно подтвердила я, и против воли, при одной мысли о том, что я вечером встречусь со своим невероятным инопланетным пришельцем Константином, глупая улыбка расползлась по моему лицу. Я опустила глаза вниз, туда, где стояли мои макарончики, пожала плечами, открыла крышку и с нежностью перемешала симпатично завитые макарошки с химически заправленным ароматным бульоном. Вообще-то вряд ли мне от этого хоть что-то будет, ведь есть всякую гадость я привыкла, так как делала это уже много-много лет. Все годы, прожитые мной на проспекте Мира в гордом одиночестве или даже в какой-то компании. Если в моей квартире и появлялся мужчина, то путь к его сердцу я прокладывала точно не через желудок. У меня имелись в арсенале всякие другие способы и средства, не буду распространяться в приличном обществе какие. А вот что касается пищи телесной, то ничего лучше пельменей со сметаной и жареной картошки я предложить не могла. Да и жареную картошку я делала только по большим праздникам, если хотела произвести на кавалера уж ОЧЕНЬ хорошее впечатление. Моя самая любимая подруга Жанна говорит, что я – смутное подобие женщины, потому что не люблю готовить, не ем шоколада и не хочу замуж. К тому же я невысокая, с маловыразительными половыми признаками (это я про грудь, к сожалению) и если не в платье, как сегодня, то издалека похожа на мальчишку. Действительно, женский портрет получается странноватым.
– А, может быть, настоящая женщина должна быть именно такая, как я! – возмущалась я, но Жанка только отмахивалась. И если уж кто и был настоящей женщиной, то это именно она. Заботливая мать, она придирчиво проверяла уроки у старшего сына Юры, занималась чтением с дочкой Людочкой, следила, чтобы младшенький Димка не смотрел взрослые, не положенные четырехлетним мальчикам передачи. Она готовила огромные чаны еды, которую моментально смолачивали ее оглоеды, и следила, чтобы у мужа всегда были чистые носки.
– Вот это все и есть истинное семейное счастье, – смеялась она, заталкивая в стиральную машину горы семейного белья. Я всегда смотрела на ее круги ада с легким испугом, а когда пыталась примерить такую жизнь на себя, то понимала, что я, может, что-то и буду делать, но никогда не смогу над этим так же весело шутить. Я буду чувствовать себя как в тюрьме. Я даже у Жанки, в ее большом деревенском доме, часто чувствовала себя именно так, почему и старалась при первой же возможности вытащить ее к себе, чем становиться частью их и без того большого коллектива.
«Это не мое, – с ужасающей ясностью понимала я. – Дальше жареной картошки – ни-ни. Я и за своими-то вещами уследить не могу, так и валяются у меня дома по всей квартире, к маминому великому стыду и позору. И надеваю я часто не то, что хочу, а то, что есть чистое и относительно немятое. Какая тут может быть семья?»
– Фу, – поморщилась Тоська, глядя, как я поглощаю «макаронную химию». – Ты во сколько уходишь? Можно, я сегодня убегу чуть-чуть пораньше?
– Ну… беги. Я буду сидеть до конца, – милостиво отпустила ее я, так как до Пушкинской площади от нас рукой подать. Я могла бы оказаться около памятника уже около половины седьмого, а надо было попасть туда к восьми, а еще лучше к пятнадцати минутам девятого, чтобы, как приличной женщине, немного опоздать. Правда, опаздывать мне совсем не хотелось, как и вообще играть с ним во все эти традиционные бессмысленные игры, единственной целью которых является потребность доказать, кто кому нужнее. А тут я даже не могла скрыть, что мой странный знакомый был мне очень нужен. Хотя… я же сожгла его номер. А теперь он у меня аккуратно записан в телефоне под именем Пришелец.
– Вот и славно. Хочешь, я тебе глаза накрашу? – расщедрилась Тоська, которая по каким-то необъяснимым причинам считала себя прирожденным визажистом, что, кстати, было совсем не так.
– Не надо, – замотала головой я. Набор косметики на всякий пожарный случай имелся и у меня самой. В моем рюкзачке вообще можно найти много чего интересного и полезного. К примеру, презервативы. А что, мало ли?
– А как его зовут? – как бы невзначай, поинтересовалась Тоська.
Я чуть было не ответила, но потом посмотрела на ее хитрое лицо и улыбнулась.
– Кого?
– Ну, того, к кому ты сегодня идешь? – невинно пояснила она.
– Это не я иду, это ко мне монтер приедет, будет… чинить…
– Что? – приперла меня она.
– Трубы! – вывернулась я.
– Ах, трубы? – еще хитрее ухмыльнулась она. – И какие именно у тебя трубы не в порядке?
– Отопления, – выпалила я, не раздумывая. – Плохо топят.
– Да что ты? А у нас уже не топят. Отопление отключили, ты что, забыла?
– А у нас не отключили, – выворачивалась, как могла, я. Но много ли я могла?! При моем-то предательски счастливом лице. – И вообще, хватит с вас на сегодня одной сплетни.
– И то правда. – Она махнула на меня рукой, подхватила сумку и улепетнула вдаль.
Вскоре вслед за ней потянулась и остальная наша немногочисленная корпоративная стая. Саша ушел практически сразу после моего «разоблачения», еще раз напоследок окатив меня взглядом, полным презрения и холода. Я вздохнула. Ну почему, почему мы не можем остаться друзьями? Ведь у нас много общего: воспоминания, друзья, работа. И что теперь, дуться друг на друга вечно? Я отсидела положенное время, сражаясь насмерть за переход на пятый уровень в одной стратегии, потом накрасилась и отправилась навстречу своей судьбе.
Уже шлепая по улице, я вдруг вообразила, что он возьмет и не придет. Вообразила это просто так, в шутку, а испугалась по полной программе и практически бежала по Тверской, ругая свою фантазию почем зря. Конечно же, он пришел.
На Пушкинской площади было накурено. Здесь вообще всегда курило и пило пиво довольно большое число людей, но сейчас, среди майского тепла и солнышка, количество людей, кажется, утроилось. Даже несмотря на то, что уже вечерело и солнце закатилось за дома, никто даже не собирался уходить.
Я увидела Константина не сразу, в нервном возбуждении высматривая его в толпе. Мне потребовалось несколько минут, чтобы сориентироваться в шумной бурлящей людской реке, а потом я наткнулась взглядом на него. Он стоял чуть поодаль, ближе к мраморной лавочке, в стороне от основной толпы, держал в руках какой-то букет, нервно переходил из стороны в сторону. И даже посматривал на часы. Волнуется? Это хорошо, потому что я сама волновалась очень сильно. Одет он был вполне по-летнему: бежевые вельветовые джинсы, футболка-поло, ветровка. Не та, что я видела на нем в прошлый раз, другая, но того же типа, спортивная. Но на ногах не кроссовки, а ботинки. У него была хорошая фигура, уверенная походка. Я могла бы вот так стоять и любоваться им, не шевелясь, чтобы не спугнуть. Но я сделала шаг к нему, и он тоже меня заметил, его немного нервное лицо озарила улыбка, и он пошел ко мне, размахивая букетом.
– Саша?
– Костя? – Мы остановились в полушаге друг от друга, не совсем представляя, что делать дальше.
– Тебе шикарно в платье! – восхитился он, жадно пробежавшись по мне взглядом, от которого я немедленно вспыхнула. – Гораздо лучше, чем в резиновых сапогах.
– Ну, спасибо, – захихикала я. – Еще папочкину куртку припомни.
– Нет, ну серьезно, я стоял и все боялся, что тебя не узнаю. Ведь, в конце концов, я тебя видел всего один раз и в…
– В костюме клоуна, – перебила его я. – А в жизни я вполне приличная женщина, как видишь.
– Это тебе, – запоздало опомнился он, протянув мне цветы. Я улыбнулась, увидев, что это темно-красные розы.
– Спасибо, очень оригинально.
– Что? А, это, – он смутился и нахмурился. – Ты имей в виду, я вообще-то довольно скучный тип. Банальный донельзя. Вот учили меня с детства, что учительнице в школе надо дарить гладиолусы, – я и дарил. А маме на Восьмое марта мимозы. А женщине, которая очень нравится, красные розы. Я так и делаю.
– Обожаю скуку, обожаю банальность, – засмеялась я, попутно отметив его «женщине, которая очень нравится». Я нравлюсь? Тем лучше. А на самом деле я уже вообще с трудом могла припомнить, чтобы за мной вот так ухаживали. С цветами, со свиданиями. Саша цветов мне не дарил, но мог подарить новый кухонный комбайн с распродажи, в надежде, что я все-таки начну готовить.
– Хорошо, если это правда хоть наполовину, иначе ты со мной быстро заскучаешь.
– Я не заскучаю, и ты тоже, – пообещала ему я, обольстительно улыбнувшись. И в ответ радостно заметила, что его глаза сразу потемнели.
– В любом случае по-другому я не умею. Я вообще никак не умею, уже все перезабыл. Не так-то просто в моем возрасте придумать, чем заинтересовать симпатичную женщину, – пожаловался он. – Пойдем гулять?
– Пойдем, – кивнула я. – А какой это у тебя такой возраст?
– Угадай, – улыбнулся он и встал в позу, подходящую, по его мнению, для разгадывания его возраста.
– Не буду, – заартачилась я. – Нашел гадалку. На тебе колец нет, как на дереве, а то я бы посчитала. Может, тридцать пять?
– Мне сорок три, – довольно сообщил он. – Я старик.
– Да? – сощурилась я. Выглядел он моложе, впрочем, мне было все равно. – А мне двадцать восемь.
– Сколько? – вытаращился он. – Я думал, тебе лет тридцать!
– Очень здорово, – зло сощурилась я. – То есть я выгляжу старше, ты хочешь сказать?
– Черт, я же говорил, что все перезабыл. Надо ж такое сморозить, – сконфуженно посмотрел на меня он. – Я просто очень надеялся, что тебе есть хотя бы тридцать. Я старше тебя на пятнадцать лет? Ужас!
– Ужас, что ты не сказал, что мне с виду восемнадцать! – фыркнула я. – Даже если это не так!
– Ты очень красива и очень молода для меня.
– То-то же. – Я гордо задрала нос, а он улыбнулся и взял меня за руку.
Мы пошли в сторону Кремля, а потом дальше вверх, к Лубянке. Мимо неслись машины, пролетали куда-то спешащие люди, зажигались фонари. А мы шли, говорили о разных несущественных вещах: о жизни, о Москве, как она нам нравится, о том, что скоро лето. Где-то в районе Центрального Детского мира он остановился, посмотрел на меня и сказал:
– Знаешь, если честно, я совершенно не представляю, что мне со всем этим делать.
– А надо что-то делать? Разве нельзя просто наслаждаться жизнью?
– Все очень сложно, – медленно протянул он.
– Ничего сложного! – возразила я. – Встретились двое людей, которым приятно пройтись по городу вдвоем. Чего тут такого серьезного? Из-за чего весь сыр-бор?
– Ты думаешь? – с сомнением посмотрел он на меня. – Ничего серьезного?
– Конечно, – улыбнулась я.
Он только крепче сжал мою ладонь, и мы пошли дальше молча, каждый думая о своем.
Я думала о том, что он сегодня нравится мне еще сильнее, чем там, в лесу. И город ему идет гораздо больше, чем природа. А еще, что у него очень сильные руки и что я хочу курить, но он как раз держит меня за ту руку, которой я обычно держу сигарету. А раз так, то я ни за что не буду курить. Перетерплю, потому что идти, держась за руки, – просто потрясающе. Здорово, если бы можно было куда-то выкинуть этот букет, который мне приходилось тащить за собой, да еще периодически подносить его к лицу и нюхать, демонстрируя, как он мне нравится. А вот о чем думал Константин, я не знала. Но эти мысли бросали тень на его лицо, и только когда он случайно смотрел на меня, то улыбался счастливой, немного растерянной улыбкой. Я улыбалась в ответ, но много бы дала, чтобы понять, о чем именно он думает там, в своем закрытом от меня внутреннем мире. Очень хотелось знать о нем все.
– А чем ты вообще занимаешься? – спросила я, чтобы хоть как-то нарушить паузу.
– Разным. В основном строительством, – уклончиво ответил он.
– Строительством? Ты строишь дома?
– Ну, не совсем строю. Проектирую. Но и стройкой тоже занимаюсь. Это совсем неинтересно, – поморщился он.
– А что же тогда интересно?
– Все, что ты пожелаешь. – Он махнул рукой, как бы обводя все, что было перед нами.
– А если я пожелаю чего-то неприличного? – с улыбкой спросила я.
Он остановился и внимательно посмотрел на меня.
– Ты хоть понимаешь, что со мной делаешь? Ты можешь доиграться!
– Это угроза?! – делано испугалась я. – Я сумею за себя постоять.
– Да? – прищурился он, облизнув губы.
– Да! – с вызовом кивнула я и посмотрела ему прямо в глаза. Я могла играть с ним, как кошка с мышкой, но подозревала, что мышка здесь все-таки я.
– Ах так? Ну, попробуй!!! – покачал головой он и положил руки мне на плечи.
Я вздрогнула и перестала улыбаться. Его темные красивые глаза приблизились к моим, и теперь я могла увидеть, каким жадным, каким голодным огнем они горели. На секунду мне даже стало страшно, но потом… потом его губы коснулись моих губ, и я забыла обо всем на свете. Он притянул меня к себе, погрузил пальцы в мои волосы, и мы целовались, словно были подростками в постпубертатном периоде, отрываясь друг от друга только для того, чтобы вдохнуть побольше воздуха.
– Это какое-то безумие, – прошептал он, на секунду остановившись, чтобы посмотреть на меня. Я почувствовала, что лицо мое горит, а губы уже начали неминуемо распухать. Что завтра скажут на работе? Как я теперь смогу смотреть Саше в глаза? Я же буду сиять от восторга.
– Ты прав! – улыбнулась я и снова подставила ему свое лицо. И не было ничего важнее для меня на свете в тот момент, как только прикасаться к нему, чувствовать грубость его чуть небритой кожи, видеть его глаза, закрывающие от меня весь свет. Прикасаться ладонью к его плечу.
– Мы на улице, ты хоть помнишь это? Нет, ты сумасшедшая, – засмеялся он. – Ты прекрасная, но совершенно ненормальная. Мы оба – психи.
– И что с того? – улыбнулась я.
Глава 5
Fall in love
Мы устроились на траве в Александровском саду, подставляя лица яркому солнышку. Я лежала с закрытыми глазами, и все мое тело пело, каждая клеточка пропиталась солнечным светом и теплом. И счастьем, но к счастью солнце отношения не имело. Я была счастлива, потому что рядом со мной лежал Константин, с которым мы встречались уже почти целый месяц. Прекрасный месяц, самозабвенный, полный страсти и любви.
Я была одета в бежевые бриджи и желтую футболку, я чувствовала его руку на своем плече, я слышала его дыхание. Он привстал и взглянул на меня. Я приоткрыла глаза и посмотрела на его чуть загоревшее за этот месяц, худое лицо. Мой рыцарь.
– Ты что, спишь? – спросил он, проводя травинкой по моей щеке. Я поморщилась.
– Не сплю. Это ты спишь.
– Я тебя съем.
– Приятного аппетита. – Я лениво потянулась, потом приподнялась на локтях, уткнулась носом ему в шею и вдохнула запах его одеколона. Моего любимого одеколона. Странно все-таки, что мне до такой степени все в нем нравится. Кроме разве что того, что я не могу проводить с ним каждую минуту. Константин оказался довольно-таки занятым человеком. Не могу сказать, что за прошедший месяц я хорошо его узнала, нет, вряд ли. Я знала кое-что о нем самом и почти все о его теле, худом и длинном. Я перечитала все линии на его ладонях. У него была длинная, глубокая линия жизни и две линии любви. Последнее меня смущало, особенно потому, что никаких других источников, чтобы узнать о его прошлом, у меня не имелось. Разве что можно было бы еще погадать на кофейной гуще. Говорить о себе он не любил. Жанночка считала, что это плохой знак.
В остальном, по ее же словам, Константин представлял собой тот редкий тип мужчины, который моя Жанночка называет «мужик нормальный, обыкновенный». Еще в ее классификации есть «выхухоль», так она именовала Сашу за любовь к выпендрежу и всяким модным новинкам. Потом «удоды» – эти всегда думают исключительно о себе, даже в постели, и никогда не интересуются, хорошо ли с ними женщине.
– «Удоды» уверены, что они действительно венцы творения, – смеялась подруга, замечая вскользь, что сама она замужем за помесью «удода» с «выхухолью». Мне кажется, она не права. У нее настоящая, большая и дружная семья, а то, что ее муж любит поговорить о себе и купить мобильный телефон последней серии, – так это не беда. Среди моих женатых друзей бывали случаи и похуже. Например, одна моя подруга по прошлой работе, Машка, уже несколько лет живет с наркоманом и все эти годы рассказывает нам, что его еще можно спасти и что вообще-то он хороший. Все равно его не брошу. Другая, Лидочка, которая работала медсестрой и прекрасно знала, что Машкиного мужа спасти нельзя прежде всего потому, что ему самому это на фиг не нужно, так вот она, Лида, жила с авторитарного типа «удодом», от которого у меня мурашки шли по телу. Из-за его недоброго взгляда я категорически перестала бывать у Лидочки дома, хотя очень люблю ходить в гости. Ее «удод» контролировал каждый ее шаг, а периодически, примерно раз в полгода, ставил ей синяк под глазом. Иногда под обоими. Не-а, у Жанны все очень неплохо. Муж любит и ее, и детей. И мобильники.