Закончив с посудой, я отправилась в свою комнату, где надолго не задержалась. Пока не стемнело, лучше прогуляться. Я пошла к озеру, вид там открывался прямо-таки волшебный. Я размышляла о семействе, куда меня забросило волей судьбы, и, наслаждаясь прелестями природы, несколько раз подумала, что дом, расположенный в столь благодатном месте, созданный с умом и вкусом, вполне может стоить сумасшедшие деньги, а это значит…
— Потрясающее зрелище, правда? — услышала я, но оборачиваться не спешила. Я и так знала, что за спиной у меня Антон. Как видно, его сестрица оказалась права и моя особа возбудила у него интерес.
— Да, — наконец ответила я после довольно длительной паузы и повернулась. Он стоял в нескольких метрах от меня, толстый, весело ухмыляющийся и вроде бы даже добродушный. Но, приди мне охота вообразить дальнейшее развитие событий в детективном ключе, я легко бы могла представить его в роли главного злодея, то есть убийцы. Хотя на ту же роль идеально подойдет и Виталий, и Вера, и даже Маша. Андрея я почему-то сразу исключила. И тут вот какая мысль пришла мне в голову: Ирину в роли убийцы я не вижу, и вовсе не потому, что считаю ее совершенно на эту роль непригодной, а.., я уготовила ей роль жертвы. Невольно поежившись, я запретила себе думать про эти глупости. Мы с Антоном не спеша пошли вдоль берега по песчаной дорожке. Надо сказать, что обитатели Озерной не только следили за порядком вокруг своих особняков, но и с большим трепетом относились к местам общественным. Дорожка была в идеальном состоянии, на берегу ни бумажки, ни прочего мусора, везде завидный порядок.
— Озеро довольно глубокое и большое. Кажется, сорок километров площади. Один из местных богатеев даже завел здесь яхту.
— Зачем яхта на озере? — удивилась я.
— Понятия не имею, я же не богатей.
Мы засмеялись, а потом я спросила:
— А кто вы?
— Вы еще не поняли? Болтун и неудачник.
— Вы это серьезно?
— Насчет болтуна?
— Нет, насчет неудачника?
— Как еще можно назвать человека, у которого в тридцать три года ни семьи, ни собственного дома, ни приличной работы, ни перспектив… Зато масса дурных привычек.
— По-моему, вас это ничуть не тяготит, — позволила я себе возразить.
— А вы проницательны. Не ожидал. Обычно красивые девушки…
— Дуры, — подсказала я.
— На самом деле дураки мужики, которые эту глупость повторяют.
Мы опять засмеялись.
— Здесь есть еще одно небольшое озеро. Точнее, здесь полно озер, но то я считаю особенно красивым. От дома ведет тропинка вон туда, на запад. С одной стороны там поле, с другой лес. В лунную ночь зрелище волшебное. Кстати, сегодня полнолуние.
— Поэтому девушкам лучше сидеть дома. Вся нечисть соберется у лесного озера.
— Вы верите в эти сказки?
— Конечно, нет. Но иногда так хочется поверить.
Еще минут десять мы болтали о подобных пустяках, потом наш разговор неизбежно коснулся сегодняшних событий. Я считала, что имею право удовлетворить свое любопытство, поэтому, когда Антон спросил: «Что вы думаете о нашей семье?» — я ответила смеясь, желая поддержать разговор:
— Любой из вас вполне может убить.
— Из вас?
— Хорошо. Из нас. Хотя ожидать от меня такой прыти из-за денег, которых я, скорее всего, не получу… Сестрица может развестись с вашим братом еще до получения наследства, и я останусь в дураках.
— Да уж, перспектива ужасная, — в тон мне ответил он.
— А если серьезно? Что здесь произошло? Я имею в виду смерть дяди.
— Вы что, не знаете? Дражайшая Зинаида Петровна не поведала вам все в деталях, ею же придуманных?
— Невероятно, но факт, — печально кивнула я.
— А что она вообще сказала?
— Дядя — миллионер, родственники — кровопийцы, ноги ее здесь не будет.
— В принципе правильно сказала, — неожиданно серьезно ответил он. — Да вы и сами видели. Пауки в банке.
— Да бросьте вы. Далеко не худший вариант. Я знаю случай, когда две родных сестры рассорились после смерти матери из-за шубы. Не разговаривали двенадцать лет. А здесь все-таки приличные деньги. Егор даже уехал…
— Он может себе это позволить. Он банкир, причем весьма процветающий.
— Я думала, политик.
— Политик Самарский.
— Александр Петрович?
— Ага. Глава холдинга и по совместительству депутат. Очень серьезный человек, ему прочат большое будущее.
— Они дружили с вашим дядей?
— Да, как ни странно. Хотя дружить с дядей было нелегко. Уж можете мне поверить. Своих братьев и сестер, которых, как вы уже поняли, немало, он терпеть не мог. Те сюда нос не показывали и вообще долгое время с ним не знались. Но когда пошли слухи о его фантастическом богатстве, деток, то есть нас, охотно сплавляли сюда на лето. И тут уж у кого больше выдержки. Я обычно раз пять за лето сбегал. Чемпионкой по усидчивости была Машка, но она всех старше, понимала, что к чему, ну и Ирина, естественно, она жила здесь постоянно.
— Кстати, вам не кажется, что он обошелся с ней жестоко? — спросила я.
— А вам не кажется, что у него на то могли быть причины?
— Наверное, причины были, — пожала я плечами. — И все же… Она много лет жила с ним, готовила, следила за порядком в доме, заботилась о старике…
— Да-да.., кстати, как вы относитесь к моей теории?
— Какой?
— Старик предложил нам пожить здесь три дня неспроста.
— Чтобы вы переубивали друг друга?
— Думаю, он бы здорово повеселился. Самый простой способ заполучить большую сумму денег — это избавиться от Ирины.
— Вы не находите, что говорить об этом в ее присутствии довольно жестоко?
— Конечно, нахожу. Но меня, как и вас, очень занимает некая несправедливость по отношению к ней. Конечно, она угробила молодость на этого старика, но ведь не просто так.
— Бедному ребенку некуда было деться, а потом она привыкла.
— А может быть, ждала его смерти и он знал об этом?
— И отомстил. Надо сказать, что у него получилось.
— А хотите еще развития сюжета? Допустим, она устала ждать и решила ускорить события. А старикан об этом догадался. В предчувствии близкой кончины он оставил завещание с весьма странными инструкциями.
— Вы хотите сказать, кто-то из родни способен убить несчастную Ирину из-за большого куска пирога и тем самым отомстить убийце дяди?
— Слушайте, а вы действительно умная девушка.
— Спасибо. Вы кем работаете?
— Менеджер среднего звена в торговой фирме, — развел он руками.
— Талант пропадает. Могли бы детективы писать.
— Я написал, даже два. Но ни одно издательство их не приняло.
— Они сумасшедшие. Значит, по-вашему, Ирина отравила дядю.
— В этом случае я бы считал свою версию безупречной. Однако представить сестру бьющей дядю поленом по голове я все-таки не могу. Поэтому на такой роскошной версии придется поставить крест.
— Какое полено? — удивилась я. — Ведь дядю отравили?
— Если бы. Пробитую голову отравлением считать никак нельзя. Вы что, действительно ничего не знаете?
— Конечно, нет.
— Зинаида Петровна теряет форму.
— Она уверена, что он умер от удушья.
— Приступ удушья имел место. Дядя — астматик, и у него действительно была аллергия. Возможно, что-то ее даже спровоцировало. Но умирать он явно не собирался, хотя…
— Слушайте, вы меня с ума сведете своими загадками.
— Хорошо, хорошо. Перехожу прямо к делу. Ирина в тот вечер отправилась к подруге, та живет в поселке. Они заболтались, как это водится у женщин, и Ирина засиделась у нее дольше обыкновенного. Дядя позвонил ей, сказал, что ложится спать, выпил рюмочку коньяка, а может, две или три, он очень уважал коньяк и на ночь непременно выпивал. Но спать не лег, а зачем-то пошел в лес, где его и обнаружил начальник местной милиции. У него дом неподалеку. Дядя лежал на тропинке с пробитой головой. Вскрытие подтвердило наличие аллергена в его организме, но голову ему все-таки пробили. Так что… Если желаете услышать мою версию, было так: дядя почувствовал себя скверно, вышел прогуляться…
— И встретил на лесной тропе злодея.
— Точно. Правда, злодеи ранее здесь не водились. Люди вокруг не бедные, за порядком следят. По ночам вдоль озера разъезжает патрульная машина, так что местные чувствуют себя в безопасности.
— Почувствовав удушье, разумнее вызвать «Скорую», а не бежать в лес.
— Через лес самая короткая дорога к Михайловым. Оба супруга врачи, а «Скорая» приехала бы из города минимум через двадцать минут.
— Вы опять увлеклись или это правда?
— Одна из версий.
— Тогда выходит, убийца не был уверен, что отравленная им жертва умрет, и схватился за полено?
— А что? Вполне логично. Вместо того чтобы скончаться, дядя трусит по лесной тропинке. Это могло здорово расстроить убийцу, и он перешел к более радикальным мерам.
— Ирину мы из списка исключили, тем более у нее, судя по всему, есть алиби. Кто тогда, по-вашему, убийца?
— Ирину мы из списка исключили, тем более у нее, судя по всему, есть алиби. Кто тогда, по-вашему, убийца?
— Я бы предложил Виталика. Дела у него сейчас из рук вон плохи. Фирма дышит на ладан, он на грани разорения, а с такой женой… Вы же видели сестрицу, он по ней с ума сходит, а она спит с кем попало. Замуж она выходила за богатого человека и сейчас уже подыскивает ему замену. Человек в его положении способен на многое.
— Уверена, милиции это тоже бы пришло в голову. У него есть алиби?
— Само собой. Однако вовсе не обязательно самому махать поленом. Нанял какого-нибудь типа, тот и поджидал старика в лесу. А приступ удушья нужен был для того, чтобы выманить дядю из дома. В половине одиннадцатого в лесу уже темень…
— Тогда у убийцы должен быть сообщник в доме. И убийца должен быть уверен, что старик не вызовет «Скорую», а бросится к соседям.
— Это нетрудно предугадать.
— Но некто в доме подсыпал какую-то дрянь старику, чтобы спровоцировать приступ удушья. Как, по-вашему, наемный убийца может незамеченным проникнуть в дом?
— Не так-то это трудно, как кажется, — пожал плечами Антон. — Вы же видели, двери открыты. А потом… Он мог познакомиться с Ириной, войти к ней в доверие… Она ведь живой человек, и ничто человеческое ей не чуждо.
— На чужака здесь непременно бы обратили внимание.
— А если это кто-то из местных?
— Вам не кажется, что мы чересчур увлеклись? — вздохнула я.
Антон засмеялся.
— Зато вам со мной интересно. Разве не так?
— Более чем. Уже стемнело, и, учитывая мрачность наших фантазий, лучше вернуться домой.
— Слушаюсь и повинуюсь, — шутливо поклонился он и предложил мне руку.
Мы зашагали к дому. Хоть я и считала его слова глупыми бреднями, однако эти бредни здорово меня увлекли. Люди обожают тайны, и я не исключение.
— Если вам интересно мое мнение, — вновь подал голос Антон, — дядя был на редкость скверным человеком. Ирке жизнь искалечил. Когда умерла тетя, она только-только школу закончила, собиралась поступать в институт. Но дядя ей заявил, что она обязана остаться с ним. И даже домработницу уволил, решив, что Ирка вполне справится. Прислуга, над которой можно вдоволь издеваться и которой даже платить не надо.
— Она ведь могла уехать.
— И бросить его? Нет. Не могла. Она дурочка, которая верит в то, что все мы кому-то что-то должны. К тому же она боязлива, бесхарактерна.., в общем, не могла. Теперь он навечно привязал ее к этому дому. И про Андрея я говорил серьезно. Он хороший парень, только бесхребетный. Сидит в своем музее, на его работах уже пять человек защитились, а он все в научных сотрудниках. Зная его мамашу, представляю, что теперь начнется. Да и Верка… Вряд ли он устоит. Ни в какой музей картины он не отдаст. Искалечат они жизнь парню, вот увидите. От этих чертовых денег не будет прока. Знаете, что я решил? Завтра с утра сбегу отсюда.
— Не поверите, я предлагала сестре тоже самое,
— И правильно. Надо уносить ноги. И ни в коем случае не брать эти деньги. От дьявола не может быть добра.
Надо сказать, произнес он это так убежденно, что я поверила. И даже подумала, а не вызвать ли такси прямо сейчас, чтобы вскоре оказаться в своей квартире и забыть про эту семейку. Потом я подумала о Таньке и решила, что лучше остаться до утра. Если ей хочется просидеть здесь три дня, ради бога, а меня пусть уволит. Но, когда мы подошли к дому, возникла еще мысль: оставлять здесь сестрицу одну, пожалуй, опасно, а вслед за этим вот какая догадка озарила меня: Антон рассказывал мне все это с одной целью — чтобы я покинула дом, а он в результате получит на две тысячи больше. Короче, разводит, как пчелок, а я… Как видно, моя внешность в очередной раз сыграла со мной гнусную шутку, парень хоть и отпускал комплименты моему уму и сообразительности, но так и не смог поверить, что я не идиотка.
Мы мило простились в холле, я вошла в свою комнату, заперла дверь и прорычала сквозь зубы:
— Ну, ладно.
Конечно, я тут же позвонила сестрице. Нечего говорить, как она была потрясена чужим коварством.
— Ты там держи ухо востро, — напутствовала она меня, и я поклялась, что ни одного причитающегося им с Витькой доллара не провороню.
Чужое пренебрежение к моему уму больно ранило, вместо того чтобы лечь спать, я устроилась в кресле возле окна, уставилась в потолок и принялась размышлять. «Требуется кое-что выяснить об этой семейке», — подумала я и, решив начать с покойного, набрала номер своего бывшего работодателя. Несмотря на то что я считала его подлецом и жмотом, расстались мы не только мирно, но даже дружелюбно, а если учесть, что он мужчина свободный, то ничто не мешало мне позвонить ему в столь неурочный час, сославшись на важное дело. Эдик, то есть Эдуард Васильевич, мне невероятно обрадовался.
— Оленька, солнышко, рад тебя слышать. Чем занимаешься?
— Пытаюсь сохранить сестрице деньги.
— Очень интересно.
— Мне тоже. У меня к тебе вот какой вопрос. Ты был знаком с Костолевским Львом Вениаминовичем?
— Да. Но он умер. Кажется, месяц назад.
— На самом деле его убили.
— Да-да, в новостях что-то такое говорили.
— Ты его хорошо знал?
— Нет. У старика был скверный характер. Пару раз я имел с ним дело, после чего поклялся обходить его стороной.
— А что ты скажешь о его коллекции?
— Что сказать, — вздохнул Эдик. — Коллекция неплохая. Шишкин есть, Айвазовский… Маковский есть.., кое-кто из авангардистов.
— То есть он серьезный коллекционер?
— Лева? Побойся бога. Он вообще не коллекционер. Коллекционер — это.., это наш Градовский, не ест, не пьет, только думу думает, что и где… Ну, ты поняла. Коллекционер за любимую картину не только деньги, кровь свою до капли выкачает. А Лева так.., любитель. Коллекция досталась ему от тестя, тот был каким-то партийным боссом в Министерстве культуры. Ни черта в живописи не соображал, зато цены на рынке знал хорошо. Смог привить любовь к искусству дочке, она училась в Строгановке, где и встретила Левушку. Художник из него такой же, как и коллекционер. Пользуясь покровительством тестя, он делал маленький бизнес, здесь продаст, там купит. Потом тесть умер, и он получил его картины. Это и есть его коллекция. Сам он к ней ничего существенного не прибавил. И практически ничего не продавал. В общем…
— Подожди. На что же он тогда жил?
— Вот этого не скажу. Сам диву давался. В прежние времена он числился экспертом в музее, потом вовсе нигде не работал. Могли быть какие-то сбережения, доставшиеся от тестя, но, учитывая нашу российскую историю, они должны были раз пять сгореть. Думаю, он все-таки провернул какую-то аферу, потому что как-то вдруг разбогател. То жил в обычной даче, в Дубровке, она, кстати, тоже от тестя досталась, ходил во фланелевых брюках и вдруг отгрохал особняк прямо в заповедной зоне. Ты знаешь, сколько там земля стоит? Сказать страшно. — Если уж Эдику страшно, значит, мне и знать ни к чему, чтоб по ночам не кричать. — А у него еще такой дом, каких поискать.
— И откуда на него такое богатство свалилось, ты не знаешь?
— Самому очень интересно. Коллекционеры народ мутный… В общем, последние лет пятнадцать он сидел в своем доме, практически ни с кем из наших не общался, ничего не продавал и очень редко что покупал. У меня купил две акварели. А чем он тебя заинтересовал?
Пришлось объяснить Эдику, что я делаю в доме Костолевского. На него это произвело впечатление.
— Если наследник решит продать картины…
Я обещала ему свое содействие и вновь вернулась к Костолевскому.
— На его счетах денег немного, и это здорово удивило родню. Его ведь считали миллионером.
— Чему удивляться, — вздохнул Эдик. — Коллекционеры живут тем, что постоянно что-то продают, что-то покупают. Разумеется, если нет другого источника доходов. Он ничего не продавал и не покупал. О других источниках его доходов я тоже ничего не слышал. Я уверен, лет пятнадцать назад он провернул какую-то грандиозную сделку или даже несколько сделок, разбогател и потом жил на эти деньги как рантье. Хотя знаешь, слухи о подобных сделках все равно имеют хождение среди нашего брата. Но ни о чем подобном я, признаться, не слышал. Скорее всего, тесть оставил ему килограмм камней или слитки золота, которые он благополучно перевел в наличность. Про тестя говорили, что он в Ленинградскую блокаду был в аппарате Жданова. В Питере в то время было чем поживиться. За кусок хлеба люди не только Шишкина, Рафаэля бы отдали. Имея его возможности…
— А что в народе говорят об убийстве Костолевского?
Эдик опять вздохнул.
— Да ничего не говорят. Был слух, что отравили, но я сам в новостях слышал, нападение. Шпана какая-нибудь. Хотя место там спокойное, как-никак у губернатора дом по соседству, но шпане на это наплевать. А ты думаешь, его из-за наследства тюкнули?
— Не знаю, что и думать.
Мы еще немного поболтали, затем простились. Я вновь задумалась.