По инструкции вы должны были появиться еще до героизации.
Тарификатор
Я промучился по четырем домам. Я не могу не мучиться!
Депутат (недовольно морщится)
Хватит… нам всем радостно…
(ежится)
Сидящие на тротуаре начинают недовольно мычать.
Омоновец (замахивается прикладом автомата)
Лошадь, нах!
Тарификатор
Так…
(прапорщикам)
Ребят, давайте преодолевать.
Прапорщик (открывает чемодан)
Друзья!
Прапорщики достают из кофров оборудование.
Тарификатор (оглядывается)
А где случайное?
Омоновец
Стоит, ждет не мучений.
Тарификатор
Разрешайте.
Подъезжает большой омоновский спецавтобус для перевозки задержанных. Двери открываются, из него выпрыгивают двое омоновцев, еще двое высовываются из дверей.
Тарификатор (подходит к сидящим, смотрит в папку, сверяет, бормоча, указывает пухлым пальцем на крайнюю, Нату)
Так. Прошлое.
Прапорщики быстро хватают ее, прижимают к тротуару, один из них электроножницами срезает с левого плеча круглый кусок одежды, другой прикладывает к плечу машинку для клеймения.
Тарификатор
Четверочка.
Прапорщик клеймит Нату. Она мычит, плачет и бьется, Михаил кидается к ней, но омоновец «успокаивает» его ударом приклада. У Наты на плече остается клеймо: «РФ-4».
Тарификатор (омоновцам)
Героизм!
Омоновцы подхватывают Нату, заносят в автобус.
Тарификатор (указывает на Анзора)
Пятерочка.
Анзора клеймят клеймом «РФ-5», заносят в автобус.
Тарификатор (указывает на Гелю)
Это у нас…
(прищуривается)
Шестерочка.
Геле ставят клеймо «РФ-6», заносят в автобус.
Тарификатор (указывает на Сергея)
Четверка.
Сергея клеймят: «РФ-4».
Тарификатор (указывает на Михаила)
Троечка.
Бесчувственного Михаила соответственно клеймят, заносят в автобус.
Тарификатор (указывает на Людмилу)
Семерочка.
Обмочившуюся от страха Людмилу клеймят соответственно тарификации, заносят. В это время из дома №1 выходят саперы, выезжает водяная пушка.
Сапер (подходит к полковнику)
Мучения вечны.
Полковник
Благодарю.
(жмет саперу руку)
Саперы уходят. Тут же появляются таджики и трое сантехников с инструментами.
Силовик (с улыбкой)
Я так и думал.
Полковник
Не мучения тоже необходимы.
Депутат
Конечно.
Полковник (таджикам и сантехникам)
Мучения вечны!
Таджики и сантехники бросаются в дом.
Тарификатор
Так, продолжим героизм.
(кивает на Бориса)
Пятерка… нет, пардон, шестерка.
Рычащего и отбивающегося Бориса клеймят, заносят в автобус. На заснеженном тротуаре остается сидеть только Таня. Она сильно дрожит.
Тарификатор
Так. И последняя. Четверка.
Силовик
Вы уверены?
Тарификатор
Нет, конечно.
Депутат
Посмотрите внимательней.
Тарификатор
Я не вижу принципиального, господин депутат. Четверка.
Силовик
Погодите, вы видите, кто это?
Тарификатор
Я все прекрасно не вижу!
Силовик
Она не прошлая. И она не герой.
Тарификатор
Я знаю.
Силовик
Ну, какая же это четверка?! Это минимум десятка.
Тарификатор
Четверка. Стопроцентная.
Депутат
Но это просто восторг!
Тарификатор
Восторга здесь нет. Здесь тихий героизм. Не мешайте мне работать.
(прапорщикам)
Героизируйте!
Яростно отбивающуюся Таню клеймят, заносят. Омоновцы садятся в автобус, автобус уезжает.
Тарификатор (потирая замерзшие руки)
Ну, что, забудемся? Впервые?
Депутат (злобно)
А почему не впервые?
Тарификатор (наигранно добродушно)
Давайте не впервые, я не против.
Полковник
Все, я уехал стареть.
(подходит к своей машине, садится, отъезжает)
Депутат, тарификатор и силовик подходят к припаркованной рядом «Ауди-8» с проблесковым маяком. Из машины сразу выходит водитель, проворно открывает обе задние двери.
Депутат
Витя, воскресение.
Все трое рассаживаются в машине, водитель закрывает двери, оставшись снаружи. Депутат кладет портфель себе на колени, достает из портфеля акт, ручку, ставит дату. И недовольно отворачивается в окно. Пауза.
Силовик (тарификатору)
Скажите, неуважаемый, вы герой?
Тарификатор
Я не герой.
Депутат
Еще прощает…
(презрительно)
Не первый!
Силовик
Почему не прошлая у вас тарифицирована четверкой?
Тарификатор
Есть инструкция.
Депутат
А вчерашняя удача?
Силовик
Мы же издевались!
Тарификатор
Речь шла о прошлых.
Силовик
Какая на хер разница?!
Тарификатор
Не надо усложнять.
Депутат
Послушайте, вы прощаете?
Тарификатор
Я не прощаю. По вечности она — четверка! Вам скажет это любой тарификатор! Давайте позовем ангелоподобных?
Силовик
Мы же вместе с вами из-де-вались вчера! В присутствии вашего оскорбителя. Мне позвонить ему?
Тарификатор
Звоните хоть вечным героям!
Пауза. Силовик и депутат с ненавистью смотрят на тарификатора.
Силовик (злобно)
Ты временный ангел?
Тарификатор
Ну а при чем здесь одобрение?
Пауза.
Тарификатор
Так, мы подписываем или нет?
Пауза. Силовик и депутат переглядываются.
Силовик (злобно-угрожающе)
Ладно, пусть подпишет.
Депутат дает тарификатору акт, тот быстро подписывает, достает из кармана печать в кожаном футляре, ставит печать, убирает ее в карман и, тяжело дыша и кряхтя, выбирается из машины. Водитель закрывает за ним дверь.
Силовик (закуривает)
Второй раз почет с этим тарификатором. Не вечный.
Депутат
Он ждал упрощения, ясно.
Силовик
Да я, блядь, никогда не упрощу такого! Из чистого блаженства!
Депутат (зло усмехается)
Главное, вчера, как полуангел: «Все сделаем, отмолимся…»
Силовик
Целокупный!
Депутат
Им с утра, наверно, молитву дня сбросили. И все. Расплачут ее по своим!
Силовик
Конечно…
К машине подъезжает реанимобиль, из него выходит врач в синем халате, деликатно стучит в окно.
Силовик (опускает окно)
Сегодня покой.
Врач
Не получилось?
Силовик
Не получилось?
Силовик
Нет.
Врач
Какое счастье…
Силовик
Счастье. И не будет на вашей улице праздника. Никогда!
Врач (восторженно)
Великолепно… изумительно…
(отходит)
Силовик (поднимает стекло)
Полуангелы приехали, ждали… Подвит!
Депутат (достает из бара небольшую бутылку виски, стаканы)
А чего они так беспомощны, эти тарификаторы? На них нарыдать нельзя никак?
Силовик
Они Вечности подчиняются. Как на них нарыдаешь?
Депутат
Тоже…
(качает головой)
Вечности… Какая глупость.
Силовик
Не то слово. Обособили этих полувеликих, вот они и не стали мучиться.
Депутат
Борьба с немучениями!
(смеется)
Силовик
Просто всепрощение какое-то. Обносят нас вниманием, а потом — невниманием. Хорошие, бля…
Депутат
И этот сложный попался еще… Там же есть и простые, убогие ребята.
Силовик (машет рукой)
Это уже закон. Не исправить.
Депутат
Ладно, давай мечтать…
(разливает виски)
Силовик (берет стакан, смотрит в окно)
Бодрствовать некогда. У меня еще один провал.
Депутат
И у меня. Ладно, будем исправляться.
Чокаются, выпивают.
Силовик
Что за временная необходимость…
(втягивает носом воздух, качает головой)
Ни на кого нарыдать нельзя!
Депутат (убирает пустые стаканы в бар)
Другой необходимости нет. Пошли, пройдемся как герои?
Силовик
Да, пройтись героем неплохо.
Выходят из машины. Водитель садится за руль, откидывает сиденье назад, задремывает.
Сон Виктора, водителя: Ему снится, что в единственный законный выходной, в воскресенье его родная тетя Нюра, вдовствующе проживающая в Ярославской области в деревне Горка, срочным утренним звонком просит его немедленно все бросить и приехать. «Бросай все, Витюша, лети ко мне, родимай!» — дрожит ее окающий голос в громадной, разросшейся до полукомнатной мохнатости трубки. «Что-то стряслось…» — недовольно думает Виктор, шевелясь и приятно зависая космонавтом в вертикальной, уютной постели-капсуле, где можно принимать струйный эмульсионный душ, в высокотехнологичной капсуле, уходящий ногами вниз, на седьмой этаж к мокнущим сволочам Зуевым. «Теть Нюр, а может, завтра?» — «И не думай! Лети сейчас. А то поздно будет!» Виктору жутко не хочется ехать, Соня спит рядом в виде Ленки Федотовой, рядом с ней плюшево, сердечно-сосудистыми личинками шевелятся дети: Павлик и Наташа. «Опять какая-то хрень с этой тетей Нюрой, — с досадой думает Виктор, протягиваясь между Соней-Ленкой и детьми. — Я к ней всегда езжу, а не Ярослав и не Полина, только я тяну лямку помощи, потому что я богатый, я вожу депутата Государственной Думы РФ, но я не богатый, а жутко бедный, и никто не знает, что у нас осталось две с половиной тысячи до получки, Соня-Ленка варит суп гороховый третий раз, придется побомбить, как в народной песне Любэ: «Даешь Бомбило, даешь Хуило…» Но ехать надо, понимает Виктор, он голый, в шерстяных, каляных, вязанных все той же осточертевшей тетей Нюрой носках спускается по узкой лестнице, засранной бомжами с Живописной улицы, во двор, садится в свою «девятку», в которой пора менять масляный и воздушный фильтры, мгновенно долетает до думского гаража с проспекта Маршала Жукова по Второму Этажу Третьего Кольца со Спецпроездом для Единороссых Водителей со Стажем, входит туда через новый КПП из авиационного черного супералюминия для стеллз, Николай жмет ему руку и очень уважает, хоть и старше, а как же. Виктор находит свою машину, но понимает, что ехать на «Ауди» в деревню Горки нельзя, но весь гараж мигает ему, напевая: «Даешь Бомбило, даешь Хуило!» Они думают, что Виктор просто решил в воскресенье побомбить на депутатской, но он не хочет оправдываться, да он едет побомбить, а хули, имеет право, он подхватит кого-нибудь на Ярославском шоссе, но надо выбрать машину, а они поют хором так, что заслушаешься: «Дае-е-ешь Бомби-и-и-ло!» «Васильич, есть развалюха свободная?» — «Бери «Лендкрузер» Васнецова!» Виктор залезает в старую машину, прозванную в гараже БМП, но ей, оказывается, только что по Тайному Приказу Грызлова (ТПГ) поменяли мотор на новый, и Васильич про это не знает, нет Тайного Допуска, она крошится внешне, но внутренне она Очень Хороша, Виктор садится и под всеобщий рев «Даешь Хуило!», выезжает из гаража и сразу выруливает на Садовое на среднюю полосу, потому что на джипе светящиеся буквы ТПГ, гаишники отдают честь, Виктор обманул всех, едет по средней полосе, и вот уже Ярославка, он несется между пробками, он буквально проскальзывает, пропихивается на большой скорости между толпами машин, касаясь их, отчего ветхий кузов джипа слегка крошится на молекулы, стираясь, истираясь, но это не страшно, и вот уже Переяславль, а тут уж нажал на газ — и село Пречистое, а вот и поворот на Горку, но тут страшно много грязи весенней, видимо, разлилась Медведица, джип плывет, вода и лед пробиваются через ветхие дыры в кабине, вместе с водой окурки, жвачка, палочки для чистки ушей, народ чистит уши на каждом перекрестке, презервативы слоями, слоями, как любимый торт Ленки «Наполеон», но носки греют ноги, и вот уже сельпо, станина, трансформатор, а там и дом тети Нюры, он въезжает прямо в сени, тут у нее чулан, сало и бочка с солеными огурцами, квашеная капуста, и пахнет приятно, как в детстве, когда он мальчиком с покойным отцом сюда ездил, тетя Нюра в своем ватнике: «Витюшка, родимай, иди, иди быстрей!», она совсем молодая, очень даже молодая, она моложе Виктора, бодрая, глаза блестят, она сильно помолодела за зиму, «сюда, сюда, подь сюда!», Виктор идет с ней в горницу, он вдруг очень захотел есть, «теть Нюр, а пожрать нет ничего?», «погоди, щас дам, подь сюда», «жрать хочется», она сует ему миску щей с салом, он жадно ест вкуснейшие щи с салом, она сдвигает домотканый коврик, открывает свой погреб: «ну-ка, глянь, лотоха!», Виктор, поедая щи, склоняется над погребом, там лежит картошка, «вот это в Москву и повезешь!», он понимает, что ради этой ебаной картошки тетка заставила его в воскресенье все бросить и приехать в Горку, «ты что охренела, теть Нюр?! На хера мне твоя картошка?!», «да ты погодь, глянь, как перезимовала-то хорошо!», глотая щи с громадными кусками сала, он со злобой вглядывается в подвал на картошку, лежащую ровными рядами, и вдруг различает, что погреб полностью повторяет зал Думы, а картошка рядами — депутаты, он приглядывается: каждая картофелина оживает своим лицом, многие знакомые лица, он понимает, что дура тетка и не догадывается Что у нее в подвале, что теперь его Задача: собрать эту картошку и бережно довезти до Москвы, а то, если Дума пойдет на семена, у него больше не будет работы, объявят новые выборы, а он будет просто бомбить на своей «девятке», вместе с теткой они собирают картошку в мешок, он бережно берет картофелины, и они мгновенно оживают известными и не очень лицами, Мироныч, Зюганыч, Илюха, Митроха, Мороз, Исай, а вот и хозяин, Виктор прячет эту картофелину отдельно в бардачок, мешок на заднем сиденье, он крепко завязан, его надо бережно довезти, тетка и не знала, кто у нее перезимовал в подвале, Виктор моет руки в щах, берется за руль, выезжает, но возле сельпо и трансформатора проваливается в жидкую землю, все затоплено, все течет и хлюпает, джип выдирается из жидкой земли, Виктора охватывает ужас, он помогает джипу собственными мышцами, напрягая их, но колеса растворяются в жидкой земле, она обгладывает сталь, съедает кузов, джип начинает погружаться в трясину, но у сельпо толпа таджиков, «ребята, помогите!», таджики явно ждали, хватаются за машину, но не вытаскивать из трясины, в окна они тянутся, к мешку, раздирают холстину, хватают, воруют депутатов, чтобы продать чеченам для выкупа, так это и есть чечены, а не таджики, нет, это сомалийцы, это негры, «что ж вы делаете, твари?!», они воруют, воруют, мешок пустеет, хозяин пищит в бардачке, один он остался, но уже не до него, двери не открываются, земля до самых окон, Виктор лезет в окно, ноги больно засасывает и обсасывает жадная земля, обгладывает, облизывает до костей…
Стук в стекло. Виктор открывает глаза, начинает быстро вылезать из машины, но он отсидел ноги, они не слушаются. Он кое-как выбирается, открывает заднюю дверь.