– А кто тогда?
– Самодеятельность, – вздохнул самый могущественный человек России, – обычная местечковая самодеятельность.
– Подожди, Слава, – не веря, мотнула головой Алена, – что значит «самодеятельность»? Что – вот так просто взяли и «закрыли»?
– Почему «просто так»? – не согласился Чирков. – Насколько мне известно, Игорю вменены довольно серьезные статьи.
– Бред! – отрезала Алена. – Под этими статьями каждый первый чиновник ходит.
Чирков, соглашаясь, кивнул:
– Знаешь, Алена, почему кукушонок в гнезде один остается?
– Знаю, – буркнула Алена, – выкидывает он остальных. Рефлекс у него такой.
Чирков невесело улыбнулся.
– Нет, Алена, он не всех и не сразу выкидывает, а только тех, кто ему на хвост ненароком наступит. Твой Игорь и рад бы сыграть в кукушонка, но только он им всем на хвост наступит.
Алена с грохотом швырнула вилку на стол:
– Не мути, Слава! Не надо мне вот этих твоих баек! Лучше скажи, кто меня заказал? Фрид? Батанин? Кто?!
– Окстись, – укоризненно посмотрел на бывшую сокурсницу Чирков, – они приличные люди… каждый – на своей «трубе».
– Тогда что происходит? – впилась в него взглядом Алена. – Я что – нарушила договор? Что молчишь?! Я хоть что-то нарушила?!
– Нет.
– Тогда в чем дело? Мы же договорились: на этом регионе сижу я! И только я!
– Да сиди ради бога! – хлопнул рукой по столу Станислав. – Я тебе хоть слово сказал?! Сиди!
Алена моргнула:
– А как же Игорь?
Чирков застонал, схватил со стола салфетку и тут же ее отшвырнул.
– Слушай! Чего ты от меня хочешь?! Чтоб я в каждую прокурорскую проверку нос совал? Так мне его быстро шеф укоротит! Я – не легавый! Не Скуратов! Я – менеджер! Ты слышишь?! Ме-не-джер! Мое дело – создать на местах административный ресурс! Ровно столько, чтоб вам, гребаной «опоре страны», легче было на региональные рынки садиться! Чтоб не мешали вам всякие Джунгаровы со своими местными законами! Всякие Козины, если я правильно фамилию запомнил! Остальное – не мое дело! Не мое!
Алена откинулась на спинку стула:
– И что, Игоря будут сажать, а мне на это смотреть? Или посоветуешь нового мужа подыскать? Из тех, кого ты на город поставишь…
Чирков опешил и вдруг ответил со смехом:
– Слушай! А ведь это – выход! Хе-хе-хе…
Алена вскочила и с грохотом отодвинула стул.
– Я своего Игоря на эту беззаконную расправу не отдам.
Чирков закашлялся и развел руками:
– Прости, Алена, но твой Игорь сам виноват. Нельзя дразнить бойцовых собак, если ты с ними в одном вольере. Они для того и заведены, чтобы в стране порядок был. А законный или незаконный – не так уж и важно: главное, чтобы порядок.
Особый порядок
С давних пор юристы ведут ожесточенный спор, может ли правосудие заключать сделки с преступниками. Ну, или с теми, кто хоть пока еще не признан таковым, но согласен без излишних судебных расходов и траты времени получить клеймо и договориться, каким оно будет. Не считая случаев, когда обвиняемый, помогая следствию, рассчитывает на смягчение наказания, в отношении раскаявшихся или просто признавших вину суд может закончиться, едва начавшись.
Делается это просто. Обвиняемому достаточно на первом же судебном заседании заявить, что он готов признать свою вину и соглашается на так называемый «особый порядок». Особый, потому что отличается необычайно высокой скоростью свершения правосудия. Порядок, потому что установлен уголовно-процессуальным законом.
Особый порядок востребован. Следователи, обязанные собирать и оправдывающие человека доказательства, предпочитают ограничиваться лишь изобличающими. Как результат, качество следствия тотально падает, а судам все чаще и чаще приходится либо исключать такое обвинение, либо закрывать глаза на ошибки и недочеты, а также – что самое страшное – незаметно их «восполнять». Да, законом это запрещено, однако, увы, практикуется повсеместно.
Положение суда вообще незавидно. Принимая дело, судья сразу же пытается оценить перспективу его слушания. Если перспектива из-за явных нарушений слишком туманна, мудрый судья постарается поскорее от него избавиться – любым доступным способом. Можно уйти в отпуск и перекинуть дело коллеге. Можно заболеть. Если это не удается, можно вернуть дело в прокуратуру для устранения недостатков. И прежде большинство возвращенных в прокуратуру дел просто умирали и прекращались. Теперь все сложнее, и вернуть такое дело можно лишь «для устранения препятствий, мешающих рассмотрению уголовного дела в суде».
Да, если посмотреть внимательно, то в любом уголовном деле тьма таких препятствий, но не все судьи их таковыми считают, либо не все руководители судов позволяют своим подчиненным гонять и так перегруженных прокуроров. Крайней точкой возврата следует считать предварительное заседание, на котором у подсудимого остается шанс быстро выскочить из суда, хотя бы с условным сроком. Именно на этом заседании тому, кто признает свою вину, судья может сразу же предложить и наказание. Конечно, с согласия прокуратуры. Заседание превращается в небольшой междусобойчик, на котором все вместе решают, как поступить с подсудимым. Суть такого полюбовного решения Павлов и начал объяснять подзащитному – пункт за пунктом – с азов.
– Следствие идет вовсю, и суд над вами все равно состоится. Хотите вы этого или нет. И в вашем положении многие идут на официальную сделку с правосудием.
Брови Лущенко взметнулись вверх.
– Это еще что за… ерунда?
– Вы имеете право ходатайствовать об особом порядке. Еще до начала слушания дела…
– Что это значит? Тройка? – пытливо прищурился мэр. – Как при Сталине?
Павлов поморщился:
– Никакая это не тройка! Это как бы сокращенный судебный процесс. Обвиняемый признает себя виновным, а суд за это не слушает дело целиком.
– А зачем? – поразился Лущенко.
– Иногда дела идут годами, – развел руками Павлов, – а здесь – раз-два – и за денек все готово: и обвинение, и признание, и приговор.
Потрясенный Игорь Петрович покачал головой. Он и не представлял, что такое возможно.
– Кстати, о тройке, – улыбнулся Павлов. – Тройка может быть тоже. Если вы пожелаете. Только не та, не сталинская, – рассмеялся он, – а наша, современная. Три профессиональных судьи. И только вам выбирать – довериться одному или просить троих.
– А в чем разница? – заинтересовался мэр. – Ну… кроме количества?
– О-о-о… – покачал головой Павлов. – Количество судей имеет огромное значение. Троим сложнее договариваться. Сложнее выносить решение. Троих сложнее запугать, задавить, купить, наконец. И я бы советовал вам просить троих судей.
– М-да… – Мэр явно раздумывал.
Игорь Петрович никогда еще не выбирал судей – тем более для себя самого.
– Тогда уж надо требовать присяжных! – внезапно воодушевился он. – Пятнадцать человек, все из народа, тем более наверняка большинство за меня голосовали! А? Ну, как?
Мэр поглаживал себя по заросшему бородой лицу. Он был доволен своей выдумкой. Павлов, прося терпения и мудрости у небес, поднял глаза к потолку:
– Так! Игорь Петрович! Объясняю. На присяжных вы не имеете права.
Мэр удивленно и возмущенно пыхнул.
– Не перебивайте! Пожалуйста! – Павлов, прося, молитвенно сложил руки. – Ваше дело не может слушаться с участием присяжных заседателей. Другая у вашего дела категория…
Лущенко опешил. Такого удара судьбы он не ждал.
– И кстати, не пятнадцать, а двенадцать! Далее! – продолжил Павлов. – На предварительном судебном заседании необходимо принять два главных решения. Первое: признаваться или нет!
– Мне не в чем признаваться! – вспылил мэр.
– Значит, вам не следует соглашаться на особый порядок. Ваш интерес: требовать полных слушаний по существу.
Он сделал паузу, желая убедиться, понял клиент сказанное или нет.
– Второе: слушать дело с одним судьей, вручив ему ключи и судьбу, либо требовать назначения трех профессиональных судей. – Он улыбнулся: – Естественно, раздав каждому по кусочку мозаики. Пусть складывают.
Павлову показалось такое сравнение очень необычным и образным. Но мэр лишь недовольно морщился – от обилия новой, не нужной в обычной жизни информации, от слишком быстрого объяснения адвоката и даже от этой образности.
– Какая еще мозаика, Артемий Андреевич! – отмахнулся он. – Это для вас процесс всего лишь мозаика. А я знаю лишь одно. Я не ви-но-ват!
Павлов терпеливо слушал.
– Поэтому и выбирать мне нечего! Каждый честный судья должен меня оправдать! Ну а посему и признаваться мне, собственно, не в чем!
Мэр сжал кулак и обхватил его другой рукой, а Павлов понимающе кивнул.
В любых восточных единоборствах боец начинает выступление или бой с приветствия, которое заканчивается похожим жестом. Это означает готовность к бою и концентрацию энергии. Мэру эти секреты, видимо, тоже были знакомы.
– Что ж, будем биться… – Павлов вытянул руки перед собой, повернул их ладонями кверху и увидел, что мэр тоже понял этот жест доверия и открытости.
Формальность
Алена была готова задействовать тяжелую артиллерию, стереть их в порошок и… вдруг обнаружила, что двери перед ней закрываются – одна за другой. Кто ссылался на закон, кто делал вид, что оказать реальную помощь не в его власти, а кто соглашался принять свои меры, но и только. Время шло, а ничего не менялось. Ее даже не пускали на свидание к мужу!
– Вы ведь не зарегистрированы как супруги, – виновато объяснил Алене молоденький и явно симпатизирующий ей офицер СИЗО.
Раньше этот факт ни для чего препятствием не являлся.
А потом сюрприз преподнес вернувшийся с видом побитой собаки адвокат Кротов:
– Органы опеки сомневаются в возможности доверить вам ребенка.
– Что? – не поверила Алена.
– И это еще не все, – жестом попросил внимания Толик, – есть более серьезное препятствие: формально вы не супруги, а ребенок не может быть одновременно усыновлен двумя чужими друг другу людьми.
Алена начала возражать и осеклась. Толик не был виноват – именно так работала мысль аппарата: нет записи, нет и супружества. Но, чтобы принять взаимное решение о регистрации брака, ей надо было поговорить с мужем, а к Игорю ее не пускали, потому что она формально не являлась его женой.
Дурдом…
Оборона
Павлов готовился к процессу тщательно и последовательно – вплоть до составления ведомостей по эпизодам и лицам и графика развития событий.
Если в прокуратуре над обвинением корпели практически все сотрудники среднего и высшего звена – помимо оперативных материалов и поддержки ФСБ и милиции, – то защите пришлось обходиться своими силами, а главное, своим умом и возможностями. А уж возможности у адвоката, как известно, безграничные, хотя бы потому, что он не зажат рамками должностных инструкций и приказов.
Об этом часто приходилось говорить Артему – в самых разных аудиториях, а на вопрос о правах защитника он неизменно отвечал:
– Безграничные! Как воля, свобода и вера; как воображение, талант и характер; как надежда и даже искусство. Без них вы не станете адвокатом. Однако основных прав у адвоката всего два. Ходатайствовать и жаловаться.
Именно здесь слушатели, как правило, удивленно хмыкали, а кто-то не выдерживал:
– И это все?!
– Иногда еще можно делать заявления, – поправлялся Артем и тут же уточнял: – Протестовать, вопреки голливудским стереотипам, адвокат не может. Это прерогатива прокурора.
Было, правда, еще одно право, но о нем имело смысл говорить лишь адвокатам-стажерам, – работать на износ. Иначе, используя, прямо скажем, немногочисленные права, добиться результатов было сложно. Вот и сейчас двадцать семь томов уголовного дела по Лущенко были проштудированы за две недели. Пакет собственных документов, составленных и подготовленных Павловым в защиту мэра, тянул еще на два-три тома. Но только этим исход процесса не предрешался: был еще и подзащитный – проблемный, непростой и на все – чего ни коснись – имеющий свой собственный взгляд.
– Далее, – шел Артем строго по списку, – что выбираете: судью Колтунова или все-таки троих судей?
– Если Колтунов и пара Соломонов, то согласен, – кивнул мэр. – Но ведь может выйти вместо одного Колтунова – целых три. Что тогда?
– Верно, – согласился Артем, – и, скорее всего, Соломонов для вас никто подбирать не станет. А вот Колтуновых… к вашим услугам!
– А еще могут и Ляпкиных-Тяпкиных назначить, – поддержал мэр. – Специально на мое дело.
– Может быть и такое, – признал Артем, – но решение принимать вам.
Лущенко озабоченно цокнул языком:
– Да уж! В том-то и загвоздка, что решение принять сложнее всего. Мне же хочется на вас все свалить…
Артем лукаво улыбнулся:
– Ну да. Как в анекдоте. Адвокат спрашивает подзащитного: «Что я могу еще для вас сделать?» – а тот отвечает, потупив глазки: «Может, вину на себя возьмете?»
Лущенко впервые за день улыбнулся, а затем не выдержал и рассмеялся – громко, в голос. Даже ведущие неусыпное наблюдение и прослушивание оперативники насторожились.
– Да, забавно все это… Но все же, что нам делать?
– Работать, – уверенно кивнул Артем. – Ваши помощники уже передали мне все бумаги, что я просил. Там набралось еще на одно уголовное дело.
– В смысле? – насторожился мэр.
– В смысле по объему, – успокаивающе улыбнулся Артем. – У них двадцать с лишним томов, как они считают, обвинительных документов.
– Двадцать томов?! – опешил мэр. – Откуда столько компромата?
Никогда не игравший в подобные игры, он понятия не имел, как заинтересованы следователи в том, чтобы произвести на доверчивую публику впечатление: пятьдесят томов уголовного дела! Сто томов!! Сто пятьдесят!!! Кто – больше?!
И некому проверить, чтобы убедиться: сто сорок девять томов из ста пятидесяти – мусор, вставленная «для количества» макулатура, не имеющая ровно никакого отношения к делу. Военная хитрость, призванная шокировать впечатлительных журналистов и парализовать защиту, – поди разбери, какая бумага опасна, а какая – нет.
– У нас почти столько же, – улыбнулся Артем, – но – оправдательных. Плюс большинство из собранных документов на следствии скорее оправдывают вас, чем обвиняют. Так что повоюем!
– Может быть, что-то еще нужно сделать? Я все время читаю это заключение. Сто восемьдесят листов ни о чем! А выводы, будто я поджег рейхстаг, разрушил Бастилию уничтожил Трою! Ну полный бред! Они что, не понимают, что творят?
– Смею вас заверить, ведают, – покачал головой Артем. – И ведают, и понимают. Еще как понимают. Ведь каждый будет отвечать погонами, креслом, портфелем, должностью. А самое сложное в вашей ситуации знаете что? Я имею в виду – в защите?
Артем пристально прищурился.
– Что? – заинтересовался Лущенко. – Найти свидетелей?
– Нет.
– Сложные статьи? Должностные?
– Ну, статьи обычные.
– А в чем тогда?
– Основная проблема в том, что обвинение нелепо, – размеренно произнес Артем. – По сути, вас обвиняют в том, что вы были мэром!
Брови Лущенко поползли вверх.
– Да-да, – невесело улыбнулся адвокат. – В том, что вы были хорошим хозяйственником. Разумно управляли городскими активами. Вся ваша деятельность вменяется вам в вину!
– Ну, и где… для нас трудность? – не понял мэр. – В чем, собственно, проблема?
Артем покачал головой:
– Нет ничего сложнее в защите, чем защищаться от нелепого, необоснованного обвинения!
Ошейник
О том, что Алена мечется меж СИЗО, загсом и органами опеки, Сериканов узнал в тот же день.
– А зачем ей это? – удивился он.
– Мне в опеке сказали, они девочку хотят из детдома взять, – пояснила директриса загса, – а по закону Алена должна или сама ее удочерять, как мать-одиночка, но тогда Лущенко этой девочке будет никто, или брак надо регистрировать.
Сериканов замер. Алена, едва задержали ее мужа, проявляла весьма опасную активность, и получить в свои руки хорошую уздечку для этой брыкливой кобылки было заманчиво.
– А еще какие препятствия к удочерению есть?
– Полно, Роберт Шандорович, – махнула рукой директриса, – сначала Алена должна с девочкой лично встретиться, а руководство детдома может этого и не позволить.
«Уже хорошо…» – отметил Сериканов: замдиректора детдома была первая в очереди на квартиру.
– А если они оба будут заявлены как усыновители, то надо, чтоб и Лущенко с ребенком поговорил.
«А Лущенко в СИЗО. Ну, и органы опеки могут заартачиться. Даже если все остальное соблюдено. Такое дело годами можно тянуть…»
Роберт Шандорович удовлетворенно хмыкнул. Алена, если она и впрямь хочет стать для кого-нибудь матерью, была у него в руках – ни дернуться, ни шевельнуться. Хороший такой, «жесткий», с шипами, ошейник…
Чтение
По подсчетам Лущенко, после окончания следствия, которое оказалось скорым, неполным и сомнительно справедливым, прошло всего пять дней, когда прибывшие нарочный и судебный пристав вручили ему обвинительное заключение. Особая ирония судьбы была в том, что утвердил это заключение зам. Генерального прокурора, когда-то назначенный в этот высокий орган по рекомендации самого Лущенко.
Некогда подчиненные ему люди вообще вели себя почти неприлично.
Собственно, если бы не пронесенная адвокатом записка, он даже не узнал бы о проблемах с удочерением Леночки!
«Бог им судья», – вздохнул про себя мэр и принялся изучать 183-страничный фолиант прокурорской мысли.
Читал не торопясь, часто возвращаясь к прочитанному, заглядывая вперед на двадцать-тридцать страниц и непрерывно делая аккуратные пометки в тексте и записи в тетрадке. А в один из похожих друг на друга вторников двери камеры распахнулись, и ставший уже знакомым разводящий громко подал непривычную команду: