И это он пишет матери!..
Ниже иерарх добавляет: «Бог призывает их к себе раньше времени, чтобы их родители вразумились, и те богатства и имения, которые хотели приготовить для них, раздали нищим и убогим и божьим церквям…»
Это мы с вами знаем, что никакого бога нет и, соответственно, нет ни рая, ни ада. Но несчастная княгиня полагала, что её мёртвому мужу и детям грозит страшная опасность, и кроме неё, близким людям некому помочь. Всю жизнь сильные мужчины помогали ей, а вот теперь на её хрупкие плечи легка забота о них. Эта помощь до крайности необходима, чтобы её любимых людей не подвергали вечным пыткам.
Представьте себе, что вашим самым близким людям грозят невероятные муки — они тяжело больны или похищены бандитами, которые грозятся пытать их и отрезать по пальцу. Неужели не отдадите всё ради их спасения? Этим и пользуются шарлатаны-жулики-бандиты, выкачивая из отчаявшейся жертвы последнее. Именно так вели себя церковь и Иосиф Волоцкий.
Впрочем, какого милосердия можно ждать от человека, по требованию которого сжигали еретиков? Как пишет в своей работе «Террор русской православной церкви» исследователь Евгений Шацкий, Иосиф Волоцкий «требовал жестокой казни… и трёх еретиков в клетке сожгли в Москве, и ещё «многих еретиков» в Новгороде». Другие были отправлены в тюрьмы или по монастырям, против чего Иосиф Волоцкий выступил с яростным протестом: он считал, что еретиков следует только убивать.
Боговеры воскликнут: нельзя по отдельным жестоким и корыстолюбивым людям судить обо всех честных и бескорыстных служителях христовых… бла-бла-бла. В данном случае можно! Потому что Иосифа Волоцкого церковь объявила святым. То есть образцом для подражания. Безупречным. Божьим любимцем.
Но мы забежали вперёд. Отмотаем теперь время обратно, не будем нарушать плавное течение истории…
Наибольшего экономического расцвета православная церковь достигла в годы татаро-монгольского ига. До этого попы и монахи жили не слишком богато. Но когда они перешли на службу к оккупантам, началась форменная лафа! Татары освободили церковь от всех налогов и взяли под своё покровительство. Православие того периода превратилось, по сути, в пропагандистский механизм захватчиков. В церквях попы творили молитву «за здоровье ордынского царя» и велели терпеть и не бунтовать, ибо за грехи народные послал господь русскому народу эту кару. Себя к русскому народу попы, видать, не относили.
Сотрудничество церкви с властями — обычное дело. Пришёл Наполеон — попы запели ему осанну, пришёл Гитлер — запели Гитлеру. На троне Сталин — Сталину поём… Кто у власти, того церковь и обслуживает. Кто платит, тому и даёт…
Короче говоря, на фоне всеобщего разорения земли русской церковь налилась жирком, наела чресла, приобрела и золота, и земли. Пользуясь налоговыми льготами, монахи активно включились в торговлю и производство. Монастыри росли, как на дрожжах. Церковь активно практиковала рабовладение, эксплуатируя в хвост и гриву закабалённых крестьян. Жизнь удалась!..
Всё это напоминало пир во время монгольской чумы. Даниил Заточник в XIII веке писал: «Где свадьбы и пиры, тут монахи и монахини, и беззаконие: ангельский на себе имеют образ, а блудный нрав, святительский на себе имеют сан, а обычай похабный».
К XV веку православная братия окончательно превратилась в неуправляемую, спившуюся и ошалевшую от безделья орду, которая стала угрожать самому существованию церкви, ибо дискредитировала её по самое некуда.
Церковные иерархи решили начать борьбу с загулами и развратом.
Московский митрополит Фотий выпустил весьма характерный циркуляр, который запрещал совместное проживание монахов и монахинь. Кроме того, Фотий попытался запретить монахам пить и ругаться матом. Процветало пышным цветом в русских монастырях и скотоложество — с ним начальство тоже пыталось бороться: «Дабы не токмо в монастыре женского полу, но и мущин без бород, такоже и скотов женского полу… держать запрещено». Раз боролись, значит, было с чем…
Труднее оказалось победить педерастию. (Вообще, педерастия, как известно, процветает в замкнутых мужских коллективах, будь то казармы, тюрьмы или монастыри. Поэтому требование выгнать из мужских монастырей женщин было равносильно требованию ввести там педерастию. Схема такая: удалили женщин — получили педерастию — начали с ней бороться.) Уставные документы монастырей запрещали нахождение в монастырях мальчиков: «Пакостно святой Лавре без бороды иметь кого… Об отрочатах же глаголют божественные писания, яко приводит не Бог в монастырь детей, но враг сам Диавол, яко да смутит иночествующих… Да не обрящемся с ними, и на седалищах далече да сидим от них, и на лица да не взираем им: да не како на лице взиранием семя похотения от врага примем».
В большинстве своём старания начальства навести в притонах разврата порядок заканчивались ничем. Монахи просто выгоняли присланного им нового начальника, который пытался хоть в чём-то ограничить бесчинствующую братию. Вот один из любопытных документов. Летопись рассказывает, как из Троице-Сергиева монастыря монахи-отморозки выгнали игумена, присланного туда навести порядок: «И не смог чернецов обратить на Божий путь, на молитву и на пост, и на воздержание. Хотели его убить… и оставил он там игуменство».
Сергиев монастырь вообще отличался буйством. Своим персоналом он более напоминал не монастырь, а пиратский корабль. Вторая попытка навести там порядок также провалилась. Князь Андрей Курбский свидетельствует о незавидной судьбе «преподобного и мудрого Артемия, бывшего игумена Сергиева монастыря, который, не послушав царя, ушёл в пустынь из этого монастыря из-за раздоров и корыстолюбивых, закоренелых в законопреступлениях монахов». Рецидивисты, короче!..
Перешагиваем в следующий, XVI век. Шестое столетие облагораживающего влияния христианства…
В начале этого века был принят очередной документ, который ещё раз запрещал монахами и монахиням жить вместе. И потому шестнадцатый век в этом смысле повторил судьбу пятнадцатого — он прошёл в бесплодной борьбе с педерастией.
Старец Филофей с прискорбием пишет князю Василию III челобитную с характерным названием «Послание о содомском блуде»: «Мерзость такая преумножилась…»
Архиепископ Новгородский Макарий требует от подчинённых: «Ребятам молодым по кельям у игуменов и старцев не жить!»
Казалось бы, воцарение на престол богобоязненного садиста и шизофреника Ивана Грозного положит конец монашескому беспределу. Не тут-то было! На очередном своём съезде (Стоглавый собор 1551 года) церковники констатируют с трибуны: «Попы и церковные причётники в церкви всегда пьяны и без страха стоят, и бранятся, и всякие речи неподобные всегда из уст их исходят… Попы в церквях бьются и дерутся промеж себя, а в монастырях такое же бесчиние творится… протопопам таких соборно наказывать, чтобы не сквернословили и пьяными бы в церковь и в святой алтарь не входили бы, и до кровопролития не билися… По кельям бы архимандриты и игумены, и старцы и вся братия молодых ребят голоусых не держали».
Помогла «партийная критика»? Не-а…
На следующих «съездах» — в 1581 ив 1548 году — мы слышим тоже самое: «По святым монастырям в пустошь изнуряются ради пьянствования и непотребного слабого жития многообразно».
Русские монастыри той эпохи напоминали советские колхозы. Иван Грозный знал об этой ситуации и сам же говорил: «В Сторожевском монастыре до чего допились? Некому и затворить монастырь, на трапезе трава растёт!»
Обращаясь к высшим церковным иерархам с критикой, царь запрещает «священническому и иноческому чину в корчмы входити и в пьянстве упиватися, празднословить и даяти, а которые учнут по корчмам ходити и учнут в пьянстве упиватися и по дворам и по улицам скитаться пьяными, таких ловить и брать с них заповедь…»
Ситуацию в церкви Грозный знает прекрасно: «Дворянство и народ вопиют к нам со своими жалобами, что вы для поддержания своей иерархии присвоили себе все сокровища страны, торгуете всякого рода товарами. Пользуясь привилегиями, вы не платите нашему престолу ни пошлин, ни военных издержек…» (Кстати, точно так же ведут себя церковники и сейчас — налогов не платят, и кассового аппарата в церкви вы не найдёте. Но деньги при этом собирают исправно. Мотивируют тем, что все церковные службы отправляются бесплатно, а деньги — это «добровольные пожертвования». Способ известный. Им пользовался ещё Сергей Мавроди. Взносы, которые он принимал, считались добровольными пожертвования. Но Мавроди сел. А наши церковные иерархи спокойно гуляют на свободе.)
Но дадим Ивану Грозному закончить мысль: «Вы захватили себе в собственность третью часть, как оказывается, городов, посадов и деревень нашего государства… вы продаёте и покупаете души нашего народа. Вы ведёте жизнь праздную, утопаете в удовольствиях и наслаждениях: дозволяете себе ужаснейшие грехи, вымогательства, взяточничество и непомерные росты (церковь промышляла, раздавая кабальные кредиты. — А.Н.). Ваша жизнь изобилует кровавыми и вопиющими грехами: грабительством, обжорством, праздностью, содомским грехом. Вы хуже, гораздо хуже скотов!»
Грозный был прав на сто процентов. О чём говорить, если даже под самым оком у патриарха — в Чудовом монастыре, который находился не где-нибудь, а в московском Кремле, монахи промышляли мародёрством, раздевая богатых покойников? А ведь это была «показательная» обитель!
Чтобы унять монахов, в 1592 году была даже создана церковная полиция. Дьяки-полицейские должны были выявлять в церковной среде различные нарушения дисциплины. Особенно в столице. Дело в том, что московские попы совсем забили на службу — они либо вовсе не посещали крестные ходы, либо покидали их раньше времени. Бывало и так, что вместо себя эти ушлые ребята нанимали провинциальных попов-гастарбайтеров.
Ну, а в смысле деньжат срубить по-лёгкому церковь и подавно ничем не гнушалась. В том же XVI веке монахи знаменитой Киево-Печерской лавры, видимо, начитавшись о первых катакомбных захоронениях христиан, открыли новый бизнес-проект. Они распустили слух, что человек, похороненный в пещерах их монастыря, гарантированно получает плацкарту в рай. Сослались при этом на авторитет основателя монастыря Антония Печерского, который якобы заявил об этом ещё в XI веке. И пошла касса!
Трупы начали подносить с такой скоростью — приятно посмотреть! А что ни мертвяк, то живые бабки! Забили под завязку все пещеры. Настолько, что по сию пору Киево-Печерские катакомбы с захоронениями «святых» являются главной туристической достопримечательностью Киева (позже я вкратце опишу, как выглядит это паломничество).
Посмотрев на этот психоз с захоронениями, европейский путешественник шестнадцатого века Михалон Литвин заметил: «Они полагают, что души тех, чьи тела погребены здесь, обрели от этого вечное спасение. Поэтому вся самая высшая знать даже из отдалённых мест деньгами и дарами стремится заслужить право быть погребёнными здесь». (Потом киево-печереское ноу-хау использовали и другие русские монастыри, продавая места на монастырских кладбищах.)
Аналогичная картина открывалась и перед другими иностранцами, которых в шестнадцатом веке нелёгкая занесла на святую Русь. Англичанин Флэтчер: «О жизни монахов и монахинь нечего рассказывать тем, коим известно лицемерие и испорченность нравов этого сословия. Сами русские так дурно отзываются о них, что всякий скромный человек поневоле должен замолчать».
Соотечественник Флэтчера Ченслер: «Что касается разврата и пьянства, то нет в мире подобного, да и по вымогательствам это самые отвратительные люди под солнцем».
Ничего не изменил и XVII век — седьмая сотня лет облагораживания христианством душ людских.
Опять звучат всё те же слова: «в глубокий ров блуда погрузились всё», «содомский блуд», «…на друга влазя люблением страстным, будучи в неразумии» (то есть по пьяни). Монахи настолько сексуально поднаторели в своих бездельных санаториях, что использовали даже сексуальные игрушки для удовлетворения похоти: «Вот мои согрешения пред Богом и пред тобою, господине отче: господине отче, в содомском блужении во стегноблудии и со иноки и спротивно падался; многих совещал на блудные дела, наипаче же отроков, и в бани мыл тело своё грешное многажды, и обнажал его пред многими бесстыдно, на друга взлазя люблением страстным; некогда ниц лёжа в воде и стоя, и на земле ниц лёжа, истекание рукою спустил, и в губу, сиречь в гриб, истекание сотворил, надувал кишку не помню какого животного, и тем в свой проход блудил.
Частым омыванием банным тело своё бесстыдно обнажал пред многими, и зрел, и осязал срамные уды свои, и истечение делал. И чужие уды срамные тако ж зрил наги, и осязал… и так же и свои уды давал осязати многим, многажды ножом обривал уды своя, и свещою палил, и прочий вред телу деял, и помазывал дёгтем и иным зелием нужды ради, и во всём том согрешил».
Так что не думайте, будто эпиляция гениталий — изобретение сексуальной революции XX века…
Кстати, нравы в женских монастырях ничуть не отличались от нравов в мужских. Стандартный вопрос к монашке на исповеди: «Или рукою своей, или иным чем в своё естество блудила от ярости похотной; или на подруг на инокинь, или на жён возлазила… или за срамные уды мужи хватала; или своё естество показывала?»
Истории, знакомые нам по шестнадцатому веку (с немногочисленными честными игуменами, которые безуспешно пытались навести порядок в монастырской клоаке), один в один повторялись и в веке семнадцатом… Таких начальников третировали. В уже упомянутом выше притоне разврата — Троице-Сергиевом монастыре — озлобленные монахи подвели своего игумена под статью. За что? За то, что боролся с пьянством и блудом. В результате игумен сел по доносу «за политику» (по обвинению в ереси).
Порой, не в силах справиться с деградировавшими подчинёнными, игумены сами просят помощи в верхах. Так, например, очередной несчастный игумен Соловецкого монастыря в 1647 году доносит по инстанции: «Напиваются допьяна, и от того пьянства бывает многая вражда и мятежа…»
Преподобный Максим Грек обличает коллег: «Священники мои, наставники нового Израиля! Вместо того, чтобы быть образцами честного жития, вы стали наставниками всякого бесчиния, соблазном для верных и неверных, объедаетесь, упиваетесь, друг другу досаждаете; во дни божественных праздников вместо того, чтобы вести себя трезво и благочинно, показывать другим пример, вы предаётесь пьянству и бесчинству».
Иностранные граждане полностью подтверждают эту картину. Секретарь датского посольства Роде в 1659 году ужасается: «Сильный пожар… возник вследствие того, что угостившиеся монахи не смотрели за восковыми свечами… По монастырям монахам воспрещено ставить в нетрезвом виде свечи перед образами».
Австрийский дипломат Иоганн Корб: «…Более на гуляк, чем на монахов похожи, пьяные шалят по улицам и, лишившись всякого стыда, нередко предаются там же (на улицах. — А.Н.) сладострастию». И он же: «Без креста попы и шага нигде не сделают, хотя иногда попадается он им и под ноги. Жаль, что драгоценнейший знак нашего Спасителя находится в руках недостойнейших людишек, которые, ослабев и шатаясь от излишнего употребления водки, часто таскают крест по нечистоте и грязи».
Шведский подданный П.Петрей: «Русские монахи ведут гнусную жизнь в сластолюбии, пьянстве, разврате и подобных тому пороках, потому приношения, которые, по мнению простых людей, идут на устроение церквей, монастырей и часовен, служат только для невоздержанности и обжорства духовных лиц».
Немецкий посол Олеарий: «…Легко встретить пьяного попа или монаха. Монахи, выходя из монастырей и находясь в гостях у добрых друзей, считают себя вправе не только не отказываться от хорошей выпивки, но даже и сами требуют таковой и жадно пьют, наслаждаясь этим до того, что их только по одежде можно отличить от пьяниц-мирян. Когда мы, в составе второго посольства, проезжали через Великий Новгород, я однажды видел, как священник в одном кафтане или нижнем платье (верхнее, вероятно, им было заложено в кабаке) шатался по улицам. Когда он подошёл к моему помещению, он, по русскому обычаю, думал благословить стрельцов, стоящих на страже. Когда он протянул руку и захотел несколько наклониться, голова его отяжелела, и он упал в грязь. Так как стрельцы опять подняли его, то он их всё-таки благословил выпачканными в грязи пальцами. Подобные зрелища можно наблюдать ежедневно и поэтому никто из русских им не удивляется…»
Борьба предыдущих веков с пьянством и похотью, как мы видим, успехом не увенчалась, поэтому в семнадцатом веке руководящие инстанции… продолжают принимать строгие постановления: «Сделать заказ крепкий, чтоб игумены, черные и белые попы, и дьяконы, и старцы, и чернецы на кабак пить не ходили и пьяные по улицам не валялись бы».
Царь Алексей Михайлович издаёт указ за указом, пытаясь унять чернорясную гопоту. Бесполезно! Как пропивали всё при Грозном, так и продолжали. В Нило-Столбенском монастыре монахи пропили даже священные книги.
Крестьяне Карачунского монастыря пишут жалобу воеводе Ивану Волынскому: «Хлеб стоячий и молочёный игумен Варсонофий переварил в вино и в пиво…»
А вот в Обнорский монастырь летит из Москвы строгая царская депеша: «Ведомо нам учинилось, что в монастыре многое нестроение, пьянство и самовольство, в монастыре держат питьё пьяное и табак, близ монастыря понаделали харчевни и бани, брагу продают».
Ревизор из центра докладывал наверх: «Всю монастырскую вотчину запустошили и пропили без остатку… пьют и бражничают безобразно, дерутся до крови и в монастыре у них смертное убийство от их бесчинства и безмерного пьянства чинится».
Русские православные монастыри действительно зачастую напоминали зоны с постоянными поножовщинами. Не удивительно: где пьянство, там и буйство, переходящее в прямую уголовщину. В Никольском монастыре, где монахи промышляли торговлей самогонкой, «брата Марка убили до смерти».