Там он поглядел на часы – час с небольшим пополуночи.
В это время ночи улицы Парижа пустели. Меткалф изрядно устал и мог воспользоваться возможностью как следует выспаться, но встреча с Корки взбудоражила его, и в его кровь хлынула изрядная доза адреналина. Поэтому он, скорее всего, не заснет, независимо от того, насколько ему требуется отдых.
Конечно, время позднее, но разве слишком позднее? У него была одна знакомая женщина, вообще-то, один из самых важных его информаторов. Она была шифровальщицей… По натуре «сова», она любила засиживаться допоздна, невзирая даже на то, что была обязана появляться на рабочем месте в девять утра.
Она будет рада его визиту в любое время дня и ночи, разве она не повторяла эти слова несколько раз? Ну так вот, он ее навестит сейчас и проверит, насколько ее слова соответствуют действительности.
Флора Спинасс была вообще-то довольно простой женщиной, но притом дорогой женщиной. Сначала она держалась тихоней и недотрогой, но, когда ему удалось ее расшевелить, сделалась сначала игривой, а потом страстной. До того как немцы пять месяцев назад захватили Францию, она была шифровальщицей в Surete Nationale – управлении государственной безопасности. Когда нацистские войска еще только приближались к городу, гестапо захватило здание Сюрте на улице Соссэй, дом 11, сразу за углом от Елисейского дворца; теперь там разместилась штаб-квартира гестапо. Вычистив всех, кого сочли ненадежными, гестаповцы все же оставили на службе очень много французов, поскольку у них не хватало людей, свободно владевших французским языком. Большинство секретарей и делопроизводителей остались на своих местах. Француженки не любили своих новых начальников, но у тех, кто сохранил работу, хватало ума держать язык за зубами и крепко держаться за свои стулья.
Но все они имели свою личную жизнь, у всех за плечами оставались семьи, и у многих, как и у Флоры Спинасс, были свои собственные небольшие трагедии. Вторжение нацистов ускорило смерть ее горячо любимой бабушки. Штат Парижской больницы, где в то время лежала бабушка, поспешил покинуть Париж, а некоторых слишком тяжелых пациентов никак нельзя было перевозить. Им – среди них оказалась и обожаемая grandmиre Флоры – были сделаны инъекции, после которых они тихо скончались. Флора горевала молча, но гнев за то, что нацисты сделали с Парижем и, как следствие, с ее бабушкой, продолжал пылать в глубине ее души.
Стивену была хорошо известна вся подноготная Флоры – сеть Корки проделала всю подготовительную работу, сопоставив больничные записи со списками работников всех более или менее важных учреждений по всему Парижу еще до того, как он «случайно» познакомился с Флорой в парке Монсо. Она была польщена и взволнована вниманием красивого богатого аргентинца, и они на пару посмеивались над дурацкими немецкими табличками, которые вдруг усеяли весь парк: «Rasen Nicht Treten» – не мять траву. До прихода немцев кто угодно мог спокойно сидеть и закусывать в любом месте парка Монсо. Но теперь? Это было настолько… по-немецки!
Нацисты установили комендантский час с полуночи, и потому все, у кого в голове имелась хотя бы унция мозгов, сидели сейчас дома или, по крайней мере, где-нибудь в помещении, а не шлялись по улицам. Нарушение комендантского часа могло означать ночь, проведенную в тюрьме. А иногда нарушителей комендантского часа отводили в немецкие казармы, где они всю ночь начищали солдатские башмаки или чистили картошку на военных кухнях.
До дома Флоры на улице Боэти было далеко. Он оставил свою старую, но мощную «Испано-Сюизу» около свое – го дома на улице Риволи. И поступил совершенно правильно: если бы он поехал на прием в автомобиле, ему все равно пришлось бы бросить его на проспекте Фоша. Он услышал хриплый грохот автомобиля. Приближался черный «Ситроен»; это наверняка ехали гестаповцы. Но оккупанты были слишком чем-то заняты, чтобы останавливаться из-за одинокого пешехода, которому полагалось сидеть дома, а не шляться по улицам.
Стало холоднее, поднялся порывистый ветер. Меткалф чувствовал, что у него замерзли уши, пальцы начали коченеть. Он пожалел, что не взял пальто, прежде чем покинул «Отель де Шателе», но тут же напомнил себе, что это было совершенно невозможно.
Примерно через минуту мимо проехала «черная Мария», или a panier а salade, корзина для салата – так французы всегда называли автомобили для перевозки арестованных. Меткалф почувствовал болезненный приступ паранойи и тут же вспомнил, что едва ли не все машины, которые можно встретить так поздно ночью, принадлежали нацистам. Увидев телефонную будку, он пересек улицу. Уже подходя к будке, где на стекле красовалась сделанная с немецким глубокомыслием по-французски надпись «Acces Interdit aux Juifs» – евреям вход воспрещен, он услышал крик и торопливые шаги.
– Эй! Вы! Arrкt![31]
Меткалф невозмутимо оглянулся, увидел, что вслед за ним бежит flic, французский полицейский, и, не ускоряя и не замедляя шага, продолжал идти к будке.
– Эй! Вы! Дайте-ка мне взглянуть на ваши бумаги. – Полицейскому едва перевалило за двадцать лет, и он, похоже, еще не брился.
Меткалф пожал плечами, приятно улыбнулся и вручил ему carte d'identite на имя Даниэля Эйгена, выданную префектурой полиции.
Француз изучал документ, не скрывая подозрения. Когда же он сообразил, что остановил иностранца, то явно приободрился.
– Комендантский час с полуночи! – рявкнул молодой полицейский. – Вы не должны выходить на улицу, или вам это неизвестно?
Меткалф криво улыбнулся и указал пальцем на свой смокинг. Всем своим поведением и жалкой усмешкой он давал понять: вот видишь, я, такой-сякой грешник, напился и позабыл о правилах. Теперь он уже радовался, что не имел возможности надеть пальто. Его смокинг представлял собой хорошее алиби, являлся своего рода доказательством того, что причина, по которой он нарушил комендантский час, довольно невинна.
– Ничего не хочу знать! – с важным видом пролаял мальчишка. – Время комендантского часа давно объявлено. Вы нарушили. Мне придется забрать это, – он помахал документом, – а вас доставить в участок для допроса.
О, боже! – мысленно простонал Меткалф. – Надо же, как повезло! С тех пор, как был введен комендантский час, его бессчетно останавливали за нарушение, но ни разу не доставляли в полицию.
Это было небезопасно. Он был почти уверен, что его поддельные документы выдержат даже довольно внимательное изучение, и, конечно же, у него имелось множество влиятельных знакомых, которые, не раздумывая, поручатся за него. Черт возьми, он мог назвать сколько угодно своих друзей, занимавших очень видное положение в Париже и способных немедленно освободить его. Но это могло понадобиться лишь в том случае, если он и впрямь окажется в полиции. А если там примутся слишком внимательно изучать свои бумаги… Меткалфу не было достоверно известно, насколько глубоко уходила его поддержка, сколько слоев документации могли подтвердить идентичность Даниэля Эйгена. Он мог не выдержать серьезного дознания.
Меткалф хорошо знал, что лучшим оружием против представителя власти была ссылка на более высокую власть. Правило номер один, – сказал ему Корки, – когда к вам привязываются власти, перебивайте их карту более сильной. Всегда имейте возможность воззвать к властям более высокого ранга. Это вы должны усвоить, даже если не научитесь у меня ничему другому.
Он на полшага придвинулся к полицейскому и хмуро уставился ему в лицо.
– Какой ваш номер? – спросил он по-французски. – Ну-ка, давайте, выкладывайте. Когда его услышит Дидье, его хватит апоплексический удар.
– Дидье? – подозрительным тоном переспросил мальчишка-полицейский, насупив брови.
– Похоже, что вы даже не знаете имени своего собственного начальника, Дидье Брассена, руководителя префектуры полиции, – ответил Меткалф, недоверчиво покачав головой и одновременно вытаскивая из нагрудного кармана бархатный мешочек с сигарами. – И когда Дидье узнает, что один из его собственных людей – простой патрульный – попытался помешать доставить к нему в кабинет на набережную Орфевр вот эти сигары «Ромео и Джульетта», необходимые для срочной ночной встречи, вы пробкой вылетите с работы. И это если Дидье будет в хорошем настроении. А теперь все же назовите ваш номер, пожалуйста.
Полицейский отступил на те же полшага. Выражение его лица сразу же преобразилось: он сделался приветливым и расплылся в улыбке.
– Прошу вас, мсье, не обижайтесь на меня. Идите, куда вам нужно. Приношу мои извинения!
Меткалф покачал головой, повернулся и пошел прочь.
– Смотрите, чтобы это больше не повторялось, – бросил он через плечо.
– Конечно, мсье. Это была простая ошибка!
Меткалф прошагал мимо телефона-автомата, отказавшись от прежнего намерения позвонить. Лучше будет прийти к Флоре Спинасс без предупреждения.
Полицейский отступил на те же полшага. Выражение его лица сразу же преобразилось: он сделался приветливым и расплылся в улыбке.
– Прошу вас, мсье, не обижайтесь на меня. Идите, куда вам нужно. Приношу мои извинения!
Меткалф покачал головой, повернулся и пошел прочь.
– Смотрите, чтобы это больше не повторялось, – бросил он через плечо.
– Конечно, мсье. Это была простая ошибка!
Меткалф прошагал мимо телефона-автомата, отказавшись от прежнего намерения позвонить. Лучше будет прийти к Флоре Спинасс без предупреждения.
Дом на улице Боэти выглядел обшарпанным и остро нуждающимся в ремонте. Маленький вестибюль был окрашен, как и все стены здания, в отвратительный горчичный цвет; краска отваливалась хлопьями. Он сам открыл дверь – Флора дала ему ключ от парадного – и на лифте без лифтера поднялся на пятый этаж. Постучал в ее дверь, используя их тайный код: три коротких удара, а потом еще два. Где-то внутри затявкала собачка. Ему пришлось немало подождать, прежде чем дверь открылась. Увидев гостя, Флора опешила, утратив на мгновение дар речи.
– Даниэль! – удивилась она. – Как ты здесь оказался? Который час? – Флора была облачена в длинную ситцевую ночную рубашку, волосы накручены на бигуди. Под ногами крутилась, сердито рыча и визгливо лая, ее пуделица Фифи.
– Флора, дорогая, можно мне войти?
– Как ты здесь оказался? Да-да, конечно, входи… О боже! Фифи, перестань, моя крошка.
Она выглядела не лучшим образом, хотя, впрочем, в такой поздний час мало от кого можно было потребовать идеальной внешности. Ночной визит встревожил Флору, она то вскидывала руки к бигуди, то хваталась за ночную рубашку, явно не понимая, что прятать в первую очередь. Первым делом она поспешно закрыла дверь за своим гостем.
– Даниэль!.. – начала было Флора, но он прервал ее, закрыв ей рот поцелуем, а она с радостной готовностью ответила ему. – С тобой все в порядке? – спросила она, когда они оторвались друг от друга.
– Мне нужно было тебя увидеть, – ответил Меткалф.
– Но… но, Даниэль, ты должен был сначала позвонить! Ты это прекрасно знаешь! Нельзя просто так появляться в квартире женщины, когда она не готова к встрече!
– Флора, тебе не нужна никакая подготовка. Тебе не нужно украшаться косметикой. Ты выглядишь лучше всего в своем естественном виде, я ведь уже говорил тебе об этом.
Девушка покраснела.
– Должно быть, у тебя какие-то неприятности, и в этом все дело.
Он окинул взглядом ее крошечную жалкую квартирку. Окна затянуты черным сатинетом для затемнения. Синяя тряпочка накинута даже на торшер, стоящий в углу гостиной. Флора была из тех молодых женщин, которые все делают по книгам и соблюдают все правила. Самым большим нарушением в ее размеренном существовании стал ее роман с иностранцем – и передача ему информации. Это был единственный акт непослушания в ее жизни, характеризующейся аккуратностью и респектабельностью. Однако нарушение было отнюдь не маленьким.
Но к тому времени Меткалф уже успел узнать, что лучшие агенты всегда получаются из таких вот простых женщин. На них меньше обращали внимание, заранее считали их сознательными и трудолюбивыми. А в их сердцах в глубокой тайне клокотал бунтарский дух. И точно так же такие вот простые девушки были самыми горячими, самыми неутомимыми любовницами. Красотки вроде Женевьевы, тщеславные и самовлюбленные, всегда оказывались в постели более нервозными и совершенно не думали о партнере. Флора, которая никогда не выиграла бы ни один конкурс красоты, была жадной по части секса, так что Меткалф порой находил ее требования изматывающими.
Нет, Флора на самом деле была счастлива видеть его в любое время. В этом он был абсолютно уверен.
– У тебя прямо-таки ледяной холод, любимая, – сказал он. – Как ты можешь здесь спать?
– У меня очень мало угля. Хватает только, чтобы один раз в день на несколько минут нагреть эту комнату. Так что я берегу его на утро. Я привыкла спать на холоде.
– Полагаю, что тебе требуется теплое тело рядом с тобой, в кровати.
– Даниэль! – прикрикнула Флора, слегка шокированная подобной прямотой, но довольная таким предложением.
Он еще раз поцеловал ее, на этот раз это было быстрое нежное прикосновение. Пудель Фифи успокоилась, улеглась на истертом коврике около кушетки и с интересом наблюдала за людьми.
– Я думаю, что ты должен достать для меня немного угля, – сказала Флора. – Ты же можешь это сделать, я знаю, что можешь. Вот посмотри, чем мне приходится топить. – Она шагнула к камину, в котором лежало несколько полусгоревших шаров бумажной целлюлозы. Их делали из газет, картонных коробок, даже из книг – держали бумагу в воде, пока она не превращалась в целлюлозную массу, которую потом формовали в шарообразные комья. Во всем Париже французы жгли эти целлюлозные шары для обогрева, потому что мало кто теперь имел достаточно угля. Часто люди жгли собственную мебель. – Моей подруге Мари повезло – в ее дом переехал агент гестапо. Теперь у всех жильцов появилось столько угля, что они могут не дрожать от холода.
– У тебя будет уголь, моя лапочка.
– Который час? Наверно, часа два? А мне нужно идти на работу завтра утром – нет, сегодня утром!
– Еще и еще раз прошу прощения за то, что потревожил тебя, Флора, но это важно. Если хочешь, я уйду…
– Нет-нет, – поспешно перебила его Флора. – Ладно уж, приду на работу разбитая и невыспавшаяся, и пусть серые мыши смеются надо мной. – Так все называли, Blitzmodchen, женщин из вспомогательного корпуса гестапо, носивших серую униформу и, как казалось, попадавшихся на каждом шагу. – Ужасно сожалею, но у меня нет ни крошки настоящего чая, чтобы угостить тебя. Может быть, выпьешь «виандо»? – Меткалфа уже тошнило от «виандо», своеобразного крепкого бульона, варившегося из каких-то мясных субпродуктов. Его продавали на каждом шагу. У многих в эти дни вся дневная еда состояла из чашки «виандо» и нескольких крекеров.
– Нет, спасибо, мне ничего не нужно.
– Я уверена, что ты можешь достать для меня немного настоящего чая; ты должен поскорее достать его, чтобы я могла тебя угощать.
– Я постараюсь.
Флора без устали вытряхивала товары черного рынка из своего любовника-аргентинца. Она была настолько практичной, настолько упорно вымогала у него подарки, что он уже не считал, будто использует ее, чтобы получать разведывательные данные. Если уж на то пошло, это она использовала его.
– Нет, правда, Даниэль! – сердито воскликнула Флора. – Что за манера вот так, без предупреждения, вваливаться ко мне! Да еще среди ночи! Я прямо не знаю, что и сказать. – Она удалилась в ванную и закрыла за собой дверь. Прежде чем она снова появилась, прошло добрых десять минут. На ней был миленький, хотя и поношенный, шелковый халат, она сняла бигуди и причесалась, подкрасила губы и напудрилась, так что выглядела почти хорошенькой, хотя вообще-то не блистала красотой.
– Не могу оторвать от тебя глаз! – сказал Меткалф.
– Ах, не надо, – откликнулась Флора, досадливо махнув рукой. Но ее щеки покраснели; Меткалф был убежден, что она с наслаждением приняла его комплимент. Комплименты ей делали нечасто, и они ей ни в малейшей степени не прискучили. – Завтра я сделаю перманент.
– Флора, он тебе совершенно не нужен.
– Ты мужчина. Что ты понимаешь? Некоторые женщины делают перманент каждую неделю. Так, все же надо подумать, чем тебя угостить. Я испекла шоколадный пирог по рецепту, который мне дала соседка: делается пюре из лапши, добавляется капля шоколада и печется, и это ужасно. Может быть, хочешь кусочек?
– Я уже сказал тебе, что ничего не хочу.
– Если бы у меня было хоть немножко настоящего шоколада…
– Да, моя дорогая, я могу достать шоколад.
– Можешь? О, это было бы восхитительно! Когда я вчера после работы пошла в магазин, бакалейщик дал мне только кусок мыла и фунт лапши. Так что нет даже масла на завтрак.
– Если хочешь, я достану для тебя и масло.
– Масло?! Правда?! Это же изумительно. О, Даниэль, ты не представляешь, как это все ужасно! Мне совершенно нечем кормить мою Фифи. Нет ни курятины, ни дичи. – Ее голос упал до шепота. – Представь себе, я даже слышала, что кое-кто ест своих собственных собак!
Фифи вскинула голову и зарычала.
– Даниэль, люди делают жаркое из кошек! А несколько дней назад я видела в парке очень приличную на вид старуху; она убила палкой голубя и унесла домой, чтобы приготовить!
Меткалф внезапно вспомнил, что кармане его смокинга лежит маленький прямоугольный флакончик духов «Герлен» «Вол де нюи», точно такой же, какой он подарил мадам дю Шателе. Он хотел подарить его Женевьеве, но забыл. Теперь он извлек его и вручил Флоре.
– Ну а пока что вот тебе это.
Глаза Флоры округлились, она негромко взвизгнула и повисла на шее Меткалфа.
– Ты просто фокусник!